Легенда. Кодекс Чести

– Людей, как я понимаю, тоже, – не без яда произнесла девушка. – Но хватит препираться. На ярмарку сходим, не возражаю, а сейчас у меня есть одно дело… вернее, обязанность. Я должна навестить моего пажа. Будущего пажа. Его уже давно должны были выпустить из заключения и, кажется, он сейчас не на занятиях.

– Делать мне больше нечего. Лучше влезем на донжон, я тебе такое покажу! Вид с верхотуры открывается – закачаешься! Будем плеваться оттуда, или швырять водяные бомбы, или грифонов дразнить.

Но Алиса была тверда.

– Нет, сначала к Маюте, – заспорила она, – я несу за него ответственность, я обещала его родителям!

– Да никуда не денется твой деревенский дурачок! – вспылил Лесной лорд, сразу став похожим на разозлённого паука. – Подумаешь, крестьянское отродье. Небось, навозники только рады были сбагрить тебе пащенка.

– Шарра!

– А что? Скажешь, я не прав? От него неприятностей как дерьма в заднице. Чего морщишься?

– А нельзя было как-нибудь по-другому выразиться?

– Какашек в попе, что ли? Смысл-то один. Экие вы, барышни, нежные.

– И ничего не… в общем, переживу.

– А на твоём месте я бы давно выгнал крестьянского недоумка. Или продал зангибарцам. В рабы. Всё ж таки хоть какая выгода.

Алиса подавила вспыхнувшее негодование и постаралась взять себя в руки. В конце концов, Шарра не был виноват в том, что его так воспитали, в этом мире классовые предрассудки впитывались с молоком матери. Да и её собственный мир, скажем так, вовсе не был от них свободен.

– Разум без жестокости – свойство мудреца, жестокость без разума – свойство скотины, – пробормотала она.

– Кто скотина?! – мгновенно заорал он. – Это я скотина?!

– Нет-нет, э-э-э… это я просто так. Мысли вслух. И не мог бы ты раздобыть для ребёнка пакетик сладостей?

– Пакетик сладостей?! Пакетик мышиного яда! И того было бы жалко!

– Пойми, Шаррочка, Маюта же совсем ещё маленький. Может быть, он там плакал, под замко́м. Или его плохо кормили.

– Ничего себе маленький! Да на таких только воду возить!

– Маюте всего десять, – Алиса просительно погладила приятеля по руке. – Ему, наверное, без родителей очень одиноко. Ведь ты же был когда-то маленьким? И тебе бывало одиноко?

– Я? – Глаза его были похожи на окна заброшенного дома, где тёмными тенями снуют призраки. – Одинокий? Как сторож на посту. Всегда. Я вообще без родителей всю жизнь живу.

И он засмеялся визгливо, дёргая плечами и впалой грудью, хлопая себя по тощим ляжкам.

– У меня тоже родителей нет, – сказала она, отводя взгляд. – Но я же не жалуюсь… только пла́чу иногда.

Он со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы.

– Ладно, если уж ты такая сентиментальная клуша, зайдёшь к мелкому потом и обслюнявишь. БЕЗ МЕНЯ. А сейчас – вперёд, на штурм цитадели!

С невообразимой ловкостью он сделал в воздухе кульбит.

* * *

С такой огромной высоты местность вокруг выглядела, будто разноцветный кафтан великана, небрежно сброшенный наземь. Блестящим серебряным поясом извивалась речка Вертишейка; золотые заплаты пшеничных полей чередовались с зелёной штопкой дубрав и рощиц. Вдали в жемчужной дымке подобно косматой меховой опушке темнел лес.

– А вот у вас за рубежом грибные леса есть?

– У нас – за рубежом – грибных лесов – нет. Ты умеешь играть на губной гармошке?

– Не умею.

– А хотела бы научиться?

– Конечно.

– Упс! Только у меня губной гармошки нету.

Увидев начавшие сдвигаться брови и вертикальную морщинку на лбу, поспешно проговорил:

– По крайности и расчёска сойдёт.

