Шахджахан

Сейчас Моран бы очень хотелось погулять по парку с Владыкой. Пройти мимо витых вишнёвых стволов, венчаных розовыми и белыми облаками, по широкой дорожке из жёлтого камня, прямо до фонтана со сверкающими рыбками и водными нимфами. Там из камней была выложена круглая площадка. На ней всегда стояли деревянные лавочки с изогнутыми спинками, а неприметная дорожка слева вела в сокрытую кустами сирени белую беседку. Владыка, если и выходил в парк, то шёл именно туда. В беседке царил столь любимый им полумрак, рассеиваемый редкими лучами, которым удавалось пробиться сквозь густые белые, пурпурные и сиреневые вечноцветущие шапки. Белой сирени было больше. Владыка не жаловал резких запахов, а белая сирень не так сильно пахла, как та же пурпурная.

Но если не сворачивать к беседке, можно пройти и дальше. Розово-белое великолепие раскидывалось вширь насколько хватало глаз. Но впереди, сквозь кроны вишен виднелось другое дерево. Вечное Древо. Имя ему дала Госпожа и оно прижилось. Это была старая глициния с необъятным серебряным стволом, амазными листьями и душистыми золотыми яблоками (Моран не устава дивиться фантазии Владыки). Яблоки Вечного Древа давали бессмертие. Не то истинное бессмертие, каким обладали герды, но достаточное, чтобы прожить вечность.

От дерева разбегались узкие дорожки, также мощёные жёлтым камнем. По одной из них можно было дойти до живописного лесного озерка, через которое был перекинут высокий деревянный мост, парящий в воздухе. Дальше дорога начинала виться между старыми могучими соснами. Там была Чаща и Моран никогда не ходила туда без Владыки. Слишком темно. А наткнуться на гигантских зверей, в изобилии водящихся в Чаще, не хотелось от слова совсем.

Другие дорожки вели через лиственный светлый лес, сквозь берёзовые и липовые рощи и непременно упирались в какую-нибудь или террасу, или беседку из тёмного дуба. Некоторые вели к водопадам, некоторые к небольшим высохшим каменистым пустырям или, наоборот, к зеленеющим сочной травой лужайкам и полянам, залитым солнечным светом. В этом чудесном парке любой мог найти себе место по душе.

От размышлений Моран отвлёк тихий хрип Владыки. Хозяин замка просыпался. Моран вернулась в богатую залу, отделанную лепниной, золотом и мрамором. С расписанным сюжетами охоты потолком, светлыми стенами в девятнадцать макр, местами тоже расписанными, а местами завешанными оружием или драпировками тюля и багрового бархата, с огромным камином из белого мрамора с чёрной фигурной решёткой. Зала поражала великолепием. Коричнево-красные мраморные полы были не видны под устилавшими их шкурами и коврами. Спальня Владыки так велика, что в ней без труда может уместиться целый полк. Но она почти не обставлена, если не считать двух больших кресел, на одно из них Моран аккуратно повесила тяжёлый плащ, маленького чайного столика из белого стекла с синими разводами, прикроватной светлой тумбочки, с лампой на ней, и огромной кровати Владыки. По скромному мнению Мораны, на такой кровати можно было бы разместить дюжину рослых богатырей, но Владыка неизменно спал на ней в гордом одиночестве.

Моран, по несколько раз на день приходила проверить Владыку, но он никак не реагировал на её появление. Красавицу это расстраивало, но, увы, сделать она ничего не могла. Владыка не реагировал даже на появления собственной дочери, что уж говорить о ней, простой служанке.

Девушка прикусила губу. Если она хочет добиться титула, силы и независимости, она должна стать женой Владыки. На придворную знать чары её красоты действовали безотказно, но Владыка замечал её даже реже, чем Анну. Старшая лано всегда была на виду, безупречно вежливая и безукоризненно бесстрастная. Может, Владыке нравятся ледышке, раз уж он так приблизил к себе Анну?

