Полная версия
Дэйв знал, что в той или иной мере все это повторится, сделай он один лишь глоток, но при этом вслушивался в лживый голос, который нашептывал, что в этот раз все пройдет нормально, на третий день получится остановиться, получится не натворить никаких проблем, а если повезет, то и запомнить все, что было. А кроме того, самый тяжкий аргумент, с которым ему всегда было сложно спорить: терять-то ему нечего, и никогда ему не вырваться из этого плена, так чего и мучиться, когда можно рассечь этот узел парой движений руками. Дэйв их и сделал: сорвал защитную пленку и не до конца открутил пробку. На этом он пока остановился и достал из пачки сигарету, которую тоже не поспешил закурить. Подумал о том, как будет спать на земле в одних джинсах и футболке – замерзнет ведь. Почему-то он не подумал взять с собой паспорт, чтобы переночевать в отеле, да и вряд ли бы он так поступил. Лишь выйдя на улицу он уже прекрасно понимал, чему посвятит эту ночь и ведь даже был благодарен Бабище за эту услугу. Он знал, что будет сидеть здесь, на железной дороге, наблюдать за счастливыми домами, заставлять себя видеть крушение всего этого счастья сквозь сентиментальную тоску по такому же счастью. И с торжествующей злобой вновь и вновь убеждаться в том, что ему некуда пойти, ведь если его где и ждут, там он и появляться не хочет, а где хотел бы быть, там никому и не нужен.
Дэйв снял пробку и ощутил сладковатый аромат виски. И отказался думать дальше. Немного взболтнув бутылку, он запрокинул голову, и золотистая дурманящая жидкость полилась по привычному маршруту. Сделав семь больших глотков, Дэйв зажмурился и сжал голову между коленей. Спазм в груди быстро отступил, и по всему телу разлилась теплая волна, голова слегка потяжелела, но тяжесть эта была столь приятна, что Дэйв вновь сравнил ее с поцелуем невидимой феи. Да, черт возьми, он любил этот момент сильнее оргазма. До того, как выкурил сигарету, он приложился еще раз, и половина бутылки таким образом была уничтожена за пять минут. Опьянение наступило стремительнее, чем предполагал Дэйв, виной чему было длительное воздержание и практически пустой желудок, слабо удовлетворенный одним хот-догом за целый вечер. С другой стороны, оно заглушило на подступах чувство вины, грозившее упреками за очередной шаг через границу порочного круга. Вместо этого душу стремительно наполняла саднящая скорбь по своей потерянной душе и всей той любви, которой Дэйв мог заслужить в этой жизни, если бы судьба была к нему чуть более милостива. Разве тогда он бы был столь неблагодарным и бездарным сыном и братом? Разве тогда он бы сидел здесь и представлял себя в одном из тех домов, что раскинулись перед его взглядом? Разве тогда он бы был вынужден скитаться по городу, пока на его диване спит больная уродина? И будь он проклят этот теннис! Да, это была удобная отговорка для обиды на родителей, которые начали откладывать деньги на образование для Лори как раз в ту пору, когда он должен был войти в юниорский тур, и она отлично выручала его в трезвости. Но в пьяном состоянии он был вынужден признаться себе в том, что стал ничтожеством по другой причине. Он просто ненавидел жизнь, и мог любить ее хоть немного только в состоянии измененного сознания, только пьяным он мог скорбеть по жизни с нежностью и слезами на глазах. Только пьяным он мог принять тот факт, что жизнь по умолчанию не является увеселительной прогулкой, и нет здесь гарантии на счастливый билет. Трезвым же он постоянно задавал себе один и тот же вопрос: ну как можно ненавидеть что-то, если оно того не заслуживает?
