Иллюзия преданности 1

Рабочий кивнул, мол, понял. Встал. Вытер руки о грязное полотенце, свисающее из кармана, и подошел к той лавке, которую собирал магистр до того, как Терри отвлек его вопросами.

– Мир вам, – вежливо поздоровался Терри, когда мужчина поравнялся с ним. Рабочий не ответил на приветствие. Подобрал оставленные трубки и продолжил собирать каркас палатки.

– Советую не терять времени зря, – нетерпеливо сказал магистр. Что-то в его тоне подсказывало: он имел в виду исключительно свое время.

* * *

Смотритель в белом плаще стоял рядом с Неспящим в расслабленной позе, опершись спиной на кованую решетку распахнутых ворот. Несмотря на то, что страж открыл проход, горожан внутрь Сияющего квартала все равно не пускали – мощеная улица за плечом смотрителя была пуста.

Магистр в синей форменной куртке подтолкнул Терри вперед.

– Ментор, этот человек пришел учиться.

Терри с подобающим случаю поклоном протянул пригласительную карточку. Он обратил внимание, что рука смотрителя оказалась женской: длинные изящные пальцы, украшенные массивными перстнями, невесомо коснулись его ладоней и забрали бумажный прямоугольник.

– Прекрасно, – голос у «ментора» оказался глубокий, красивый и несомненно женский. Терри поднял глаза. Он никогда не задумывался, что магистрами могут быть женщины. Ему просто не приходило в голову, что у этого слова нет рода, как нет его и у фамилий.

– Мир вам, госпожа, – Терри отступил на шаг и поклонился иначе: как принято приветствовать знатных дам на светских мероприятиях. Она снисходительно покачала головой. Ее почтенный возраст выдавала только седина, почти незаметная в светлых волосах, да еще морщинки, легко собирающиеся у тонких губ.

– Очаровательно. Аристократ-полукровка. Вы, должно быть, тот самый младший Риамен? Наслышана.

Терри смутился. Рука против воли потянулась к выбритым вискам: именно над ушами лезла проклятая серебряная прядь, выдавшая в нем выродка. Хотя мало кто мог обмануться из-за короткой гвардейской стрижки. Светлый сиреневый цвет глаз не распознал бы только тот, кто понятия не имел о том, как наследуется кровь Детей Небес. Кто-то вроде степняка Фархада, который не то издевался, когда настаивал, что мужчина должен есть красное мясо, не то на самом деле не знал, что Создатель создал Первых детей вегетарианцами.

– Нет нужды прихорашиваться, Риамен. Ваша внешность не имеет значения в Академии, вы бы лучше привели в порядок то, что находится под этой модной стрижкой.

За плечом Терри насмешливо фыркнул магистр, который только что хвалился, что ему сто одиннадцать лет. По мнению Терри, ему следовало вернуться к своим делам – тем более он так переживал, что впустую тратит время. Оказалось, что смотрительница относилась к смешкам за спиной схожим образом. Она грозно уточнила, не стоит ли ей придумать новую задачу, чтобы занять досуг «господина Рантала». Тот немедленно извинился, пожелал Терри удачи на экзамене и ушел.

– Он ведь на самом деле вовсе не магистр, верно? – уточнил Терри, глядя ему вслед.

Полукруглые стекла очков на носу смотрительницы поймали и отразили слепящий солнечным блик.

– Магистр – это научная степень, и ничего сверх того, – назидательно сказала она. – Далеко не все, кто живет и работает за границами энергетического барьера, могут похвастаться тем, что успешно защитили квалификационный научный проект… Но для горожан это совершенно лишняя информация.

Смотрительница подошла к прямоугольной коробке, на которой висела предупредительная табличка, обещающая бесплатную кремацию для всех, кто вздумает лезть внутрь. Вытащила из кармана плаща металлическую пластину на тонкой цепочке и вставила в узкую щель. Ничего не произошло. Терри моргнул и очень внимательно посмотрел на ворота. Ему показалось, что он видит проблескивающие в солнечных лучах прозрачные нити. Будто паутинки, протянутые от одного столба к другому. Эти беззвучные паутинки совсем не походили на обычные магические экраны – те были очень даже ощутимы из-за сопротивления воздуха, и, отключаясь, переставали рябить и надсадно гудеть. Тишина до и после взаимодействия с пультом управления казалась подозрительной.

