Перекрёстки Эгредеума

– Довольно, – Фолами нетерпеливо махнул рукой и тихо добавил: – Мы и так прокляты.

***

Душераздирающий вопль, от которого содрогался плотный туманный сумрак, окутавший всё вокруг, привёл Эйкундайо в чувство. Вопль этот доносился из тряпичного свёртка, который он безотчётно и крепко прижимал к груди. Узкая ладья причалила к студенистому берегу, сочащемуся густой тёмной зеленью высоких зарослей.

Хотя остров Уфтаби – «зыбкий край» – был ближе к солнечной стороне, чем только что покинутый сумеречный Тазг, небо здесь казалось более тёмным, иззелена-чёрным, и узкая тускло-оранжевая полоса лишь кое-где просвечивала из-за высокой стены тростника.

Эйкундайо всё ещё не мог до конца осмыслить произошедшее. Образы недавних роковых мгновений болезненными вспышками мелькали перед глазами.

Скалистый остров Тазг, приютившийся у тёмного края Галахии, за Льдистым проливом. Бесшумные лодки под прибрежным утёсом. Замок Ка́ртреф в огне.

Всюду крики. Зябкий воздух пронизан страхом, запахом гари и крови.

Королевский стражник, распластавшийся на изящной дорожке, выложенной камнями. Порывистый ветер треплет край янтарного плаща меж разбитыми клумбами с мшистым темнотравьем. Молодая женщина в чёрных мехах, безвольно сползающая в грязь с высоких ступеней. Мерцающий амулет на залитой кровью шее. Серый паук, выползающий из её рта.

Пиршественный зал с перевёрнутыми столами. Страшные тёмные ещё тёплые пятна на ярком мозаичном полу.

Герцог Альва́р, королевский наместник Галахии – он кажется совсем молодым. Рот его открыт, точно от удивления, глаза широко распахнуты. Мгновение назад он беззаботно веселился, окружённый родными и друзьями, принимая в гостях угрюмых, но простодушных и по-детски мудрых кочевников-нуа́ров с соседнего острова Джао́бы, а теперь что-то случилось, и он не мог взять это в толк. Силился – но не понимал. Красное копьё пронзило его сердце, и герцог испустил дух прежде, чем разглядел своих убийц.

Нуары – рослые, бородатые, в чёрных мохнатых шубах – грозные противники, но их слишком мало. В Эйкундайо летит топор, он укорачивается чудом. Один из мальчишек, с которыми он проходил обряд посвящения, хватает топор и возвращает владельцу, с размаху всадив тому в голову. И в следующий миг лишается своей.

– Наверх! Найти меч! Никого не щадить!

Эйкундайо с копьём в руках взмывает по лестнице, за ним – опьянённые бойней воины.

Кажется, он один остался трезв и не знал, что пугало его больше: осознание происходящего или соблазн предаться охватившему соплеменников безумию. Или голос – тот насмешливый голос, что шептал ему на ухо: «Никого не щадить, Эйкундайо, совсем никого».

Он влетает в комнату, захлопывает дверь.

Тишина. Мрак. На стене – тусклый сиреневый блеск. Меч? Должно быть, тот самый, за которым послал его вождь. Невиданный, прекрасный, манящий… Рука сама тянется к нему, касается чарующего призрачного свечения…

Два глаза смотрят из темноты.

Красное копьё с грохотом падает на пол.

Встретить здесь это существо было страшнее, чем наткнуться на разъярённого смертоуса в пустынных холмах.

Это был безмолвно лежащий в колыбели младенец, и сердце Эйкундайо замерло от ужаса, когда он осознал, что ему придётся сделать по приказу вождя.

И он не смог.

***

Над болотами стояло густое, вязкое марево. Плотный полог переплетающихся стволов и ветвей в высоких зарослях совершенно скрыл небо из виду. Машинально переставляя ноги, одной рукой раздвигая стебли тростника и попутно отмахиваясь от туч надоедливой мелкой мошки, а другой держа свёрток, Эйкундайо брёл по колено в зелёном студне в сторону солнца, и только непрекращающийся детский плач не давал ему погрузиться в туманное забытьё. На поясе болталось что-то длинное и тяжёлое – с удивлением юноша обнаружил, что это сиреневый меч. Странно, он ведь совсем забыл о нём, а вот ведь как-то прихватил с собой.

