Погоня за судьбой

Я села на кровати и сделала движение, попытавшись встать. Сил хватило впритык, закружилась голова, и мне пришлось ухватиться за подлокотник. Постояв немного, привыкая к вертикальному положению, я осторожно проковыляла к шлему и взглянула в отражение. Заострённый нос, бледные впалые щёки, перемотанная свежими бинтами голова – открытый её участок был покрыт лишь короткой тёмной щетиной, которая успела вырасти за эти дни после того, как в больнице меня обрили наголо. Красные глаза пустой оболочки, оставшейся от человека, смотрели из бездонных глазных впадин, а из короткого рукава больничного халата нелепо свисал обрубок руки.

«Да уж, потрепала тебя судьба, сестрёнка», – подумала я.

Снаружи, из кухни, вкусно пахну͐ло чем-то жареным, и мне вдруг очень захотелось есть. Вернувшись на диван, я присела и сгребла из вазы целую горсть пряников и конфет. Так я и сидела, жуя и давясь всухомятку, и глядела на завораживающие алые перемигивания догоравших угольков в топке камина.

Через некоторое время вернулся Фёдор, скрипнул задвижкой, бросил в огонь полено, а затем рухнул в кресло напротив меня. Почесал бороду с проседью, потёр наколку на тыльной стороне ладони, нахмурил обветренный морщинистый лоб и сказал:

– Полежи-ка лучше. Рано тебе ещё скакать, опять швы разойдутся, и даже регенераты не помогут. Тебе-то, похоже, плевать, а мне снова тебя зашивать придётся… Ну, и рассказывай теперь, кто ты такая!

– Это очень долгая история, – буркнула я с набитым ртом.

– А я никуда не спешу.

Шестым чувством я понимала, что ему можно доверять, но я слишком часто полагалась на чувства, поэтому рассказ мой был краток и далёк от сути вопроса. Быстрый разбег по детству, короткий полёт в прыжке над отрочеством и зубодробительный удар о юность с её «рабочими командировками» по Сектору в странной компании человека, заменившего мне старшего брата, и консервной банки, настолько чуждой этому миру и одновременно неотъемлемой частью мира моего личного, что порой возникали сомнения – был ли он когда-нибудь человеком? И вообще – был ли он? Может, я его просто выдумала?

Про артефакт – причину бойни в Институте и резни в поезде – я предпочла умолчать, списав свои ранения на бандитскую погоню и перестрелку, как следствие очередного – на этот раз проваленного – задания. Что, впрочем, было недалеко от истины. Фёдор молча слушал, не перебивая, а когда я закончила, откинулся в кресле и почесал затылок.

– Врать ты не умеешь совершенно, но я понимаю твою подозрительность. Узнай я всю правду вместо байки, которую ты мне скормила, я, наверное, мог бы не церемониться и сразу сдать тебя копам. Но я не стану. По большому счёту, твои проступки – это не моё дело, а человек ты неплохой, нутром чую…

Я горько усмехнулась.

– Меня часто недооценивали, за что потом приходилось расплачиваться. Вы меня знаете? Нет. Но тем не менее вы пригласили меня к себе домой – в святую святых.

– А что ты мне сделаешь? – усмехнулся он одними губами. – Ты видишь перед собой домашнего деда, живущего на отшибе цивилизации, правда? Но что ты знаешь обо мне? Только то, что я не оставил тебя умирать на снегу. – Он потёр щетину на шее. – Если бы ты истекла кровью, тогда уж точно мне пришлось бы звонить в полицию…

Снаружи доносился приближающийся рёв мотора.

– А вот и мои, наконец, приехали… – Фёдор встал, прошагал ко входной двери и скрылся на улице.

