Окно с видом на счастье. II том

– Сёма! Молодец! Спасибо тебе, родной! Я тебе говорю, пацан отличный просто! Все на лету схватывает. Я ему, конечно же, предлагал на сверхсрочную и все такое, только нахрена ему это надо? Ему учиться надо, да поскорее!

– Ну все, Валер, все, будет учиться и у меня в отделении работать! Согласен, говорит, на ночные дежурства.

– Он такой, Сашка-то, да! – снова экспрессивно воскликнул полковник. – Уехал, так я без него, как без рук, ей-богу! Привет ему от меня передай обязательно!

– Передам, передам, Валер, – вставил Мусин.

– Как решили проблему с этой вашей старой б…? Это что же такое там у вас на гражданке-то творится, а? – возмущенно продолжал Сергеев. – Всякая б… такому парню чуть всю жизнь не переломала! Ты бы пошел, что ли, сам ее… – тут полковник выдал столь откровенную тираду, что у профессора Мусина, слывшего в узком мужском кругу преподавателей мединститута пошляком и циником, зарделась обширная лысина. – А то что же, пацану двадцатилетнему ее…, что ли? Сам подумай, Сёма!

– Валерик, Валерик! – перебил разошедшегося полковника Мусин, увидев стоящую в дверях супругу и испугавшись, не слышно ли оттуда Валеркиных воплей, явно не предназначенных для ее ушей. – Шо ты таки орешь, как на Привозе? Вот Суламифь тут рядом, трубку из рук рвет…

– А-а-а-а! Сулико моя!!! Дай я с ней почирикаю!

Сёма Мусин был сыном знаменитого одесского гинеколога Марка Израилевича Мусина и вырос в одном дворе с Валерой Сергеевым. Будущая жена Сёмы Суламифь Гольденберг жила в соседнем доме и была самой красивой девочкой в их классе.

С самого детства Валерик, Сёма и Суламифь дружили, вместе играли, а потом, держась за руки, пошли в первый класс: нарядная черноглазая Суламифь в белом фартучке, вся в бантиках – посередине, Валерик в новой, с иголочки, школьной форме – слева от нее, и Сёмочка, наряженный бабушкой в черный пиджачок и белую рубашку с «бабочкой» – справа.

Их тройственный союз вызывал жгучий интерес всего населения многонационального одесского дворика и массу рассуждений о том, кого же выберет дочка инженера Гольденберга: докторского сынка единоверца Сёму Мусина или русского мальчишку, безотцовщину Валерика Сергеева, чья мамка работала дворничихой тут же, в их квартале.

Однако друзьям было плевать на пересуды, и до поры до времени они, учась в одном классе, практически все время проводили втроем. Все мечтали стать врачами, только Валера все метался: врачом или все-таки офицером, пока мудрый дедушка Яков, отец инженера Гольденберга, не рассудил ребят:

– Таки поступай в Военно-медицинскую академию, сынок, – произнес он. – Будешь военный врач. Достойная профессия для еврея, хоть ты и русский.

Валерик, чья дилемма решилась так просто, обрадовался и поблагодарил:

– И то, дедушка Яков! Спасибо за совет!

Так все и вышло в жизни друзей. Втроем поехали они из дома, сразу поступили, куда хотели: Валерик, перебрав баллы, в Военно-медицинскую академию в Ленинграде, а Суламифь и Семён – в Сеченовку в Москве.

Соседки, так до окончания ребятами десяти классов и не прознавшие, кого из парней выбрала-таки черноглазая красавица Суламифь, остались с носом.

А случилось все уже вдали от неусыпного ока соседей. Между Сёмой и Валерой состоялся мужской разговор, принесший обоим огромную радость. Семён, давно влюбленный в Суламифь, подозревал, а можно сказать, был практически уверен в том, что друг испытывает к девушке те же чувства. А поскольку черноглазая красавица не отдавала явного предпочтения ни одному из них, решился на откровенный разговор с Валерой. Дескать, пусть она сама выберет, а мы с тобой в любом случае останемся друзьями на всю жизнь, потому что нет ничего более святого, чем мужская дружба…

Валерик, хлопнув Семёна по плечу, со смехом прервал его выстраданный несколькими бессонными ночами монолог:

– Сёма! Да забирай свою Сулико! Хочешь, заверну красиво и ленточкой повяжу?