Прошлое сейчас казалось ему призрачным, а о грядущем нечего было и думать. Он смутно помнил, как покинул замок, как спустился к лодкам, пока его собратья упивались лёгкой победой, как пересёк Блёклый пролив между Тазгом и Уфтаби. Его поступками словно руководила некая бессознательная сила, которой неведомы страх и сомнения, способная заставить действовать мгновенно, решительно и без промаха.

Он не представлял, как быть дальше. Одно дело – вынести младенца из горящего замка и совсем другое – тащиться с ним по болотам неведомо куда. Он даже не знал, как с ним обращаться, а надеяться встретить какую-нибудь кормилицу или няньку в этих гиблых краях не приходилось: весь Уфтаби – сплошные болота, где обитают аюгави. Несмотря на предполагаемое родство, галахийцы считают их дикими и даже не вполне разумными – вроде стаи огромных лягушек.

А лучшего пути с острова Тазг нет: на Галахию теперь путь заказан, а в противоположной стороне – суровые пустоши холодной Джаобы, до которых трудно добраться, а выбраться – ещё труднее.

Эйкундайо всё шёл и шёл; ноги, и без того вязнущие в болоте, наливались свинцовой тяжестью, а ребёнок всё вопил и вопил, точно сбросил, наконец, оцепенение недавнего ужаса и был охвачен непоправимым всепоглощающим горем.

Сила, толкнувшая Эйкундайо на это безрассудство, куда-то свернулась так же внезапно, как и появилась, уступив место очнувшемуся сознанию, растерянному и беспомощному.

Охотничье чутьё подсказывало, что со всех сторон за ним наблюдают многие пары глаз, в то время как его собственные не были привычны к столь скудному освещению. До слуха доносились монотонный шум клубящейся над болотами мошкары, мягкий плеск волн вдалеке, бульканье пузырящейся жижи и звук студенистого месива, взбаламучиваемого собственными отяжелевшими ногами.

Наконец, Эйкундайо не выдержал:

– Эй вы там! Выходите!

Но ответа не последовало, только два бледно-зелёных огня вспыхнули и тут же исчезли в зарослях тростника.

– Я пришёл с миром! – Эйкундайо поднял свободную руку. – Я не причиню вам вреда. Мне нужна помощь!

Но вокруг стоял тот же приглушённый шум, в котором лишь инстинктивно угадывалось присутствие затаившихся живых существ.

Прежде, чем Эйкундайо услышал мягкий шелест тростника, в спину ему ткнулось что-то острое.

– Не дёргайся, – зашипело над ухом. – И не шуми.

***

Подталкиваемый сзади, Эйкундайо послушно и торопливо шёл, куда его направляли. Тот, кто был за спиной, ловко расстегнул его пояс и забрал меч, а другого оружия у юноши не было. Впрочем, он и не собирался сражаться.

Почва под ногами понемногу отвердела. Заросли начали редеть, и света стало больше.

Эйкундайо вытолкнули на круглую поляну, где стояла небольшая палатка и возле старого кострища горкой лежали наломанные стебли.

Острый предмет, коловший спину, убрали. Фигура в тёмно-зелёном плаще выскользнула вперёд, держа в руке кусок сухого тростника, и бросила его к остальным.

Она назвалась Аэнда́рой.

Большие изжелта-зелёные глаза. Оливковая кожа. Совсем юная, едва ли старше него по виду – хотя кто их, аюгави, знает.

Как странно: одежда её нисколько не походила на перемазанные грязью отрепья болотных жителей, а напоминала ту, что Эйкундайо видел у столичных торговцев. Плащ с капюшоном, длинная рубаха под широченным поясом, высокие сапоги да богатые штаны с кармашками и ремешками – не в пример лоскутным галахийским обноскам. А за спиной виднелся чёрный гриф настоящей лютни – ну точно как у тех странных чужаков!

– Крики их не на шутку переполошили. Кто знает, что у них в голове. Ещё и эта пыльца… Поэтому пришлось тебя так… Ты уж не обижайся.

Движения Аэндары были порывисты, речь – торопливая и звенящая. Или Эйкундайо так казалось с непривычки, потому что галахийцы обычно говорят глухо, даже хрипловато, растягивая слова.

Пока Эйкундайо недоумевал, девушка выхватила у него младенца и возилась с ним, сидя на корточках возле палатки. Тот уже не кричал – видно, истощил все силы.

– Он давно не ел? Что случилось?

Галахиец объяснил, что проплывал близ Тазга, когда в прибрежном поселении начался пожар. Что больше никто не выжил.

Всю правду открыть он не мог.

– Он из нуаров? – воскликнула Аэндара.

