Погоня за судьбой. Часть I. Становление и Пепел

– Ладно тебе, не бухти… У меня метаболизм – как у гоночного двигателя. – Он похлопал себя по животу. – Горю, а не толстею. И скорее ты перестанешь пролазить в дверь, чем я наберу лишний килограмм.

– Дело прежде всего, Марик. – Я выставила затянутый в кожу кулак перед его лицом. – Чревоугодием будешь заниматься потом.

– Ты же знаешь, что я своего не упущу. – Он широко улыбнулся и попытался приобнять меня за талию.

Ловко увернувшись, я невозмутимо сообщила:

– Сейчас оглядимся на месте, а дальше будем действовать по плану. Шашки в машине?

– В багажнике, под экраном, как всегда.

– Линзы?

Марк молча указал пальцем на глаз.

– Тогда вперёд. – С этими словами я двинулась в сторону эскалатора. – Понюхаем, чем их вентиляция пахнет.

По лабиринтам заполненных людьми коридоров мы наконец добрались до центрального атриума станции. До отказа заполненный богато одетыми людьми, предбанник Музея был монументален – по бокам арочного входа нас встречали две огромные каменные статуи воинов – на головы их были водружены подобия бургиньотов, в руках сверкали трезубцы, рельефные латы покрывали тело. Такими, в представлении скульптора, могли быть покинувшие свой дом обитатели Джангалы…

Погодите, это что, серьёзно? Аляповатая смесь экипировок из всех исторических эпох Земли представляла из себя жуткий китч. Но кто я, чтобы спорить с деятелями искусства, особенно когда сильные мира сего ходят мимо результата их трудов с открытыми ртами? Лишь бы деньги несли…

Откуда-то сверху раздалась мягкая трель – наши посетительские абонементы, купленные за баснословные деньги, были отсканированы и подтверждены, и наконец мы оказались в главном зале.

Куполообразная макушка самого Музея торчала прямо из облаков, и через прозрачный потолок в огромный неф струился рассеянный свет местного светила. Всматриваясь сквозь толстое стекло купола, я различала тусклые точечки далёких звезд, проступавшие на фоне чёрно-фиолетового неба. Стены были увешаны художественными фресками, изображающими предполагаемый быт и архитектуру цивилизации, которая когда-то владела этой планетой. И снова здесь – безудержная фантазия пост-авангардистов-самоучек. Холст. Масло. Пластик, подделка под красное дерево и неон.

Чуть сбоку широкая резная каменная лестница полукругом уходила на открытую смотровую площадку – оттуда веяло холодом несмотря на тепловой экран, отделяющий лестницу от остального помещения.

У дальней же стены, под каменным обзорным балконом, накрытая стеклянным коробом, покоилась она – «Книга судьбы», выставленная на самом видном месте. Издали казалось, что по позолоте плывут чёрные пятна, рисуя причудливые узоры. По сторонам от артефакта стояли двое охранников и скучающе разглядывали посетителей, намеренно отводя глаза от артефакта. Полусонный взгляд одного из них на секунду задержался на мне и скользнул дальше.

– Лиза, что видишь? – спросил Марк.

– Наши тридцать миллиардов, светящиеся в позолоте, – прошептала я, не отводя взгляда от «Книги». – Они здесь. Только руку протяни.

– Теперь нужно сделать так, чтобы эту нашу руку не откусили…

Я мысленно включила сигма-сканер, и мир накрылся зелёной сеткой изображения с тактических линз. Теперь я видела то, что было скрыто от взора – под самым потолком весь периметр выставочного зала был усеян скрытыми автоматическими турелями. Лазерная сетка паутиной покрывала купол с «Книгой» внутри. За неприметной дверью скрывалось сторожевое помещение с дюжиной вооружённых охранников, которые по первому сигналу были готовы появиться, словно черти из табакерки.

– Охрана в подвешенном режиме, – буркнула я. – Но если чихнуть – легко превратится в град пуль. Вижу турели под потолком, шесть штук. За скрытой дверкой справа от колоннады – взвод бойцов… «Лёгкая прогулка», ты говорил?

– Тихо, не буди эхо, – пробормотал Марк. – Похоже, здесь уже институтские постарались под выставку.