Через полминуты дверь распахнулась, и в дом ворвались галдящие дети – девочка и два мальчика – а за ними вошёл отец семейства с парой увесистых полиэтиленовых пакетов. Последней зашла приятная на вид женщина средних лет в пуховике и ватных штанах – очевидно, жена Фёдора, которая ассистировала ему прошлой ночью. Или позапрошлой? Я уже, кажется, совсем запуталась…

Дети принялись оживлённо раздеваться, разбрасывая по полу обувь и тёплые вещи. Мать тут же зычным голосом навела порядок, а притихшие карапузы взялись расставлять ботинки и сапожки по своим местам, после чего скрылись в глубине дома.

Мельком взглянув в мою сторону, Екатерина – память услужливо подсказала её имя – вместе с мужем прошла в кухню. Они что-то тихо обсуждали, но я смогла разобрать часть диалога.

… – И долго она у нас пробудет?

– Надо поставить её на ноги. Нельзя отпускать в таком состоянии.

– От неё тянет бедой. Нас ждут неприятности, её наверняка ищут, а если выяснится, что ты укрываешь преступницу…

– Доверься мне, Матвеевна, я знаю, что делаю…

Мне вдруг стало очень неловко и неуютно. Я почувствовала себя чужой и нежеланной и, вжавшись в диван, с головой укрылась покрывалом.

Через пару минут Фёдор вернулся ко мне с тарелкой супа, затем выдал целый комплект одежды и молча вышел, прикрыв за собой дверь. Где-то за стенами галдели дети и звенела посуда. После обеда Екатерина, рявкнув на детей, отправила их наверх заниматься, а сама вышла из дома, села в машину и отбыла в неизвестном направлении. Фёдор, скрипнув входной дверью, тоже покинул дом. С улицы раздавались удары и треск колющихся поленьев…

* * *

Меня никто не беспокоил. Лишь один раз пришёл Фёдор и вогнал мне в живот целый шприц регенератов – «умной» сыворотки, которая в разы ускоряла заживление тканей. В своё время её разработка совершила настоящий прорыв в медицине, подобно пенициллину в двадцатом веке, а препарат поселился буквально в каждой аптечке…

Остаток дня я просидела напротив камина, периодически подкладывая поленья – силы постепенно возвращались ко мне. Вечером, когда Екатерина вернулась домой, и они с Фёдором скрылись у себя на втором этаже, я осторожно вышла из дома, чтобы оглядеться. Рядом, за углом стоял старенький внедорожник на высоких колёсах. Двор располагался на отшибе, вокруг простирались поля, и единственным признаком связи с цивилизацией была раскатанная колея просёлочной дороги, змеившаяся к неровному деревянному забору и разделявшаяся за воротами – дорога налево уходила в лес, а вправо тянулась вдоль ограды и исчезала за холмом.

Обойдя деревянный сруб, двускатная крыша которого была покрыта солнечными панелями, я увидела небольшой сарайчик и примыкавшую к стене дома дровницу, возле которой на станине располагался механический дровокол.

Из тьмы будки, гремя массивной цепью, на меня тут же бросился здоровенный пёс, а из-за угла выскочила чёрно-белая собака поменьше и принялась облаивать меня и скакать вокруг, разбрасывая фонтанчики снега.

Я поспешила вернуться обратно на крыльцо. Присев на ступени, я дышала свежим воздухом, а небольшая пятнистая собака с выразительными глазами тем временем возникла из полумрака, опасливо подошла ко мне и принялась обнюхивать. Я не делала резких движений, и вскоре заметно успокоившийся пёс присел рядом, высунул язык и уставился куда-то вдаль. Я аккуратно погладила его по голове, ещё немного посидела, поднялась и вернулась в дом. В гостиной меня уже ждал Фёдор.

– Присаживайся. Самогонку будешь? – Он взглядом указал на бутыль с мутной белёсой жидкостью, стоящую на столе.

– Нет, спасибо, не хочется.

– Ну, как хочешь. А я, пожалуй, пригублю. Праздники, как никак…

Наполнив до краёв гранёный стакан, он залпом выпил, закусил краюхой хлеба и откинулся в кресле. Внезапно я ощутила какую-то оторванность от мира – будто меня аккуратно вырезали оттуда и поместили в деревянную коробку – тёплую и уютную, но глухую и непроницаемую для света.