Семён остолбенело уставился на него, потом медленно и с великим удивлением произнес:

– Как?! Разве ты не…

– Нет, Сёмушка, я не… – весело ответил Валера. – Я очень люблю Сулико, но только как сестру. Сестренка она мне, понял, дурачина?

И это было правдой. Валера потом всю жизнь дружил с обоими: Суламифь была для него сестрой, а Семён кем-то вроде зятя. У них на самом деле сложились такие отношения, какие бывают между родными людьми. После получения дипломов разъехались они в разные концы Советского Союза: Семён и Суламифь, уже к тому времени муж и жена – в далекий Новосибирск, а холостой лейтенант медицинской службы Сергеев – в военную часть в городе с пугающим названием Завитинск.

«Лучше быть старлеем в Минске, чем майором в Завитинске», – гласила армейская поговорка. И верно, Завитинск Амурской области был такой дырой, что добираться туда даже из Новосибирска нужно было чуть ли не на оленях.

В 1966 году у Семёна с Суламифью родился первенец – Марик. Валера женился на медсестре Машеньке и собирался в ближайший отпуск привезти ее в Новосибирск знакомиться с друзьями. Однако нежданная трагедия, случившаяся в жизни старшего лейтенанта Сергеева, переменила не только его планы, но и всю жизнь. У Маши раньше срока начались роды, акушеры в Завитинском роддоме неверно определили ее состояние, потом, пока военным вертолетом везли ее в Благовещенск, время было упущено, и Маша умерла. Новорожденную Леночку удалось спасти.

У Валеры из родных осталась только теща: мамку его, Клавдию Петровну, похоронили, еще когда он учился в академии. Татьяна Степановна сразу же выехала к зятю в Завитинск, чтобы взять на себя заботы о внучке.

Узнав о горе, постигшем друга, Семён невероятными усилиями смог выбить себе несколько дней без содержания и тоже поехал к Валере, чтобы хоть как-то его поддержать. Суламифь же с полугодовалым Мариком на руках поехать не смогла – не с кем было оставить ребенка.

Пока Семён почти двое суток добирался до Завитинска, Суламифь с Валерой плакали по телефону: Суламифь, у которой от переживаний в пять минут поднялась температура и пропало молоко, – в Новосибирске, а Валера – в кабинете командира части в Завитинске.

– Ах-ах-ах, Валерочка! – рыдала Суламифь, качая ногой коляску и путая русский и идиш. – Какое горе, ой-вэй, какое горе свалилось на нас!

– Сулико-о-о-о, – всхлипывал в ответ Валера. – Сулико, как я буду теперь жить…

Как только она прекращала качать коляску, Марик, чувствовавший состояние матери, заходился криком, поэтому на исходе вторых суток у нее начало так сводить судорогой ноги, что прибежавшая соседка вынуждена была вызвать скорую.

Врач ввел успокоительное, и только тогда ребенок тоже немного затих.

Теща осталась жить с Валерой и единственной внучкой: так они и тянули втроем армейскую лямку, переезжая из одного военного городка в другой. Валера называл Татьяну Степановну мамой, и сослуживцы даже не догадывались, что между ними нет кровного родства.

Вдового военврача, конечно же, обхаживали многие женщины, но он больше ни разу не женился – не хотел расстраивать Леночку и ее бабушку, считая, что они этого не заслужили. Гулял на стороне, не приводя никого в дом.