– На расчёске я и сама смогу.

Шарра плюнул вниз несколько раз, как и собирался раньше, потом сунул в ухо палец и выдернул со смачным хлопком – точно пробку из бутылки. Вдруг сказал:

– Пошли отсюда. Нечего здесь делать.

– Ты же сам сюда позвал!

– Ошибся. Надоело.

– Ты сам себе не надоел? А может, ты просто высоты боишься?

– А вот кто сейчас люлей огребёт? – он угрожающе надвинулся на Алису. – Сброшу с донжона, поучишься летать!

– Да ладно тебе, – она засмеялась.

– Просто не люблю я открытых пространств. Здесь слишком светло и далеко видно.

– А, я поняла. Ты соскучился по своим лесным чащам? – догадалась Алиса.

– «Дом, милый дом»? Горящий очаг, скрипучая лестница, поцелуи под омелой? Ерунда. Сопли с сахаром. Клал я на этот дом. И хватит уже топтаться на моих больных мозолях и лезть мне под кожу.

Когда она просила Шарру поведать о том, как он жил в Дварфене, тот всегда отмалчивался, а если и говорил, то обрывочно, путано, величественно пренебрегая хронологией.

«Наверное, тут что-то очень личное, сокровенное, какая-нибудь страшная семейная тайна или преступление, может даже, он изгнанник», – предположила девушка. Ей было ужасно любопытно, но если уж Шарра решил не говорить о чём-то, ждать было нечего.

Он учтиво подал ей руку, чтобы помочь спуститься, а она вдруг вцепилась в эту самую руку.

– Ой, подожди!

Алиса не была развязна (скорее, наоборот), но к Шарре относилась как к младшему брату, поэтому не нашла в этом поступке ничего неподобающего.

– Что это у тебя за колечко? Что? Кольцо Всевластия?

– Обычное кольцо. Не волнуйся, не обручальное.

– Да я и не волнуюсь.

Действительно, оно было совершенно простым, чёрного металла, без драгоценных камней и печатей. Два дракона довольно грубой ковки обвивались друг вокруг друга – и всё.

– А зачем ты его носишь? Оно имеет какой-то смысл?

– Конечно. Чтобы всякие глупые девчонки умирали от любопытства.

– Прямо ударить хочется, – процедила она. И другим тоном: – Покажи-ка мне его! Сними, чтобы я лучше рассмотрела.

– Оно не снимается.

– Почему?

– Это родовое кольцо.

– Раньше я у тебя его не видела.

– Ты вообще меня не видишь, на самом деле я ношу его всегда. Но даже если бы завтра я вставил себе железные зубы, ты бы не заметила. Подумаешь, что-то там во рту блестит!

Обвинение было несправедливым, но Алиса опять засмеялась. Как сказал поэт, «я засмеялся и стал безоружен».

– В одной сказке джинн (вы называете их гиннами) наколдовал себе золотые зубы. Понимаешь, на Востоке это считается модным. Так его завистливый брат сотворил себе бриллиантовые.

– Бриллиантовые? Это находка.

– Совсем нет. Из-за того, что они прозрачные, создаётся впечатление беззубого рта. К тому же они, кажется, резали ему дёсны.

– Вот видишь, к чему приводит зависть. Последствия любого поступка содержатся в самом поступке.

– Не уходи от темы, ты делаешь это довольно ловко. Так что с твоим кольцом? Почему оно родовое?

– Потому что его надевают при рождении.

– Да-а?

Она на секундочку задумалась, сильно наморщив лоб.

– Было бы странно, если бы у тебя при рождении оказались пальцы такого же размера, как и сейчас. Странно и страшно. Скажи, что этого не было.

– Мои пальцы соответствовали моему возрасту.

– Выходит, кольцо вовсе не то же самое?

Он скривился, словно от внезапной зубной боли, и сказал очень-очень тихо:

– Всё от Бога, за исключением женщин.

– Что ты сказал?

– Ничего.