Дэйв плакал. Не навзрыд, но слезы катились по его щекам. И плакал он от осознания того, что ему суждены только вот эти короткие выбросы гормонов радости, стимулируемые алкоголем, и что за эти минуты ему еще придется дорого заплатить. Возможно, уже завтра он будет пить не ради веселья, а только для того, чтобы при пробуждении не наложить на себя руки. Возможно, уже завтра он будет болтаться где-то вместе с Початком, будет спаивать местных забулдыг и лезть с приставаниями к женщинам, от которых в трезвом состоянии старался держаться на расстоянии выстрела. Возможно, уже завтра он отправит в долгий ящик свои понятия о чести и достоинстве и полностью отдастся во власть низменных инстинктов. Но это завтра. А сегодня есть еще полбутылки виски и еще примерно полчаса этой тихой печали. И есть даже кое-что еще. Есть отдаленное чувство, что он все еще имеет право быть счастливым и имеет право попробовать изменить свою жизнь, найти для этого отправную точку. Господи, ведь стоит ему потом протрезветь в очередной раз, и он будет ненавидеть и презирать себя за одну только мысль об этом праве. В трезвости он отказывал в этом праве не только себе. В трезвости он был свято уверен, что ни один человеческий ублюдок не заслуживает этого права.
Дэйв вытер лицо подолом футболки, хотел выпить еще, но вдруг замер, бросив взгляд вправо. Сначала он подумал, что ему только лишь показалось, но присмотревшись, понял, что это не так. Ночь была довольно ясной и примерно в сотне шагов от себя, Дэйв видел человеческий силуэт. Правда, особого значения он этому сразу не придал. Мало ли, кто это мог быть. Он ведь шляется здесь посреди ночи, почему же подобный бедолага не мог делать того же самого? Дэйв закурил и выпил еще. Спустя минуту вновь посмотрел в ту сторону и тут уже заподозрил что-то неладное. Фигура человека не приблизилась и не удалилась; незнакомец стоял на прежнем месте прямо посреди железнодорожного полотна. Дэйв встал и нетвердой походкой пошел навстречу, сперва подумав, что своим присутствием прервал маршрут нерешительному путнику.
– Эй, дружище, – окликнул он. – Если ты с миром, то и я с миром. И сигаретой угощу, и выпить есть.
Человек на пути не ответил ни слова и не двинулся с места. Тут Дэйва посетила другая мысль. Возможно, это был еще более отчаявшийся тип, который пришел сюда в поисках своего последнего причала, и теперь не знал, что и делать, встретив местного алкоголика прежде огней желанного товарняка.
– Слушай, если ты решил здесь глупостей натворить, то я тебе не позволю этого сделать, ты уж прости, – продолжал Дэйв. – Да и поезда здесь ходят нечасто, насколько я знаю, так что и до утра можно прождать. Я Дэйв Уотерс, дружище. Возможно, мы знакомы, а? Ну, ты чего, язык проглотил, что ли?
По мере приближения Дэйв терял свой дружелюбный настрой. По всему телу уже пробегали холодные мурашки, так что не спасал и хмель в голове. Высокий рост, широкие плечи, слегка согнутые в локтях руки и, казалось, даже видневшаяся в темноте бледность лица. Дэйв остановился в шагах тридцати. Он не мог поверить в то, что в третий раз видит перед собой Призрака, да еще и здесь. В горле пересохло, опьянение отступило под всплеском адреналина, по спине покатились капли холодного пота.
– Приятель, если ты следишь за мной, то это не смешно, – сказал Дэйв, стараясь перебороть такое непривычное для него чувство, как страх перед противником. – Лучше не провоцируй меня, хорошо? Но, повторю: если ты с миром, то и я твой друг.
Никакой реакции не последовало. Призрак был неподвижен и не проронил ни слова. Только волосы его встрепенулись от внезапного порыва ветра. Дэйв дал ему на раздумья еще полминуты, в течение которых сам старался взять себя в руки. С трудом передвигая ватные ноги, он все же вновь двинулся вперед, и демонстративно перехватил бутылку таким образом, чтобы была возможность нанести ею удар.
– Я вижу тебя третий раз за сегодняшний день. Что тебе нужно? Отвечай же! Черт возьми, или ты немой? – Дэйв хотел было рвануться вперед, чтобы проверить реакцию Призрака, но в последний момент одумался и вновь остановился. Теперь мужчин разделяло не более пяти шагов, и Дэйв мог наконец рассмотреть Призрака вблизи. Лицо его действительно было бледнее обычного, и даже в полумраке ночи бросалась в глаза бескровность губ. Массивная шея еще раз подчеркивала физическую силу, волосы стояли торчком все же сами собой, без вмешательства идей стиля. И вроде бы черты его лица были самыми непритязательными, но вот общий портрет… Дэйв был готов поклясться, что никогда прежде он не видел подобного выражения ни у людей, ни даже у животных. Словно это было и не лицо вовсе, а маска. Маска психопата. А на ней какая-то ледяная решимость, наравне с полным отсутствием мысли. Дэйв не мог толком разглядеть цвета его глаз, но даже не сомневался, что они черны как уголь. Смотрел Призрак исподлобья, и взгляд этот не сулил ничего хорошего. Он буквально горел какой-то необузданной силой и, казалось, без всяких условностей подтверждал, что его обладатель способен быть бесчеловечным, даже если он всего лишь человек.