А когда спустя двенадцать лет после смерти Машеньки Татьяне Степановне понадобилась операция на сердце, вопросов, где ее делать, не возникло. В те времена подготовка к оперативному вмешательству проходила очень долго – порой нужно было в течение нескольких месяцев проходить различные исследования, сдавать анализы, а также лечить сопутствующие заболевания в стационаре. Валерина теща в полном смысле слова переехала к Семёну и Суламифи на целый год из крошечного городка в Красноярском крае, где в то время служил ее зять. Леночка, не пожелавшая бросить бабушку одну в такой сложный период, тоже поселилась в их доме и пошла в шестой класс вместе с Марком. Тот представлял ее всем как свою двоюродную сестру и всячески оберегал и опекал. Детскую в четырехкомнатной квартире делили девочки – Леночка и младшая сестра Марка Мира. В кабинете обустроили комнату для Татьяны Степановны. Марик же переехал в гостиную.

Операцию провели в областной больнице, и, безусловно, Татьяне Степановне был обеспечен самый лучший уход и реабилитация: Семён и Суламифь сделали все, чтобы она поправилась. Через год, провожая Лену и ее бабушку обратно к Валере, рыдали все: за время, проведенное вместе, сроднились. Лена после школы приехала в Новосибирск и поступила в медицинский. Жила, правда, в общежитии (сама так решила, хотя тетя Сулико и дядя Сёма звали ее к себе), но все выходные проводила у Мусиных.

Март 2015 года

Саша вошел в ординаторскую. Света подняла голову от бумаг и спросила:

– Все, Санюшка? Закончили?

Саша не любил, когда его называли Санюшкой, поэтому передразнил:

– Все, Митюнюшка, закончили!

Света засмеялась и снова подняла на него глаза:

– О! А ты чего такой зеленый весь? Устал?

– Да что-то плохо мне, Светик, – пожаловался Корольков. – То ли грипп подцепил…

– Саша, какой, нафиг, грипп! Ты прекрасно знаешь, что это все СМИ раздувают! – возмутилась Света.

– Ну не знаю, – снова заканючил он. – Что-то аж мокрый весь, еле операцию закончил.

– А ну ляжь на кушетку! – скомандовала хирург Гулькина.

Саша снова передразнил:

– Ляжь! Тьху, дер-р-р-евня!

– Ложись давай, деревня! – рявкнула Света. – И штаны спускай!

– Ой, Вась! Прям щас, что ли? – веселился Саша. – Увидю-ю-ют…

Однако на кушетку улегся, кряхтя, словно старый дед. Света с тревогой посмотрела на него:

– Чего стонешь? Больно где-то?

– Да вроде не больно, а ломает всего… – Саша приспустил штаны синей хирургической пижамы, а подол рубахи задрал вверх, открыв мускулистый живот.

– Ниже спускай, – ругнулась Света. – Чего как девочка?

– На, на тебе ниже, – обреченно простонал Корольков. – Мегера!

– Ой, Санек! – всплеснула руками Гулькина. – А ты что, без трусов, что ли, ходишь?

– Щас прям, без трусов, – отмахнулся Саша. – Размечталась! Вон они, на мне, трусишки-то мои…

Света села рядом на стул и потрогала его лоб:

– Ого! Так у тебя температура!

Другой рукой она уже трясла термометр:

– На-ка вот, мерий!

Он снова передразнил ее:

– Мерий…

– Саня, иди в жопу, а? – вызверилась Света. – Мерь, говорю, и не мыркай мне тут! Колени согни!

Она стала ощупывать его живот и снова с тревогой взглянула ему в лицо:

– Так больно? А так? – Света резко отпустила прижатую руку, от чего Саша снова покрылся холодным потом:

– Больно…

– А так?

– И так больно…

– А ну повернись маленько на бок! – голос ее стал совсем обеспокоенным. – А так?

– Да… – сквозь стиснутые зубы простонал Корольков.

Света же озабоченно протянула:

– А живот-то у тебя острый, Сашенька… О-хо-хо-хо…

– Пальцы у тебя, Светочка, острые! – возмутился он. – Ты случайно на досуге подковы не гнешь?

– Ладно, не крякай мне. Нашелся нежный! – ответила Света и без перехода крикнула проходившей по коридору пожилой сестре: – Людмила Пална! Людмила Пална! Зайди, а?