– Вас что-то смущает? – обернулась к нему смотрительница.

– Почему меня что-то должно смущать? – занервничал Терри, который планировал пропустить даму вперед и ничем не выдать своего замешательства.

– Вы видите что-то необычное?

– Кажется, что-то случилось с экраном, госпожа магистр. Он будто продолжает работать.

Смотрительница спокойно переступила через нижнюю рамку экрана. Терри шумно выдохнул: сцена сожжения неосторожной женщины отменялась. Она поправила очки на носу. В стеклах заиграла радуга.

– Судя по всему, он все-таки отключен, – будничным тоном прокомментировала магистр, пряча металлическую ключ-пластину в карман. – Впрочем, будь на вас такие очки, как у меня, вы могли бы видеть, что любая энергия не появляется из ниоткуда и не исчезает бесследно. Остается след. Кое-кто может его видеть… Идемте, Риамен, ваши зоркие глаза сами по себе не обеспечат вам место среди студентов. Докажите сперва, что умеете решать задачки.

Самое странное, что магистр не шутила. Терри действительно пришлось целый час сидеть в пустой аудитории и решать задачи. По прошествии отведенного времени женщина подошла к нему и забрала длинный разлинованный лист бумаги, не дожидаясь, пока он допишет ответ. От кончика пера осталась длинная кривая полоса. Терри скрипнул зубами. Он не привык к такому отношению. Даже в военной школе студентов муштровали с оглядкой на их достоинство и фамильную честь.

– Сын Риамен, – пробормотала магистр, пробегая глазами уравнения. – Ничего удивительного.

Она свернула документ и положила его в карман.

– Вы очень не вовремя решили начать обучение, Риамен. Вы сильно отстали от тех, кто проходит первую ступень подготовки. Впрочем, если вы вздумаете оправдывать этим свою неспособность усваивать новый материал наравне с вашим потоком – можете не тратить ни мое, ни свое время. Выход там же, где вход.

Она испытующе посмотрела ему прямо в глаза. Не дождавшись от него возражений и вообще какой-либо реакции, магистр продолжила:

– На время Ярмарки занятия приостанавливают, так что у вас появится возможность хоть что-то узнать о том, чем мы здесь занимаемся. Вам понадобится куратор, который поможет вам на первых порах. Я попрошу Карьяна, он лучший студент на курсе. Берите с него пример во всем и вам не придется жалеть о решении стать «магистром», – последнее слово она произнесла с той неподражаемой интонацией, какая бывает, когда шутка успевает настолько всем надоесть, что ее и вспоминают только для того, чтобы подчеркнуть, насколько она несмешная.

* * *

Карьян оказался неразговорчивым парнем.

Вместе с Терри они походили по кварталу. Значимые для студента места Карьян коротко называл, рассказывал, когда и как они работают, а если Терри указывал на мастерские, то чаще всего получал ответ в духе: «А это тебя не касается». Хотя его нельзя было назвать грубияном, Карьян просто искренне не понимал, зачем забивать голову тем, что тебя не касается. По крайней мере, он так объяснил.

Карьян сводил Терри к добродушному портному, который снял мерки и записал в толстую книгу. Восхитившись статной осанкой новичка, он выдал ему «свеженькую куртку, только что из-под машинки» и пообещал назавтра подготовить полноценный комплект форменной одежды. Объяснил, что стирать самому вещи не нужно, «упаси Создатель мои первоклассные шерстяные ткани от ваших экспериментальных веществ», а вместо этого их нужно сдавать в прачечную за углом.

После портного они отправились в местную равинтолу. Правда, по случаю Ярмарки она пустовала. Терри окинул взглядом пустые столы накрытые белыми скатертями.

– В городе лучше готовят, чем здесь? – он попытался пошутить, но Карьян в ответ даже не улыбнулся.

– Город есть город. Поживи тут хотя бы полгода и поймешь.

Терри нахохлился, как больной сыч. Его раны были невидимы взгляду, но еще слишком свежи.

– Город – та же тюрьма, только побольше. Если у тебя нет денег.

Карьян глянул искоса.

– Здесь ни у кого нет денег, – напомнил он.

Терри провел рукой по скатерти. Мало какие слова могли одновременно успокоить его и встревожить. Все его проблемы – от того, что матери понадобились чужие деньги. Много чужих денег. Не будь денег – не было бы проблем. Но как без них?