– У вас тут есть интернет? – спросила я.

– Нет. Зачем он мне? От него никакого проку, одни только проблемы.

– Как так? Вы ведь добровольно выпадаете из мира, из хода событий.

– Да к чёрту события. Мой мир здесь. – Он обвёл взглядом гостиную и улыбнулся. – Мой мир сейчас сопит в восемь дырочек и видит сны… Ты на меня не смотри, как на идиота. Понимаешь, многие современные вещи, призванные облегчать существование, на деле только усложняют его, замусоривая голову. Эра информации, говорили они… – Он налил ещё одну стопку и одним махом опрокинул её в рот, поморщился и продолжил: – В нашу эру информации лучше всего жить без информации… Вот выходишь ты в сеть, листаешь новостную ленту, и что ты там видишь? Кого-то убили, что-то взорвали, кто-то бесполезный сделал очередное бесполезное заявление… Какую роль всё это играет, а главное – какую пользу несёт?

– Вовремя полученная информация помогает ориентироваться в мире, а иной раз может спасти жизнь, – пожала я плечами.

– В сети почти нет информации, которая способна спасти жизнь. Зато есть горы хлама и похабщины. – Фёдор встал, дошёл до тлеющего камина, достал из кармана самокрутку и прикурил от углей. – У меня там наверху три спиногрыза, и чем меньше в их жизни будет бессмысленной траты времени – тем лучше… Интернет ведь задумывался изначально как источник информации, который объединит мир. А на деле он нарезал такое количество разделительных линий по любым, самым мелким вопросам, что даже близкие родственники уже зачастую неспособны друг друга понять.

– Никто не заставляет вас в нём жить. Всё зависит от того, что вы там ищете.

– Что бы ты там ни искала, тебе всё равно в итоге подсунут то, что нужно кому угодно кроме тебя… Покупки в интернет-магазине? Лучше доехать и померить вещи самостоятельно. Общение с друзьями? Я предпочитаю встречаться с однополчанами вживую, под гитару.

– Вы воевали? – спросила я, кивнув в сторону серебристого шлема, выделявшегося над камином.

– Помотало немного по Сектору. Антитеррор, в основном – так они это всегда называют. – Он уставился куда-то в потолок, предаваясь воспоминаниям. – Осирис под Андами, операция «Грибной Дождь». Мы входили по суше уже после того, как Космофлот вбомбил молодую столицу в песок… Энцелад, высадка на территории тюрьмы… Ну это так, избиение. Разве куча зэков – достойный противник? Но как же неудобно воевать в скафандре, да ещё почти без гравитации… На Каптейне был, помогал Комендатуре в Эрбиле и Меркау. В самый разгар, когда местные создали собственную армию…

Каптейн… Я непроизвольно вздрогнула – слишком со многим у меня ассоциировалось это название. Ветеран перечислял свои боевые походы, но я уже не слушала. Ощущение одиночества и оторванности нахлынуло на меня с удвоенной силой, затягивая в чёрный омут. Летящие сквозь молчаливую пустоту плазменные шары, отделённые друг от друга почти бесконечными расстояниями – и на фоне всего этого я, без друзей и врагов, точно также летящая сквозь время от одной точки пространства к другой.

Я была лишь в шаге от того, чтобы последовать за Марком. В одном шаге – и даже тут оступилась. А человек, сидящий сейчас передо мной, был счастлив – у него была семья, и ему было ради кого жить. Даже та голодная медведица у горного ручья имела высокую цель в жизни – воспитание потомства…

Я одёрнула себя. Подобные мысли возникают сами собой, заполняя праздную и бесцельную пустоту, но у меня ведь есть цель! Я вспомнила профессора Мэттлока и имя, которое он впопыхах назвал по телефону. Это точно, судьба дала мне шанс, и я должна им воспользоваться! Я обязана, и я это сделаю. Я найду Владимира Агапова.