Больше всего Дэйву хотелось развернуться и убежать, но при этом лицо Призрака приковывало к себе, почти гипнотизировало. Возникало ощущение, что рядом дышит то ли смерть, то ли ад, то ли один из его обитателей; словом, нечто, заставляющее слушать себя не перебивая. Дэйв был бы и рад поверить в потусторонние силы, потому что испытывать такой страх в отношении человека было просто абсурдно.
– Я тебя знаю. Ты Адам Джонсон, – заговорил он. Услышав свое имя, Призрак слегка приподнял голову, но так ничего и не ответил. – Ты не помнишь меня? Мы росли на одной улице, пока… – тут Дэйв сглотнул колючий комок. – Пока ты не уехал из Эскины. И знаешь… глядя на тебя, я бы хотел, чтобы ты никогда сюда не возвращался.
Адам не отреагировал и на оскорбление. Дэйв хотел выпить, но опасался, что его потенциальный противник броситься в атаку, как только он хоть на мгновение отвлечет свое внимание.
– Слушай, – продолжал Дэйв. – Ты выглядишь очень странным типом и самое странное то, что ты даже не пытаешься это опровергнуть, хотя бы просто поздороваться. Я не хочу тебе грубить, но если ты действительно живой человек, а не гость из преисподней, то ведешь ты себя как конченый псих. И кажется мне, что по-хорошему нам с тобой не разойтись, хотя меньше всего мне сегодня хотелось выяснять с кем-то отношения. Так что, если ты настроен разорвать меня на куски, то хватит испытывать мое терпение. Покончим со всем этим, а?
Адам наконец пошевелился. Но вместо предложения атаковать он перешагнул через рельс и сошел с пути. Еще две секунды он смотрел на Дэйва, затем отвернулся и пошел прочь в сторону леса. Дэйв смотрел ему вслед и чувствовал, как душу его сводит судорога ярости, обломком которой с ним словно поделился Адам. И ярость эта ощущалась какой-то припадочной, болезненной, похожей на внезапный приступ эпилепсии, была нежеланной и совершенно незнакомой прежде. Несмотря на то, что дурманила мозг она почище любого «Джека Дэниелса», Дэйв все же понимал, что глупо пытаться реализовать ее в поединке с психом. И все же реализовать ее было необходимо. Просто подавить в себе волну такой ненависти не было никакой возможности. И как только силуэт Адама скрылся среди деревьев в сотне метров от железной дороги, Дэйв открыл бутылку и выпил столько, сколько смог. После чего швырнул ее на откос и сам бросился вниз.
Он бежал так быстро, как только мог. Алкоголь, конечно, должен был нарушить его координацию, но гнев, сменивший собой страх, компенсировал это взрывом физической силы. Дэйв был уверен, что мог бы сейчас пробежать марафон, мог бы в одиночку разгрузить фуру муки на своей недавней работе, и мог бы прикончить кого угодно без особых усилий. Он понимал, что ни в коем случае нельзя останавливаться, потому что осознание этой силы стремилось выйти из-под контроля, и тогда желание ломать, крушить и уничтожать грозило окончательно сломить его волю. Он пробежал несколько коротких улочек в западной части Эскины, которой еще совсем недавно любовался в своей пьяной сентиментальности, после чего выскочил на центральную аллею проспекта Славной революции и, не сбавляя оборотов, взял курс к центру города. Уже через несколько минут, преодолев пару километров, он был рядом с «Порт-Ройалом», где на крыльце толпились несколько мужчин, некоторые из которых были определенно Дэйву знакомы. Не отреагировав на удивленные возгласы в свой адрес, Дэйв промчался мимо, всеми силами превозмогая искушение влететь в эту толпу и начать наотмашь молотить любую попавшуюся голову. Вместо этого он ворвался в свой подъезд, взбежал на второй этаж и только тут почувствовал облегчение, когда прислонился спиной к холодной стене коридора. Сердце бешено колотилось, майка прилипала к телу, в горле пересохло. Долгих две минуты ему потребовалось, чтобы немного успокоить дыхание, а вместе с ним и нервы.