– А за чей счет банкет? – слабо улыбнулся он.

– Смотря чей. Пансион студентов оплачивает их семья. А те, кто работает, обязаны подтверждать квалификацию. Магистериум решает, насколько ты полезен. Насколько ты адекватно оцениваешь свои потребности.

– А если неадекватно?

– Понизят.

– Понизят мои потребности? – Терри не мог удержаться, чтобы не подразнить Карьяна. Для него была непривычна подобная отрывистая манера речи, выдающая простака. Аристократов учили говорить много и красиво – чтобы каждая реплика превращалась в монолог, который слушателям захотелось бы записать и заучить наизусть. Примерно так, как разговаривал Риттау.

Карьян на провокацию не поддался.

– Можно и так сказать, – уронил он и перестал отвечать на новые вопросы.

Интермедия. Лассель Риамен

«Амират» значит «истина». А еще «белый», но не просто белый цвет, вроде побелки, это «бейши», а такой белый, когда смотришь на солнце. Или на храм. Или императора. Еще про слепых говорят, что их глаза видят истину. «Гёршеги амират».

Об этом Лассель рассказал судовой врач, когда вызвался осмотреть ее больные глаза. Он подтащил тяжелый стул близко к окну, усадил ее лицом к небольшому смотровому окошку и попросил снять темные очки и смотреть прямо на свет, сколько сможет, пока он ищет на дне ее глаз какие-то лишь лекарям понятные знаки. Лассель не могла смотреть на свет даже одной минуты. Предприняв несколько безуспешных попыток помочь ей справиться со светобоязнью, судовой врач рассказал ей о том, как имперцы понимают слово амират. Почему он ей это сказал? Почему именно этими словами?

– Это название города, – возразила Лассель, сев вполоборота, чтобы свет не мучал ее. – Амират – это город, не правда ли?

– Священный город, госпожа, – поправил лекарь, мужчина средних лет, по морскому обычаю отпустивший бороду и усы, хотя они не были настолько густыми, как у неразговорчивого хмурого капитана. Врач убрал увеличительное стекло в бархатный мешочек и сложил в футляр из черного дерева. – Любой имперец сказал бы вам, что Амират должен увидеть каждый перед встречей с Создателем.

– Увидеть Амират и умереть, – бледно улыбнулась Лассель. А может и не улыбнулась вовсе. Только попыталась. Улыбаться и шутить было не то чтобы слишком тяжело для нее, но она чувствовала неуверенность в том, что у нее получится.

– Да, так они тоже говорят, слово в слово.

Лассель надела темные очки и стало чуточку легче. Ей не хотелось видеть Амират ни в каком смысле.

– Я досадил вам? – суховато уточнил судовой врач, имени которого она никак не могла вспомнить. Вроде он представлялся, но лишь однажды, и настолько давно, что воскресить в памяти звучание его имени не представлялось возможным. Проще перечислить клички всех королевских гончих, которые брали первый приз за скорость с семьдесят первого по восемьдесят шестой. Какая досада, что невежливо переспрашивать имя человека, который оказывает тебе услуги!

Лассель посмотрела на него поверх темных очков и ничего не ответила. Ее лоб пересекла морщинка, будто она пыталась, но никак не могла вспомнить какую-то досадную мелочь.

– Прошу меня извинить, сударыня. Я должен вернуться к работе.

– Вы не подскажете, который час? – неуверенно спросила она. Это точно было не то, что она пыталась вспомнить, но ей до того хотелось задержать рядом этого смутно знакомого располагающего к себе человека, что она пошла на эту маленькую уловку. Почему-то ее тревожили мысли о том, что она не всегда знала, сколько сейчас времени. Словно что-то важное происходило по часам, и она рисковала пропустить нужную минуту.

Он достал из кармана часы с узнаваемым авторским знаком на крышке. Работа уважаемого мастера, но Лассель не могла вспомнить и его имени тоже. Многие имена растворились в морской воде…

– Полдень минул полчаса назад, сударыня. Я распоряжусь и скоро вам подадут обед. А уже к закату мы будем в порту Амират. Совсем немного осталось.