Переть в лоб и просто вынести «Книгу» вряд ли получится. Как и предполагалось изначально, лучше будет устроить искусственное задымление, вызвав панику. Вентиляция… Вот и узкая решётка в настенном углублении ярусом выше. Вторая, третья…

Я изучала обстановку, а Марк тем временем, гармонично вписываясь в окружающий бомонд, неспешно обошёл зал и поднялся на балкон. Сделав несколько шагов, облокотился на перила прямо над «Книгой». Он переводил взгляд с одной фрески на другую, с нарочито умным видом разглядывая изображения, однако я знала – сейчас посредством его глаз наш пожилой координатор, оставшийся на корабле, прощупывает систему охраны, считывает параметры и прикидывает, сколько времени у нас будет, пока внутренняя сеть будет бороться с вирусом, который перегрузит и отключит систему датчиков и сенсоров в зале…

На самом краю зрения – тень. Инстинкты взвыли сиреной раньше, чем мозг успел осознать, что угроза существует. Зрачки расширились – я почувствовала это физически, – и биомеханика ног уже швырнула меня в сторону до того даже, как я начала пытаться сообразить, что это такое летит сверху прямо в стеклянный купол.

Грянул металлический гром, и свод с лязгом и грохотом протаранила груда железа и обрушилась прямо туда, где я только что стояла. Обнаружив себя возле стены, я прикрыла лицо рукой – купол над артефактом превратился в осколочный дождь из стекла и армированных прутьев.

Ножом в ухо завизжала сирена, загрохотали под потолком крупнокалиберные пулемёты. Люди – муравьи посреди топочущего стада бизонов – кинулись врассыпную.

Распахнув глаза, я смотрела, как к выставленному напоказ артефакту уверенно шагает трёхметровый боевой робот, чьи конечности больше походили на пулемётные грозди, а суставы выгибались под нечеловеческими углами. Кузнечик-убийца, механический бог войны, сошедший с чертежей безумца. Он не замечал никого – ни людей, ни охранников, застывших с открытыми ртами. Только «книгу». Ощетинившиеся оружием верхние конечности, раскинутые в стороны, поливали потолок ураганным огнём, а от бронекупола робота с искрами отскакивали пули, рикошетами выбивая звонкую крошку из мраморных стен.

Бьющее по ушам эхо канонады затихало по мере того, как пулеметы под потолком один за другим выходили из строя. Мне же только и оставалось смотреть, как бот подступил к реликвии и одним ударом стальной лапы сочно расколотил стеклянный колпак. Манипулятор, словно жало, выстрелил из его чрева, впился в пластину «Книги» и спрятал её под броню, словно простую сувенирную ложку, затянув следом остальные секции.

Развернувшись, он всё также невозмутимо зашагал в сторону лестницы к смотровой площадке. Из охранного помещения уже вырвались полдюжины вооружённых бойцов –рассредоточиваясь по залу, залпами магнитных винтовок они полосовали пространство нефа. По корпусу машины с треском разливались молнии электрических разрядов, но бот не обращал на это никакого внимания.

Я – вдоль стены, гуськом, в сторону лестницы. Робот прорвался сквозь тепловой экран и теперь, с хрустом ломая каменные ступени, поднимался наверх, откуда доносился тяжёлый басовитый гул. Я в несколько прыжков добралась до ступеней и стала восходить следом, пока навстречу с ужасом в круглых глазах бежали обалдевшие посетители Музея.

Механизм тем временем добрался до края площадки, а сверху уже спускался источник гула – древний пузатый транспортник без опознавательных знаков с откинутой грузовой рампой, словно с высунутым языком. Реактивное пламя со́пел срывало с пола площадки металлические листы и сдувало их куда-то в сторону. Рампа корабля с грохотом ударилась о твёрдую поверхность, робот тяжело прошагал по ней и скрылся в тёмных недрах машины. Грузовик же, накренившись, неловко развернулся, с лязгом срезал трапом кусок площадки, и начал отдаляться. Через несколько секунд гулкий хлопок рассёк воздух – неизвестный корабль на форсаже уходил прочь…

Рядом появился запыхавшийся Марк. Его некогда великолепный коричневый костюм-тройка был покрыт пылью, а кое-где – разодран.

– Ну что, Лизонька, – протянул он, почёсывая затылок. – Как тебе представление? Несколько грубовато, но с размахом. Ребята-то не церемонятся. Есть чему поучиться, а? – Он легонько пихнул меня локтем в бок.

