Россиянин в Соединённом Королевстве

Впрочем, иногда не обходилось без накладок, как при постройке знаменитого корабля Его Величества «Победа». Её первый торжественный выход из дока в море 7 мая 1765 года мог был окончиться катастрофой, если бы ранним утром корабельный плотник Хартли Ларкин не догадался на всякий случай померить корпус судна. Оказалось, что его ширина почти на 10 дюймов превышает ширину деревянных ворот дока. Ответственное начальство уже собиралось в последний момент отменить церемонию, несмотря на приезд высоких гостей из Лондона, но Ларкин собрал всех имевшихся в наличии плотников, и те успели обтесать ворота. Невредимая «Победа» гордо вышла в море из испорченного дока – все вгляды были прикованы к ней, а зазубрины на воротах никто не заметил.

На этом сложности с «Победой» не закончились; при первых же её испытаниях на море выяснилось, что у неё слишком низкая посадка. Поэтому в бурную погоду вода захлёстывала оружейные порты нижней батарейной палубы, делая их непригодными для ипользования. Эту проблему удалось решить лишь командно-административным способом – в инструкции, прилагавшиеся к кораблю, включили требование наглухо задраивать порты нижней палубы при сильном волнении на море. Такое распоряжение уменьшало на треть огневую мощь «Победы» в случае, если бы ей пришлось вступить в бой в плохую погоду. К счастью, все славные сражения, в которых ей довелось участвовать за многие годы службы, случались только на спокойном море.

Чарльзу Проби, нынешнему начальнику порта в Чатэме, за его долгую жизнь много раз приходилось отвечать за безопасность других людей – и за своих детей, и за матросов на кораблях, где он служил. Он свято верил в силу послушания, и до сих пор ни разу не усомнился в целесообразности своих повелений и запрещений. Конечно, он не может предусмотреть всего, это не в человеческих силах, но он всегда трезво оценивал текущую ситуацию и выбирал наилучший образ действий. Поэтому дисциплина у него дома, на его кораблях и во вверенных ему королевских доках всегда была на высоте.

Когда к его младшей и любимой дочери Элизабет посватался русский капитан, Проби решительно отказал ему, не сомневаясь, что дочь смирится с любым его решением. Не то чтобы старый капитан что-то имел против российских подданных в целом, тем более что некоторые из них, вроде адмирала Сэмюэля Грейга, по рождению были чистокровными британцами. Капитан Чичагов не понравился ему вовсе не из-за его гражданства, а из-за личных качеств. Из него явно не мог получиться хороший муж для Элизабет – строгий и решительный, способный направлять её твёрдой рукой и контролировать чрезмерную природную живость её натуры. Спору нет, Чичагов очень обаятельный и неплохо воспитанный юноша, но Элизабет нужен кто-нибудь постарше и посолиднее. А русский пусть ищет невест у себя на родине, неужто у них в России своих девиц не хватает?

Сейчас капитан Проби не находил себе места. Элизабет заперлась в спальне и не разговаривала с ним. Сначала она плакала, потом наступила тишина. Он никогда раньше не видел её в таком состоянии. Он чувствовал, что её горе как-то связано с его запретом. Чичагов должен был скоро покинуть Чатэм, и раньше Проби надеялся, что Элизабет быстро забудет несостоявшегося жениха. С глаз долой, из сердца вон! Сегодняшняя сцена заставила его засомневаться в смирении и послушании дочери. Нельзя перегибать палку. Капитан Проби никогда не отменял своих запретов, но здесь был особый случай. Надо проявить снисхождение. Он подошёл к двери и снова постучался. Нет ответа.

– Элизабет, мне надо тебе кое-что сказать, – начал он, – я снова подумал насчёт предложения того русского капитана, который сватался к тебе. Если ты всё ещё хочешь выйти за него замуж, то я дам тебе своё согласие. Только не прямо сейчас, а через год.

За дверью раздались рыдания. Проби не понял, как Элизабет отнеслась к его словам, но плач был хоть каким-то ответом. Всё лучше, чем мёртвая тишина. Он чувствовал себя неуютно из-за того, что отступил от принятого решения, но утешался мыслью, что год – это достаточно долгий срок, и русский капитан вполне может забыть про Элизабет. А может он уже бросил её, и этим объясняется её горе. На забывчивость дочери старый капитан уже не рассчитывал, запоздало осознав, что та в своём упорстве очень похожа на него самого.

