Окно с видом на счастье. II том

– Боже мой, Галя, – говорила она по телефону подруге. – Это невыносимо! Аркадий день и ночь в институте! Все на мне, буквально все: и на рынок! И в школу за Аришей!

Выросшая в очень простой, если не сказать маргинальной семье, Раиса Константиновна почему-то считала верхом хорошего воспитания и вкуса надменность и едва прикрытое хамство по отношению к другим. Так, думала она, люди всегда будут знать свое место рядом со мной, женой самого Лиманского!

Надо сказать, тесть, академик Лиманский, был неплохим мужиком, и с Сашей у них сложились вполне приятельские отношения. На супругу Аркадий Владимирович давно махнул рукой, дочке помогал, зятя уважал. Теща же, напротив, Сашу не жаловала и считала выскочкой-плебеем, случайно затесавшимся в их благородное семейство.

– Ах, Галочка! Не такого мужа я желала для Ариши, не такого! Ну что это: пьет, матерится, не знаю… – вещала Раиса все той же подруге, забыв уже за давностью лет о том, что в двухэтажном бараке в городе Апатиты, где прошли ее детство и юность, пили и матерились так, что ее зятю даже не снилось.

При этом Раиса Константиновна умудрялась поучать доцента Королькова в вопросах медицины и называла его исключительно на вы и часто по имени-отчеству, за что острый на язык Саша прозвал ее Кларой Захаровной – по имени тещи из популярного сериала «33 квадратных метра».

– Какое спинально, Ира, – продолжал возмущаться Корольков. – Нет! Давай тугим инфильтратом, да и все!

Ира вопросительно взглянула на Светлану. Та, нахмурившись, молча покачала головой.

Розалия же Львовна проявила себя менее деликатно:

– Ага, счас! – громко воскликнула она. – Как же! Будешь там лежать командовать мне! Отключай его по-нормальному, Ирина!

– Саша, Саша, – начала уговаривать его Ира. – Ну какой тугой инфильтрат! Это больно! Зачем тебе это надо? Да и нет у меня столько новокаина-то… – слукавила она. – Сейчас нормальный препарат введем, да и все.

Корольков затравленно молчал. Ира же возобновила свой допрос с пристрастием:

– Сашенька, ты когда последний раз кушал?

– Ириш, – оживился он, вспомнив утреннюю гонку в аэропорт, – ты не поверишь, вообще сегодня не ел!

– А пил когда?

– Часов в одиннадцать чай пил, – ответил Саша и хвастливо добавил, – голый, даже без сахара!

– Ну так это же прекрасно, дорогой! – обрадовалась анестезиолог Чернова.

В ординаторскую зашел Юра, Ирин муж, крутя на пальце ключи от машины. Юра единственный из их теплой компании не был врачом, что, однако, не мешало им с Сашей быть близкими друзьями.

– Сань, ну ты чего, как? – встревоженно спросил Юра. – Совсем хреново? Ой, здрассьти… – обернувшись, он увидел Розалию Львовну. – Извините…

– Да ничего, ничего, молодой человек, – расцвела та. – Вы лучше другу своему объясните, что под новокаином оперироваться не модно уже!

– Сань, да ты че, какой новокаин! – Юра, будучи мужем анестезиолога и много лет друживший с медиками, неплохо ориентировался в таких вопросах. – Это же больно, Сань!

Саша, в присутствии друга почувствовав знакомую почву под ногами, приободрился:

– А вы чего это тут все скопились, а? Идите, работайте, готовьтесь к операции! Не какого-нибудь хрена с бугра, а целого завотделением будете оперировать, между прочим! Иди-иди, Гулькина! И Розалию Львовну забирай!

– Точно, Саня! Бабам этим, если ускорения не придашь, так и будут до вечера колупаться! – вставил Юра

– Нет, ты погляди на него! – фыркнула Света. – А мы что, по-твоему, делаем? Ира и так уже готовит тебя к наркозу!