– Чего такое, Света? – появилась на пороге Пална и, увидев лежащего на кушетке Королькова, всплеснула руками: – Саша? Что случилось?

– Пална, давай в лабораторию, а? Пусть Нинка срочно сюда идет и все для забора с собой! И контейнер для мочи давай. Общие на цито.

– А что такое-то?

– Пална, давай быстрее, а? Не видишь, плохо ему! – поторопила ее Света.

– Давление? – все не успокаивалась Пална.

– Если бы! – воскликнула Света. – Аппендицит.

Саша попытался сесть и завопил:

– Что?! Какой аппендицит? Ты что, Светлана, чокнулась?

– Острый, Сашенька! – зловеще проговорила в ответ Гулькина. – Острый! Куда?! – заорала она на него. – Лежать! Лежать, я сказала! Сейчас кровь возьмем, сам увидишь.

Тем временем вернулась Людмила Павловна, и Света, взяв у нее контейнер для анализов, сказала:

– Все, быстро Нинку сюда! Давай, Пална, будь ласкова, одна нога здесь, другая там. А я пока готовиться начну.

– Побежала я уже, Свет, побежала! – вскинулась Людмила Павловна.

– И лед! – крикнула ей вслед Света.

Она повернулась к Королькову, который лежал с вытаращенными от ужаса глазами:

– Штаны-то надень! Грипп! На вот, – протянула она ему пластмассовую баночку. – Иди давай, писай.

Потом она снова заставила Сашу лечь на кушетку, положила принесенную сестрой грелку со льдом на низ живота, на что Корольков еще попытался пошутить: мол, не в том он сейчас состоянии, чтобы исполнять ее эротические фантазии.

В ответ Гулькина от души обматерила его, велела лежать и вышла в коридор.

Постовая сестра Люба, явно уже оповещенная Людмилой Павловной о состоянии заведующего, спросила:

– Ну что там, Светлана Николаевна?

– Да что-то из лаборатории не идут, – озабоченно ответила Света. – Где она ходит, Ниночка эта полоумная?

– Я позвоню сейчас, – решительно сказала Люба и потянулась к трубке внутреннего телефона.

– Маленькая свободна, я надеюсь? – спросила Гулькина.

Маленькой называли каморочку в самом конце коридора, переделанную под одноместную палату. Помещалось там немного: кровать, тумбочка и крошечный шкаф-ниша в углу. Зато из микроскопического предбанничка вела дверь в отдельный санузел с раковиной. Чистота там была идеальная, потому что и палата, и санузел были предназначены только «для своих». Палата эта не имела номера, так как не проходила ни по каким документам: в ней лежали только сотрудники больницы, если вдруг попадали в лапы врачей отделения неотложной хирургии, или их ближайшие родственники.

– Свободна, да, – кивнула Люба. – Там все готово. А что с ним, Светлана Николаевна?

– Да аппендицит! – с горечью воскликнула Света, словно жалела, что у Королькова всего лишь воспаление слепой кишки, а не что-нибудь более серьезное. – Главное, острый! – возмутилась она. – Кто в отделении у нас, Люб?

– Так а кто? Кто? – Люба говорила и одновременно набирала телефон лаборатории. – Кто? Але! Девочки! Неотложная. Где Нина там ваша?! Что значит – выходит?! Заведующему надо кровь на цито! Какому-какому? Нашему! Да. Быстро пусть идет!

Люба в сердцах шваркнула трубку и продолжила:

– Курицы, блин! Кто. А никого. Алексей Николаевич еще в отпуске, только в понедельник выйдет. Абрам Фёдорович зашел в третью, там надолго, два в одном, грыжа с желчным – ему кто-то из «девятки» приехал ассистировать, я не видела. Михал Рувимыч с той девочкой, которую Мусин привел в ординатуру, во второй, там мужика привезли, шесть ножевых.

– Господи, – удивилась Света. – Прямо шесть?

– Говорят, да, прям с ножом в бочине привезли! Сам синий весь, в портаках с головы до ног, девки видели… Ужас, Светлана Николаевна!