Она указала на крохотное запястье распелёнатого малыша, где темнело серое пятнышко. Приглядевшись, юноша различил тонкие линии жуткого, но по-своему изящного рисунка. Быть не может! Джаобийский паук!

– Нуары делают такие татуировки.

– Не знаю, – ответил Эйкундайо, – может, из нуаров.

– Ладно, – девушка распрямилась и вскочила так резко, что Эйкундайо отшатнулся, – с отдыхом придётся повременить.

Она нырнула в палатку и принялась бросать в сумку какие-то пузырьки, свёртки и свитки, между делом вслух рассуждая о предстоящем путешествии. Так, словно спасение младенцев и помощь иноплеменным незнакомцам в болотистых дебрях – обычное дело.

Малыша надо накормить. И побыстрее сбагрить. Выходит, путь один – на Апса́ру, крошечный островок к югу от Уфтаби. Это, конечно, задворки цивилизации, не то что соседний Ки́то к юго-востоку, где обосновались королевские Стражи Мостов. А тут ничего нет, даже моста. Пара рыбацких поселений, да и только. Зато близко. И уж точно получше болот. Если поспешить, они будут на месте к утру. А если повезёт, там же и оставят опасно хрупкую ношу у какого-нибудь сердобольного рыболова.

– Это я хорошо придумала! – она рассмеялась беззаботно и звонко. – И никаких проблем. Вот увидишь, Аэндара всё мигом провернёт. Как бишь тебя там?

Эйкундайо слушал рассеянно, не понимая значения некоторых слов. Ему до сих пор было сложно поверить, что кто-то из аюгави умеет разговаривать. И он совершенно не мог взять в толк, откуда у странной болотной жительницы столько знаний о мире.

***

Второпях перехватив каких-то хрустящих безвкусных горелок, в сторону солнца шли они молча, вновь по болотам, меся грязь ногами: Аэндара впереди, с длинной палкой в руках, с лютней за спиной и мечом за поясом, за ней – Эйкундайо с дорожной сумкой и беспробудным младенцем. Он чувствовал на себе множество пристальных взглядов и угадывал в монотонном гуле затаённое дыхание растворённых в сумраке аюгави, но, следуя предупреждению спутницы, не оборачивался и не отвлекался от дороги, которую та находила безошибочно, ловко ощупывая палкой дно.

Наконец, зеленоватый туман рассеялся, и заросли оборвались узкой прибрежной полосой. Океан, открывшийся взору, был совсем не похож на беспокойный сумрачный простор близ родной Галахии. Здесь он был оранжевым и у горизонта сливался с самим солнцем, чей непривычно большой диск почти наполовину выступал из воды.

Только войдя в тростниковую лодку, Эйкундайо избавился от странного оцепенения, в котором пребывал всё это время, накрепко увязнув в ощущении нереальности происходящего.

Послушно взявшись за вёсла, он начал расспрашивать спутницу – а вопросов у него накопилось немало.

Аэндара разглядывала спящего у себя на коленях ребёнка с каким-то зачарованным умилением и при этом тараторила без умолку.

Сразу выяснилось, что галахийцы не знают общепринятых названий сторон света. Они определяют направления по солнцу, а не по луне, как все цивилизованные эгредеумцы, и называют юг «жаром», а север – «мраком». День у них – время, когда красного Адари́са не видно на небе, хотя во всём остальном Эгредеуме считают наоборот. За исключением определения времени суток, за луной галахийцы вообще не следят.

От изумления Аэндара даже замолчала на несколько минут. Невероятно: эти чудаки не считают часов! Ведь только по луне это и можно сделать: солнце-то неподвижно. Потом она долго пыталась объяснить Эйкундайо, как пользоваться адарисовыми часами – они же висят у него прямо на шее! Красный шарик, мол, движется точно, как луна… Напрасно: он отказывался понимать.

– Это творение чужаков. Врагов нереи, – бросил он, с отвращением глянув на «амулет».

Он хотел было сорвать его с шеи и едва не упустил весло.

Лодка покачнулась, и младенец вновь подал ослабевший, но всё ещё пронзительный голос. Аэндаре насилу удалось его утихомирить.

– Разве Радо́ш – враг нереи? – спросила спутница, когда тот заснул.

– Он ничуть не лучше тех, с кем сражался. А почему ты о нём заговорила?

– Ну, ведь это же Радош создал луну – чтобы она ходила по небу, как единственное солнце его родины. И стороны света назвал по старой памяти. По крайней мере, так говорится в легендах. Там, где я жила последние годы, в эти сказки давно никто не верит.