– Так как же с кольцом?

– Оно растёт вместе со мной.

– Волшебное родовое кольцо!!! И ты до сих пор ничего мне не говорил!

Шарра вообще не любил распространяться о себе, что при его хвастливости и самомнении выглядело странным. Он часами мог болтать обо всём на свете, за исключением своей жизни. «Тут кроется какой-то секрет! И я непременно разгадаю его, даже если придётся допрашивать с пристрастием. В крайнем случае применю изощрённые пытки».

– Алиса.

Неподдельное страдание, написанное на его лице, заставило её прекратить расспросы. Хотя, конечно же, она поставила в памяти зарубку, поклявшись себе добиться полного рассказа потом. Напав неожиданно, чтобы Шарра не успел приготовиться.

– Ну, не хочешь рассказывать – не надо. Подумаешь! Тоже мне, тайна за семью печатями.

– За семнадцатью печатями, – поправил он серьёзно.

После паузы она произнесла небрежно:

– А знаешь, мне вообще нравится, когда мужчины носят дорогие украшения. Вот у Кристиана есть перстень с грифоном и ещё другие, а Бастард так вовсе в драгоценностях с головы до ног…

Мужчина занимается болтовнёй, если выпил или устал от одиночества. Женщина мелет языком просто так.

Он ничего не сказал ей, только молча посмотрел, но Алиса сама поняла, какую допустила бестактность. Это надо ж такое брякнуть! Парень почти нищий в сравнении со всеми этими графьями, и если его единственное кольцо выглядит полоской металла и не содержит бриллианта размером с воробьиное яйцо, то разве можно его в этом упрекнуть?..

Она сделала вид, что любуется облачками, которые столпились на востоке, словно кудлатые овцы.

Девушка прошлась по площадке туда-сюда.

– Красота. Видно так далеко! И воздух, воздух-то какой, прямо хрустальный!

– А что, у вас не такой?

Она подавилась, закашлялась, и Шарра изо всей силы стукнул её по спине.

– Что ты… имеешь в виду? – судорожно глотая и отмахиваясь, спросила она. – Где – у нас?

– В другом мире.

Алиса лихорадочно пыталась сообразить, что это. Домыслы? Внезапное прозрение? Или она сама случайно проговорилась? Сделала какую-то ошибку?!

«А вот это провал. Это крах. И наши ничего не будут знать! Так думаю я – и Штирлиц».

– Там, где я живу, воздух, в основном, грязный. Но бывает по-разному.

– Не заговаривай мне зубы, – Шарра усмехнулся. – Я и так знаю, что ты не отсюда. Мне удалось подслушать, как шептались Гавейн с Илаем.

«То, что монах проболтался, меня не удивляет. Трудно скрыть что-нибудь от Начальника сразу обеих полиций, обычной и религиозной. Но оказанного ему высокого доверия он не оправдал».

Она ощутила, как по спине пробежал мороз.

– И о чём же эти двое шептались?

– Гавейн не верил, а потом стал квохтать, как нервная курица. Он сказал: «Вы, Илай, повинны в грехе гордости, как сам сатана, вы восстаёте против Бога, ибо то, что не основано на Святом Писании, должно почитаться суеверным измышлением. Ведь в Библии прямо сказано, что, сотворив наш мир, Бог почил от всех дел своих, то есть никаких миров более не творил. И помимо того, что разум не позволяет нам представить несколько мировых систем (что же между ними – пустота?), такая гипотеза противоречит Библии». А Илай сперва запутался, как сопля в бороде, и стал привирать, а после всё напирал на теорию множественности миров и говорил, что если Господь создал этот мир, то вполне возможно, что точно так же сотворил и целую кучу других – в свободное время. И что на самом деле миров больше, чем вшей в одеяле. И будто бы он смог найти в каких-то древних трактатах некие доказательства, однако боится обнародовать их, потому что братья-монахи и так косо на него смотрят и, коснись что, мигом припекут ему задницу.

– И что же? – девушка безуспешно старалась принять равнодушный вид.