– Ну не ужас, конечно, Люб, – успокоила ее Света. – Нам раз с десятью ножевыми привезли, и то живой был. Ушивались-ушивались тогда с Лёхой… Так, ладно, это лирика. А анестезиологи? Кто есть-то? Ира где?

– Ой, а Ирину Анатольевну вот только Юрий Алексеевич забрал! У них у кого-то из родственников юбилей, они и поехали, – Люба расстроено прижала ладошку к губам: выходило, что оперировать бедного Королькова в буквальном смысле слова некому.

– Блин! – Света выхватила из кармана своей синей хирургической пижамы телефон:

– Ирка! Ты где? Далеко уехали? Пусть Юрка оглобли разворачивает! У Шурика острый аппендицит, надо срочно аппендектомию! Ну нету никого, Ир! Ну опоздаете, что теперь делать-то?! Все, давай, жду!

Она, озабоченно нахмурившись, повернулась к Любе:

– Так… Ну в операционную-то Лена пойдет… Кстати, какая свободна у нас? – Света явно не могла собраться с мыслями. – Операционная какая?

Люба сочувственно посмотрела на Гулькину:

– Так нету, Светлана Николаевна… Малая только.

– Да что ж такое-то, а! – в сердцах воскликнула Света. – Доктору и помереть спокойно негде, тьфу-тьфу-тьфу! Ну пусть малую готовят, куда деваться!

– Так Светлана Николаевна, – с надеждой в голосе предположила Люба. – Может, и нет у него аппендицита? Кровь же не брали еще.

– Да конечно! – раздраженно ответила Света, – Там перитонит вот-вот… О! Нина! Давайте бегом в ординаторскую, кровь общий цито и моча там стоит, увидите.

Гулькина, нахмурив лоб, стояла у стойки поста и размышляла, что делать дальше, пока Ира едет обратно в клинику, как вдруг до нее дошло:

– Та-а-ак… – в ужасе произнесла она. – А кто ж мне ассистировать-то будет? Я ж одна не смогу! Второго ж надо! Господи… Что делать, Люб? – беспомощно оглянулась она на медсестру. – Пацаны есть кто ординаторы?

– Нет никого, – с жалостью глядя на доктора Гулькину, ответила Люба. – И Макса, и Дениса Александр Леонидович отпустил на выходные в Шерегеш.

– Ну Александр Леонидович, конечно! – возмутилась Светлана. – Не мог отказать! На лыжах же! Святое дело, а как же! Теперь вот, пожалуйста! Тьфу!

Тут за спиной у Светы раздался прокуренный женский голос:

– Какое это святое дело, а, девки? Бухать, что ли, собрались по случаю пятницы?

Света обернулась и увидела улыбающуюся Розалию Львовну Розеншток, хирурга-травматолога из соседнего отделения, находящегося в противоположном крыле здания. Донне Розе, как за глаза называли ее коллеги, было за шестьдесят, она оперировала и на покой не собиралась: руки у нее были золотые. Донна Роза была циничной, умной, острой на язык и при этом удивительно проницательной и мудрой женщиной.

– Чего стряслося-то у вас? – продолжала Розалия Львовна. – Гляжу, Нинка-Как-Картинка в ординаторскую аж бегом…

– Ой, Розалия Львовна! – Светка обрадовалась ей, как родной. – Ой! Сам господь вас послал!

– Ну да, ну да, – довольно улыбнулась Донна Роза. – Я такая! Фея, фея!

– У Сашки аппендицит! А кроме меня, нет никого, – запричитала Светка, в присутствии Розалии почувствовавшая себя девчонкой-студенткой.

– У какого это еще у Сашки? – нахмурилась Донна Роза.

– У нашего Сашки, у Королькова! – расстроенно ответила Света. – Из оперблока приполз, я пропальпировала, а там перитонит вот-вот!

– Ишь ты… – поразилась Розеншток.

– Да! А в отделении никогошеньки! Помогите, Розалия Львовночка, миленькая! Все на операциях… Ирка сейчас приедет, и можно начинать!

