Перекрёстки Эгредеума

Эйкундайо.

Мария Станиславовна застыла в ужасе, не в силах отвести взор.

Эйкундайо, это точно он! Разве возможно забыть такое лицо? Вместо татуировок – шрамы, в глазах – бессмысленная покорность узника. Того, кто томится в чёрной башне на краю чужого мира под незаходящим солнцем, чей разум заточён в прорехе бытия по ту сторону известных измерений и времён…

Липкий удушливый кошмар цепкой хваткой сдавил горло. Она не могла двигаться, не могла дышать, только таращилась на это несчастное существо, которое, вероятно, в действительности и не было человеком – по крайней мере земным, – а Неизвестный смотрел на неё с несвойственной слабоумному пристальной проницательностью. Так, словно видел её насквозь!

– Чиатýма!

С криком он резко дёрнул Марию Станиславовну за халат.

Треск разрываемой ткани. Звон металла.

Сбросив оцепенение, она отшатнулась в сторону, чуть не споткнувшись о железную ножку кровати, и мгновенно ретировалась за соседнюю койку.

– Чиатума! – вновь завопил безумец и вскочил с койки, наткнувшись на тут же накинувшихся санитаров.

Врач с ординатором вернулись к выходу, а Неизвестный всё кричал и вырывался, протягивал руки, повторяя бессмысленное слово.

– Фиксируйте этого тоже, – скомандовал заведующий.

Когда обход двинулся в следующую палату, Мария Станиславовна задержалась на пороге и обернулась. Пациент, которого по рукам и ногам привязывали к кровати, уже не сопротивлялся. Он смотрел прямо на неё ясно и строго, и в глазах, светящихся незамутнённым разумом, читался суровый упрёк.

***

– Чёрный разум с мёртвых звёзд…

– Я вижу повсюду знаки, скрытые коды и шифры. Звуки, цвета – это всё сигналы. Вспышки на Солнце – это код. В пульсации звёздного света, в периодичности солнечных вспышек – во всём заложена информация. Пятна на Солнце – те же руны или буквы, если хотите. Они передают какое-то послание, текст, записанный энергетическими импульсами вместо привычных символов…

– На моём сознании как будто какая-то корка, она расползается и высасывает силы.

– …просто истина лежит за пределами известного мира, и чтобы выйти туда, нужно осознать, что ты – нечто большее, чем ты сам. Сознание пронизывает Вселенную, так что оно по определению всеобщее. Можно подключаться к сознанию других людей, потому что на самом деле между твоим и их сознанием нет разницы. Эти границы условны и обманчивы. Впрочем, из-за духовной неразвитости многим они просто необходимы для сохранения привычной видимости простого и понятного мира.

– Конец света двадцать третьего сентября.

В третьей палате все наперебой несли какой-то необыкновенный бред – как будто сговорились окончательно убедить Сан Саныча сделать её наблюдательной.

Мария Станиславовна пыталась придать лицу выражение сосредоточенного внимания и унять мелкую дрожь в руках, крепко вцепившись в прижатую к груди большую тетрадь. Беспокойство, охватившее её, было столь сильно, что от него сводило челюсти. Какое счастье, что разговаривать не нужно – Сан Саныч сам расспрашивал пациентов и давал указания медсёстрам. Но ординатору не удавалось даже разобрать, о чём идёт речь – в голове царил сущий хаос, неумолимо прорывающийся из затаённых глубин сознания.

…её ли сознания? Она читала, определённо читала нечто подобное у Криса Теодороу – читала и соглашалась с каждым словом, а этот бедолага, вестимо, тоже читал – и вот! Бредит на койке.

…Истина за пределами мира… Чёрная Истина на изнанке Бытия, в прорехе Тьмы…

Как, как унять этот хаос?!

Окружающий мир оставался видимо прежним: обстановка, предметы, люди – всё на своих местах. И вместе с тем происходящее вокруг приобрело совершенно иной, пугающий смысл.