Скрипя зубами от злости, я стояла и бессильно наблюдала, как наша «Книга» и тридцать миллиардов, помахав на прощанье крылом, убывали в неизвестном направлении…

* * *

… Ни юридически, ни фактически дядя Ваня уже не был человеком. Постепенно заменяя части своего тела нелицензионными механизмами, он превратился в странную помесь промышленного робота и кофеварки. От человека у него остались лишь мозг и корешок позвоночного столба, погружённые в жидкость внутри жёсткого металлического каркаса, – командный центр для всей этой сложной архитектуры, к которому он подключал всё новые и новые модули.

Ваня был скромен, и так и называл себя – «мозг команды». Он отвечал за информационное сопровождение нашей деятельности, добывал разведданные и вторгался в любые доступные сети, чтобы зачистить наши следы, ввести в заблуждение систему охраны или вовремя подбросить какую-нибудь «утку» для отвлечения внимания. Помимо прочего, он был отличным врачом и мастером по приготовлению горячих напитков.

После вызванного его внешним видом оцепенения, которое неизменно испытывал новый, незнакомый с ним человек, его природная доброта и покладистость сразу же располагали к себе. Он умел создать вокруг себя какую-то лёгкую домашнюю атмосферу, подогревая непринуждённую беседу этакой дедушкиной заботой – вежливо предлагал присесть в мягкое старомодное кресло; походя угощал бодрящим напитком, вынимая откуда-то из недр своего стального брюха керамическую кружку, полную душистого янтарного чая, в котором утлыми лодочками плавали редкие чаи́нки. Он по-доброму шутил и частенько, к месту и не очень сыпал анекдотами.

Биологический возраст Вани давно уже перевалил за сотню лет, а его единственным местом обитания был наш «Виатор» – из-за изобилия имплантов ему запрещалось появляться на поверхности планет, и корабль уже давным-давно стал его настоящим домом. Деда это не беспокоило. Напротив – он извлёк из этого множество плюсов, умудрившись превратить старое списанное грузовое судно в настоящую обитель комфорта и уюта. Коридоры и каюты были устланы безумно дорогими киносурианскими коврами с замысловатым рисунком, коих старик собрал целую коллекцию; в жилых отсеках тут и там в прикрученных к полу «умных горшках» обитали цветы, кактусы и кустики, собранные по всему Сектору.

Живость характера и любовь к жизни толкали дядю Ваню осваивать одно хобби за другим – от вязания он переходил к изготовлению плюшевых игрушек, от собирания многосложных трёхмерных паззлов из тысяч кусочков – к покорению высот кулинарии, от живописи – к изготовлению деревянных фигурок. Полдюжины механических манипуляторов могли дать фору любой самой умелой паре рук, а материалы и ингредиенты, которые он заказывал через сеть, ему доставляли прямо на корабль курьерские службы.

Дядя Ваня явно получал удовольствие от такой странной жизни, по которой он передвигался с помощью пары прорезиненных гусеничных траков, питаясь глюкозным коктейлем и энергией корабельных батарей.

И лишь одно оставалось под глухой завесой молчания – его прошлое. О нём он не говорил никогда, словно за той дверью не было ничего, кроме глухой каменной стены.…

* * *

Откидная дверь глайдера была поднята. Свесив ногу наружу, я полулежала в водительском кресле и крутила верньер допотопной спутниковой рации, вслушиваясь в шорох и гул атмосферных помех. Марка не было – он, кое-как отряхнувшись от пыли после происшествия, ушёл-таки набивать брюхо. Марка хлебом не корми – лучше накорми его каким-нибудь деликатесом. Казалось, он поставил целью своей жизни попробовать вообще все возможные и существующие блюда…

Снаружи, в почти бесконечном пространстве ангара, вид на который открывался отсюда, из парковочной ниши, с утроенной силой кипела необычайная суета. Сразу после происшествия, спохватившись, явилась планетарная полиция со всего полушария. Тяжёлые голубые фургоны один за другим прибывали на станцию, исторгая из своего чрева десятки полицейских. В синих мундирах, перетянутых ремнями, в галифе и белых касках они с важным видом расхаживали туда-сюда по летающей станции, проверяя документы у случайных прохожих, допрашивая охрану и в целом создавая видимость бурной деятельности. Смысл в их присутствии после перестрелки стремился к нулю. Скорее, они просто воспользовались случаем сбежать с душной поверхности Джангалы хотя бы на время. Их можно было понять.