Радош у галахийцев и вправду был не в почёте. Но Водный Народ истребили другие – те, против кого он собрал невиданную армию. И некоторые потомки нереи пошли за ним. Обольщённые его силой, обманутые – где они теперь? Канули во тьму времён, растворились без следа. Получили по заслугам. Они – Отступники, не заслуживающие ни прощения, ни жалости.

– Ты говоришь про аюгави? – спросила Аэндара.

Юноша замахал головой:

– Нет, нет! Аюгави – это другие нереи. Те, кому не так повезло, как нам. Когда воды Первого Океана были отравлены, они укрылись на другом острове. Гиблом. Там не было священных озёр, как на Галахии. И поэтому…

Он покосился на Аэндару. Не мог же он сказать, что все аюгави лишились разума и стали подобны ходячей болотной жиже, – хотя именно этому его учили с детства.

– Отступники, – продолжил юноша, – это те, кто ушёл с Галахии за Радошем на Великую Войну. Много веков спустя.

– Хм… А это как-то связано с герцогом Ландамаром?

Эйкундайо подивился её неосведомлённости: знает кучу невероятных вещей, а в самом элементарном путается. История с первым герцогом Галахийским произошла гораздо позже, ещё через много веков. Когда после очередной войны наместником острова стал старший сын короля Фео́ссы. Что, разумеется, не понравилось местным, и они его убили. Это всем известно – как и то, что произошло с его обезумевшим отпрыском, возомнившим себя воплощением Суапнила и пытавшимся отравить океан. А что стало с Отступниками, не знает никто.

– Как странно. Знаешь, у нас в университете готовится к изданию книга Эгидиума, возглавляющего курс Зрящих Странников. Я у него училась… Так вот, он пишет, что безумный внук Феоссы успел обзавестись наследниками, прежде чем был растерзан собственными сородичами, и что он якобы лично разыскал потомков Ландамара на севере Галахии! В племени Фа… Фомила, кажется. Не знаешь такого часом? Но слушай, слушай: это ещё цветочки. Фраги́лий – тот Эгидиум – собирается во всеуслышание заявить, что королевская династия Аграни́са с большинством знатных семей в придачу – и есть потомки галахийских переселенцев! То ж твои Отступники!

Аэндара училась в Агранисском университете – в самой столице. Там нет места легендам и сказкам – только строго выверенные факты и скучные логические закономерности. Поэтому она и сбежала.

– Решила посетить историческую родину, – невесело усмехнулась она.

Теперь пришла очередь Эйкундайо удивляться.

Оказалось, что на острове Агранис, близ самого сердца Королевства, тоже живут аюгави. В тростниковых домиках на столбах посреди зыбких топей, что простираются к юго-западу от столицы вдоль побережья. А некоторые и вовсе давно перебрались в город. Но коренные златовласые агранисцы смотрят на них свысока.

– Ты не представляешь, какие это высокомерные зануды! Особенно в университете. Строят из себя всезнающих мудрецов, а на деле – пустая говорильня.

Только при нынешнем короле болотным жителям был открыт туда доступ. До этого дальше кухонь да мастерских их не пускали, держали как бесправную прислугу. А теперь добровольцам-аюгави даже позволено собирать военные отряды и участвовать в учениях феосса́ров – королевских воинов.

Ведь они мастерски стреляют из луков. Хорошие охотники и разведчики. К тому же среди них есть искусные знахари, целители и алхимики – один даже открыл лавку в нижних кварталах города.

Большую часть времени аюгави охотятся или собирают травы, ягоды и другие ингредиенты для разнообразных зелий, которые продают в столице. Они живут весьма замкнуто, но, встретив чужаков, всегда готовы им помочь: провести заплутавших через болота, сопроводить праздных, но щедро сорящих деньгами вельмож на охоте или облегчить страдания поражённых недугами с помощью местных настоек и отваров.

– В отличие от уфтабийцев, – с досадой отметила Аэндара.

Это настоящие дикари. Хотя и беззлобные, они гораздо более замкнуты и насторожены, суеверны и в целом совершенно бестолковы.

Они не стоят домов – живут прямо в трясине, целыми днями барахтаясь в студенистой жиже, собирают тленогрибы и охотятся на зыбкопрыгов – маленьких животных с холодной зелёной кожей и длинными лапками, чьё жёсткое мясо едят сырым.

