Шахджахан

Глава II

МАТЬ

Зверь преодолел последнюю алью до чёрного входа и остановился. Дверь была совсем незаметная: невзрачная, старая и вся увитая плющом. Если бы не этот плющ, она бы резко выделялась на монолитной стене белокаменного замка, крыши которого были так высоки, что могли чесать брюхо небу. Дверь же была настолько маленькая, что через неё могла пройти разве что невысокая женщина, но никак не огромный – в три мужских роста, – зверь.

Порыкивая, Владыка аккуратно выплюнул Моран, и та вернулся в свой обычный облик. Лано, оглядев глубокие раны зверя, прикрыла рот ладошкой от ужаса. Кажется, её беспокойство даже было искренним. Девушка хотела было подойти к Владыке, но он не позволил. Вместо этого он указал ей носом на дверь и рыкнул: «Открывай». Морана кивнула, прикоснулась к рассохшемуся дереву и тихо запела, не замечая, что Зверь понемногу переставал быть зверем:

Хозяин высей горных,

Полей, лугов, дорог,

Высокий и проворный

И лес ему чертог.

Убогая лачуга

Дворца ему милей:

Он спит под сенью дуба

И под шатром ветвей.

Деревья ему внемлют

И реки его чтут.

Он силой мир объемлет -

И травы зацветут,

Он ветру путь укажет,

Направит зверя бег

И недругов накажет -

Жесток его набег.

Но нет у него замке

Хозяйки молодой

Что красотой сравнится

С мерцающей звездой…

Как только Морана отвернулась, Зверь вспорол себе горло, затолкал серебряного волчка во второй желудок и только после этого начал превращение.

Оно давалось ему с трудом. Раны, запечатанные заклятьем, снова вскрылись и из них потекла кровь, похожая на жидкую бирюзу. Мех втянулся, лапы превратились в руки и ноги, а исполосанная порезами туша в складное тело с литыми мышцами. Вместо зверя на траве стоял высокий мужчина, ростом целых четыре макры. Его спутанные смоляные кудри едва касались плеч. Короткая чёрная борода и усы, в отличие от волос, были коротко подстрижены. Из-под кустистых бровей на мир подозрительно смотрели внимательные глаза. Глубоко посаженные, они поблёскивали и светились в темноте. Золотые искры парили в пустых глазницах. Хищный нос и жёсткие губы добавляли его внешности какую-то необъяснимо суровую, но притягательную деталь, что смотришь и думаешь: «Да, это истинный король!»

Кисти рук и пальцы у обратившего Зверя были тёмно-бардовые, почти чёрные, глянцевые и гладкие, похожие на перчатки от рыцарских доспехов и покрытые костистым панцирем. Ближе к локтям панцирь сливался с кожей, очень прочной, но на вид вполне живой и человеческой, разве что неестественно гладкой.

Владыка едва стоял на ногах – сказывались и недавняя битва, и почти год в шкуре зверя: он отвык ходить на двух лапах.

Когда он перевоплотился, а Морана допела последний куплет, дверь с тихим скрипом отворилась.

прежде, чем войти, Моран придирчиво оглядела Владыку. Её насторожил длинный шрам на горле, не слишком-то похожий на удар звериной лапы, но она решила не задавать лишних вопросов. По крайней мере, не сейчас. Лано скользнула в замок и тут же исчезла среди теней.

Стоило Владыке переступить порог, как его окружило около дюжины огненных полудухов. Все они походили на Морану, и все были рады возвращению своего Владыки. Они с горящими восторгом глазами кружили вокруг него в восхитительном сверкающем танце и наперебой спрашивали, как он себя чувствует, не устал ли, и что он хочет на обед. Владыка только слабо кивал, не особенно вслушиваясь в их болтовню.