Из радиоприёмника послышалось:

… Дорога, вдаль идущая, –

Наш первый шаг в грядущее.

И звёзд, и земли целина…

– Ну наконец-то! – воскликнула я и в нетерпении щёлкнула тумблером, сменив радиорежим на передачу.

– Дед, как слышно? У нас тут небольшая накладочка вышла. Кто-то вломился в Музей с боевым ботом и прямо у нас из-под носа увёл артефакт. С крыши его забрал тяжёлый «крыс» то ли восьмой, то ли девятой линейки – в суете не смогла разобрать. Опознавательных знаков не было…

Сквозь шипение искажённый помехами и модулятором дребезжащий голос Вани прошелестел:

– У меня все ходы записаны. Этот незваный гость ускакал на тёмную сторону Джангалы, где его минут пять назад подобрал большой военный «Голиаф» Конфедерации. «Голиаф» махнул крылом и был таков – до сих пор висят квантовые возмущения от гиперпрыжка. В радиусе тысячи километров на поверхности повыбивало всю электронику – слишком низко он висел… Ты бы знала, что сейчас творится в эфире… – Некое подобие добродушного смеха донеслось из динамика. – Происшествие невиданного масштаба для этой дыры. Все на ушах, носятся и не знают, что делать…

Я переваривала полученную информацию. Матрёшка, значит? «Книга» в роботе, робот в грузовике, грузовик в боевом линкоре – флагмане Конфедерации, – а линкор теперь движется неведомо куда в гиперпространственном туннеле, траекторию которого Ваня, при всей его технической продвинутости, будет расшифровывать месяцами.

По всему выходило, что музейную реликвию похитили военные. И не просто похитили, а использовали для этого военный «Голиаф» с единственным прототипом прыжкового двигателя. Не слишком ли много чести для какого-то музейного экспоната? История была крайне странной, и одно никак не вязалось с другим. Я молчала, а Ваня тем временем продолжал:

– Ты только не нагружайся раньше времени. У меня кое-что интересное есть – мы с Надей тут посмотрели-поглядели записи полётов, да и высмотрели точку взлёта грузовичка с планеты… Он вчера спустился в джунгли и простоял там почти полсуток. Сейчас, Лизонька, скидываю тебе координаты… Посмотрите там с Марком, что к чему, может и найдётся какая зацепка. А я пока посижу с данными голиафова прыжка. Возможно, нарою чего…

– Спасибо, деда, – ответила я. – Свистну тебе, когда надо будет водичку кипятить.

Я отключила приемник…

С момента выхода людей за пределы Солнечной системы скачкообразное увеличение расстояний между точками связи требовало принципиально нового подхода к средствам доставки информации. Передача данных на большие расстояния осуществлялась направленными лазерными пучками, а для межпланетного сообщения эти пучки паковали в сверхплотные энергетические пакеты и загоняли в гиперврата. Вне планетных атмосфер для широкого вещания применялись светоимпульсные технологии – мощные вспышки света, не подверженные радиопомехам и влиянию космического излучения, веером разлетались по площади и гарантированно достигали адресатов…

Дядя Ваня был техником старой закалки, умело используя технический прогресс против тех, кто двигал его вперёд. Он оснастил «Виатор» парой микроспутников-ретрансляторов, которые отстреливались от корабля в случае надобности, а на глайдер поставил высокочастотную рацию с триодным усилением и шифрованием. Мы могли спокойно обмениваться информацией, не обращая внимания на помехи от астрономических объектов и не опасаясь, что кто-то вклинится в передачу и узнает наши секреты.

Однако, помимо дяди Вани торчали в эфире и другие радиолюбители, поэтому фирменным отличием Ваниных частот вещания была трансляция в эфир старинных песен, которые он называл «советскими». Некоторые звучали наивно, некоторые – глуповато, но они все без исключения были воодушевляющими. Они буквально хватали за шкирку и поднимали с дивана на подвиги. Что-то в них было не от мира сего, как будто бы и не люди их писали вовсе, а какие-то сверхсущества, свободные от человеческих пороков…

У радиотрансляций был только один недостаток – ограниченный радиус действия. Уже за стратосферой сигнал начинал теряться, а когда высоте стационарной орбиты переставало хватать и микроспутников, приходилось переходить на светоимпульсы…

Мои размышления прервали двое полицейских, которые, подбоченясь, направлялись к глайдеру. Один из них встал поодаль и, важно расставив ноги, осматривался по сторонам, а второй подошёл, коротко приложил руку к козырьку шлема и произнёс дежурную фразу:

– Младший шериф Уиллард, спецполиция Джангалы. Мэм, можно увидеть ваши документы?