Озарение. Постижение мгновенное и непреложное, не нуждающееся в доказательствах и обоснованиях. Откровение, принятое всецело и без колебаний – как данность.

Зелёная форма санитаров, белые халаты врачей. Решётки на окнах. Ряды коек. Кругом – раненные в бою с неведомым врагом.

Нет, это не военный госпиталь, как показалось сначала, а вражеский лагерь, и она здесь – в плену, как и все эти несчастные.

Разбитая армия, пленённые души. Военачальники обезглавлены, бессильные солдаты закованы в цепи.

Кто-то предал их – сомнений нет. Не важно, трусость тому виной, тщеславие или злоба – кто-то из своих оказался приспешником врага, и этому нет оправданий.

В следующий миг – призрачный, зыбкий, как сон наяву – она поняла, кто это был. Увидела – но не здесь и не глазами.

В другом времени и другом пространстве, что разворачивались перед внутренним взором подобно живой картине, сотканной из тумана, – чёрные тени под красным небом, чёрные башни, пронзающие звёздную высь, чёрные прорехи космических бездн, лишённые света. И она – в чёрном, а руки её – в крови.

Только миг, наваждение, сонная хмарь – было и нет, нахлынуло и растаяло. И вот она снова – просто ординатор в отделении.

Всему виной беспокойное воображение, это верно, но прочные доспехи автоматического функционирования и щит общепринятой логики и здравого смысла не давали безумным порывам завладеть её разумом. По крайней мере, надолго. Обитателям этих палат с защитой повезло меньше.

***

– Не верьте ему.

В охрипшем голосе присмиревшего Болтунова слышалось какое-то надрывное отчаяние.

Мария Станиславовна сидела с ним за столом возле наблюдательной палаты, и вокруг не было никого. Рослый, широкоплечий, он весь как-то осунулся, сгорбился, сжался. Голова его была замотана бинтами, съезжавшими на глаза, и тонкие струйки крови из-под повязки текли по лицу.

Ординатору страшно не было. Странно, но даже привычного беспокойного напряжения она не ощущала. И кровь – как глупо, но нет, она и не думала её останавливать.

Вместо этого Мария Станиславовна спросила с привычной спокойной доброжелательностью, за которой обычно скрывала утомление, разочарование и тревогу – теперь же она и вправду была совершенно спокойна:

– Почему?

– Он служит злу, он – демон и лжец. Он давно мог сбежать, если бы захотел. Но он ждал. Он – убийца. Теперь он пришёл за вами.

Это необычно. В бредовых идеях – а это же, несомненно, бред – центральной фигурой всегда выступает сам пациент. Всё относится к нему, связано с ним, разворачивается вокруг него, а тут – демон и убийца пришёл, видите ли, за ней.

– А вы? При чём здесь вы?

– Я не смог его остановить. Хранитель – не успел. Мне недолго здесь быть, и назад не вернуться… как бы я хотел вернуться. Но меня уже нет, совсем нет, я тону, тону, и чёрные щупальца ледяной тьмы тащат меня в бездонный мрак.

Она почувствовала, как на глаза отчего-то наворачиваются слёзы. Бессмысленный, бессвязный бред – но сколько боли было в этих словах, какая обречённость сквозила в этом голосе! Невыносимое ощущение совершенной безнадёжности захлестнуло её, чужая беда вмиг стала собственной.

Это было, было уже – может, не этот разговор, но эта неизбывная скорбь, пронзающая грудь острым шипом отчаяния, эта ноющая боль, от которой хочется вырвать собственное сердце, только бы избавиться от неё. Непоправимое и всепоглощающее горе. И этот укор в глазах светлых призрачных дев, и невыносимое всепрощение в пронзительном взгляде короля…

– Но вы не виноваты, – Болтунов тихо, почти невесомо коснулся её плеча. – Это сделал чёрный принц. Ему тоже нельзя доверять.

Нет, нет, не Болтунов – его имя Белте́йн, она вспомнила! Только вот где слышала его и когда?..

Может, от него она всё и узнает, наконец?