– Вот как? Это славно. Я жду сына к ужину, а здесь такая качка, что он точно будет недоволен. Приходится временами держать тарелки, чтобы не упали со стола. Это не очень удобно. – Она снова бледно улыбнулась, рассеянно глядя на свои руки в черных кружевных перчатках. Она не помнила, откуда у нее на среднем пальце взялась вызывающая дыра. Однако с ней была одна странность. Стоило ей присмотреться внимательнее, как дыра исчезала. А потом опять появлялась, если некоторое время смотреть на что-то другое. Если бы она догадалась спросить у врача, откуда у нее такие странные галлюцинации, тот ответил бы, что она не снимала эти тонкие перчатки много дней и ночей. Но разве она могла такое спросить и рискнуть вызвать его насмешку? Ведь очевидно же, что перчатки совершенно целые, если не отводить от них глаз. Ведь очевидно же?

Лассель задумчиво взглянула на лекаря, склонив голову к плечу. Ей казалось, что она уже много раз спрашивала про перчатки, но не могла вспомнить, насмехался ли он над ней из-за этого.

– Вы все еще ждете сына на ужин, сударыня? Несмотря на мои уверения, что он не придет?

– На этот раз придет. Он не приходит потому, что не выносит качку. Когда ему было шесть, его отец взял с собой на морскую прогулку и едва не утопил бедного мальчика. С тех пор он побаивается моря, и мы не можем его за это осуждать, – она посмотрела на врача настолько укоризненно, будто тот вслух усомнился в отваге ее сына, которого не знал, но о котором за время пути успел выяснить немало.

– Вы полагаете, только качка мешает ему навестить вас за ужином? – хмыкнул судовой врач, забыв о своем решении быть милосерднее к бедной помешанной. Тем более, что он и сам не знал, что в этой ситуации вернее называть милосердием – поддерживать разговор о сыне, который она с такой охотой заводит, или раз за разом опровергать все ее доводы одним простым и жестоким фактом: она его больше не увидит. Никогда.

– Он хотел поговорить со мной. Я это очень хорошо помню. Значит, он непременно придет на ужин, как только эта ужасная качка закончится, – убежденно ответила Лассель Риамен.

Лекарь кивнул, отказавшись от идеи продолжать бессмысленный спор.

– Не забудьте принять лекарство, сударыня. Его нужно принять прямо сейчас, до еды.

Морщинка между бровей разгладилась и Лассель посмотрела на врача с искренней признательностью. Ведь это именно то, о чем она усиленно пыталась вспомнить – лекарство. Ну конечно же! Как любезно с его стороны напомнить ей о приеме лекарства, а то ведь она стала ужасно рассеянной в последние дни. Как кстати пришлась эта морская прогулка. Ей давно следовало отдохнуть и отвлечься от мыслей о работе.

Мысли о работе причиняли боль, поэтому она всячески их избегала.

Лассель подошла к комоду, прибитому к полу и стене при помощи больших железных скоб. Потянулась к резной шкатулке, в которой хранила баночку с медово-янтарными пилюлями. Шкатулка выглядела странно. Лассель точно помнила, что она не была такой поцарапанной. Ее будто кто-то в бешеной злобе изрезал и истыкал ножом. В груди поднялось тяжелое темное раздражение. Это все жестокие и бессмысленные выходки хмурой девушки в черном чепце, которая помогала ей расчесывать волосы – Лассель ни на минуту не усомнилась в этом, хотя и не помнила, когда та успела изуродовать вещь, принадлежающую госпоже.

– Да как она посмела? – не сдержав гнева, воскликнула она.

Судовой врач, который уже взялся за ручку двери, заинтересовался нетипичным восклицанием и вернулся. Встал рядом.

– О чем вы говорите, сударыня?

Лассель не считала нужным вмешивать постороннего мужчину в женские дела. Мужчины склонны перегибать палку в вопросах, связанных с выходками детей и слуг.

– Не беспокойтесь. Я сама с ней поговорю.

– С кем?

– Это совершенно неважно, – ровным голосом отозвалась Лассель, откидывая крышку шкатулки. Баночка с пилюлями нашлась под украшенным позолоченной резьбой гребнем для волос, а рядом, полузасыпанный шпильками для волос, лежал обрывок бумаги, сложенный вчетверо. – Смотрите, лекарство почти закончилось, – удивилась она.

– Да, верно. А это что? – указал лекарь на обрывок.

Лассель резко захлопнула крышку, поддавшись короткому, но яростному желанию прищемить протянутые куда не следует пальцы.

– Не надо так злиться, сударыня, это всего лишь мое любопытство. – Светлые глаза врача смотрели с тревогой, какой не возникало даже когда она начинала заговариваться и становилась рассеянной.