– Светик, – снова поддержал Сашу Юра. – Вы так до морковкина заговенья рассусоливать будете, а нам с Иркой к отцу на юбилей надо! Давай-давай, начинайте уже!

– Правильно, Светлана! – согласилась Донна Роза. – Пошли готовиться, я тоже тороплюсь!

Саша мысленно содрогнулся: «Ну и бригада будет! Одна на пьянку опаздывает, другая – на педикюр… Вот я попал!»

Света и Розалия Львовна ушли, а Ира продолжила свои изыскания:

– Саш, вмешательства были хирургические?

– Да нет, не было… – как-то не вполне уверенно ответил тот.

Чернова подозрительно взглянула на него и строго переспросила:

– Точно?

– Ну было одно, – нехотя признался Саша. – Тебе это не поможет.

– Какое? – еще строже спросила Ирина. – А?

– Ир, говорю тебе, не поможет, – упорствовал Корольков. – Не имеет отношения.

– А вот это, Сашенька, – возмущенно сказала Ира, – мне решать, поможет или не поможет! Я здесь анестезиолог, на минуточку, а не ты! Ну! Говори!

– Ну циркумцизия… – неохотно признался Корольков.

– Ой! – игриво заулыбалась Ирина. – Да ладно!

– Чего тебе ой! В детстве! Мне лет восемь или девять было, не помню…

– Наркоз общий давали?

– Вроде да, – неуверенно произнес Корольков. – Маску помню.

– А это че такое, Сань, – влез Юра. – Циркумцизия?

– Че-че… Обрезание! – объяснил Саша.

– Это что же, – поразился Чернов. – Как у мусульман, что ли?

– Ну выходит, да, – ответил тот. – Как у мусульман.

– Гляди-ка… – сочувственно сказал друг. – Поди, больно было?

– Так, мужчина! – уперла руки в боки Ира. – Идите отсюда, дайте врачам работать!

Юра так же шутя обиделся:

– Вот так, Сань, всегда. Только мужики о чем-то серьезном базарить начинают, так бабам влезть обязательно надо! Ладно, Сань… Пойду я. Держись давай, все нормально будет. Сейчас Ирка тебе укольчик поставит, и все – проснешься уже в палате! Красота: выспишься, отдохнешь…

– Спасибо, Юр, добрый ты человек! – грустно ответил Корольков. – Я бы предпочел отоспаться дома, в своей кроватке…

– И не один к тому же, да, Санек? – подмигнул Юра.

– Да что ж такое! – накинулась на мужа Ирина. – Юра, иди в машину!

Саша же, до которого наконец дошло, что операции не избежать, стал понемногу брать себя в руки.

Он вспомнил о том, что в операционной пациенты находятся полностью обнаженными. Помимо этого, вспомнилось Королькову, что трусы на нем сегодня особенно дебильные: утром, выйдя из душа, он не обнаружил в своем ящике для белья ни единой пары нормальных человеческих трусов. Жена его, умница и красавица Арина, хозяйкой была никакой, а домработница Вера Ивановна, командируемая заботливой тещенькой дважды в неделю в помощь своей изработанной доченьке, как на грех, слегла с радикулитом. В результате к пятнице в разгромленной за неделю квартире невозможно было найти ни какой-либо нормальной еды, ни – вот, пожалуйста! – элементарно чистых трусов. В самом дальнем углу ящика болтались в шутку подаренные коллегами на 23 февраля «семейники» в сердечко. «Придется надевать их», – подумал Саша и заорал в сторону спальни, где нежилась в постели супруга, которая, в отличие от Саши, работающего в муниципальной больнице с восьми утра, первых клиенток расписывала себе не раньше одиннадцати:

– Арина!!! А что, у нас машинка стиральная сломалась, что ли?

– Нет, любимый! Почему ты так решил? – сонным голосом промурлыкала она.

Арина любила примерять на себя разные образы: вот сегодня, например, угадал Саша, она нежная и ласковая, немного беззащитная молодая жена занудного старого мужа-тирана.