Кровь заливала его лицо сплошным потоком, ручьями текла на стол и тяжёлыми каплями падала с края – но таяла в воздухе прежде, чем достигнуть пола. И Белтейн таял, медленно тонул в тумане. Губы его шевелились, но сказать он уже ничего не мог: изо рта лилась мутная вода.

Мария Станиславовна вскочила из-за стола, безнадёжно протягивая руки туда, где только что был Белтейн – в пустоту.

– Что мне делать? – хотела закричать она, но слова застряли в горле.

– Бежать, – был мысленный ответ.

И вот она уже бежала по тёмному коридору, босиком по влажным камням, вдоль тесных кирпичных стен, мимо камер с решётками, откуда доносились дикие крики и скорбные стоны.

Она бежала, задыхаясь от бега и страха, что гнал её вперёд – без оглядки, без раздумий. А позади – она не слышала за повсеместными воплями и шумом собственного дыхания, но чувствовала каким-то непостижимым образом, просто знала – ярилась бешеная погоня.

Бег и страх наполняли всё её существо. Ни мыслей, ни других ощущений не осталось. Только паническое бегство – и непоколебимая убеждённость в его бессмысленности.

Обречённость, рвущая душу на части.

Набрасывающаяся сзади, опрокидывающая на холодный пол, наваливающаяся всей тяжестью, приковывающая к месту, хватающая за руки, связывающая тугими ремнями и волокущая во тьму. В тесную камеру за ржавую решётку под гнусный хохот и истошные рыдания.

Когда она вскочила, задыхаясь от безмолвного ужаса, сбрасывая тяжёлый сон вместе с одеялом, подушка была мокрой от слёз. Снова.

Милосердная судьба избавила Марию Станиславовну от необходимости возвращаться в отделение следующим утром: опять попросили посидеть со студентами. Она совершенно не помнила этот день. Только всё время думала, что надо сходить узнать, действительно ли что-то случилось с Белтейном – с Болтуновым, то есть, какой там Белтейн, в самом деле. Но нет, нет, куда там: она бы не вынесла, окажись безумный сон ещё и вещим.

***

«Чёрный разум с мёртвых звёзд…»

Фраза, нечаянно услышанная на обходе, навязчиво крутилась в мыслях, и без того отвлечённых и перепутанных.

Теперь, в полудрёме, неспешно подкравшейся к утомлённому от бездеятельности сознанию после полуночи, эти слова зазвучали далёким надрывным криком.

Предсонные образы: звуки, цвета, вспышки света и прорехи тьмы. Отчётливые или бесформенные, призрачные или почти не отличимые от реальных, эти образы таились на границе яви и сна, чтобы хлынуть неудержимым потоком в обессилевший разум.

Шум в голове – шёпот далёких звёзд, приглушённый пульсирующий гул – зашифрованные послания неведомых цивилизаций.

Обрывки чужих разговоров – точно вырванные из контекста фразы случайных радиопередач, недослушанных из-за ежесекундного переключения между станциями.

«Чёрный разум с мёртвых звёзд…»

Вспышки и образы мелькают, заполоняют мысленный экран пред обращённым внутрь разума взором, сливаются вместе, затопляют сознание, качают его на неспешных волнах, унося прочь от безрадостной действительности.

Прочь, прочь – к иной реальности, затаённой, глубинной, где отчаяние обретает новый смысл, становится не просто тягостным чувством, но самостоятельной категорией бытия, единственно мыслимой в этом замкнутом на себя пространстве.

Вселенские катаклизмы… Прорехи в ткани мироздания… Многомерное время, разлетающееся тающими в пустоте осколками кривого зеркала, символизирующего иллюзорность привычных образов…

Древние звёзды вспыхивают и гаснут, как искры костра. Их пепел, гонимый космическим ветром, разлетается в бесконечности, вычерчивая траектории прошлого и будущего, возможного и маловероятного, оседая на перекрёстках непроложенных дорог, где пламенем жизни разгорятся новые, не родившиеся ещё миры.