– Да. Да, вы правы, что-то я… Должно быть мне и впрямь лучше выпить лекарство и прилечь. – Лассель прижала пальцы ко лбу. Она не могла понять, откуда взялась вспышка ярости и почему тут же пропала бесследно. Искренне пыталась доискаться причин своих темных эмоций, но решительно никакой подсказки не находила. Словно ответ был рядом, но в полной мгле.

Лекарь самолично налил ей воды из кувшина и подал стакан. А потом наблюдал за тем, как Лассель дрожащими руками вытрясла из баночки одну из трех оставшихся пилюль и закинула в рот.

– А теперь отдохните, – распорядился он лишенным былой сердечности голосом и наконец оставил ее одну.

И только дождавшись, когда он уйдет, Лассель вернулась к шкатулке, пострадавшей от жестокого обращения, открыла крышку и достала обрывок бумаги. Чьим-то до боли знакомым острым косым почерком на обрывке желтоватого листа было написано всего два слова: «Не пей!» Лассель не знала, кто написал эти слова и почему, но догадывалась, что если лекарь это увидит, то будет очень недоволен, и поэтому торопливо сложила ее и бросила назад, к гребням и шпилькам. Захлопнула крышку и, совершенно обессиленная и вымотанная, борясь с головокружением и тошнотой, упала грудью на неразобранную постель. Качка становилась невыносимой.

Глава пятая. Другие правила

Великая библиотека не пустовала даже во время осенней Ярмарки. Хотя студенты целую декаду были предоставлены самим себе, всегда находились те, кто тратил свободные дни на отчаянные попытки подтянуть знания к экзамену, добить научное исследование или догрызть неподатливую тему. Под сводчатыми потолками бывшего храма Хранителей круглосуточно горели настольные лампы и шелестели страницы. Хоть кто-то да задерживался допоздна. На этот раз Терри пересидел даже смотрителя: пришел раньше, чем тот сменил своего зевающего коллегу, и вот теперь они менялись обратно – а безнадежно отстающий от курса студент все еще листал книгу.

Буквы плыли перед глазами, особенно оттиснутые при помощи плоской печати на желтых страницах книг прошлого столетия. Терри потер двумя пальцами переносицу. Из-за того, что временами приходилось полдня проводить в очках, переносица с непривычки ныла больше обычного. После дымчатых стекол, раскрашивающих мир в цвета потоков энергии, перед глазами плыли радужные пятна.

– Ищешь что-то конкретное? – на скамью напротив опустился однокурсник Арри Рантала, сбросил с плеча ремень сумки. – И где опять твой куратор? – он оглянулся, будто рассчитывал, что заносчивая физиономия Карьяна маячит где-то неподалеку.

Арри Рантала с самого появления новичка под завершение академического года взял его под ненавязчивую опеку. Терри хотел бы знать, с чего вдруг такая симпатия, неужели парень чувствовал себя виноватым, что наврал с три короба. В любом случае, спрашивать он не считал нужным. Еще не хватало услышать какую-то сентиментальную чушь про родство душ или чего похлеще вроде жалости.

Терри сокрушительно зевнул и отодвинул от себя книгу, в которой все равно видел только ползущие и переплетающиеся строчки.

– Сколько времени?

Арри ответил одним ёмким словом, которое можно было перевести и как «очень много», и «может, хватит уже?»

– У меня такое ощущение, что ты решил здесь корни пустить. Послушай меня, жертва невроза. Бесполезно впихивать в себя книги целиком накануне экзамена. Ну не сдашь – кто бы от тебя это ждал через девять декад-то? Пересдашь потом.

Терри почесал щеку, на которой неровно отрастала редкая щетина. Участливая физиономия однокурсника располагала к откровенности. Быть может, этот поймет. А не поймет – ну и пусть проваливает в Бездну!

– Ты не понимаешь, – с досадой отозвался Терри. – У меня другие правила.

Арри взлохматил пятерней и без того растрепанную шевелюру.

– Зря ты так. Твои правила не помогут тебе выучить всю базовую теорию энергетики за одну ночь. Тем более в одиночку, без куратора.

– Карьян слился, – Терри собственническим жестом пододвинул к себе книги и положил на них подбородок. Прикрыл глаза, наслаждаясь спасительной темнотой. – Я послал его… сам понимаешь куда.