«Да что ж такое! – в сердцах подумал он. – Какой я ей, к бесу, любимый!», а вслух сказал:

– Во сколько у тебя самолет?

– А-а-а-а-х! Самолет! – взвизгнула Арина и пулей вылетела из спальни. – Я забыла, мне через час надо быть в аэропорту!

– Господи, Арина! – закричал Саша. – Как так можно-то, а? Забыть про самолет!

– Котик! – металась она по комнате. – Скорее! Вызывай такси на ближайшее!

– Я отвезу тебя, что ты скачешь, – Саша не мог оставить ее в такой ситуации.

Утренним рейсом Арина должна была лететь в Москву, а оттуда в Париж. Стыковка была просто микроскопическая, и спасало ее только то, что летела она без багажа, с ручной кладью, и поэтому должна была успеть.

– Давай бегом, умоешься в самолете! Арина! Скорее! Сумка, я надеюсь, собрана у тебя? – Саша быстро напялил «семейники» в сердечко, на них джинсы, а когда натягивал на еще мокрый голый торс пуловер, о трусах и думать забыл. Сунув босые ноги в кроссовки, стоящие у двери, и схватив в охапку первую попавшуюся куртку, он взглянул на часы, висящие над каминной полкой: они показывали шесть ноль пять. «Успею», – подумал Саша и снова заорал:

– Ну ты скоро?! Арина! Оденешься в машине! Вещи бери и бегом!

Супруга продолжала метаться по квартире. В руках ее были джинсы.

– Господи, как можно быть такой курицей! – не выдержал Саша и быстро прошел вглубь квартиры, оставляя на полу куски грязи от кроссовок.

Он выхватил из шкафа какую-то ее майку, из ящика комода – бюстгальтер и трусы, покрутил головой в поисках носков, увидел их под стулом, поднял и, держа все это в руке, вышел обратно в коридор. Арина прыгала на одной ноге, пытаясь натянуть джинсы.

– А трусы ты надевать не планируешь? – насмешливо осведомился Корольков.

– Господи-и-и… – простонала Арина.

– Снимай штаны, оденешься в машине, – скомандовал он.

– А трусики?

– Я все взял! Три минуты у тебя, иначе мы опоздаем! – продолжал он торопить ее.

– А пописать я хотя бы могу? – с претензией в голосе поинтересовалась Арина.

– Безусловно, – невозмутимо ответил Корольков. – Ты можешь даже покакать. Время пошло.

Нежная и беззащитная супруга укоризненно протянула:

– Ну Са-а-а-аша! Какой же ты все-таки грубый…

– Да, – все так же невозмутимо согласился он. – И неженственный.

– Что?

– Ничего. Осталось две минуты, – сказал Саша.

Пока она гремела чем-то в туалете, он думал, глядя на часы: «Вот где были мои глаза? Как? Как меня угораздило жениться на женщине, которая не прочитала ни одной книги, не посмотрела ни одного нормального фильма… На женщине, которая не понимает, почему мои друзья смеются, если я говорю ей: „Тьху, деревня“ и искренне обижается, если я в шутку предупреждаю ее, вернувшуюся из ресторана после встречи с подружками: „Нажралась – веди себя пристойно“. Ну где были мои глаза, впрочем, понятно, продолжал он самобичевание. Но неужели там же были мои мозги? И ведь были в моей жизни другие красивые женщины, но на них я почему-то не женился… И, что характерно, среди них были и умные, вот ведь в чем парадокс! А я почему-то остановил свой выбор на этой курице. Добро бы хоть раз за эти восемь лет, семь с половиной из которых я понимаю, что живу с дурой, я воспользовался бы связями ее отца! Но ведь все знают, что все, чего я достиг, я достиг сам! Что же мне теперь делать-то…»

Выскочившая из туалета Арина прервала его невеселые рассуждения:

– А лифчик ты взял?