– Отпустило, – прошептал он, сполз по стене и сел на пол. – Слава тебе, Господи.
Ощущение было таким, что он ушел от смертельной опасности, да Дэйв и не сомневался, что так оно и было. И что сам он мог стать этой опасностью.
«Что, черт возьми, все это значит? – думал он. – Что это за чертов ублюдок? И чем это он заразил меня на эти пятнадцать минут? Что эта тварь несет в себе?»
Легкая эйфория от чувства избавления перемежалась внутри него с накаленным добела возбуждением, но возбуждением уже контролируемым. Дэйв встал, достал ключи и отпер квартиру. В гостиной горел светильник, и Фернанда встретила его взглядом, исполненным ужаса. Она села на кровати, прикрывшись простыней и по лицу ее было понятно, что она ожидает самого худшего.
– У тебя пятнадцать минут, – сказал Дэйв, не глядя на нее. – Собирайся и уебывай отсюда на хер.
Он прошел к холодильнику, достал бутылку холодной воды и залпом выпил не меньше полулитра. Снял с себя мокрую футболку и бросил на пол. Открыл бутылку «Столичной», налил полстакана и опрокинул в себя. Разорвал упаковки с беконом и семгой и принялся жадно есть. Он стоял к Фернанде спиной и не слышал с ее стороны ни звука, а когда обернулся, то увидел ее в том же положении, в каком и застал, когда вошел в квартиру.
– Я выразился недостаточно ясно? – спросил Дэйв. Ему показалось, что Фернанда смотрит на него примерно так же, как сам он недавно смотрел на Призрака. То есть, испытывая внутри парализующий страх. – Ты оглохла? Или отупела?
– Мне… мне некуда идти, – промямлила девушка.
– Мне плевать.
– Но ведь вы договорились…
– Планы изменились. Через полчаса я буду пьяным в стельку и тебе оставаться здесь небезопасно. Собирайся.
– Но… мне, правда, некуда пойти. Тетя меня не примет, а на улице я…
– Это все не мои проблемы, мать твою. Проваливай к чертям отсюда! – Дэйв налил еще полстакана водки и выпил, не сводя глаз с Фернанды. Он видел, что для возражений ей приходится наступать на горло своему страху, и вновь сравнил ее с собой, пытающимся вытянуть хоть слово из Адама. Затем он включил вытяжку и закурил. – Я отворачиваюсь, а повернусь, когда докурю. К этому времени ты уже должна быть одета и собирать свою сумку.
Дэйв понимал, что поступает низко и жестоко, но жаль ему не было. Сейчас ему хотелось просто остаться одному и напиться до беспамятства. И тут же до него дошло, что план этот может расстроиться, выгони он Фернанду. Скорее всего, той придется все-таки идти именно к тете, раз больше некуда, и тогда даже предупредительное отключение телефона не спасет его от очередного скандала. Несомненно, Бабища способна прибежать сюда и среди ночи, да еще и с полицией. Приходилось либо идти на этот риск, либо все же провести ночь под одной крышей с девушкой. Дэйв не солгал, говоря, что опасается за свое пьяное поведение, учитывая специфику недавних событий, но была еще и другая причина: ему было просто противно оставаться с Фернандой наедине. И задумавшись вдруг над причиной этого отвращения, он понял, что оно перешло к нему прямиком от Бабищи. Дэйв стал омерзителен сам себе еще сильнее прежнего, но ничего тут поделать уже было нельзя. Так и работала подлая природа подлого человека: цеплять к себе все самое низменное и распространять среди таких же низменных ничтожеств.
– Ты оделась?
– Да, – прошептала Фернанда.
Дэйв повернулся и когда увидел ее, убирающей постельное белье, ему показалось, что она готова вот-вот расплакаться. Странное дело, слезы той же Лори или девушек, с которыми у Дэйва были романтические отношения, его всегда бесили, а слезы Фернанды, казалось, могли даже порадовать.