***

Павел не помнил, сколько он бродил по лесу. Гроза ушла, так и не пролившись дождём, снова засияло солнце. Наконец он немного пришёл в себя и попытался вернуться на поляну, чтобы проводить Лиз до кареты. Сначала он пошёл не в ту сторону и чуть не заблудился, а потом обнаружил, что грозовой ветер успел вырвать с корнем несколько старых елей, превратив английский парк в непроходимый бурелом, достойный русского леса. Попытавшись обойти упавшие стволы, он вышел к пруду, а от него уже вернулся к поляне с берёзами. Поляна была пуста. Он даже не сразу узнал то место, потому что под яркими солнечными лучами всё выглядело совершенно иначе, чем под грозовой тучей. В траве у берёзы что-то ярко блеснуло. Он подошёл поближе и поднял хрустальную брошку. Потом побежал по тропинке обратно к пруду, а затем к мостику через ручей в надежде догнать Лиз, но её уже нигде не было видно, и кареты у собора тоже не оказалось.

Павел уныло побрёл к дому Лиз, хотя знал, что больше не сможет её увидеть – после неудачного сватовства капитан Проби не пускал его на порог. Всё равно ему хотелось быть как можно ближе к ней, как будто это могло что-то изменить. Как хорошо им было в начале прогулки, а он умудрился всё испортить. Руки его в ярости сжались, и он почувствовал, как что-то впилось в палец. Разжав кулак, он увидел поднятую им с земли брошку, про которую уже успел забыть. Только теперь он наконец внимательно рассмотрел её – это была изящная гирлянда цветов с лепестками из разноцветных кусочков хрусталя. Маки, ромашки, анютины глазки и ещё какие-то цветы, которые он не смог опознать. Перед его внутренним взором тут же явилась Лиз, сидящая с букетом незабудок на берегу пруда. Ива шелестела листьями, вокруг шиповника жужжали пчёлы. Если бы можно было вернуться в то мгновение и всё исправить. Он застонал. Теперь Лиз ненавидит его одновременно и за то, что он сделал, и за то, чего он не сделал. Но ведь невозможно было устоять перед ней на лесной поляне под грозовым небом. Бедная Лиз сама не понимала, какую страсть она разбудила, но ему нет оправдания. И невозможно было остаться рядом с ней и вымолить прощение, пока он не вернул себе относительную ясность мысли.

Вокруг тянулись доки и пакгаузы, выглядевшие заброшенными из-за воскресного дня, без привычной рабочей суеты мастеров и грузчиков. Вдалеке виднелась «Справедливость», но теперь даже она не радовала его глаз своей новой грот-мачтой и парусами. Скоро уже должен был показаться дом начальника порта – помпезное здание из красного кирпича с четырьмя несуразными башенками-минаретами по углам. Дом был полностью перестроен лет сто назад по приказу тогдашнего начальника – тот посчитал имевшуюся резиденцию не соответствующей своему величию и добился от королевской казны денег на новую постройку. Павел вспомнил, как Лиз рассказывала ему историю своего дома, и как его тогда поразило сходство амбиций английского и российского начальства. Только английское начальство деньги на свои дворцы честно выбивало из казны, а русское – воровало.

Всё вокруг напоминало о первом дне, когда он только попал в Чатэм и шёл знакомиться с начальником порта. В тот день, едва он переступил порог дома, ему бросилась в глаза, монументальная картина на потолке, изображавшая олимпийских богов. Позднее Лиз, которая положительно знала всё на свете, если это хоть как-то касалось кораблей, рассказала Павлу, что картина сначала украшала каюту «Королевской милости». «Милость» верой и правдой прослужила 67 лет, потом её демонтировали на верфях Чатэма, а картине нашли новое пристанище. Нептун, бог моря, явно писанный художником с одного из потомков норманских викингов, короновал Марса, бога войны, а вокруг расположились пышногрудые богини. Павлу богини напоминали деревенских девушек, чьё купание в лесном пруду он в отроческие годы украдкой наблюдал, презрев страшные истории о русалках. Хорош он, нечего сказать, сегодня снова повёл себя как безрассудный подросток, совсем потерял голову. Нужен ли ей такой жених? А он теперь как будет жить без надежды увидеть Лиз? Разве он мог тогда подумать, чем всё закончится. Сегодня он шёл к её дому в последний раз. Первые встречи, последние встречи. Он как будто снова услышал пение Лиз, вспомнил, как они пели вместе в её доме в те далёкие дни, когда в глазах её отца он ещё был респектабельным капитаном, а не отвергнутым женихом. Теперь и Лиз бросила его.