– Я все взял! Надевай кроссовки и бери куртку. Документы на месте?

– Но ведь ты сам вчера положил мне все в сумочку…

– Выходим. Серебряный значок ГТО ты заработала! – одобрил Корольков, взглянув на часы. – Уложилась!

– Сашенька, зачем мне какой-то значок? И что такое ГТО?

– Готов к труду и обороне, – вежливо пояснил он.

– А-а-а…

– Бэ-э-э-э…

– Са-а-а-аша…

– Арина. Все. Выходим. Держи свои тряпки и дуй к машине.

Корольков очень хотел, чтобы она успела на самолет. Тогда у него будет два дня! Два! И еще вечер пятницы! Он давно о них мечтал, зная, что у Арины запланирована эта поездка. Мечтал, как он сначала в пятницу вечером поедет к Лёхе, словно в старые добрые времена, когда не было в его, Сашиной, жизни никакой Арины вместе с ее трепетной мамашей…

Как выпьют они с Лёшей с устатку нормальную, ноль семь, бутылку виски. А Танька, накрыв им на кухне, пристроится рядом и скажет:

– Ну вы чего, пацаны? Оборзели совсем? Мне-то налейте чуть-чуть!

И включат они какой-нибудь человеческий фильм, все равно, какой, хоть «Любовь и голуби», смотренный-пересмотренный на сто рядов, лишь бы не сериалы эти дурацкие и не про Галкина с Пугачевой. И под фильм будут сначала обсуждать работу, потом начнут вспоминать свою общую молодость… Хотя почему молодость? Они ведь и сейчас молодые! Юность они будут вспоминать, и не беда, что у Таньки с Лёхой двое сыновей-студентов и еще малышка дочка, трехлетняя Анечка, которую, прежде чем приступить к вискарю, Саша должен будет укачать. На его руках дети засыпают как ни на чьих других.

Природа щедро одарила его талантами, в том числе и таким: его руки успокаивали. Как только доктор Корольков начинал осматривать пациента, у того моментально утихала боль.

– Где болит? – спрашивал Саша.

– Так вроде уже и не болит… – отвечал пациент. – Вот вы, доктор, как потрогали, так и перестало…

А потом он останется у них ночевать – в доме его друзей всегда находилось для него место: и в их студенческой хрущевской «однешке», и теперь, когда у Румянцевых появилась просторная, с огромным коридором и двумя санузлами шестикомнатная квартира. Саша иногда оставался у них – спал на диване в кабинете. И теперь он останется, Танька разберет ему диван, застелит чистое, слегка хрустящее белье и скажет:

– Ложись давай, пьянь! Спи спокойно, дорогой товарищ!

И главное, никто не станет лезть в душу, спрашивать фальшивыми голосами: «Ну как там Ариша? Как ее диссертация?», потому что все и так, без слов давно понятно и с Аришей, и с ее диссертацией. И так им будет хорошо втроем: разговаривать, шутить, зная, что тебя поймут. Даже просто молчать, и то вместе хорошо…

Утром он, выспавшись вдоволь на душистых простынях, уедет домой. А там – плевать, что в доме свинарник, оклемается болезная Вера Ивановна и приберет – завалится на кровать с новой книжкой, которую давно уже купил, да все некогда почитать.

Он очень хотел, чтобы Арина успела в аэропорт!

Саша выехал с парковки, развернул тяжелый внедорожник и, насмешливо наблюдая в зеркало, как Арина возится на заднем сиденье, пристраивая свой нулевой номер в бюстгальтер с пуш-апами, вырулил на Гоголя.

Заметив его взгляд, Арина вспыхнула:

– Что ты так смотришь?

– Я? – делано удивился он. – Я не смотрю, родная!

– Почему же? – возмущенно спросила она. – Я вижу!

– Да потому что смотреть-то особо не на что! – захохотал он в ответ.

– Ах ты наглец! Правильно мама говорит, что ты…

– Ну? Ну что я? Что?