Если бы Люгс сейчас мог слышать мысли Мораны, он бы непременно фыркнул и обругал её за подобные мысли о своём старшем брате. Уж ему-то точно было известно, что чистокровные герды, такие, как его обожаемый брат, были не чувствительнее кухонного ухвата. Они могли испытывать гнев, а могли быть спокойны и умиротворены. На этом их победы на эмоциональном поприще заканчивались. Но Моран об этом, разумеется, никто не сообщал, а сама она за все годы так и не смогла догадаться.

Повторное хрипение, а затем и рычание оповестили о полном пробуждении хозяина замка. Полог из тяжёлого тёмно-синего бархата был, как всегда, поднят к потолку, к которому крепился вместе со вторым пологом из лёгкого белого тюля при помощи золотого обруча. Моран оценила изодранные в клочья одеяла, неосторожно распоротую клыками подушку и пущенные на ленты простыни и тихо вздохнула. Как бы Владыка не был осторожен, после первого же кошмара постель превращала в груду ниток и перьев, а подушки и вовсе приходилось менять каждое утро – сказывалась привычка Владыки спать с открытой пастью. Правда, в редкие моменты, когда в замке останавливались другие герды, Владыка спал спокойно и постель оставалась целой. Моран всё пыталась угадать, кто же так благотворно влияет на спокойствие Хозяина.

– Утррро, – хриплый голос вырвал Моран из прозаичных размышлений о том, можно ли пустить хлопковые простыни на бинты, ведь починить их всё равно не получиться.

—Доброе утро, Владыка! Надеюсь, вам хорошо спалось? – произнесла лано участливо и тут же нежно улыбнулась.

– Ссколько там вррремени? – буркнул Владыка и, с трудом подняв левую бровь, уставился на Моран.

Девушка тут же отозвалась:

– Неделю. Вы проспали ровно неделю, Владыка. Могу ли я что-то для вас сделать? Возможно, вы голодны?

– Ссам поохочщуссь.

Хозяин замка недовольно и совсем по-звериному фыркнул. Сейчас всклокоченный и нечёсаный, в любимых чёрных штанах из плотной ткани, он очень напоминал свою «волчью» форму. Моран поспешила подать ему белую рубашку с прилагающимся отдельно пышным жабо. Владыка недовольно поморщился, с содроганием оглядел мелкие пуговки, видимо представив, как будет застёгивать их когтями, и оставил рубашку не застёгнутой, наотрез отказавшись от кружевных оборок. Моран опять вздохнула. Одеть Владыку или во всяком случае заставить его материализовать на себе одежду, которую он обычно создавал из собственной кожи, чтобы не тратить время на переодевания, было делом не из лёгких.

Внезапно, дверь, украшенные виноградным узором листьев винограда, распахнулись и в залу вбежала Лоуэр.

– Папулечка! Ты проснулся! Доброе утро! Анна уже накрывает на стол. Давай вместе позавтракаем?

Владыка сонно моргнул, с силой провёл рукой по лицу и медленно кивнул:

– Доброе утро. Давай.

Моран досадливо прикусила собственную щёку и с поклоном удалилась. Принцесса вряд ли допустит её участие даже в качестве певицы. А ей так хотелось ещё побыть с Владыкой!

Весь завтрак Лоуэр весело щебетала, не сводя глаз с отца, а он в ответ улыбался ей краешками губ. Бабушка Фалгар на обед не спустилась, и никто не упрекал принцессу в чрезмерном красноречии. Красавица рассказала, что освоила новые сложные заклинания, выучила новые приёмы в медицине и улучшила свой контроль над эфиром. Услышав похвалу от родителя, она ещё больше расцвела и принялась говорить с удвоенной силой и скоростью. Принцесса была искренне рада возвращению отца и очень хотела расспросить его об обходе, но она знала, что отцу, хотя он ей и расскажет всё, что она попросит, это будет неприятно. Потому она продолжала говорить сама, почти не притрагиваясь к еде и не сводя внимательных глаз с отца, чутко улавливая малейшие перемены в его настроении. Что ни говори, а вести разговор принцесса умела.