– Зыбкопрыгов, кстати, ты тоже поел, – неожиданно рассмеялась аюгави. – Жареных только.

Эйкундайо едва не затошнило, и он невольно сглотнул.

Аэндара не обратила внимания и продолжала рассказ, постепенно становясь всё мрачнее. Ещё уфтабийцы без меры употребляют пыльцу жёлтой ряски, которая агранисцами используется в качестве сильнейшего обезболивающего средства, и впадают от неё в бессмысленное неистовство: нелепо скачут и корчатся с беззвучным смехом, по-видимому, испытывая обильные галлюцинации.

– Мы стали совсем как учёные горожане. Ни веры, ни обычаев. Забыли, откуда пришли и кто наши предки. Не понимаем собственных преданий. Считаем их детскими сказками. Я надеялась найти на Уфтаби утраченные корни, что ли. Думала, тут мне сразу всё объяснят: и про нереи, и про Первый Океан, и про Суапнила. Надо было плыть на Галахию, – попыталась пошутить она, но глаза её были печальны.

До встречи с Эйкундайо Аэндара провела на острове всего несколько дней, но этого вполне хватило для неутешительных выводов: уфтабийцы – безнадёжно вырождающееся племя. Они не приняли девушку и даже не стали с ней разговаривать. Хотя и не прогнали. Им, казалось, было всё равно. Наблюдая за молодыми аюгави, Аэндара с прискорбием обнаружила, что общаются они в основном с помощью невнятных вскриков и завываний, а некоторые обходятся только вычурными жестами, пуча глаза и высовывая язык. Только жуткая костлявая старуха как-то крикнула издалека, что Суапнил давно мёртв, а мир – сплошное болото, где царит слепая и бессмысленная воля, заставляющая всё живое корчиться в безумной пляске. Что Дом Хюглир пуст, а ключи пропали, и тени мертвецов выходят из гробниц, когда дальние солнца вспыхивают на небе. Когда же Аэндара хотела расспросить её, та нырнула в топь и больше не показывалась.

Девушка вздохнула и замолчала, устремив взгляд за спину спутника, туда, где болотный остров уже скрылся в зеленоватой дымке. Эйкундайо продолжал грести, и лишь тихий плеск нарушал воцарившееся безрадостное безмолвие.

– Суапнил Нерьянирай – это Водный Дух Первого Океана, – сказал, наконец, галахиец. – Он не умер, а только спит. Спит беспробудным сном, в котором сплетаются судьбы мира. Он наставляет нас через шаманов.

Но Аэндара ничего не ответила.

– Что ты знаешь о нуарах? – спросил юноша, чтобы отвлечь загрустившую спутницу. – Зачем эти паучьи татуировки?

Аюгави пожала плечами.

– Нам рассказывали, что жители Джаобы верят в примитивную магию. Например, не делают различий между предметом и его изображением. Они поклоняются священным паукам. Считают их воплощениями Хюглир – Прядильщиц мироздания.

Эйкундайо недоверчиво хмыкнул.

– На Галахии тоже делают татуировки, но только взрослым.

– И что значит твоя?

– Вода. Первооснова. Всё – из воды. Принимай любую форму, но оставайся собой.

– Интересно. А вот рат-уббиа́нцы верят, что всё из огня. Из Первого Звёздного Пламени Радош высек сноп искр и придал ему форму мира, но в сущности всё, что нас окружает – только тлеющие искры вселенского костра. И солнца, и звёзды, и жизнь – лишь мгновения, крохотные вспышки, гаснущие и вновь падающие в огонь.

Эйкундайо снова едва не выронил вёсла – теперь от изумления.

– Давай я тебя сменю, – смеясь, предложила девушка и, осторожно передав спутнику беспробудный свёрток, заняла место гребца.

– У нуаров ещё интереснее, – увлечённо продолжала она. – Они верят, что полотно бытия соткали пауки, но при этом считают, что видимый мир рождён взглядом слепца, скользящим по изменчивым формам, что застыли в его памяти с тех давних пор, когда тот был зрячим.

***

Обогнув крохотный остров с запада, они причалили к солнечному берегу сонной Апсары, когда красная полоса на востоке ознаменовала появление часовой луны. Для Эйкундайо начиналась ночь, остальной мир готовился к пробуждению.

– Пойдём искать сердобольных рыбаков, – беспечно бросила Аэндара, – а то искра нашего друга совсем потухнет.

Эйкундайо потянулся к дорожной сумке, но спутница махнула рукой:

– Брось в лодке. Всё равно скоро вернёмся.