В звуки песни грубо ворвался стук двери. Павел вздрогнул и посмотрел по сторонам. Это посыльный зашёл в здание почты, мимо которого как раз проходил Павел. Похоже, почта была единственным ведомством в Чатэме, в котором жизнь не замирала даже в воскресенье. Он вошёл внутрь, чтобы хоть как-то вырваться из потока прекрасных воспоминаний, перемешанных с горькими сожалениями. Он просто не в силах был идти дальше, нужно было сесть и немного подумать.

***

Лиз лежала у себя в комнате и пыталась не думать о том, что произошло сегодня. Но не думать не получалось. Как же она умудрилась всё испортить? Не надо было браться за дело, в котором ничего не смыслишь. Хотя поначалу всё шло очень даже гладко. Лиз вспомнила, как Пол смотрел на неё, когда она сидела у пруда, изображая русалку; как забилось её сердце от его взгляда. В его голубых глазах замерцали искры и продолжали гореть всю дорогу до этой злосчастной поляны. А ведь место было выбрано так удачно – кругом берёзы, как у него на родине. Да и гроза началась как нельзя кстати. Лиз решительно не понимала, что же она сделала не так. Мысли её снова побежали по кругу.

Конечно, сначала он прямо отказался от её предложения, но это ничего не значит. Или значит? Может быть ей стоило прислушаться к его мнению? Но ведь она всё продумала наилучшим образом за них обоих, ему надо было просто смириться с неизбежным. Ему ни за что не пришлось бы отвечать, она всё брала на себя. В глубине души она чувствовала, что её чрезмерная уверенность в своих действиях всё и погубила. Она не оставила ему выбора. И всё равно в самый последний момент он как-то сумел вырваться из её власти. Зато теперь он совершенно свободен и больше даже не посмотрит в её сторону.

От разъедающих сердце мыслей ей было так плохо, что казалось ничто уже не может усугубить её отчаяние. Она не отвечала на стук в дверь и даже не вполне осознавала его. Однако слова папеньки, неожиданно переигравшего своё решение, достигли её ушей с пугающей ясностью. Это стало последней каплей. Что ему стоило переменить свою отцовскую волю на день раньше? Тогда сегодня она совсем иначе вела бы себя с Полом, и он не ушёл бы от неё. Лиз думала, что слёз уже не осталось, но этот последний удар судьбы был так ужасен, что она снова разрыдалась.

Через несколько минут она попыталась взять себя в руки и хоть что-нибудь сделать. Даже если Пол теперь до глубины души презирает её, любовь не могла мгновенно уйти из его сердца. Нужно оповестить его о том, что папенька дал согласие на их брак, и пусть Пол сам решает, нужна ли ему такая невеста. Она села за стол и попыталась написать хотя бы несколько строк, но дальше слов «Дорогой Пол!» продвинуться не смогла. Нельзя же было в письме делать вид, что между ними сегодня не произошло ничего особенного, и это была самая обычная прогулка. «Представляешь, Пол, какое чудо, прихожу домой после нашей встречи, как ни в чём не бывало, а папенька вдруг разрешает мне выйти за тебя замуж!» Тогда уж Пол точно уверится в её распущенности, увидев, что она вовсе не переживает из-за своего бестыдного поведения.

Она не помнила, сколько просидела над белым листом бумаги, пытаясь хоть как-то написать о том, о чём писать было совершенно невозможно. Задребезжал колокольчик у парадной двери, терзая слух Лиз похоронным звоном. Наверно, посыльный доставил папеньке очередные бюрократические бумаги – начальник порта должен был вести деловую переписку даже по воскресеньям. Против воли Лиз стала прислушиваться к происходящему в доме, как будто это могло иметь хоть какое-то отношение к её несчастью. Лестница заскрипела под тяжёлыми шагами.

– Элизабет, тебе письмо от капитана Чичагова, – услышала она голос папеньки. – Посыльному велено ждать ответа в течение часа.

Лиз вскочила с кровати и отперла дверь. Папенька передал ей письмо и явно хотел что-то ещё сказать, но осёкся, увидев опухшее от слёз лицо дочери, и торопливо пошёл обратно в гостиную. Он уже ничего не понимал в происходящем и счёл за лучшее не вмешиваться.