Но вот обед подошёл к концу, а Лала перебрала все темы для беседы. Она уже собиралась сворачивать разговор, но отец вдруг позвал её в псарню. Лоуэр конечно же согласилась.

До псарни было далеко. Из столовой вышли в общий коридор третьего этажа, дошли до лестниц в башнях, по ним спустились в коридор первого этажа, оттуда вышли через чёрный ход на тренировочную площадку с северо-западной стороны замка и по узкой мощёной дорожке дошли до дверей в псарню. Сама псарня находилась на первом подземном этаже, сразу под кладовыми, кабинетом лекаря и больничными палатами. Просторное помещение с высокими потолками, деревянными балками, загонами, вольерами, конюшнями и вязанками сена, расположенными вдоль стен, освещалось янтарно-кварцевыми (Лоуэр не знала точного названия этого диковинного светящегося камня, поэтому называла его ярамом) шарами на резных деревянных подставках. Псарня включала в себя и загоны для скота, и зверинец, и вольеры для ласковых симуранов – крылатых волков, свирепых, но верных гончих – громадных чёрных псов со змеиными хвостами, и безобразных некрофагов – черноглазых крылатых собак размером с коней. К последним и направился отец. Некрофагов было не меньше двух дюжин. Твари захлёбывались лаем, пытаясь оборвать крепкие магические цепи, надёжно удерживающие их у стен. Однако при виде Владыки они мгновенно смолкли и прижались к стенке, испуганно скуля и поджимая лысые хвосты. Отец, на краткий миг обратившись в серебристую воду, просочился через прутья решётки и положил когтистую лапу на морду одной из отпрянувших собак.

– Подойди, Лала, – скоро ему снова придётся покинуть замок. Будет лучше преподать дочери очередной урок как можно скорее.

Лоуэр, вся бледная от страха перед чудовищными собаками, медленно подошла, вставая за отцовским плечом.

– Ты зснаешь, что этими, – Владыка любовно огладил плешивую морду скулящей крылатой собаки. – Нельзся родиться. Можшно только сстать?

– Да, – еле выдавила Лоуэр, стараясь смотреть куда угодно, только не на страшных собак. Видя, что отец ждёт, она нерешительно продолжила. – Ими становятся нарушившие законы смерти. Те, кто осмелился есть своих мертвецов, вечно будут мучатся в теле безобразных собак, чья злоба происходит от нестерпимой боли.

– Как по учщебнику, – лениво протянул отец, неспешно перебирая короткую седую шерсть некрофага. Псина выла и тряслась, отчаянно желая отстраниться. Вдруг Владыка резко дёрнул рукой, вспарывая когтями собачью морду. Тварь забила крыльями и опрокинулась на сородичей. Отец жутко оскалился, обнажая острые клыки. – Они понимают лишь язсык сстррраха, не доверяй им.

Лоуэр сжалась и задрожала. Ей стало дурно от воя некрофагов. Собаки били крыльями, царапали друг друга когтями, давились, тряслись и визжали, вжимаясь в стену. В чувство принцессу привел голос отца. Он повернулся к ней и непривычно жёстко смотрел прямо в глаза. Лала поняла, что не в силах вынести этот взгляд и отвернулась. Отец говорил, чеканя каждое слово:

– Это ссозсдал Кровавый Король. Он изсвратил эфир, изсвратил Первую ссуть творения. Ссмотри. Ссмотри, не отворачщиваяссь! Вот к чщему приводит безссумие! Их чёрррные глаза, ты ведь, не можешь в них ссмотреть, верррно? Черррррноокие дряни, подобные тем, что нападают на мои зсемли, – он уже не говорил, рычал. Речь превратилась в плохо связанный поток мыслей. Его раздирала ненависть к чернооким. Из потекла липкая жидкая тьма. – Их нужшно убить. Их вссех!