– Конечно, офицер, сейчас, – спохватилась я. – Где-то они у меня тут…

Я похлопала себя по карманам, и вдруг в макушку молнией ударило осознание – я ведь так и не забрала паспорт у Марка! Легонько нажав пальцем под скулой, я включила коммуникатор. Сплошные помехи – похоже, они решили заглушить на станции все частоты. Это было совсем погано и несвоевременно. Я не могла связаться с Марком, а он – со мной.

– Кажется, мои документы у моего друга, – сказала я с наигранной беззаботностью. – Мы могли бы подождать его здесь, он обещал скоро вернуться.

– Боюсь, это невозможно, – возразил полицейский. – Вам придётся пройти с нами в отделение.

Я закатила глаза – этого ещё не хватало… Как обычно, меня подвело презрение к бюрократии. «Носи документы с собой!» – каждый раз заклинаю я себя и каждый раз пренебрегаю собственным дельным советом…

Заперев транспорт, в сопровождении полицейских я покинула парковочную нишу, и мы направились в глубь станции. Петляющие коридоры привели нас в местный «околоток», полный важно суетящихся копов. Они выходили и заходили, приводя с собой и уводя каких-то уборщиков, официантов, туристов и даже грязных бомжей – оказывается, бездомные способны пробраться даже в места вроде этого. Мельком среди задержанных я заприметила пару опрятных джентльменов, которые активно жестикулировали и взволнованно втолковывали одному из непреклонных офицеров что-то про торговлю акциями, совещание с собственниками и грозящую сорваться посадку на межпланетный чартер. Из-за соседней двери слышались надсадные крики – не стесняясь в выражениях, кого-то распекал начальственный голос из селектора.

Миновав коридор, мы очутились крошечной комнатушке. Следом за мной вошёл полицейский – ещё один. Совсем молодой юноша – румяный, будто его только что сдёрнули с рекламы молока. Он запер за собой дверь и жестом указал мне на металлический стул. Я села и улыбнулась самой невинной улыбкой, которую смогла выдать. В руках копа словно из ниоткуда возник синий планшет, а сам он опустился напротив меня и снял каску, обнажая взъерошенную светлую шевелюру.

– Младший инспектор Николс, – представился он, и голос его сорвался на полтона выше, чем ему, должно быть, хотелось. – А вы… – Включив устройство, он принялся сосредоточенно зачитывать с экрана, будто боялся, что данные сбегут, пока он не договорит: – Волкова Елизавета Александровна, две тысячи сто двадцать четвёртого года рождения. Место рождения – планета Кенгено Икс, Симерийская окружная больница… Ага… Модификации – сорок процентов тела. Так… В тридцать девятом найдена у ворот интерната имени Каниди на Каптейне-4 с памятью, как у новорождённой… Здесь пробел… Через несколько месяцев вас усыновил Алехандро Сантино… Да уж… А дальше – сплошные пометки. Мелкое хулиганство, кражи, нарушение общественного порядка, нанесение телесных повреждений…

– Все долги погашены, я чиста как стёклышко, – сообщила я и откинулась в кресле. – Но, если хочется зря потратить время, ищите дальше.

– Июнь тридцать девятого… В интернат вы попали не сразу после Большого Исхода с Кенгено? Нет, не сразу… – Он посмотрел на меня поверх планшета. – Между Исходом и спасением – дыра в двадцать пять дней… Кстати, мой дядя там пропал – работал в спасательной службе, когда всё случилось. Они даже улететь не смогли – на всех просто не хватило кораблей. Так и забились в здании местной ратуши в ожидании помощи, которая не пришла… Как вы через это прошли?

– Неужели нельзя просто проверить документы? – устало вздохнула я. – Зачем всё это? Для чего рвать старое?

– Живых с Кенгено можно по пальцам пересчитать, – пробормотал он, и в этот момент он был не инспектор, а мальчик, который всю жизнь хранил старую форму дяди. – Не каждый день встретишь человека, выжившего в Большом Исходе.