Внезапно, духи умолкли и расступились, пропуская вперёд красивую светловолосую женщину, одетую в тёмно-зелёный бархат и белую парчу, расшитую серебряными нитями. Женщина была болезненно бледна, её синие глаза запали и стали почти чёрными. Было видно, что ей тяжело дышать. Но её взгляд! Внимательный и цепкий, не упускающий ни одной детали. Точно такой же был у Зверя.

Лано почтительно склонили головы перед Госпожой. Фалгар приветствовала сына сдержанным кивком. Владыка медленно кивнул в ответ. Судя по тому, что она пришла, Мегула спешно сбежал, едва учуяв появление хозяина замка.

Они молча стояли друг напротив друга. В воздухе звенело напряжение. О чём Зверь мог с ней поговорить? «Ты не рада меня видеть?» Так она никогда не рада его видеть. «Тебя что-то расстроило?» Её всегда расстраивает уход Мегулы и возвращение сына. «Как ты себя чувствуешь?» Но её состояние он и сам мог легко считать.

– Ты виделся с Люгсом? – внезапно спросила Фалгар.

Зверь склонил голову набок:

– С чего ты это взяла?

– Ты в слишком хорошем настроении, – кажется, только манеры не дали ей фыркнуть. – Что он тебе сказал?

– Мы едва ли перекинулись парой фраз, – что ж, они действительно почти не говорили. – Предвосхищая следующий вопрос, о тебе он не спрашивал.

Фалгар неодобрительно поджала губы:

– Разумеется. Мой сын слишком воспитан и умён, чтобы спрашивать тебя обо мне. Чтобы ты сказал? Порычал в ответ? Замотай лицо, на него невозможно смотреть, – бросила она напоследок перед тем, как удалиться.

Медленно развернувшись, она неспешно двинулась к каменной лестнице с широкими периллами, которой пользовалась прислуга. Владыка мысленно отдал приказ приказ первому попавшемуся лано, чтобы приглядел за ней, и сделал шаг вперёд, исчезая. Только тоненькие, едва заметные, струйки дыма на миг очертили контур силуэта.

В следующее мгновение Зверь уже очутился в собственной спальне, на негнущихся ногах доковылял до гардины, зашёл за неё и повалился на висевшее на стене зеркало.

Зеркало не зазвенело, не разбилось и даже не засветилось. Одним словом, повело себя совершено не так, как в представлении смертных должно было себя повести приличное волшебное зеркало.

– Великая Матерь! – простонал Владыка, появляясь возле своей кровати и тут же блаженно падая на неё.

Выскочивший из его пасти серебряный волчок перекинулся в стройного изящного юношу с чистой, как жемчуг, кожей, прелестным лицом и длинными серебряными волосами.

– Старший брат! – охнул юноша, едва разглядев всё, что раньше скрывалось под мехом. Пусть тело старшего брата и казалось сейчас уплотнением тьмы, Люгс всё равно сумел разглядеть, насколько сильно оно было повреждено.

В комнате или, точнее сказать, в пещере, где они очутились, царила абсолютная беспросветная темень, которую не могло рассеять ни слабое серебряное свечение, исходящее от тела Люгса, ни золотое мерцание глаз Зверя. Но гердам, детям Тьмы, темнота никогда не была помехой.

Зверь нехотя поднял голову и медленно вскинул бровь.

– От того, что ты разревёшься, быстрее регенерировать я не начну, – констатировал сгусток тьмы ворчливым хриплым голосом старшего брата и пошевелился, вновь откидывая голову и устраиваясь поудобнее.

Люгс кивнул, взял себя в руки и отточенным движением скользнул на кровать, усаживаясь рядом. Тонкая белая кисть с изящными пальцами осторожно легла на ледяную грудь. Владыка прерывисто рыкнул и затих. Наконец можно расслабиться.