– Ты боишься меня? – спросил Дэйв, этим вопросом ответив на свое предыдущее рассуждение.
– Да, – ответила Фернанда.
– Омерзительное чувство, правда? – усмехнулся Дэйв, потушил сигарету в пепельнице и ответил сам себе: – Правда. А чего ты боишься больше: меня или ночи на улице?
– Тебя.
– И все же готова остаться здесь?
– Готова.
– Почему?
Фернанда посмотрела ему прямо в лицо, хоть взгляд этот едва ли можно было назвать твердым или решительным. С ответом она так и не нашлась.
– Неужели она действительно зажала тебе денег на отель.
– Сказала, что у нее их нет.
– Вообще?
Девушка пожала плечами.
– Я и сама не припомню, чтобы тетя когда-то нуждалась в деньгах.
– Готов поспорить, что твоя тетя тебя скоро чем-нибудь удивит, – усмехнулся Дэйв. – Выпить хочешь?
– Н-нет.
Он зашел на минуту в спальню и вернулся с ключом от межкомнатной двери.
– Это ключ от спальни. Запри за мной дверь, а утром, как будешь уходить, отопри.
Он бросил девушке ключ, взял с собой стакан, бутылку и немного еды на тарелке.
– Вы меня не убьете?
– Надеюсь, через десять минут я уже забуду о твоем существовании. Как и обо всем прочем. Пицца вон… уже засохла, но если разогреть, то будет нормальной. Ешь, если голодная. Виски, водка к твоим услугам, – он указал на две полных бутылки. – Если со мной стесняешься, можешь сама выпить. От страха помогает отлично, по себе знаю.
– Нет, спасибо, – промямлила Фернанда.
Уже в дверях спальни, Дэйв обернулся. Готовность провести ночь с запертым в клетке чудовищем – а Дэйв не сомневался, что он для нее чудовище, – должно было вызывать хоть отдаленное чувство уважения, но этого не было. Ее молчаливый ответ на его вопрос подсказывал, что Фернанда давно и окончательно похоронила себя, пустила все на самотек и живет по изувеченному принципу «не делай ничего, и будь что будет».
– Ты откуда? – спросил он.
– Из Арстада.
– А тут чего забыла?
– Мне пообещали работу на химфабрике, но в итоге не взяли. Завтра поеду обратно.
– Почему не взяли?
– Не знаю.
В этих двух словах Дэйв услышал такую знакомую обиду на судьбу, и с отвращением подумал, неужели же и он со стороны выглядит так же неуверенно, серо, забито, как эта бедная овечка? Он смотрел на нее и понимал, что она не в силах ничего противопоставить обстоятельствам, и всю жизнь будет дрожать от малейшего ветерка, и всю жизнь так и будет отвечать «не знаю» на каждый пинок судьбы. Как же легко видеть это в других людях, как легко презирать за это других людей. И как же сложно жить таким человеком изо дня в день, и понимать, что всякая борьба бесполезна, просто потому, что и нет в жизни никакой борьбы, а есть только ее видимость. Да, не только Бабища была причиной его неприязни к Фернанде, и даже не ее болезнь, а самый простой эффект зеркала.
– Спокойной ночи, – сказал Дэйв и закрыл дверь.
– Спокойной, – услышал он в ответ, а через минуту щелкнул замок.
Дэйв открыл окно и впустил в спальню свежий воздух. Снял джинсы, обувь и носки, и решил не расстилать постель, поскольку не счел важным зайти в душ. Все равно, если все пойдет как оно и должно было пойти, то и душ, и вообще вопросы гигиены начнут тревожить его вновь не ранее, чем через неделю. Еще полстакана, и еще сигарета. Немного поесть, пока совсем не пропал аппетит. И еще полстакана.
V
Проснулся, а точнее пришел в себя, Дэйв, конечно же, от невыносимой жажды. А стоило только пошевелиться, как голову пронзила тупая боль – словно молотом огрели. Через пять секунд сумбурных попыток вспомнить кто он, где, и что делает, ему удалось восстановить картину вчерашнего вечера. Волна облегчения сразу успокоила нервы, ведь проснуться на условно своей кровати, в условно своей квартире и знать, что ты вчера ничего не натворил – для алкоголика это успех, который он никогда не позволит себе поставить под сомнение.