– Что ты пролетарий!

– Ах, как страшно жить! – воскликнул Корольков. – Я сейчас заплачу! А Клара-то Захаровна, как я погляжу, прямо двоюродная сестра английской королевы у нас!

– Саша! – из глаз Арины брызнули слезы. – Ну почему ты такой?

– Какой, рыбка моя? Какой?

– Ужасный! Почему ты меня постоянно оскорбляешь?

«Потому что ты дура, – хотел ответить Корольков, но промолчал. – И правда, чего это я? Пусть ее… Все равно ничего не исправить, и она, в конце концов, не виновата, что я в свое время принял то решение». И он примирительно сказал:

– Ариша, детка, прости. Я разозлился на тебя из-за твоей несобранности! Ну как можно было забыть про рейс?

Жена в ответ всхлипнула:

– Ты постоянно тычешь мне, что у меня маленькая грудь! А ведь я могу хоть завтра сделать маммопластику, и все будет так, как тебе нравится!

Эта пресловутая маммопластика была у Арины просто идеей-фикс. А Саша, как и положено тирану и деспоту, не разрешал.

– Арина, – ответил он. – Ты прекрасно знаешь мое отношение к этому мероприятию! Я уже миллион раз говорил тебе, что если ты это сделаешь, я сразу же с тобой разведусь. В лучшем случае я просто перестану с тобой спать.

Они выехали на Вокзальную магистраль: там было еще более-менее свободно. «Слава богу, – подумал Саша. – Есть надежда успеть!»

Он держал руль левой рукой, правая лежала на колене. Снова взглянув в зеркало, он увидел надутые губы и полные слез глаза Арины, но почему-то сегодня ему совсем не было ее жалко. «Ну и пусть рыдает, дура! За восемь лет, если бы она любила меня по-настоящему, могла бы хоть один фильм посмотреть или одну книжку прочитать, чтобы понять меня немного… А вот спать со мной – это ей нравится, а как же! – со злостью думал он. – Поэтому и заткнулась сразу про свои титьки…»

Все дело было в этом. Он уже давно привык к тому, что жизнь его поделена на два этапа: до лета девяносто третьего года и после. Так вот, на этапе «после» Королькову, по большому счету почти всегда, за очень редкими исключениями, которые почему-то имели обыкновение быстро исчезать из его жизни, было все равно, с кем спать. Селена ли, Каролина, Лена или вот – Арина. С Ариной хоть есть преференции в виде борщей, котлет и плова, спроворенных Верой Ивановной, а также ею же выглаженных рубашек. Да плюс большая и удобная квартира, по воле случая расположенная в двух шагах от квартиры его, Сашиных, родителей. Она стояла пустая: маму он похоронил еще до армии, а отца – десять лет назад и, выкупив у сестры Тамарки ее долю в наследстве, оставил все, как было при родителях – собственно, держал квартиру просто как память о маме с папой, о своем детстве… Иногда Саша приходил туда совсем один, когда было особенно тоскливо на душе, сидел на кухне у открытой форточки, курил и смотрел на окна дома напротив, где когда-то давно, в далеком девяносто третьем году, был так остро, так недолго и так по-настоящему счастлив.

Юра Чернов, по образованию юрист, в начале нулевых работал в организации под названием «Единая недвижимость», где занимался тем, что регистрировал права на квартиры и помещения. Он и посоветовал Саше, как правильно выкупить Тамаркину долю, и теперь квартира была полностью Сашиной: никто не мог на нее претендовать. Впрочем, та квартира, в которой они жили с Ариной, тоже была собственностью только его жены. Куплено жилье было ее заботливым папочкой еще до их торжественного бракосочетания, о чем не уставала ему напоминать тещенька.

А вот его молодой жене, как он быстро понял, было не все равно, с кем спать. Ну так уж получилось. Поэтому она и терпела его насмешки и его цинизм, хотя, справедливости ради следует отметить, что Корольков далеко не всегда вел себя подобным образом, особенно в начале их семейной жизни.