Только сияющий меч так и остался у неё на поясе, да за спиною – неразлучная лютня.

Огромное ярко-оранжевое солнце на безоблачном розоватом небе едва касалось воды. Лёгкий ветерок дул в спину, но всё равно было жарковато. Сняв обувь, они шли на восток, навстречу луне, по самой кромке песчаного берега, и тёплые волны с тихим шелестом касались их ног. Удивительная тишина – только мерное дыхание океана да крики птиц в вышине.

– А хорошо здесь, да? – вздохнула Аэндара.

– Да, – эхом отозвался юноша.

Хорошо, как не было никогда. Тревоги, страхи, ужас недавних событий – всё растворилось в этой дремотной тишине. Всё это казалось наваждением, кошмарным сном, что развеял утренний ветер. Вот так идти бы и идти босиком по мокрому песку. В безмятежном молчании. С Аэндарой. Даже крохотное личико спящего младенца на её руках лучилось умиротворением.

– Какие планы? – безмятежное молчание прервалось беспечным щебетом.

Эйкундайо пожал плечами.

– Вот и я не знаю, – аюгави вновь принялась рассуждать вслух. – Не возвращаться же в Агранис. Буду путешествовать. Может, поплыву на Игна́вию, а потом напишу такой отчёт, что всё учёные выскочки попадают со своих трибун. Хочешь, давай со мной? Или можем тут остаться. Во-он в такой лачуге.

Она кивнула на показавшуюся впереди рыбацкую деревушку. Хрупкие домишки с тростниковыми крышами: деревянный настил на столбах или прямо на песке, вот и всё. Вместо дверей – полотняные пологи или занавески из крупных бусин.

– А что? Заживём, как апсарийцы. Ты будешь ловить рыбу, а я – петь песни. Ну или что они там ещё делают. А ребёнок у нас уже есть.

Эйкундайо споткнулся от неожиданности, и Аэндара прыснула со смеху. Но тут же осеклась: свёрток зашевелился и хныкнул в полусне.

– Да шучу я, – весело прошептала она. – Почти пришли.

Галахиец молча выдавил улыбку.

Они направились к ближайшей лачуге, где у входа на верёвке меж высокими столбами вялилась рыба. Над порогом, покачиваясь на ветру, тихо звенели ракушки и камушки, подвешенные на длинных нитях.

– Есть кто? – громко позвала Аэндара.

Тишина – только занавеска бренчит.

– Эй, хозяева!

– А может, и правда его оставим, – вырвалось у Эйкундайо неожиданно для него самого.

Аюгави не успела ответить: из домика выскочила маленькая фигура в грубом платье.

Изжелта-смуглое лицо, высокие скулы, раскосые глаза выпучены. Густая коса растрёпана, и на лоб спадают блестящие чёрные пряди. На шее – извитая перламутровая ракушка.

Женщина смотрит на путников тревожно – то на одного, то на другого.

Не произносит ни слова, пока Аэндара тараторит заготовленную речь.

Бережно принимает у неё малыша, высвобождает крохотную татуированную ручонку из пелёнок, а сама начинает трястись крупной дрожью.

Бросает на Эйкундайо полный ужаса взгляд.

И – заикающимся полушёпотом:

– Г-галахия? Тазг?

У Эйкундайо замерло сердце: она знает. Знает всё.

Но откуда?

Парализующий волю страх сковал его тело, а в уме судорожно всполошились мрачнейшие догадки. Стражи Мостов на соседнем острове. Королевский патруль на крылатых чудищах. Должно быть, они искали его – вернее, то, что он забрал. Ребёнка? Или… меч?

Они знают, что это сделали галахийцы. Возможно, его родичи уже поплатились за совершённое зло.

Нарастающая тревога отдалась в голове неприятным звоном, за которым меркли звуки внешнего мира, и Эйкундайо лишь краем уха слышал, как его бойкая спутница пытается выяснить, «в чём, собственно, дело».

Нет, всё кончено. Он понял это даже прежде, чем апсарийка схватила ракушку с шеи и подула в неё с глухим свистом. Прежде, чем в розовом небе возникли три чёрные точки.

И знакомый шёпот над самым ухом приказал ему взять меч.

***

Шёпот стал яростным, перерос в оглушительный скрежет. Зло цедя слова, кто-то невидимый требовал «забрать меч и принести в башню Аш-Раторг, что в сердце пустыни».

Но Эйкундайо не мог пошевелиться.