А потом найду её! Я сорву с плеч голову мерзкого чудовища, которым стала Вера, чего бы мне это ни стоило. Она ответит за Марка сполна!

Что-то подсказывало – время уходило, и задерживаться здесь было нельзя. Я решила дождаться ночи, чтобы попытаться сбежать. А Фёдор, похоже, нашёл благодарного слушателя и теперь болтал без умолку:

… – Проблема урбанизации ровно в том же самом – становится тесно, но люди, как ни парадоксально, всё больше отдаляются друг от друга. Они сами возводят барьеры, им подспудно хочется спрятаться, закрыться от окружающего мира, друг от друга… Про экологию, шум, гигиену я уж и не говорю…

Отшельник, значит. Как и я. Но я не могла не проверить на прочность его убеждения.

– Нельзя жить в цивилизации, и быть свободным от её грехов, – сказала я. – Любое удобство несёт в себе сопутствующий негатив. Тебе дают электричество, воду, и обслуживают твой дом – но приходится терпеть людей вокруг себя.

– В точку! Поэтому я живу здесь, держась от цивилизации на почтительном расстоянии. Я – сам себе ЖКХ. У меня есть солнечные батареи, генератор, колодец, овощи, свежий воздух, а если что – и до города недалеко. Я хожу на охоту – благо живности тут много, с юга дичь приходит, спасаясь от засухи, да так и остаётся тут…

– Пожалуй, я вам немного завидую, – честно призналась я.

– И правильно делаешь. Не знаю, откуда ты родом, но здесь, в России, лучшее место в мире – и ты не сможешь доказать обратное.

Я вдруг поняла, что почти ничего не знаю ни о России, ни о Земле. Для меня Родина человечества всегда была лишь одной из точек на звёздной схеме Сектора, бегло знакомой по глянцевой физической карте, висящей в кабинете космографии в нашей школе – что уж говорить о родине Большой Экспедиции.

– Разве Россия ещё существует? – спросила я. – Вроде бы она стала частью Евразийского Содружества.

– Наоборот же, – усмехнулся Фёдор. – Это Содружество стало частью России. А Россия превратилась в периметр, который охраняет мировую сокровищницу от жадных лап заокеанских чужеземцев. Одно только плохо – засуха, которая подбирается с юга. Здесь ещё ничего, – махнул рукой он. – Если зима снежная, то и воды в достатке, а вот ты километров на двести отъедешь, к Костанаю – начинается полупустыня, земля плешивая. А ещё южнее – заброшенные территории. Когда-то там были травянистые степи, но всё высохло. Степь превратилась в пустыню, а люди стали уходить на север. Теперь там только редких кочевников можно встретить да пограничников.

– Люди уничтожают всё, до чего дотягиваются их руки, – сказала я, нащупав свою больную, излюбленную тему для разговора. – Лет через сто здесь будет второй Марс.

– Наверное, по большей части виноваты люди, – кивнул Фёдор. – Неуёмное орошение, выпас скота, забор воды из подземных источников… Но это ещё полбеды. Озонового слоя над теми местами не осталось, и безжалостное солнце делает своё дело. По весне оставшийся снежок растает, вода просочится в бездонные пески и исчезнет там без следа.

– И с этим совсем ничего нельзя поделать?

– Процесс опустынивания можно только замедлить – лесополосы, обводнение… Но мы проигрываем эту битву. Более того – мы от этой битвы просто уклонились, занятые потреблением и взаимным истреблением. Так что ты права – недолго нам осталось. И останутся после нас только песок да соль. Но это совсем не повод падать духом – как ты ни крути, а Россия-матушка, какую бы форму ни принимала, будет стоять до самого конца…

Глава IV. Новая жизнь

Когда Фёдор удалился спать, я устроилась на диване и в ожидании глубокой ночи уставилась в потолок. Время тащилось медленно, подволакивая стрелки часов, словно ноги измождённого доходяги, но я всё же дождалась момента, когда часовая стрелка перешагнула за два. Я тихо поднялась и оделась. Одной рукой орудовать было тяжело, но уже привычно, поэтому это не заняло слишком много времени. Аккуратно добравшись до входной двери, я задержала дыхание и медленно приоткрыла её, изо всех сил стараясь не издать ни звука. Бесшумно прокралась на улицу и подошла к машине. Дверь была не заперта, и я вскарабкалась на водительское сиденье.