– А дай-ка, – задумчиво произнесла Розалия. – Я его осмотрю еще.

– Да идите, идите, конечно! Там он, на кушетке валяется.

– Сейчас! Сейчас мы его пощупаем, красавчика, – зловеще потирая руки, произнесла Донна Роза.

Зайдя в ординаторскую, она дождалась, пока Нина, которая с любопытством пялилась на лежащего заведующего, заберет свои склянки и уберется в лабораторию. Умостившись на стул возле кушетки, Розалия Львовна потрогала большой красной рукой Сашин лоб:

– Мерил? – спросила она.

– Да, – горестно ответил Корольков. – Тридцать девять.

– Ни х… себе, – молвила в ответ Розалия. – Давай пузо.

Саша опять задрал рубаху и спустил штаны, уже без напоминаний согнув ноги в коленях. Розалия убрала в сторону лед и принялась на удивление осторожно и бережно, не в пример Светке, ощупывать его живот:

– Так?

– Больно.

– Так?

– Больно.

– Больно где? – строго спросила она.

– Везде больно, Розалия Львовна! – простонал Корольков. – Везде, до самой попы, е-мое!

– А тут вот если?

– Да больно же!

– Ну все понятно, – она снова положила на него лед. – Все понятно. Лежать.

– Что вам понятно? Скажите уже! А то всем все понятно, один я ничего не понимаю.

– А что там понимать, Саша? – удивилась Розалия. – Острый аппендицит. Сейчас анализ мочи твой принесут, сам увидишь, – она так и сказала: «анализ мочи».

– Так вы что, – с ужасом воскликнул Корольков. – Резать меня, что ли, собрались?!

В ответ Розалия залилась демоническим хохотом:

– Нет, мы тебе стриптиз сейчас покажем и отпустим! Канешна, резать! У тебя перитонит вот-вот! Лежи, не мотайся по кушетке, как собачий хвост! Сейчас малую подготовят, Ирка ваша приедет, моемся и вперед!

– А чего это малую? – с обидой в голосе спросил Корольков. – Других нет, что ли?

– Да ты спасибо скажи, что хоть врачи есть! Поотпускал всех, теперь вот самого некому соперировать даже! Это ж я случайно к вам зашла! Я вообще, между прочим, в отпуске, завтра с Геной во Вьетнам летим… Ох ты! – вспомнила она. – Я ж на педикюр не успею! Вот из-за тебя, Корольков, я с грязными пятками на море поеду. Чтоб тебе!

– Спасибо вам большое, Розалия Львовна, – с чувством произнес Саша. – Огромное человеческое спасибо! Пятки для женщины – это самое главное!

– Молчи уже, чудовище! Угораздило же! – продолжала возмущаться Розеншток. – Ни раньше, ни позже, не дашь бабе Розе спокойно чемоданы собрать!

Она выглянула в коридор:

– Девки! – крикнула она. – Ну че там, мочу принесли?

– Несут уже, – подобострастно пропела Света. – Несут, Розаличка Львовночка…

– Розаличка тебе… – проворчала Донна Роза и повернулась к Саше: – Сейчас вот сам увидишь. А! Вон Ирка подъехала! Ишь, машина у ейного мужика! Танк, а не машина! Слушай, Сань! А он у нее кем, Юрка-то? Бандюган поди?

– У него бизнес, Розалия Львовна, – сдержанно ответил Корольков.

– Ну-ну… – недоверчиво протянула Розалия. – Цацки-то у Ирки зачетные… Бизнес… Твоя-то че? Работает хоть?

– Конечно, работает, Розалия Львовна, – улыбнулся Саша. – Вот, на конференции сейчас как раз в Париже.

– В Пари-и-и-же… – передразнила Донна Роза. – Чего это ты молодую жену по Парижам-то одну отпускаешь?

– Да чего такого-то, подумаешь? – возразил Корольков. – Парфюму мне привезет.

– Парфю-ю-ю-му… – снова проворчала она. – Ребеночка бы лучше ей заделал. Не понимаю я вас, молодых! Мотаетесь по жизни, как хвосты свинячьи, а потом стакан воды подать некому будет! Вон, с Лёхи пример бери – и так двое пацанов, так еще снегурочку себе состругали. И правильно, между прочим, сделали!