***

Тем временем Фалгар дошла только до второго этажа и остановилась перевести дух. Внезапно всё заволокла густая, непроглядная тьма. Фалгар дотронулась пальцем до ресниц на правом веке и поняла, что пальца не видит даже с такого расстояния. Тьма была… никакой. Ни удушающе-горячей, ни душной, на обжигающе-холодной, ни промозглой. Она просто была. Бархатистыми лапами касалась щёк, лба и рук, ластилась к боку и вилась в ногах. Когда глаза привыкли, Фалгар смогла различить завихрения. Тьма была живой. Она скручивалась в столбы и изгибалась в причудливом танце. У Неё не было глаз, но Она бросала на Фалгар тысячи взглядов. У Неё не было тела, но Фалгар явственно ощущала её присутствие. У Неё не было голоса, но Она говорила тысячами голосов, раздающихся во всех уголках мира.

– Приветствую Вас, Всематерь, – почтительно-холодно склонила голову Фалгар. – Пришли поздороваться?

Тьма не ответила, но Фалгар и не ждала ответа. Она и сама его знала, как знала и то, что Всематерь не отвечает на пустые вопросы.

– Не желаете принять более, – Фалгар покрутила рукой в воздухе, подбирая слово, – Материальную форму?

Тысячи ртов зубасто оскалились в диких усмешках – Тьме понравилась шутка. Фалгар тоже позволила себе слабую улыбку. Тьма безбрежна и ей незачем брать чью-то личину. Но Тьма, насмеявшись, вдруг пришла в движение. Она почти отступила, разлетевшись по углам, и только слабая дымка в воздухе напоминала о её присутствии. Затем она заклубилась в том углу, что был справа от Фалгар, задымила, зашипела, зазвенела стёклами. Безбрежная Тьма перебирала обличья, и почему-то Фалгар заранее знала, кто вышагнет к ней из дымного клуба. Всемать складывалась в фигуру, с каждой секундой приобретающую всё более знакомые черты. Без золотых искр глазницы выглядели пустыми и мёртвыми, но Фалгар не стала удивляться причудам Всематери, когда на неё из дымных клубов взглянул старший сын: голова чуть склонена на бок, руки плетьми висят вдоль тела, а неизменный серебряный хвост лениво бьёт по ногам.

– Зачем Великая Матерь пожелала меня видеть? – хотя внутри её и передёрнуло, Фалгар удалось не измениться ни голосом, ни лицом.

Тысячи ртов радостно оскалились под потолком, тысячи глаз счастливо прищурились из углов, только марионетка осталась стоять безучастно.

– ТЫ ПОЧУВСТВОВАЛА? – гаркнуло со всех сторон.

Фалгар напряглась:

– Что почувствовала?

– ТИТУЛ МУДРЕЙШЕЙ СДАВИЛ ТЕБЕ ГОЛОВУ, И ТЫ УТРАТИЛА ЗРЕНИЕ, – теперь рты и глаза выглядели скорее ехидно, чем радостно. Всемать насмехалась над второй Госпожой.

– Зачем ты пришла? – настойчиво повторила Фалгар, позволив себе чуть больше холода в голосе, чем это это было уместно при общении с Всематерью.

Рты и глаза отвратительно скривились от гнева. Марионетка наконец дёрнулась и ртом, наполненным пустотой, провизжала:

– ТЫ ТОЖЕ МОЯ ДОЧЬ. КОЛЕСО ПРОВЕРНУЛОСЬ, ВЕСЫ КАЧНУЛИСЬ. ПОРА РЕШИТЬ НА КАКУЮ ЧАШУ ТЫ СТАНЕШЬ.

Всё исчезло также внезапно, как и появилось. Всемать больше не желала говорить.

Фалгар лишь горько усмехнулась. К её старшему сыну Тьма была куда как более благосклонна! При встрече с ним, она рассыпалась, расплёскивалась, склабилась радостно, шептала на непонятном языке и вихрем кидалась к Зверю, обнимая сотнями дымных рук. Тогда становилось темно, воздух сгущался Тьма скалила бессчётное число зубастых ртов и припадала ими к ранам Зверя В тот же миг даже самые глубокие раны исчезали, будто их и не было, а Зверь радостно скалился в ответ и гладил дымные клубы.