Я выдохнула сквозь зубы:

– Ну что ж, младший инспектор Николс, раз уж вы настаиваете… Только без обид, если история окажется не для ваших ушей…

Глава II. Исход

… Небольшая планета Кенгено в системе Луман-11 была почти сестрой-близнецом Земли. В её воздушном одеянии, как и у прародины, точно также царил азот, а щедрая доля кислорода делала каждый вдох пьянящим нектаром, и лёгкое головокружение с непривычки было смехотворно малой платой за столь бесценный дар Вселенной.

Три суперконтинента покоились в ласковых объятиях неглубоких океанов, а мощное магнитное поле, словно невидимый щит, оберегало этот мир от ионизирующего гнева местной звезды. Планета купалась в золотом сиянии Лумана, не ведая бурь. Низкие, но протяжённые горные цепи служили смирительной рубашкой для стихий, делая ураганы редкими гостями. Местная жизнь не поражала буйством красок или агрессией, а климат был застывшей в совершенстве мелодией – ось Кенгено, в отличие от земной, не знала наклона. Всё это создавало идиллию тихого рая, и именно здесь расцвела первая экзоколония.

После торжественного запуска первых Врат сюда хлынула живая лавина переселенцев. Всего за три десятилетия цивилизация разрослась до невероятных масштабов, и рост «новой Земли» сдерживали лишь два фактора – естественные берега рождаемости и узкие врата межзвёздного маршрута. Вслед за этой волной в поисках новизны последовала и моя семья, обменяв Поволжье на обещание рая. Год спустя на свет появилась я. А к моменту «Великого Исхода» население Кенгено перевалило за полмиллиарда. Последняя вершина на графике его численности…

Мне тогда как раз стукнуло пятнадцать. Наш светлый дощатый дом стоял на рубеже двух миров – спокойного поля и дремлющего леса, словно специально для отца, который, будучи прирождённым отшельником, любил природу куда больше людей. Мы жили в стороне от шумных трасс, и лето было бесконечным пиром, сходящим прямиком с грядки, а зима – временем, согретым мамиными вареньями. Летом, закатанным в банки.

Мой брат Юрий, социальная бабочка в нашей семье, при первой же возможности сбежал в большой город. А я осталась.

Моим миром были хрустальная вода, воздух, прозрачный как стекло, и перекличка лесных ронж с полевыми коростелями. Я училась в сельской русскоязычной школе, и каждое утро на просёлочной дороге появлялся большой оранжевый автобус, верный металлический конь, чтобы унести меня в обитель знаний и к вечеру бережно вернуть обратно. Жизнь текла неспешно, ленивой и полноводной рекой унося день за днём…

* * *

Светило и пригревало солнышко, разливая по школьному двору волны мягкого белого тепла. На дворе стоял конец мая, и неумолимо приближались летние каникулы. Сидя за партой возле окна, сквозь стекло я задумчиво смотрела на ветвистый живительный дуб, возвышавшийся посреди школьного двора. Этот гигант стоял тут, сколько я себя помнила, вместо желудей ежегодно сбрасывал с себя белёсые горькие плоды, формой походившие на земные каштаны. Местные старожилы перетирали их в порошок и использовали для заживления ран и ссадин, поэтому дерево в народе прозвали без затей – дуб живительный…

Я считала часы до каникул, поэтому монолог учительницы пролетал мимо ушей. К тому же, это был урок литературы – довольно бесполезное времяпрепровождение, где мы пытались пересказать своими словами прочтённое дома, а учительница хвалила нас, когда мы попадали в смысл прочитанного, заложенный в методички школьной программой, и отчитывала, если наше понимание не совпадало с учебником…

Я обожала читать и делала это постоянно – в школьном автобусе, за едой, на крыльце дома, лёжа в высокой луговой траве. У меня был читательский билет в местную библиотеку, где все работники знали меня в лицо, но уроки литературы я не любила. Какой смысл в оценке интерпретаций? Идея, заложенная автором, может никогда не совпасть с тем, что извлёк из книги читатель, а если речь идёт о произведениях, написанных десятки и сотни лет назад – то шансы на совпадение вообще стремились к нулю. Нет – конечно, существуют вечные ценности и явления: любовь, добро, зло, верность, предательство, – но для каждого человека измерение этих ценностей происходит по собственным эталонам…