Когда Владыка договорил, Лоуэр едва держалась на ногах. Её трясло, слёзы градом текли из глаз. Ей было страшно. Страшно и за себя, и за отца. Она боялась, что он сойдёт с ума, как дед. Отец ведь унаследовал так много его черт! Принцесса согнулась и осела на пол, обнимая себя руками и продолжая трястись. Рыдать она могла бы ещё долго, если бы отец не положил ей на плечи рук. Лала резко замерла и, дёрнувшись, подняла голову.

– Не плачщь, – голос Владыки вновь стал обычным. Он обнял дочь и похлопал её по спине. – Я хотел тебя напугать, но не жшелал твоих сслёзс.

– Я знаю, – давясь рыданиями ответила Лоуэр, прижимаясь к отцу. – Ты хотел показать мне весь ужас безумия, чтобы я не теряла рассудок. Я поняла. Давай пойдём отсюда?

– У меня для тебя подарок. Но, ессли хочщешь, можшем прийти зса ним позсжше.

Лоуэр передёрнуло. Приходить сюда снова она ещё не скоро решиться:

– Нет, идём сейчас!

Принцесса утёрла слёзы и постаралась улыбнуться отцу. Он погладил её по голове. За спиной Владыки, почуяв слабость, осмелели собаки. Они утихли и притаились в ожидании момента для нападения. Уловив перемену в настроении, отец резко развернулся и оглушающе рыкнул. Скулёж возобновился.

– Образины, – пробормотала Лоуэр, выходя из вольера. Отец молча согласился с ней.

Симураны, жившие рядом с крылатыми собаками, радостным многоголосым воем приветствовали Владыку и его дочь. Крылатые волки дружелюбно виляли пушистыми хвостами, преданно заглядывали в глаза и смешно толкались, соревнуясь в дружелюбии. Им забавный вид быстро развеселил Лалу, и она задорно рассмеялась, гладя мохнатые волчьи лбы. Симураны от такого внимания пришли в совершеннейший восторг и стали толкаться ещё активнее, в попытках заполучиьть побольше ласки. Лала ещё немного их погладила и поспешила к терпеливо ждущему поодаль отцу.

– Они очаровательны, папулечка! – от пережитого испуга не осталось и следа. Лоуэр светилась от счастья.

– Они пасстухи и ссторожша, поэтому и могут усспокаивать, – заметил отец. Симураны и его развеселили.

– Просто прелесть! – согласно закивала Лоуэр.

Пребывая в прекрасном расположении духа, они свернули влево, прошли мимо загонов с коровами, козами, свиньями и овцами и подошли к конюшням с высоким крепкими жеребцами и тонконогими кобылами. Все эти кони были порождениями Боргха и хранили в себе наследие его силы. Они могли бежать без устали столько, сколько потребуется седокам, могли не есть неделями и достигали любой цели в тридцать шесть раз быстрее обычных лошадей. И всё же он не могли тягаться с Боргхом. Этот конь был вдесятеро сильнее любого из них.

Лала с неподдельным восхищением разглядывала красивых долгогривых коней с умными глазами. Одна золотая кобыла с белой гривой особенно ей приглянулась. Красивая, длинноногая, поджарая с холодными голубыми глазами. Когда она представляла себе лошадей, она представляла их именно такими.

– Эта кобыла недавно родилассь, но ужше очшень ссильна. Хочщешь? – отец с интересом взглянул дочь, одобряя выбор.

Лоуэр обернулась и в немом восторге посмотрела на отца. Неужели эта превосходная лошадь и впрямь может принадлежать ей?

– Она похожша на ссвоего отца, – Владыка склонил голову набок. – Будет напарницей, но не сслужшанкой, так что не жшди, что она сстанет безсразсдельно принадлежшать тебе.