Отвратительно!

– Позвать ко мне Ануиса! – прошипела Госпожа и быстро зашагала к ближайшей чайной комнате. Злость придала ей сил, а желание выяснить, что имела ввиду Тьма подстёгивало идти быстрее.

– Насколько они близки с ней? – нетерпеливо воскликнула Фалгар, стоило Ануису только показаться в дверях.

Высокий, смертельно худой и перетянутый жёлтой, иссохшейся кожей иджиптар неприятно ухмыльнулся:

– Этот вопрос, вторая Госпожа, тебе стоит задать не мне, а златоглазому отродью, – его усмешка стала ещё шире, отчего длинные сине-зелёные треугольники, тянущиеся сверху и снизу от глаз, превратились в волнистые водоросли.

Аниус не спеша разместился в кресле и устроился поудобнее, в ожидании возможности в очередной раз перемыть несуществующие кости старшему сыну Госпожи.

– О, я спрашивала! – Фалгар горько улыбнулась и провела указательным пальцем по виску, вытягивая воспоминание.

Когда она тряхнула рукой, над стоиком возник светящийся прямоугольник. Оба внимательно вгляделись в него, в надежде найти ответы на свои вопросы.

***

Тьма на прямоугольнике отпрянула, и втянулась в другое, только что возникшее тело. Тело очень красивого юноши с длинными чёрными волосами и мягкой улыбкой. Он протянул руки навстречу Владыке, словно прося себя обнять, и вновь грянули тысячи голосов: «ТЕБЕ! ПОДАРОК!». Зверь недоверчиво склонил голову набок.

– СПУТНИК!!! – снова гаркнула Тьма тысячами голосов. – ОТНЫНЕ ТЫ НЕ ОДИН!!!

Затем Тьма исчезла.

– Насколько сильно ты к ней привязан? – спросила Госпожа из воспоминания.

Владыка неопределённо передёрнул плечами и задумался над ответом. Следующие его слова вылетели легко и певуче, несмотря на протягиваемую Владыкой букву “с”, и сильно удивили Фалгар.

– Унганд зссанял только малую чщасть загранных зсемель. Зсса Гранью мир огромен и всссь укрыт Ею. А Она не любит его, – не любит Унганда, как поняла Фалгар, но уточнять не стала, – Поэтому не пусскает. А насс любит. Она прятала насс. Сначала наши ссаркофаги, а потом и нассамих. Кормила и взсращивала… Чудессный край… Кажетссся, что там ничщего нет, но там точщно ессть – я чувсствовал лапами, – трава, чщёрная и ссскрытая в клубах темноты. И холмы есть. И степи. И горы. Там ессть вссё. И нет ничщего. И Она там ессть. Её много. Вкуссно. Ссытно. Хорошшшо…

***

– «Спутник»? БРЕД! – закричал Ануис. Ему претила сама мысль о том, что зверюга может с кем-то ужиться.

Фалгар же заново слушала восторженную речь сына лишь краем уха, напряжённо раздумывая над её смыслом. Её настораживала, хоть и не удивляла, его любовь к Всематери. С другой стороны, она думала, что любовь сына к Ней неплоха и вреда не несёт, но во что может вылиться Её любовь к нему? С третьей, она заинтересовалась его словами, ведь и сама нередко бродила в Загранном мире, однако ничего там не увидела и не ощутила. Обо всём этом определённо стоило подумать. А ведь ещё оставался странный юноша, которого Тьма прочила её сыну в друзья. Прищурившись, Фалгар одарила изображение своего сына взглядом, полным сомнений. Если она что и знала точно, так это то, что слово «друг» не могло стоять в одном предложении с любым упоминанием о её сыне. Он никому не доверял, кроме Тьмы и, пожалуй, своей безумной сестрицы.