– Да ничего, – подросток пожал плечами. – Я и сам догадывался об этом, по логике вещей, так и должно быть. Теория эта вообще не Илая, а гремландского мыслителя Питирима Гуса, только в его изложении она называется «Ветвящееся древо миров» и раскрыта в манускрипте «О сущности инобытия». Я нашёл на какой-то полке в либрариуме и полюбопытствовал. А насчёт тебя… ты, и в самом деле, немного чудна́я. Смотришь на всё, будто впервые видишь. Священникам кланяться и руку целовать забываешь. На исповедь не ходишь, мессы пропускаешь… Значит, ты безбожная еретичка. Вот состряпаю на тебя доносик грозному пердуну Авелю, он тебе пятки-то и поджарит!.. Что, струсила? Бэ-э-э!

Увидев, как побледнела Алиса, смилостивился:

– Да ладно, я пошутил. Не стану на тебя доносить. Кто тогда со мной в «морской бой» резаться будет? Но всё равно, МНЕ ты должна признаться. Страсть, как обожаю чужие тайны!

– А ещё что я делаю не так? – нетвёрдо спросила Алиса.

«Иисусе! А я-то уже воображала себя настоящей Матой Хари! Не-ет, и до Рихарда Зорге мне тоже далеко. Нельзя мне в разведчики, я слишком беспечна. «Штирлица выдавал только волочащийся сзади парашют…» Мелочи, мелочи – это всегда самое опасное!»

– Платья наши носить не умеешь – я заметил, что когда ходишь, ты вовсе не придерживаешь подол.

– Я знатная дама, – высокомерно произнесла Алиса. – Обычно мой шлейф носят пажи.

– Хватит врать-то! – хохотнул он. – Знатные дамы колют горничных булавками и шагу не сделают без компаньонки. Им и в голову не придёт убираться в комнате или самой носить из библиотеки тяжёлые книги. А ещё ты веером машешь, как веником.

– Ну… э-э-э… – Алиса припомнила то, что Агата рассказывала про воспитание Героев. – Меня взрастили для подвигов! Я не училась делать реверансы и наряжаться.

– А что тогда ты умеешь делать? – безжалостно продолжал Шарра.

– Я?

– Да! Если ты не обманываешь, конечно, и ты настоящий Герой. Каждый Герой в своё время обучается семи рыцарским добродетелям: верховой езде, фехтованию, владению копьём, плаванью, охоте, игре в шашки, сочинению стихов в честь дамы сердца. Это и составляет так называемый семплициум. Леди-Герои освобождаются только от владения копьём, однако это заменяется музицированием. Квалификацию Героя можно повысить тривиумом – танцами, борьбой и навыком игры в панг-дан, а также квадривиумом – пением, стрельбой из лука, знанием морского дела и медицины. Что из всего этого тебе знакомо?

Смущённая обилием навыков, которые в совершенстве изучают Герои, Алиса пролепетала:

– Я хорошо плаваю и немного фехтую. Ещё я умею играть в шашки.

– Это всё? – пренебрежительно осведомился Шарра.

– И в шахматы!

– Шахматы – ерунда! К твоему сведению, сначала была чатуранга – древняя игра для четверых игроков, потом шатрандж, в него играли вдвоём, и только после появились шахматы, что в переводе означает «Властитель умер». Но панг-дан в миллион раз сложнее, там сто тысяч клеток на доске, он объёмный, и к тому же фигуры могут выполнять разные действия. Так что твои шахматы давным-давно устарели!

Она закусила губу.

– Зато я умею составлять математические уравнения, извлекать корни и вычислять логарифмы! – выпалила Алиса со слезами на глазах. – И знаю, что такое магнитная индукция! И броуновское движение! И электроны! И рентгеновское излучение! Лазеры! Кварки!! Клонирование!!! А ещё я знаю, кто первым ступил на Луну! Это Нийл Армстронг!

Девушка задохнулась.

Шарра ласково улыбался.