– Он прекрасна! – с жаром воскликнула Лоуэр. Она чувствовала, что это именно её лошадь, что они смогут с ней подружиться. Лошадь внимательно смотрела на принцессу, холодно оценивая и примеряясь. –  Ты согласна стать моим товарищем? – Лала повернулась к кобыле.

Лошадь гордо и независимо вскинула голову, тряхнула белой, переливающейся гривой с тремя чёрными прядями, смерила Лалу холодным взглядом и наклонила голову. Принцесса была готова прыгать от счастья, но доверие, оказанное дочерью самого Боргха, нельзя было предавать, поэтому пришлось обуздать чувства и чинно склонить голову в ответ. Лошадь вновь выпрямилась и выжидательно взглянула на новую напарницу.

– Дай ей имя, – подсказал отец.

Лала задумалась. Имя должно отражать суть владельца. Какое же имя подойдёт гордой дочери коня-исполина? Нужное слово само пришло на ум:

– Мэррир! – громко и чётко воскликнула Лала.

Прочие кони, внимательно следившие за разговором, одобрительно заржали. Кобыла кивнула. Имя ей понравилось. Владыка тоже одобрил. Однако следовало поспешить.

– Пошли, иначще так и не дойдём до подарка.

– А это разве не он был? – изумилась Лала.

Отец смешно фыркнул и пошёл дальше:

– Нет конечно.

Лала, попрощавшись с Мэррир, поспешила за ним. Путь лежал через зверинец. В основном здесь жили детёныши магических зверей, чьи родители погибли. О, каких только существ тут не было! Мантикоры, драконы, змеи, анзуды3, вампалы4, василиски, единороги, пегасы, алекорны, фрекры5, грифоны, сфинксы, Эх-Ушге6, алконосты, сирины, чусрымы7 и ещё многое множество детёнышей магических зверей, птиц и рыб. Все они подрастали в подвалах замка Владыки, а потом выпускались на волю. Для каждого вида был свой или вольер, или загон, или аквариум с особыми условиями.

Засмотревшись на изящную зелёную виверну, Лала не сразу заметила пушистый комок в самом дальнем углу. Детёныш барса! Видимо, отец его усыпил и принёс в желудке. Красивый серебристый котёнок с чёрными пятнышками и белой грудкой жался к стене, неумело переступая большими лапами. Светло-серые, тусклые глаза смотрели испуганно и недоверчиво. Малыш боялся. Лала медленно приблизилась к нему, тихо шипя:

– ШшиИ! ШшиИ! – «тише!» «тише!»

– Его зсовут Лен-Шафэд.

Лала рассмеялась и погладила маленького барса:

– Какое длинное имя для такого малыша! «Белое серебро», да? Тебе идёт.

– У тебя не было чщетвероного помощника. Теперь будет. Рад, что он тебе нравиться.

– Нравится? О, нет! – отец насторожился. – Я в восторге, папа! – он выдохнул. —Спасибо огромное!

Лала порывисто обняла отца, и он улыбнулся в ответ:

– Тогда забирай его и пошли.

– Иду-иду, – Лоуэр подхватила вяло отбрыкивающегося барсика и пошла за отцом.

Возле террариума с маленькой нагиней и ещё десятком змей, воспитывающих её, отец внезапно замер. Лоуэр, едва поспевавшая за его широким шагом, в последний момент успела затормозить. Владыка по-волчьи повёл носом и прикрыл глаза, прислушиваясь. После пяти минут молчания, принцесса заволновалась.

– Папочка? Что случилось? Тебе нехорошо? – Лоуэр, перехватив котёнка поудобнее, обошла замершего отца и попыталась посмотреть ему в глаза. Но это ничего не дало: они были совершенно пусты. – Папочка?

– Вот как, – ответил отец пустоте.