У Фалгар была дочь, да, к тому же, не одна. Вторую дочь, Элем, давно убили, зато первая, Мэридэлла, и третья, Мэридалла, были живее всех живых. Обе девицы были спесивы и вздорны, но каждая по-своему: старшая творила, что хотела и некого никогда не слушала, для младшей же не существовало никого, кроме её драгоценного младшего брата-близнеца, которым и являлся Владыка. Она помешалась на нём, посвятив ему всю свою жизнь. Вспыльчивая сверх всякой меры, гордая, грубая и разнузданная Мэридалла больше всего на свете (помимо драгоценного брата, конечно) обожала вид горячей крови, вытекающей из очередной её жертвы. Вспомнив о своём главном разочаровании, Фалгар недовольно прищёлкнула языком и поморщилась, чем заслужила короткий подозрительный взгляд Ануиса.

Может ли случиться такое, что Мэриди уступит своё место подле Влалыки кому-то ещё? Нет, конечно нет! Фалгар даже помотала головой. После ссоры брата с Мегулой, эта бестия, не раздумывая, убивала любого, кого мало-мальски сближался с Владыкой. Колдунья объясняла это так: «Чтобы моего дорогого братика больше никто не смел разочаровывать». Если брать в расчёт тот факт, что Владыка к себе никого не подпускал и ни с кем не желал общаться, гибли в основном ни в чём неповинные существа. В голове против воли опять промелькнули слова Всематери, услышанные сегодня днём. Что же она имела ввиду?

Фалгар ударила по воспоминанию, разбивая его. Если бы у неё были силы, она бы встала и принялась метаться по комнате, потрясая кулаками и гневно шипя. Но у неё совершенно не было сил! Фалгар согнулась и закрыла лицо руками. Она всегда проигрывала. Не уберегла мужа от безумия, не смогла воспитать дочерей, – да что там! – она даже не смогла сберечь второго сына, своего её милого Люгса, от тлетворного влияния старшего брата! Допустила убийство второй дочери и сумасшествие Зверя. Фалгар чувствовала себя абсолютно бесполезной и ненужной.

– В последнем ты точно не виновата. У животного дурная кровь и дурной нрав – гремучая смесь! – подал голос Ануис.

Кажется, Фалгар говорила вслух.

Она рассмеялась громко и истерично, тут же обрывая смех и беря себя в руки. Она древняя звезда и не имеет права показывать слабость. Она королева, и должна сохранять свою гордость. Она многомудрая Госпожа и не может недооценивать Тьму.

Фалгар вновь обратилась к Ануису:

– Сейчас этот «спутник» не так важен. За более чем семь лет он нигде не объявился. Я позвала тебя, чтобы обсудить кое-что, что произошло сегодня.

Аниус подался вперёд, готовый слушать.

***

Где-то за гранью Тьма оскалилась тысячею ртов, предвкушая веселье.

Глава III

ВСТРЕЧА

Стоявшее в покоях Владыки старое зеркало в массивной богато изукрашенной раме неуловимо изменилось. Люгс поднял голову с жесткой холодной груди старшего брата и сонно моргнул. Лечение настолько вымотало его, что он не заметил, как заснул. Когда в зеркале отразилась женщина с серьёзным надменным лицом, юноша уже спрятался в желудке старшего брата. Сам же Зверь, которого оторвали от увлекательного перебирания между когтей волос младшего брата, недовольно заворчал и поплёлся к зеркалу. Сейчас всем разговорам он бы предпочёл лежание на кровати и увлекательное разглядывание потолка.

Увидев его, женщина подошла ближе и тихо поздоровалась:

– Брат!

– Есть новости?

– Есть, но не для такого разговора, – надменная женщина невесело усмехнулась, указывая взглядом на зеркало. – Я скоро приеду, тогда и поговорим. Сейчас скажи, что мать?