Больше минуты Лиз стояла неподвижно, не в силах разорвать конверт и окончательно убедиться, что всё кончено. Пол очень воспитанный человек и поэтому сразу решил написать ей очень вежливое письмо, в котором в самых возвышенных и самоуничижительных словах будет выражена суровая правда – он больше не желает иметь с ней ничего общего. В голове Лиз сами собой проносились воображаемые формулировки: «В своей ошибке я виню только самого себя, но после случившегося сегодня долг и честь повелевают мне вернуть слово». Руки её машинально ощупывали толстый конверт, и что-то острое укололо палец. Это несколько отвлекло Лиз от попыток угадать содержание письма, и она наконец раскрыла конверт. На стол выпала брошка, как две капли воды похожая на её собственную, и Лиз удивлённо прижала руку к груди, чтобы проверить, на месте ли её украшение. Только сейчас она поняла, что потеряла брошку где-то в парке, скорее всего на той поляне с берёзами. Значит Пол вернулся туда, раз нашёл брошку. В сердце её затеплилась безумная надежда, и она решилась прочесть письмо. Даже если внутри таится отказ, она не отступит, она всё равно ответит ему. В конце концов она сумеет подыскать нужные слова.

Дорогая Лиз!

У меня нет слов, чтобы выразить отчаяние, которое я испытываю, лишившись твоего расположения. Я умоляю тебя простить меня. Сегодня я вёл себя неразумно, и ничем хорошим это не могло закончиться. Сердце моё разрывается при мысли, что ты теперь никогда не сможешь доверять мне. Клянусь, я никогда больше не позволю себе огорчить тебя своими опрометчивыми словами и поступками.

Я совершенно напрасно завёл разговор о русалках и не перестаю сожалеть об этом. В детстве меня очень пугали рассказы об их обычаях, и я боялся подходить к пруду, где они якобы жили. Мне казалось, что я слышу их песню, которой они затянут меня на дно. Я никак не мог подумать, что эти воспоминания вдруг настигнут меня в Англии в самый неподходящий момент, хотя в этом виноват только я сам. Сегодня я как будто снова услышал их песню, и это привело меня в такой ужас, что я самым позорным образом бежал и бросил тебя одну в парке. Когда я одумался и вернулся, то нашёл только твою потерянную брошку, каковую и возвращаю тебе.

Я знаю, что мне нет прощения, и не смею надеяться, что ты ответишь мне. Что бы ты ни решила, любовь к тебе никогда не исчезнет из моего сердца. Если мне не суждено больше увидеть тебя, то те часы, которые мы провели вместе, навсегда останутся самым счастливым временем моей жизни.

Искренне твой Павел

Лиз снова заплакала, на этот раз от радости, и поцеловала письмо. Как это мило со стороны Пола взять всю вину на себя, да ещё в таких обтекаемых выражениях, что даже попади это письмо в чужие руки, оно не сможет бросить ни малейшей тени на репутацию адресата. Сколько времени собирался ждать посыльный? Час? Она как раз успеет ответить. Внутри уже теснились те самые образы и выражения, которые так долго ускользали от неё; рука сама потянулась к перу, через минуту на бумагу свободно потекли слова.

Домашнее задание №5: Гость из будущего

Первый сон Натальи Алексеевны

Она летела над огромным городом, летела очень высоко, и всё равно не могла объять мегаполис единым взглядом. Несмотря на высоту ей пришлось обогнуть препятствие в виде недостроенной Вавилонской башни, иначе не назовёшь. Башня походила на перевёрнутую лилию, вонзившуюся лепестками в далёкую землю. Её длинный тонкий стебель уходил высоко в небо, заканчиваясь чем-то вроде громоотвода. Устойчивость и изящество, удивительное сочетание! Что это за город? Гораздо больше современного Лондона. Может быть Лондон будущего? Внизу блеснула река, но её извивы ничем не напоминали Темзу. Зато напоминали что-то гораздо более родное. Знакомые излучины, стрелка, здесь должны быть холмы, так и есть! Это Москва-река, а там Воробьёвы горы, только их теперь не узнать. На вершине стоит дворец или храм, грандиознейшее сооружение. Надо подлететь поближе, но сначала неплохо бы проверить догадку. Она устремилась в самое сердце города, к стрелке. Кремль стоял как ни в чём не бывало, но на башнях больше не было двуглавых орлов. Вместо них сияли красные звёзды, охваченные языками пламени, как сердца борцов за свободу. Революция свершилась! Это прекрасная Россия будущего, где больше нет кровавого режима, нет насилия над человеком. Но может быть религия по-прежнему дурманит их умы? Сохранился ли Храм? И Храма нет, на его месте красуется роскошный пруд правильной круглой формы. В нём вольготно купались люди, наверно, вода подогревалась искусственно.