– Наверняка это как-то связано с задницей Владетеля, – голос Арри звучал укоризненно. Терри широко ухмыльнулся не открывая глаз.

– Хочешь знать, когда я понял, насколько он гнилой? Давно, кстати. Я рассказал ему про письмо, а он знаешь, что сказал? Сказал, мол, чем жить на поводке короля, лучше сразу пойти и выжечь себе мозги!

– Молодые люди! Здесь нельзя шуметь, – возвысил голос смотритель.

Терри снова уронил голову на руки и затих.

– Хм… мне было бы проще что-то ответить, если бы я знал, о каком письме речь, – понизив голос, Арри наклонился к нему.

– Ты не задумывался, откуда у меня деньги на обучение в Академии, если все имущество моей семьи конфисковано до последнего риена? Да и семьи у меня больше никакой нет. Так откуда пансион? – глухо спросил Терри, уткнувшись носом в колючий рукав кителя. И сам же ответил, не дожидаясь, пока Арри сделает хотя бы предположение. – За меня платит король. Моя мать ограбила и предала его, а он оплачивает мне учебу, ты представь! Но у него было условие. Простое условие. «Преуспевай, Терри» – так он написал. «Если мы не получим табель и бумаги о переводе в срок, твоя стипендия будет аннулирована раз и навсегда».

Арри долго молчал. А потом сказал:

– Я понял. На твоем месте я бы вел себя точно так же. Только ты зря молчал. Сдать энергетику на общих основаниях ты сможешь только чудом, и то если выучишь хотя бы процентов тридцать из пятидесяти вопросов.

Терри невидящим взглядом смотрел в одну точку перед собой.

– Я знаю. Разбирал каждый третий.

Арри потрепал его по плечу.

– Оставь как запасной вариант. Мы напишем с тобой научный проект по общей теории… Точнее только базу. Но тебе придется убедить лекаря, что ты надорвался и не можешь сдавать экзамен устно, чтобы получить отсрочку, – Арри смерил Терри взглядом и укоризненно покачал головой. – Это самая простая часть моего плана.

Терри воспрял духом и даже поднял голову.

– Слушай, у меня как раз есть идея для проекта. Только сегодня пришло в голову. А что если запитать серебро от аметиста?

Арри нахмурился.

– Ты перегрелся? А тепло откуда брать? Заряженные аметисты нейтрализуют поле красного кристалла. Твоя побрякушка будет умной, но неживой.

– А если носить на теле? Допустим, это будет браслет на запястье, – Терри вдруг вспомнил какой неодолимой силой обладали гвардейские браслеты, которые на него когда-то надел Ярвин. Они приклеивались друг к другу намертво, с какой бы силой ни размыкать руки, ни за что не отдерешь. А что если они зачарованы так, чтобы забирать энергию жертвы?

– С чего ты взял, что это вообще будет работать? Зачем?

Терри убрал в сторону все книги, кроме одной, которая лежала в основании стопки. Он провел пальцем по тиснению в виде венка из лесных цветов.

– Мама не пела мне колыбельные, – Терри начал рассказ издалека, потому что думал, что так будет проще, но вдруг осекся и продолжил не сразу, ломким голосом. – Говорила, что не умеет и не может вспомнить ни одной песни. Зато она читала мне эту книгу.

– Песни Талсиена? – не поверил Арри. – Надеюсь, тебе не снились после этого кошмары про сожженных или зарезанных людей, сваленных в кучи в горах, и все такое прочее…

– Да уж… Ты знаешь, мне, пожалуй, с этим повезло: сны я обычно не запоминаю или вовсе не вижу. Но я помню его стихи наизусть, все до одного.

– Только не надо мне на ночь глядя ничего отсюда зачитывать, – Арри выставил руки, защищаясь от стихов излишне гениального барда, который жил тысячу лет назад. – Так расскажи, своими словами.

– Он рассказывает про артефакты, созданные при помощи магии Древних.

– Поправочка. Запретной магии, – Арри откинулся на спинку стула.

Терри, напротив, подался к нему, положил локти на стол и понизил голос.

– Но изучать энергетический потенциал аметистов не запрещено! И в «Песнях» нет никаких указаний на то, что сказочные говорящие письма и мифические разумные артефакты запитаны от аметистов. К нам никто не придерется, что мы используем стихи древнего барда в качестве научного вдохновения.