Владыка улыбнулся одними губами:

– Я не могу прочесть её мысли, но, судя по всему, она по-прежнему не видит никаких изменений в мире и по-прежнему считает тебя свихнувшейся ведьмой.

– Как мило, – коротко и наиграно рассмеялась надменная женщина, после чего снова посерьёзнела. – Пару минут назад меня вызвал отец. Будь готов ко всему. – она помедлила, закусив губу и посмотрев на брата так, будто невыносимо страдала и безмерно устала это скрывать. – Береги себя, брат.

– И ты себя, сестра, – кивнул Владыка, прекрасно зная какое наказание ждёт сестру за малейшую задержку. – Удачи.

Женщина снова невесело усмехнулась, пробормотала что-то о том, что в замке отца удача ей точно не помешает, и, кинув прощальный взгляд на брата, исчезла.

Её брат застыл на месте, чуть запрокинув голову и сверля взглядом грубо обтёсанный каменный свод. Люгс вылез из своего убежища, и темнота тут же отступила, не смея трогать слабое серебряное свечение. Зверь опустил голову и вперил невидящий взгляд в младшего брата.

Трогать брата, когда он о чём-то глубоко задумался, Люгс считал исключительно глупым и неуважительным делом, поэтому оставалось только стоять рядом, бороться со сном и бросать мечтательные взгляды на кровать. Спустя пару минут Зверь наконец отмер. Золотой огонь глаз загорелся ярче.

– Ты идёшь спать. Я – проверять собак. Скоро вернусь.

И не дав Люгсу ни мгновения на возражения, исчез в зеркале.

Владыка вернулся в свои покои в замке с белыми стенами и зелёной черепицей, вышел на балкон и спрыгнул вниз. Бесшумно приземлившись, он смешался с тенями и скользнул вдоль замка к псарне, расположенной в огромном подвале. Когда он вошёл, огромные чёрные псы, похожие на мохнатых догов, одним слаженным движением подняли массивные головы. Увидев хозяина, твари вскочили на ноги и завиляли змеиными хвостами. Это собаки были гончими, ближайшие родственники вампалов, созданные Тьмой в подарок своим детям.

– Ищите юношу с белой, как мел, кожей и длинными чёрными волосами. Он должен пахнуть, как Ньелль, – прозвучал хлёсткий, как удар кнута, приказ. Затем Владыка стремительно подлетел к загону с некрофагами и, рывком открыв его, рыкнул: – И вы ищите!

Крылатые собаки, каждая размером с коня, вместе с гончими опрометью бросились к двери псарни.

– Вам нужно особое приглашение? – повернулся Владыка к крылатым волкам, симуранам, вопросительно смотревшим на него из-за низкого заборчика.

Волки, перескочив через ограду, устремились вслед некрофагам и гончими.

Стоит заметить, что язык гердов крайне метафоричен и одно слово может означать несколько вещей, совершенно несвязанных между собой, как может показаться поверхностному наблюдателю. Например, охотники считают, что нежная ягодка ежевики очень похож на Всемать: такая же чёрная по цвету, кислая на первый взгляд и сладкая, когда распробуешь. Таким образом и для Всематери, и для ягоды, и для обозначения такого качества, как нежность, у них существовало всего одно слово – ньелль.

Что ж. Пора было возвращаться и объяснять всё младшему брату. Его маленькая звёздочка сама никогда не побеспокоит его вопросами, но именно поэтому она более, чем кто-либо другой заслуживает ответов. Зверь никогда в этом не признается, но маленький и слабый серебряный волчок смог заполучить над ним такую власть, какая никогда не снилась ни Кровавому Королю, ни матери. Почему-то Зверю казалось, что сам волчок об этой власти знает, но, по неизвестной причине, ей не пользуется. Как бы то ни было, решил для себя Зверь, этим своеобразным бездействием младший брат ещё больше располагает к себе.