Сорвав обшивку рулевой колонки, я пыталась нащупать провода зажигания. Ничего не получалось, было темно, мешало отсутствие второй руки, а едва ухваченные провода выскальзывали из пальцев. Мне нужно было уехать… Я должна ехать! Чёртовы провода! Я ведь даже толком не умею заводить машину без ключа, в этом деле настоящим специалистом был Марк! Ещё этот проклятый обрубок…

Внезапно раздался стук. Снаружи, за боковым стеклом стоял Фёдор. Я прекратила бесплодные попытки завести машину и обречённо откинулась на сиденье, а Фёдор открыл дверь и с досадой в голосе произнёс:

– Зачем зажигание ломаешь? Ключ под козырьком…

– Мне нужно в Москву, – умоляюще произнесла я. – Я не могу больше тут оставаться.

– Э, нет, подруга, – возразил Фёдор. – Не так быстро. За тобой должок, и ты мне его выплатишь так или иначе.

– Что на этот раз? – устало вздохнула я. – Кого убить?

– Переночуем, а завтра займёмся делом. Нечего по темноте и холоду шарахаться, это до добра не доводит. Идём…

Он придержал дверь, пока я спускалась на снег, и мы вернулись в дом. Сгорая от стыда, я села в кресло, поджала под себя ноги, и просидела так до самого утра. Сна не было ни в одном глазу, но к рассвету я всё же задремала…

* * *

Меня разбудил возбуждённый детский галдёж прямо над ухом. Распахнув глаза, я увидела обступившую меня детвору, они разглядывали меня во все глазища.

– Смотри, как у робота!

– Ух ты, здорово!

– А можно потрогать?

– Я тоже себе такие хочу! У дяди Толи тоже рука железная, но она плохо работает и выглядит не так круто…

– Класс! А они не болят?

– А где вторая? Вы сражались и потеряли её на войне?!

Я смутилась, но сопротивляться не стала и вытянула руку, которую ребятня принялась ощупывать со всех сторон. В конце концов, у детей подобные впечатления бывают не каждый день. Вскоре в комнату вошёл отец семейства и сурово произнёс:

– Дети, а ну быстро по комнатам делать уборку! Скоро Рождество, и сегодня нужно привести дом в порядок. Мы с мамой свою часть сделали. – Он обвёл взглядом гостиную. – А теперь вы должны сделать свою. Вопросы есть? Вопросов нет… Шагом марш!

Детвора сбежала, а я проследовала в ванную и наконец решилась снять повязку с головы. Бинт виток за витком разматывался, открывая взору продолговатый розовый шрам вдоль правого виска. Регенераты делали своё дело – шрам, в котором виднелись ровные стежки уже растворившейся тонкой аминокислотной нити, почти затянулся, но мой собственный вид напугал меня и совершенно выбил из колеи. Я растерялась, инстинктивно захотелось спрятаться, я почувствовала себя раненым, уязвимым зверем. Кое-как умывшись, я вышла в столовую, где меня уже ждал Фёдор. При моём появлении он ухмыльнулся.

– Да ты не переживай, тебе бритой даже лучше… Наверное. Мне просто не с чем сравнить… И шапочку я тебе дам, ухи не замёрзнут. Но вот скажи, это ведь ты сама себе сделала, да? Застрелиться пыталась?

– Да, – ответила я, села за стол и отвела взгляд.

– Зря. – Фёдор поцокал языком. – Костлявая тебя сама найдёт рано или поздно. Так пусть приложит для этого усилия. Зачем облегчать ей задачу?