Теперь можно лететь к Воробьёвым горам. Понятно, что там вовсе не храм и не дворец, а что же? Она приблизилась к громадному зданию со стороны реки, покрутилась около шпиля и стала снижаться в сквере с противоположной стороны. В центре спиной к зданию стоял памятник, вокруг гуляли, стояли и сидели молодые люди и девицы. Одеты они все были довольно бедно, платье на многих сидело мешком, и цвета были какие-то блёклые, но они совершенно не смущались своего внешнего вида. Они смеялись, задумчиво хмурили лоб, горячо спорили, читали книги, декламировали стихи, а кто-то даже играл на гитаре. У всех были с собой портфели или ранцы. Конечно, это студенты! Ни с чем нельзя было спутать ту атмосферу свободомыслия и любознательности, которая царила в сквере. Вот чёрненький мальчик в очках, похожий на еврея, что-то увлечённо рассказывает белокурой девочке с породистым дворянским лицом. Неподалёку другая девочка в каком-то совсем уж простецком ситцевом платье читает учебник с мудрёным названием «Курс теоретической физики». Разве бывает физика без экспериментов? Видать, наука ушла далеко вперёд. Ещё дальше мальчик с оттопыренными ушами и отрешённым взглядом, вылитый хасид, только без традиционной одежды и пейсов, что-то мягко втолковывал другому мальчику, вполне славянской внешности, а тот слушал и одновременно ощупывал проходящих мимо студенток хитро прищуренными серыми глазами. Говорили они явно про математику.

Какой же сейчас год? Когда наступит это дивное время? Выговор у всех студентов был одинаковый, но какой-то странный. Вроде бы похож на московский, а вроде уже и не похож. Она полетела дальше в поисках хоть каких-то зацепок. Внизу расстилался широкий проспект, по нему шла весёлая компания, в которой она с удивлением увидела несколько совершенно чёрных лиц. Даже не мулаты, а самые натуральные негры! И они тоже говорят по-русски! Вдоль проспекта стояли лавочки, и почти на каждой сидел прохожий с книгой. Похоже, все здесь были грамотными и любили читать. Высокие деревья и широкие газоны отделяли тротуар от шума и пыли проезжей части. После каменных джунглей Лондона, эта новая Москва казалась Эдемским садом. В конце проспекта рабочие крепили к зданию длинный кусок красной ткани. На нём красовалась видная издалека надпись: «С 50-летием Великого Октября, самым главным праздником XX века!» Хорошо, хотя бы с веком определилась. Значит, революция случилась в октябре, а революционеров теперь наверняка называют октябристами по аналогии с декабристами, поднявшими восстание в декабре. Но в каком именно году произошло Октябрьское восстание? И в каком веке? В её собственном или только в XX? Доживёт ли она до этого счастливого момента? Здания вокруг начали расплываться, и узнать точную дату она не успела.

Знакомство с делом

Наташа медленно просыпалась, удивляясь яркости и чёткости деталей своего сновидения. Надо рассказать Коле и Саше. Скосив глаза на пустую половину кровати, она поняла, что Коля уже встал. Прислушавшись, различила гул голосов на первом этаже. Очевидно, Саша тоже встал, и теперь обсуждает с Колей корректуру очередного выпуска «Колокола». Ох, и достанется ей на орехи!

Она спустилась в столовую лёгким, уверенным шагом, держась спокойно и непринуждённо. Черты лица её не отличались правильностью; цепкий взгляд и решительное выражение делали её похожей на идеальную стенографистку для финансового магната. Но горе работодателю, если она уйдёт к его конкуренту. Даже если она не выдаст его секретов, дела его всё равно пошатнутся. Ведь где же он найдёт вторую такую помощницу?

– Доброе утро, мальчики! – нежно сказала она, садясь за стол. – Приятного аппетита!