Некоторые искры, попадая на ткань Вселенной, прожигают её насквозь, оплавляют и скатывают досадными чёрными шариками, плотными и безжизненными. Это слёзы Предвечной Тьмы, восставшей против Единого Бытия, отчаянно желающей лишь одного: быть исторгнутой из Него, обратиться в Абсолютное Ничто, не сознающее, не ощущающее, не имеющее никаких свидетельств о своём присутствии ни в одном из моментов времени.

Перестать быть.

Но небытия вовсе нет – оттого и плачет Тьма, тщетно льёт жгучие слёзы, плодя чёрные дыры на ткани реальности, ставшие её вечной тюрьмой. Заточённая на изнанке известного мира, затаённая в закоулках временных линий, в промежутках между измерениями, отделённая от всех существующих уровней бытия, замкнутая на себя и не имеющая ни малейшей возможности выбраться из бесконечного плена, она всё же продолжает существовать. Мыслить. Осознавать себя. И страдать.

Звёздные катастрофы… Галактические битвы… Планета, в суматохе сражения гигантов выброшенная в пустой космос, лишённая света своего солнца, потерянного навеки. Точно крохотная песчинка, несомая штормовыми волнами чёрного океана, бессильная и безвольная, летящая сквозь бесконечную ночь, объятая мраком, скованная холодом. А на ней – одинокое существо, беззащитное и беспомощное, непостижимым образом пережившее страшную катастрофу, но лишённое всех атрибутов жизни. Вмёрзшее в омертвелую плоть планеты, погребённое в беззвёздной тьме.

Разум, запечатанный в безысходности чёрной бездны, уносимый потоком вечности в непроглядную глубину бытия. Прорехи ткани мироздания увлекают его на изнанку. Волны космического океана баюкают его, отголоски предсмертных стонов взорвавшихся звёзд доносятся тихой колыбельной.

И он начинает грезить.

А планета, на которой он заперт, всё летит и летит сквозь нескончаемый мрак.

Он грезит о других мирах, о потерянном солнце, чей восход никогда не увидит, о хитросплетении судеб и душ, накрепко связанных друг с другом невидимой паутиной сквозь пространство и время.

Ему чудятся сияющие миражи, разноцветное небо и тёплое море, ласкающее измождённое тело.

Миллиарды лет проносятся мгновением, миг растягивается вечностью. Воспоминания о прошлом неотличимы от несбыточных мечтаний о будущем, сумрачные грёзы – от произошедшего наяву.

Кто он? Откуда? Как оказался на этой планете? Нет ответов, только бессчётные вероятности, между которыми он подвешен в зыбкой неопределённости. В бездонной пропасти между реальностями. В ловушке между явью и сном.

Разум, навеки запертый наедине с самим собой. Существо, которому остались только бесплодные грёзы. Жаль, что в его непроницаемой чёрной тюрьме нет книг – они бы скрасили одиночество, позволили забыть о собственном безнадёжном положении.

Каждая книга – дверь в новый мир. Миры, зашифрованные символами, разворачиваются под обложкой во всей полноте непреложного бытия. В них оживают сны, цветёт небо и плещутся тёплые волны. В них рождаются герои, чьи имена застыли на заледеневших губах грезящего, чьи переплетённые судьбы тянутся светящимися нитями к его окоченевшим пальцам.

Но в его тюрьме ничего больше нет – только бескрайняя тьма и бесконечность собственного разума.

И всё, что он может – лишь мысленно вырезать слова ненаписанных книг в своих грёзах.

На мокром песке. На ветхих свитках, покоящихся в затерянных гробницах далёких миров. На свежей бумаге университетских учебников, чьих авторов осудят за вольнодумство и назовут безумцами. На стенах чёрных башен, пронзающих небо, пространство и время, многомерные уровни Единого Бытия, Предвечную Тьму, свернувшуюся в прорехах мироздания, и впивающихся острыми шипами в его собственное стылое сердце.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.