Такая неожиданно лаконичная и простая мысль вызвала у меня улыбку, но мне нечего было ответить. Он прав – нужно просто жить дальше, однако это не так просто. Наши пути разойдутся, этот разговор уйдёт в прошлое и забудется, и однажды я снова окажусь один на один с тяжёлыми и мрачными мыслями. Разбитое можно склеить, но трещины останутся навсегда…

– Так, а теперь вот что. Сейчас мы с тобой займёмся делами. Ты, вижу, оклемалась, поэтому самое время тебя подпрячь. Пошли. – Фёдор махнул рукой и вышел на улицу. Одевшись, я последовала за ним на крыльцо, возле которого стоял его скромный побитый временем внедорожник. Взгромоздившись на водительское сиденье, мужчина скомандовал: – Садись, поехали.

Я послушалась, и через пару минут мы уже катили по ухабистой колее в сторону леса. Меня так и подмывало спросить, куда мы едем, но мне, по большому счёту, было без разницы. Я, будучи в долгу, готова была выполнить все его пожелания. Разлапистые ели обступали машину в снежном хороводе, осыпая капот и крышу горстями снега, мотор урчал, словно сытый и довольный тигр, а я просто сидела и смотрела в окошко.

– Нам сегодня по плану нужно объехать четыре точки, – наконец нарушил молчание Фёдор.

– Что нас там ждёт? – равнодушно спросила я. – Будем выбивать деньги с должников?

– Ох и испорченный же ты ребёнок… – Фёдор приоткрыл окно и закурил. – Ты всё привыкла пушкой махать да морды бить, а реальная-то жизнь вокруг совсем из других вещей состоит. Вам, дамам и джентльменам удачи, с вашей профессиональной деформацией полезно хоть иногда настоящими делами заниматься…

Машина тем временем приближалась к аккуратной полянке, на которой стоял маленький деревянный сруб. С крыльца нам навстречу с улыбкой поднялся сухощавый старичок в тулупе и огромных валенках, в которых он буквально утопал и казался маленьким и тщедушным. Машина подкатила к крыльцу, и мой временный наниматель спрыгнул на снег. Старичок подошёл к Фёдору и заключил его в тёплые объятия.

– Что, Федя, сегодня твоя очередь, да? – прошамкал он, глядя снизу-вверх на казавшегося рядом с ним великаном Фёдора. Обратил ко мне доброе морщинистое лицо: – Помощницу с собой привёз, смотрю. Здравствуй, внучка, как тебя звать-то?

– Знакомься, дед Алексей, это Лиза, – с энтузиазмом ответил Фёдор. Затем повернулся ко мне и сказал: – Пойдём, не будем терять время.

Подняв створ багажника, он выудил оттуда наполненную продуктами коробку с импровизированной ручкой из изоленты и вручил её мне. Сам взял увесистый ящик с какими-то банками и кивком головы предложил следовать за ним. Затем перегрузил несколько ящиков уже без моей помощи – без второй руки от меня было пользы, как от козла молока, – и сдал меня старичку, который тут же увлёк меня за дом, к дровнице и попросил наколоть дров. По счастью, там стоял такой же механический дровокол, что и у Фёдора, и я вполне могла орудовать одной рукой, подсовывая поленья под лезвие и орудуя рычагом.

Переколов львиную долю имевшихся поленьев, я перевела дух, вернулась к машине и помогла Фёдору закатить в дом увесистый газовый баллон. Закончив на этом дела, мы отправились в дальнейший путь.

Лес остался позади, мы снова вышли в поле, и заехали ещё в несколько домов. В одном из них жил одинокий одноногий инвалид, прошедший через какую-то военную мясорубку – очередную из множества. В другом нас встретила пожилая пара – старенькая женщина бок о бок жила со своим парализованным мужем, помогая ему буквально во всём…

Наша машина постепенно легчала, кузов пустел, а я удивлялась тому, как много вокруг тихих и незаметных людей, которые нуждаются в обычной человеческой помощи. Они словно испарялись, таяли в потоке времени, забытые, рассыпанные по этим глухим окраинам. Сколько их таких, пропавших без вести?