Уже вновь стоящий на балконе своих покоев Зверь кинул краткий взгляд на неприветливое серое небо и нахмурился. Спутник это существо или кто-то ещё, ему было безразлично, но лишний союзник точно не помешает. Да и дальнейшее пренебрежение подарком Всематери определённо будет не самым здравым решением. Материя может и обидеться.

***

– Значит, и похож, и нет, говорите? – прищурился Владыка, одной рукой задумчиво почёсывая бороду, а другой поочередно гладя скулящих псов. Прошёл целый месяц и только этой ночью пять гончих вернулись с вестями, разбудив Владыку лаем. Ни симураны, ни некрофаги, ни истальные сорок пять гончих никого не нашли. – А что запах? – псы отозвались тихим воем, говоря, что запах-то как раз и не даёт им определиться. Вроде мальчишка и пахнет Тьмой, а вроде и свой запах у него есть. – Тогда сделаем так. Пусть собаками с волками возвращаются, а вы, гончие, продолжайте следить за ним и беречь от опасностей. И пусть хоть одна тварь посмеет его тронуть, – Владыка, сам того не заметив, опасно оскалился, чем заставил псов попятиться. – Подождём немного, мне кажется, этот мальчик – тот, кого я ищу.

Люгс тихо фыркнул, но даже и не подумал отрываться от чтения очередного любовного романа, в котором очередная графиня Н до беспамятства влюбилась в очередного казака М, которого случайно повстречала на очередной прогулке и теперь безумно страдала от очередной неразделённой любви вот уже триста пятьдесят две страницы текста. Старший брат в вопросах любви и чувств ничего не понимал от слова совсем, но его дочь и брат любили все эти розовые сопли и моря бессодержательно текста, поэтому он просто скупал все выходящие романтичные новинки, которые видел.

***

Сколько мальчик себя помнил, он жил в хижине на болоте с древней, точно сам мир, старухой, которую в соседней деревушке величали не иначе как ведьмой. Она нашла мальчишку в грязном, вонючем проулке в городе, куда ходила к одной знатной госпоже. Он мало что помнил об этом, как и мало что помнил о себе. Имени у него отродясь не было, да он и не помнил, когда и где родился. Всю свою недолгую жизнь он трудится за кусок несвежего хлеба и лежанку в конюшне на богатых господ, выполняя самую чёрную и грязную работу. А потом попался на глаза госпоже, когда по приказу кухарки пытался тащить неподъёмный для своих лет чан с очистками к помойной канаве. Госпоже очень не понравилась его старая, рваная одежда, грязные волосы и голодный вид, и она с криком и бранью прогнала «нахлебника, который только зря коптит воздух, а сам ничего не может сделать». Он несколько дней скитался по улицам, прося милостыню и пытаясь найти работу. Никто не хотел его брать, считая, что от такого работника убытку будет больше, чем прибыли. Старуха тогда отчего-то пожалела умирающего от голода ребёнка, а, может, её заставили гигантские псы, что кружили возле него и бросали на всех проходящих странные долгие взгляды. В любом случае, теперь он жил с ней на болоте в тишине и спокойствии.

Своего имени мальчик не знал, старуха всегда звала его мальчишкой, а все остальные просто и незамысловато «эй, ты». Деревенские опасались его. Более того, они запрещали своим детям даже смотреть в его сторону, а сами никогда не приходили к ведьме, если мальчик был в хижине. Заметив это, мальчик, чтобы не пугать людей, стал уходить в глубь болот.

Да, это было опасно. Время от времени он увязал в трясине, но каждый раз кто-то, живущий в вязких топях, выталкивал его на поверхность к сухим кочкам, не давая утонуть. Мальчик чувствовал ступнями его склизкие закостеневшие ладони с похожими на коряги пальцами. Каждый раз после этого он опрометью бежал от страшного помощника без оглядки.