– Папочка? Папулечка? – она попробовала подёргать его за руку.

Отец, обращаясь всё к той же пустоте, продолжил чётко и ясно:

– Хорошо, пуссть будет так! – тут он наконец заметил дочь. – Лала, ты что-то хотела?

Лоуэр смутилась:

– Нет, просто… Ты вдруг замер, я не понимаю… С кем ты говорил?

– Ссам ссс ссобой. Сскоро. Вссё сскоро будет, – Владыка потрепал дочь по волосам и зашагал дальше.

Из настолько туманной фразы нельзя было сделать совершенно никаких выводов, и Лала мудро решила не вмешиваться в дела отца. Скоро, значит скоро. Ждать она умеет. В раздумьях принцесса не заметила, как они подошли к выходу. На пороге псарни ждала Госпожа. Отец остановился и нахмурился. Если мать хоть что-то почувствовала, ему придётся действовать вдвойне осторожно.

Фалгар замерла на пороге мраморным изваянием. Плиссированное батистовое платье, отделанное сиреневым шифоном, расшитым золотыми цветами, оттеняло её белокурые волосы, убранные в изящный шиньон. Королева-мать стояла с неизменным царственным спокойствием, но внимательный взгляд Владыки подметил и непривычное положение пальцев, и чуть более частые, чем обычно, движения глаз. Госпожа была до крайности чем-то встревожена! Едва Владыка подошёл, она тут же заговорила:

– Сын мой, ты ведь почувствовал? – Владыка осторожно кивнул. – Эфир нарушил своё привычное течение, значит скоро они пробудятся. Тебе нужно подготовиться.

Владыка фыркнул и дёрнул плечами, замаскировав этим облегчённый вздох. Нет, советы матери он глубоко уважал, но это дело и проблемой-то не считал. Фалгар степенно кивнула и повернулась к внучке, приглашая на занятия. Лала, окончательно сбитая с толку, сочла за благо побыстрее согласиться. Когда принцесса подошла поближе, королева отстранённо-вежливо проронила:

– Очаровательный молодой барс. Подарок отца?

Лала кивнула и поспешила выйти. Фалгар медленно прошествовала следом.

Владыка ещё немного постоял и посмотрел им обеим вслед, склонив голову на бок. После рыкнул, тряхнул головой, сбрасывая оцепенение и быстро пошёл к парадным дверям. Ему надо было подумать, а для такого важного занятия лучшего места, чем холл, было не найти. Бесшумно ступая, он поднялся по роскошному каменному крыльцу и вошёл в огромную залу.

Холл встретил мёртвым безмолвием – Владыка не любил звуков, даже самых тихих, поэтому в его замке все звуки глушились заклятиями.

Огромная зала с потолками такими высокими, что расписные своды их терялись в высоте, являла собой бесспорное доказательство власти и богатства хозяина замка. Полы из светлых опалов ярко переблёскивали в неверном свете красочных витражей, располагающихся всё ближе к потолку. Гигантская роспись свода, окружённая роскошным панно из агатов, изображала бой чёрного дракона с чёрным всадником на вороном коне. Вокруг бойцов курился дым, разлетелись искры и клубилась едкая гарь. Конь стоял на щитах и трупах поверженных воинов. Его седок, потерявший свой щит, оборонялся мечом. Дракон же, на первый взгляд стоявший на обгорелой земле, на деле опирался лапами на бесчисленных чернооких тварей, пучащих глаза и кривящих безобразные морды в злом и надрывном усилии дотянуться до всадника. Но чёрный конь не давал им подступиться к своему седоку. Над ними, прямо за мордой дракона, сквозь облака копоти и дыма проглядывал крохотный, еле различимый кусочек лазурного неба. Всадник на росписи защищался лишь одной рукой, вторую он поднимал вверх, указывая на морду дракона и по велению его руки луч солнца слепил тому глаза.