– Вот видишь, – весело сказал он ей, – я заманил тебя в ловушку, и теперь ты выдала себя с головой! В нашем мире подобные вещи, возможно, известны лишь нескольким величайшим учёным-техномагусам, и то я сомневаюсь в этом. Так что не темни и признавайся.

– Признаюсь.

– Превосходно! Верно говорят: если хочешь выведать секрет у женщины или ребёнка, стоит только намекнуть, что они ничего не знают.

– В следующий раз, прежде чем бросить в тебя подушкой, я зашью туда булыжник, – вымолвила Алиса, пристально глядя на Шарру.

– Умей с достоинством проигрывать!.. Ну-ну, не сердись, Алиса, а лучше расскажи мне, откуда ты и как сюда попала. Мне до ужаса любопытно!

Она вздохнула и облокотилась о зубчатый парапет.

– Да понимаешь, я и сама толком не знаю, – промямлила она, пряча взгляд. – Просто оказалась – и всё. К тому же у меня провалы в памяти. Я вообще почти ничего не помню.

Девушка понятия не имела, почему принялась лгать. Может быть, ей пришло на ум предупреждение Коричневого о том, что многие здесь могут оказаться её врагами в жестокой борьбе за Грааль, играя на чужой стороне… а может, и потому, что дулась на Шарру за расставленную им хитрую ловушку.

– Провалы в памяти? – задумчиво переспросил он. – Что ж, это должно быть крайне неприятно. Сочувствую.

Послышалась ли ей в его тоне внезапная сухость?

«Плохая из меня притворщица. И почему это за всю жизнь я так и не выучилась прилично врать? Всегда лицо выдаёт».

– Знаешь анекдот? Приходит мужчина к врачу… э-э-э… то есть, к медикусу. И говорит: «Вы знаете? У меня провалы в памяти». Тот спрашивает: «И давно это у вас?» – «Что?» – «Ну как же – провалы в памяти!» – «Какие провалы?..»

Шарра молчал.

– Или вот ещё один, – продолжила она раболепно, – спрашивает, значит, бабушка внука. «Внучек, дорогой, скажи мне, как зовут того немца… ну, того… вот от которого я без ума?» – «Альцгеймер, бабуля».

Он молчал.

– Тебе не смешно? – жалобно протянула она, кляня себя в душе.

– Смешно.

– Тогда почему ты не смеёшься?

– Ха-ха. Ладно, замнём для ясности. Не желаешь говорить – не говори, дело твоё.

– Обиделся? – сочувственно спросила девушка, кладя ему ладонь на плечо. Ей хотелось загладить шероховатость, которая возникла между ними по её вине.

Задумчивость в мгновение ока сменилась злобным оскалом.

– Вот ещё! С чего бы? – он сбросил её руку. – И не вздумай меня жалеть, понятно? Обойдёмся без сопливых.

– Ну почему ты такой противный, Шарра! – в сердцах воскликнула Алиса, отходя. – Стоит в тебе прорезаться чему-то человеческому, как ты тут же начинаешь вести себя как последняя гнусь!

– Челове-е-еческому! Ы-ы-ы! – он замычал, замотал головой и вскочил на парапет, балансируя над бездной. – А откуда ты знаешь, что я человек? Все мы, Лесные, лишь наполовину люди.

– Наполовину… – рот Алисы сам собой приоткрылся. – А на другую половину кто?

– А кто – что, – он перекувырнулся в воздухе и встал на руки, хитро посматривая на неё из-под свисающих косм. – Угадай, кем была моя мамочка?

– Н-не знаю… Шарра… слезь немедленно!

– Ага! Испугалась, ага! – он медленным движением оторвал руку от каменного зубца и взмахнул ею с некоторой аффектацией. – Гоп-гоп!

У Алисы оборвалось сердце. Теперь он стоял уже только на одной руке, опираясь о парапет выпрямленными напряжёнными пальцами.

«Шарра…» – ей показалось, что она прошептала это, но на самом деле только показалось.