В общем, сейчас, лежа на кушетке в ординаторской, он понимал, что от трусов в сердечко надо избавляться до того, как он попадет в операционную. «Девкам хватит моей циркумцизии, – мрачно подумал он. – Завтра вся больница будет знать, что у Королькова сделано обрезание. „Семейники“ в сердечко будут перебором. Плюс еще Донна Роза, которая, если эти труселя увидит, потом всю оставшуюся жизнь будет глумиться».

– Ириш, – схитрил он. – Ты иди, готовься, а я подойду.

– Сашенька, а ты дойдешь? – заботливо спросила та. – Может, каталку? Тебе же плохо совсем!

– Дойду! – насколько мог, возмутился он. – Еще не хватало, чтобы больные видели!

– Ну да, ну да… – озабоченно пробормотала Ира: операционная была в другом конце коридора и, чтобы добраться туда, нужно было пройти через все отделение. – Ты уж потихонечку, а то голова может закружиться.

– Ладно, Ир. Давайте уже правда… начинать.

Ира с озабоченным видом быстро пошла в сторону оперблока, а Саша с трудом поднялся с кушетки – ему действительно становилось все хуже. Однако боли сохранялись, значит, подумал он, перитонита еще нет. Он вышел в коридор и прошел в свой кабинет, расположенный напротив. Там по возможности быстро снял штаны вместе с трусами, трусы закинул в шкаф для одежды, а штаны надел обратно. Выдохнув, поплелся, шаркая сланцами, в операционную. Голова кружилась все сильнее, и он подумал: «Какой длинный коридор, как бы дойти и не потерять сознание, а то вот позорище-то будет».

Дойдя до оперблока, оперся ладонью о стену, борясь с подступающей тошнотой, и, наконец, глубоко вздохнув, зашел внутрь.

В небольшом предбаннике сестра невозмутимо, словно он и не был завотделением, брутальным мужчиной и вообще – любимцем женщин, сказала: «Раздеваемся полностью!» – и протянула простынку невразумительного размера, больше похожую на детскую пеленку. – Можете пока замотаться».

Саша, снова вздохнув, скинул с себя штаны и рубаху (сестра и не подумала отвернуться), кое-как обмотал вокруг бедер простынку и пошел ложиться на стол. Сестра крикнула: «Ирина Анатольевна, можете начинать!»

Зашла Ира, и ему стало совсем страшно: под наркозом в сознательном возрасте он не был ни разу, к тому же знал, что будут делать с его телом хирурги, пока он сам будет в отключке. Однако деваться было некуда, и он попросил:

– Давай уже, Ириш… Отключай меня быстрее.

– Сашенька, не волнуйся, – ответила она. – Я все время буду рядом.

Сестра уже привязывала его руки и ноги, Ира измеряла давление. «Все, как всегда, – подумал он. – Только не с кем-то, а со мной!»

От страха он даже не почувствовал укол в вену, зато сразу понял, что уже не может говорить: видимо, органы чувств отключались по очереди. А поговорить хотелось: ему было неудобно лежать, тянуло поясницу, и он силился сказать об этом Ире, но так и не смог.

Проваливаясь окончательно, он услышал громкий хриплый голос Донны Розы: «Ну что, бабоньки? Начали?»

Однако на этом испытания, уготованные хирургу Королькову насмешницей-судьбой, не закончились. Радостное предсказание Юры по поводу того, что Саша очнется уже в палате, не сбылось. С ним случилось то, чему он никогда в жизни не верил: он проснулся во время операции.

Несколько раз в его практике были ситуации, когда пациенты, придя в себя, рассказывали ему странные вещи: мол, слышали голоса, которые ужасно матерились. Саша в таких случаях обрывал рассказчиков: «Вы не могли ничего слышать! Возможно, в самый последний момент, когда вы уже засыпали, а врачи еще не приступили к операции, вы и уловили несколько фраз».