Владыка постоял с задранной головой посреди залы, посмотрел на роспись и уже неспешно двинулся дальше. Неизбежное избежно до неизбежности. Ты можешь сколько угодно отсрочивать будущее, но оно всё равно придёт, как ни старайся, вот он и не видел смысла переживать заранее. Пока всё терпимо, можно ничего не делать. Зачем? Чему положено быть, то будет, нужно только решать вопросы по мере их поступления и никуда не спешить. Когда-то, когда его сила, только-только была запечатанная отцом, бурлила и ревела от невозможности вырваться, он и сам бурлил и ревел, метясь загнанным зверем и ища утешения в битвах. Но с тех пор, как Люгс попал под его опеку, он успокоился, снял печать Кровавого Короля и уже сам скрыл свою силу. С тех пор минуло много времени, он много раз сталкивался Королём и его приспешниками и каждый раз, с каждым новым проигрышем или победой, становился сдержаннее, злее, хитрее и опаснее. Сейчас он больше не бросает Королю вызов в открытую.

Барельефы потолка плавно сливались со статуями виверн и драконов, оплетающих колонны, или восседающих на карнизах. Сами колонны, высокие и ровные, окружали роспись по всему периметру, выступая почётными стражами для всякого, входящего в замок. За колоннами свободно могли бы разместиться ещё две залы. Потолок за ними изгибался, образуя плавный свод. Контрфорсы, окружающие ажурные витражи с синими ирисами и красными маками, переходили в пилястры, а те в свою очередь чередовались с нишами, полы в которых были из чёрного гладкого камня. В каждой нише на резном постаменте стояло по беломраморной женщине. Все женщины были на одно лицо, но испытывали разные чувства: от гнева до восхищения, от тоски до радости, от горя до счастья. Постаменты были подписаны золотыми буквами: «Счастье», «Тоска», «Радость», «Печаль», «Горе» и так далее. Всего статуй было тридцать шесть.

Владыка подошёл к «Горю». Мраморная женщина прижимала руки к груди, чуть склонив голову и смотря прямо на зрителя. При удивительной проработанности деталей, ни одна из статуй не имела глаз. Они все были слепыми. «Горе» было и «Прощением». Каменная женщина прощала своих мучителей, смотря открыто и стойко. Влага на её глазах была из золота. К счастью, Владыка такими болезнями, как прощение, не страдал. Прощать Кровавого Короля? Тварь, которая отняла у него сестру, дочь и возможность видеться с братьями и другими сестрами? Нет уж, увольте. Он собирается вспороть Королю брюхо в ближайшем будущем, о каком прощении тут может идти речь?

Почувствовав, что он достаточно зол, Владыка приказал Моране идти к беседке под сиренью и сам направился туда же. Нужно побыстрее разобраться с делами здесь, а то ещё, не дай Великая Матерь, опоздает с предложением сотрудничества де Флёр!

Глава VI

ГОЛОСА ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ

Близился Макошев день. День, когда все силы, содержащиеся в земле, выходят на поверхность. Следовало начинать подготовку к празднику, и Владыка не собирался затягивать. Этот праздник он любил. Украшенные деревья, чьи красные и золотые листья будут тускло мерцать в отблесках костров, яркое зарево огня, облизывающее плотные тучи, и эфир, разливающийся по всей земле в миг, когда последний луч солнца будет сходить с неба. А ещё будут овощи, фрукты и много мяса, танцы у костра и песни, славящие эфир. Драки, хороводы, восстановление магических щитов и защитных барьеров. Проводы природы, умирающей, чтобы в день малого Таусеня родиться заново. После Макошева дня начинает пробуждаться жестокая Марена. На двадцать пятый день она окончательно проснётся и вступит в свои права, тогда начнётся зима. Но сейчас был только Листопад8, и думать о зиме не хотелось. Владыка вынырнул из раздумий как раз вовремя, чтобы не пройти нужную тропинку.