Саша удрученно молчал, зная, что спорить с Донной Розой, если она разошлась, бесполезно.

– Или не получается чего, а, Саш? – обеспокоенно продолжала она. – Так ты к моему Геннадию Степанычу ляжь, обследуйся…

– Да не надо мне к Геннадию Степанычу! – вспылил Корольков. – Нормально все у меня по урологии!

– Ну гляди, гляди… Тебе сколько годков-то сейчас?

– Сорок пять, – ответил Саша.

– Их ты! Как время летит! Давно ли тут медбратом все по ночам в окошко курил…

– Вы и это помните, Розалия Львовна, – поразился Корольков.

– А чего это мне не помнить, Шура? – удивленно вскинула она брови. – Я на память не жалуюсь…

Она снова высунулась в коридор:

– Девки, давайте сюда анализы! Пусть сам убедится!

В ординаторскую зашла Света и сунула заведующему под нос бумажки с результатами:

– Вот! – победоносно воскликнула она. – Смотри, какой лейкоцитоз!

– Света, чего ты мне их в рожу-то суешь! – возмутился тот. – Дай очки, вон они, на столе лежат, я так не вижу!

– А куда мне прикажете их вам совать, Александр Леонидович? – возмутилась Света. – На твои очки, пожалуйста, вот, сам смотри! Видишь? – она тыкала пальцем в бумажки. – Видишь?!

– Н-да, лейкоцитоз… – Саша снял очки и отдал их Свете. – И что теперь?

– Саш, ну что-что? – удивилась та. – Оперировать!

– Может, понаблюдаем? – неуверенно спросил завотделением неотложной хирургии Корольков.

– Сань, ты что? Боишься, что ли? – догадалась Гулькина. – Боишься? Ты?!

– Конечно, боюсь! – раздраженно ответил он. – Первый раз же!

– Так аппендицит один раз бывает! – радостно сообщила Света. – Если ты не в курсе!

В ординаторскую бегом влетела Ира Чернова:

– Санечка! Как ты, солнышко?

– Ир, прости, – сдержанно произнес он. – Вот, Светка взбаламутила тут всех…

– Нет, вы посмотрите на него, а? – уперла руки в боки Светлана. – Я, главное, взбаламутила! Это, видимо, у меня тут до перитонита!

– Света, не каркай! – Ира села возле Саши. – Саш, аллергия есть на что-нибудь?

– Откуда я знаю, Ириш… – тихо ответил Корольков. – Вроде б нет…

– Ну что? Спинально, что ли, обезболим, а, Саш? – Ира явно подрастерялась: нечасто приходилось оперировать своих коллег и друзей.

– Знаешь что, Ириша! – возмутился он. – Это ты теще моей спинально, если что, обезболивай! Это у нее пусть потом позвоночник в… белье ссыпается после спинального вашего!

Розалия Львовна хмыкнула:

– Ты, Сашок, гляжу, тещеньку свою любишь!

– А как же ее не любить, Розалия Львовна! – принял подачу Саша. – Золотой ведь человек, Клара Захаровна моя!

Сашина теща, Раиса Константиновна, была притчей во языцех всех его друзей и коллег. Имея среднее медицинское образование и работая лаборанткой в одном из научно-медицинских институтов Академгородка, Раечка удачно выскочила замуж за тогда молодого и перспективного доктора Аркашу Лиманского. Родив ему единственную дочь Аришу, Раечка работать больше желания не изъявила, да и муж обеспечивал семью вполне достойно. Аркадий в то время занимался некими секретными медицинскими разработками, быстро рос по карьерной и научной лестнице. Посему Раечка, будучи девушкой неглупой и прагматичной, вполне справедливо рассудила, что негоже при таком муже заниматься всякой ерундой, тем более ей – умнице и красавице. И всю жизнь просидела дома, создав вокруг себя ореол мученицы домашней нивы.