– Й-й-й-эх!

Дико взвизгнув, он спрыгнул с грациозным переворотом.

– Не надо оваций, лучше деньгами! – рот его раздвинулся в жутковатой ухмылке, из-за которой казалось, что у него не тридцать два зуба, а, по меньшей мере, сто.

– Ты… ты гадкий, жестокий зверёныш! – девушка тяжело дышала, лицо её пошло красными пятнами. – Убирайся, видеть тебя больше не хочу.

– Но Алиса, я…

Она отвернулась, и её возмущённая спина сказала ему всё яснее слов.

– Ну и пжалста… хе… подумаешь! Шуток не понимает!

Он ковырнул носком башмака плиту пола, дёрнул подбородком и сплюнул.

– Прямая – короче, парабола – круче!

И загрохотал вниз по лестнице, что-то фальшиво насвистывая.

* * *

«Пожалуй, сейчас у меня подходящее настроение, чтобы позвенеть железом, – думала разъярённая Алиса, шагая сразу через две ступеньки. – Леди Юдифь, кажется, приглашала меня в фехтовальный зал? Отлично! Маюта подождёт».

Она летела быстро, как буря, и столь же гневная.

– Где тут у вас дырявят друг друга?!.

Из-за широкой двустворчатой двери слышался лязг стали и короткие вскрики боли. Алиса рванула на себя ручку-кольцо.

Шесть-семь пар, стоя в позиции друг против друга, то делали неожиданные выпады, сопровождавшиеся азартным «туше!», то прощупывали противника ложными замахами. Некоторые подолгу топтались на месте, не решаясь начать атаку; другие носились по залу, то отступая, то приближаясь, и звон стоял от сверкающих мечей и шпаг. Несколько юнцов уныло терзали манекены, прочие самостоятельно совершали упражнения с учебным двуручным мечом – федером. Для начинающих на паркетном полу были обозначены «следы ног» и начерчены меловые линии, изображавшие сектора движения. Пахло железом, кожей и потом.

Юдифь Алиса узнала сразу. Великанша была одета в широчайшую юбку-штаны (это, вероятно, являлось данью приличиям), полотняную рубаху и женскую кирасу с выпуклыми полушариями грудей, что, на взгляд Алисы, выглядело сексуальнее тренировочных рейтуз. На ногах – кожаные тапочки, на лице решётчатая маска.

Мастер дрессировала совсем упавшего духом молодого оруженосца.

– Сам, сам, сам! Работаем! Ещё! Ещё удар, Ральф! Да нет же, не так! Сколько раз тебе говорила: кисть свободна, свободна, двигается, как шарнир, а локоть – жёстче! И работа пальцев, нажим и расслабление, нажим и расслабление! Отбивы должны быть резкие, короткие. Doigte!

Тот сделал очередной неуклюжий выпад и был повержен на месте, с громом обрушившись на пол.

– Ральф, на сегодня довольно… Так, а кто там бездельничает? Ты и ты, встаньте в пару. Ан гард! (К бою!). Алле! (Начинайте!). Бей в живот, Эмершем, это опасное повреждение, бей в лицо – это вызывает страх, ведь там глаза! Вот так! Не стремись колоть в грудь – клинок может сломаться, упёршись в кость или попав между рёбрами… Быстрее, быстрее! Рука расслаблена, кисть тверда! А ты не стой, как будто тебя гвоздями прибили к полу, Рэнсом! Двигайся, двигайся, прах тебя побери! Готов? Эт ву прэ? Avance! Шаг, шаг вперёд!.. Помните, замах идёт по дуге, и путь его долог, как вдох. Только укол разит прямо, как мысль!

Стоя в сторонке, Алиса, возможно, уже пожалела о своём решении, но делать было нечего – расплата за гнев последовала незамедлительно.

– А, вот и вы, – просто сказала графиня, словно они виделись только вчера, – решили поразмяться?

– Можно и так сказать, – скромно ответила Алиса, втайне гордившаяся двумя годами учёбы в детской спортивной школе. – Хочу восстановить форму.