– Фёдор, скажи, им некому помочь, кроме тебя?

– Ну как это некому? Конечно есть, кому, – ответил Фёдор, выпуская в окно клуб дыма. – Вот сегодня я, а после праздников Сёма поедет. Потом Колян. Нас тут по округе целая община, помогаем друг другу, поддерживаем, потому что не на кого нам больше надеяться, кроме самих себя.

– А дети? У них что, нет сыновей, дочерей?

– А, ты про детей… Нравы нынче такие, плотоядные, – вздохнул Фёдор. – Дети уходят из дома и не возвращаются, их другой образ жизни сызмальства затягивает – городская зыбучая трясина с её бешеным темпом, тусовками до рассвета, шумом и уличными огнями. А старики остаются в одиночестве, пока дети гоняются за химерами. Ну, а кое-кто в этой погоне спотыкается и больше уже встать не может…

Мы приближались к последней точке маршрута – аккуратному одноэтажному дому на углу довольно обширного участка, огороженного приземистым, но крепко сбитым забором. Рядом с домом возвышался амбар, ворота были распахнуты, а возле входной двери беспокойно метался сгорбленный женский силуэт.

Как только Фёдор остановил машину, старушка подбежала к нам и взволнованно затараторила:

– Фёдор Иваныч, я уж не знаю, что делать… Ветеринар приехать не может! Наших никого не дозвонишься, а у меня Зойка телиться собралась! Батюшки, ну как же я одна-то справлюсь? Ну идёмте, идёмте скорее!

Переглянувшись, мы с Фёдором выскочили наружу и последовали за женщиной, устремившейся к амбару. Оттуда, из едва освещённого нутра, раздавалось жалобное мычание. Створ со скрипом отворился, и мы увидели лежащую на боку крупную бурёнку с белыми пятнами на вспухшем животе, едва укрытую холщовой попоной.

– Вот те раз… А я никогда роды у коровы не принимал, – пробормотал Фёдор и почесал затылок. – Что делать-то будем? Лизавета, ты в этом что-нибудь смыслишь?

Я лихорадочно соображала, пытаясь вспомнить подробности трёхлетней давности, когда мне довелось присутствовать на отёле коровки дяди Алехандро. В тот раз родовспоможением занимались двое здоровенных мужиков, процесс шёл тяжело, и телёнка спасти не удалось – он умер сразу после родов.

Я несколько раз глубоко вдохнула, стараясь унять дрожь в теле, и сказала:

– Надо постелить соломы, и побольше. А сверху накрыть какой-нибудь мешковиной. Чистая есть? – Я повернулась в сторону старушки.

– Есть, найдём! – ответила она и скрылась за воротами.

– И раствор марганцовки несите! – крикнула я вдогонку.

Корова повернула голову, оглянувшись на живот, и замычала особенно жалобно, а Фёдор воскликнул:

– Это мы вовремя приехали, ничего не скажешь!

– Вовремя – не то слово. Вот и воды отходят, – заметила я. – Надеюсь, всё пойдёт как надо… Ладно, по ходу дела разберёмся.

Вскоре вернулась хозяйка, мы обработали корову марганцовкой и подготовили место для телёнка, и как раз ко времени – началась самая ответственная часть работы. Я тщательно замотала мягкой тканью острый обрубок мехапротеза, и мы с Фёдором принялись внимательно следить за бурёнкой, готовясь оказать необходимую помощь. Время, казалось застыло, минуты текли, отсчитывая мгновения мучительного появления новой жизни. В какой-то момент я почувствовала, что нужно вмешаться, и мы аккуратно помогли животному освободиться из тесной материнской утробы. Пупочный канатик был аккуратно перерезан и обработан йодом…