Однако когда он услышал возле себя прокуренный голос Розалии Львовны, сразу понял, что это не сон и не «глюки». Донна Роза возмущенно спрашивала:

– И че, девки? Так уж и не было с ним ни у кого? Светка, вы ж учились вместе! И что, прямо ни разу?!

Саша даже не сразу понял, что речь идет о нем. Сознание было, естественно, неясное, к тому же он стал прислушиваться к своему организму: вдруг будет больно? Организма словно не было, ощущался только живот, из которого, как ему в тот момент показалось, медленно тянули что-то вроде велосипедной покрышки. Однако боли он не чувствовал.

– Я не в его вкусе, – со вздохом ответил другой голос.

– Ой-вэй! Не в его вкусе! – снова раздался голос доктора Розеншток. – Дуры вы! Мне б лет двадцать скинуть, он бы от меня живым не ушел! Глянь, какой красавец! Все при нем!

– Ну вы даете, Розалия Львовна…

– А что такого-то, Ира! Мы все живые люди, а вы молодые еще, всякое может быть! Вот я бы такого мужика точно не пропустила бы!

– А как же Геннадий Степанович? А, Розалия Львовна? Зажим, – снова раздался голос Светланы. – Держите.

– А что Геннадий Степанович? – ответила та. – Он был, есть и будет есть. Держу. Рассекай. Ирина, а ты чего молчишь? Тоже ничего?

– Роза-а-а-алия Львовна! – возмущенно протянула Ира. – Нет, конечно. Мы с Сашей друзья.

– Ну и дуры. Зажим.

– Ничего мы не дуры! Извлекаю. У нас мужья есть. Зажим, – возразила Света.

«Капец какой-то, – в панике подумал Саша. – Просто ужас!»

– Вот он, вот он, Светка! Держи! Зажим.

– Держу! Антеградно!

– Слава богу! Перевязываю.

– Зажим. Кювезу.

– Отсекаю.

– Вот он, голубчик! Еще бы немного, и п…ц! – обрадованно произнесла Света.

– Успели! Зажим. Лена, лоб мне промокни.

– Кисетным шьемся?

– Давай.

Саша все хотел дать понять Ире, что с ним что-то не то, но не мог.

– Ой, девки! – снова Донна Роза. – А чего вы говорили, что он не еврей? Глядите, он же обрезанный!

– А что, если обрезанный, то обязательно еврей? – удивленно спросила Света.

– Ну на мусульманина вроде не похож… Ушила.

– Девочки! – возглас над головой, видимо, Ира наконец что-то заметила. – У него веки! Он глаза открыл!

– Да ну, нафиг, Ирка! – возразила Света. – Так не бывает!

– Еще как бывает, Света! Мне больные рассказывали…

– Ну так добавь ему колдовства в хрустальный мрак бокала! – скомандовала Света. – Хотя что толку, ушиваемся уже.

Ира, видимо, что-то все же добавила, и, отключаясь, Саша вдруг увидел окно на пятом этаже дома напротив, а в нем знакомый силуэт с закрученным на макушке мудреным узлом волос. И так стало хорошо, что она рядом, никуда не делась, что он крикнул: «Катя! Катенька!»

На самом деле ничего он, конечно, не крикнул, поскольку был заинтубирован, как и положено, и говорить, а тем более кричать возможности не имел.

– Саша, Саша, проснись! Я сейчас трубочку вытащу, а ты дыши, не бойся, дыши! Ты понял меня, Саша?

Он прикрыл глаза, показав Ире, что слышит ее и все понял.

– Все, все, Саша, экстубирую! Та-а-ак! Дыши-дыши! Вот молодец! Все, все, дыши!

Саша, на секунду решивший, что дышать не сможет больше никогда, все-таки сделал длинный судорожный вдох и снова отключился. И теперь уже не наяву, как казалось ему во время операции, а так, как бывает во сне, увидел Катю и позвал вполголоса: «Катенька! Катюша!»