Мальчикам было уже хорошо за сорок, в их длинных бородах и волосах струились серябряные нити, а в солидном послужном списке аресты и ссылки чередовались с семейными трагедиями. Всё как полагается истинным революционерам. К Саше недавно пришла известность – его еженедельник теперь читала вся Россия несмотря на то, или именно благодаря тому, что цензура внесла его в единый реестр запретных изданий. Колины стихи пока всенародной славы не снискали. Внешне друзья были чем-то неуловимо похожи, но в Саше чувствовалась сфокусированная на цели энергия, жгучая, как собранный в лупе солнечный свет, способный воспламенить сухой мох, а Коля сиял рассеянным светом во все стороны, как светлячок в тёмном лесу. Неудивительно, что первый был журналистом, а второй – поэтом.

– А мы как раз твою корректуру читаем, Натали, – улыбнулся Саша.

– Только не говори мне, что я опять пропустила опечатку в слове «главнокомандующий», – запротестовала она. – На этот раз я вычитывала гораздо внимательней.

– Ты вообще делаешь большие успехи, – согласился он. – Твоё мастерство корректора растёт не по дням, а по часам. Мы пока вообще ни одной опечатки не нашли.

Наташа была уверена, что опечаток там хватает, но не стала дальше продолжать эту тему. Ей очень хотелось рассказать про свой сон о будущем. Когда она дошла до описания университета на Воробьёвых горах, Саша повернулся к Коле.

– Ник, не то ли это самое место, где мы дали друг другу клятву? – спросил он.

– Откуда ж мне знать, – ответил Коля, – мне ведь Наташин сон никто не показывал.

Тогда Саша вопросительно повернулся к Наташе.

– Я тем более не знаю, – ответила Наташа, – я ведь не стояла там со свечкой, когда вы обещали умереть за правое дело. Из памятных знаков я видела только статую Ломоносова.

– Наверно, и университет в твоём сне был не Императорский, а Ломоносовский? – спросил Коля.

– Именно так, – рассмеялась она, – ты всё-таки подсмотрел мой сон. А ещё из интересного я слышала умный разговор студентов про квадратуру круга. Якобы какой-то немец доказал или докажет, что она невозможна, уже в нашем веке. Что-нибудь про это знаете?

– Это к Саше вопрос, – засмущался Коля. – Он ведь физико-математический факультет закончил, а я всего лишь нравственно-политический.

– Вот поэтому нравственность у нас с тобой на высоте, – улыбнулась Наташа, которая переехала к Коле задолго до того, как он смог получить развод от своей первой жены.

Саша долго морщил лоб, но так и не смог вспомнить никакого немецкого математика, который занимался бы квадратурой круга. Все, даже немцы, давно признали задачу безнадёжной.

– А Храма я в городе не увидела, – продолжила Наташа.

– Это неудивительно, – заметил Коля. – Наверняка, второй проект тоже закончится пшиком и громкими судебными процессами. Все деньги разворуют, как и в первый раз. А там и до революции уже недалеко.

– Кстати о деньгах, эта банда грабителей, о которой уже несколько недель пишут все лондонские газеты, даже прозвище им дали «Неуловимые мстители», – вспомнил Саша, – так вот, эта банда последнее время орудует в нашем районе. Следователи из Скотленд-Ярда уверены, что у них есть наводчик в одном из банков. А может и не в одном.

– Мне кажется, полиции следует сделать из этого совершенно определённый вывод, – начала Наташа, которая с большим интересом следила за делом «Неуловимых мстителей», и уже успела придумать теорию, объясняющую известные из газет факты.

Договорить она не успела, потому что в дверь позвонили.

– Я совсем забыл предупредить, – виновато сказал Саша, – сегодня к нам собирался зайти Павел Александрович Бахметев, помните, я говорил вам о нём.

Паша Бахметев был эксцентричный молодой человек, на днях написавший Саше довольно странное письмо. Дескать, проезжая мимо Лондона и имея целью создать коммуну на благодатных и труднодоступных островах Полинезии (то есть у чёрта на куличиках, выражаясь по-простому), он хочет сделать щедрое пожертвование на нужды революции. Да не обязательно именно на революцию, можно просто на добрые дела. С деньгами ведь важно, чтобы они попали в хорошие руки, а более чистых рук, чем у зерцала русской революции Александра Ивановича, ему, Паше, не найти (тут юноша был прав по всем пунктам, несмотря на своё юродство). И вот теперь этот экзотический фрукт собственной персоной сидел у них в гостиной.