– Тогда переодевайтесь, посмотрю на вас. Дамская раздевалка за углом.

Если бы только Алиса знала, что её ждёт, она заперлась бы в этой раздевалке и не вышла оттуда до ночи…

* * *

– Ну что?

Пот лил с неё градом, рубашка под кирасой вымокла, хоть отжимай. Волосы слиплись в одно большое ласточкино гнездо.

– Я совсем безнадёжна, да?

Юдифь выглядела свежей, как роза, чему Алиса несказанно позавидовала. Изящно опираясь о тренировочный деревянный меч, молодая женщина сверху вниз глядела на Алису, которая без церемоний села на пол. Маску графиня сдвинула на затылок и теперь морщила вздёрнутый носик.

– Признаюсь, вы поставили меня в тупик.

– Всё так плохо?

– Ну, почему же… имеются несколько плюсов. Чувствуется, что руку вам ставил не полный бездарь. У вас есть скорость, выпад и должным образом затвержённые шаги. Да, шаги… Больше ничего.

– Ничего?

– Да. Теперь о дурном. Тут уж я, извините, выражений выбирать не стану. Удивление первое: что это за танцы на парковой аллее?

– Почему на аллее?

– Вот и мне интересно знать, почему. Вы дерётесь так, словно боитесь сойти с воображаемой дорожки, словно противник всегда находится перед вами. Визави. Прямо напротив. Вы не обходите его ни справа, ни слева, не закручиваете по спирали, не заходите за спину…

– Нас так учили. Манера такая.

– И вы думаете, что вам за спину не зайдёт он?

Алиса была уничтожена. ДВА ГОДА! Два года тренировок, и теперь – «шаги и больше ничего»…

– Удивление второе. Вы не стремитесь ни отрубить кисть, ни срезать ухо, ни полоснуть по бедру. Только уколоть. Учились на рапире?

– Да.

– Так я и думала. Довольно странный выбор для девушки, ведь рапира – оружие городских убийц, «ночных сов», потому что эти клинки легки и смертоносны. Укол, конечно, несёт гибель, но только если попадёшь в нужную точку – в сердце, в горло… Не люблю рапиру. Куда лучше меч – прямой, верный, со святой рукоятью крестом, отмеченный печатью благородства, ведь он не всегда убивает…

Она помолчала.

– Почему вы не стали обучаться шпаге?

– Так получилось. Случайно. Просто ткнула пальцем, выбирая, и всё.

Из серых глаз Юдифи на неё глянула на миг сама герцогиня Амелия.

Алиса сглотнула. «Что ж тут странного? Яблочко от яблоньки… Зря я сюда пришла».

– Это не бой, а какая-то игра с непонятными мне правилами.

– У нас это называлось спортивным фехтованием…

– Дебильным фехтованием! – вскричала Юдифь в раздражении. – Разве так победишь? Хорошо, рапира! Но почему вы колете только в торс, игнорируя конечности и голову? Это удивление третье, – бессердечно продолжала графиня.

– Это наши правила, – защищалась Алиса, – в современном фехтовании саблей поражается вся верхняя часть тела, шпагой – всё тело, а рапирой только куртка.

– Глупости ваши правила. Вы лучше забудьте всё, чему вас учили в вашей странной земле. Отчего вы не бьётесь гардой? Не используете вторую руку – как будто вам её уже отрубили? Она практически не задействована. Это плохо. Если у вас в свободной руке не дага и не кинжал, то плащ. Действуйте им! Даже если ваш противник по видимости правша, как и вы, он может оказаться амбидекстером, то есть владеть одинаково хорошо обеими руками. Переброс оружия в другую руку – и вы мертвы. А если он дерётся двумя клинками одновременно? Правда, это бывает очень редко… Запомните, вы в бою, и имеете право применять подсечки и подножки, толчки руками и корпусом, захваты, удары руками и ногами, и эфесом, болевые приёмы на суставы, переброс оружия.