– Фернанда, – простонал Дэйв, надеясь, что его гостья еще не ушла и выручит его стаканом воды и парой таблеток обезболивающих.
Но в гостиной было тихо. Превозмогая боль и отмечая, что он еще несколько пьян, Дэйв встал и подошел к двери. Она была открыта, а значит, Фернанда уже ушла. Тут у него мелькнула страшная мысль, что он рано радовался отсутствию ночных приключений и представил, как сейчас увидит на диване в гостиной изнасилованное и изуродованное тело несчастной девушки. Видение было настолько жутким, что Дэйв даже повременил несколько секунд у двери, а когда открыл ее и увидел убранный и сложенный диван, то выдохнул с облегчением. Первым делом он напился воды и нашел в своих старых запасах упаковку аспирина, что окончательно приподняло ему настроение. А уж ожидающие его внимания бутылки виски и водки на столе и вовсе были готовы украсить это утро всеми цветами радуги. Дэйв также заметил, что квартира, хоть на скорую руку, но все же убрана, вымыта посуда, а под крышкой его ждала половина еще немного теплой пиццы. Он хотел было проверить насколько сух диван, но тут же плюнул на это и забыл. Не став дожидаться пока утихнет головная боль, Дэйв открыл вторую бутылку «Джека» и сделал три глотка. Съел через силу кусок пиццы, чтобы не обидеть заботливую Фернанду, закурил, и, таким образом, «влился» в этот день раньше, чем палачи под именами «совесть» и «чувство вины» успели начать свою экзекуцию.
Уже очень скоро, когда время в Эскине приближалось к одиннадцати часам утра, Дэйв вышел на улицу. Хмельной, но соображающий еще довольно ясно, он пошарил глазами по окрестностям и почти сразу заметил того, кто ему был нужен.
– Флинт! – окликнул он старика, ошивавшегося неподалеку от «Тортуги», а когда тот обернулся, то победоносно вскинул вверх руку с едва початой бутылкой виски.
Для того не существовало лучшей приманки, и как человек твердо нашедший в жизни свою цель, он уверенным шагом двигался к ней, едва завидев хоть малейший намек на ее достижение.
– Добрейшее утро, господин Дэйв, – старик деланно поклонился и пригладил ладонью клочки седых волос.
– Еще какое добрейшее, – улыбнулся Дэйв и протянул старику бутылку. – Позавтракаем?
– Не вижу ни малейшего препятствия для столь чудного завтрака, господин Дэйв, – хихикнул Флинт, обнажив два ряда белых зубов.
Дэйв раньше удивлялся, как это ему удалось сохранить зубы в столь примерном состоянии, но при общении со стариком становилось ясно, что сохранить ему удалось не только зубы, но и способность здраво соображать. А что не менее важно, и способность хорошо запоминать настоящее и хорошо вспоминать прошлое. Вот из-за последней своей способности он Дэйву и понадобился этим утром.
– Мне нужна от тебя услуга, дружище Флинт, – Дэйв хлопнул его по плечу и кивнул в направлении «Порт-Ройала».
– Буду рад помочь, господин Дэйв, – старик сунул бутылку в боковой карман великоватого пиджака коричневого цвета – явно с чужого плеча.
– Как думаешь, сможешь вспомнить одно событие, которое потрясло наш славный городок двадцать пять лет назад?
Флинт ответил не сразу и посмотрел на Дэйва с заинтересованностью, сменившей на его морщинистом лице выражение привычного хитроумного заискивания. Не менее полуминуты он молчал, затем сказал:
– Смог бы вспомнить все подобные события, если бы их было больше одного, господин Дэйв.
– Отлично! – Дэйв еще раз хлопнул старика по плечу, поняв, что тот сразу уловил суть. – Иди к «Порт-Ройалу», а я забегу в «Тортугу» за стаканами. Тебе взять поесть что-то, голодный?
– Не стоит беспокоиться, господин Дэйв. Но от бутылочки светлого пива под это дело не откажусь.
Дэйв кивнул и пошел в сторону магазина. Он открывался в одиннадцать, паб же официально начинал работать в два часа дня, но все попытки оградить его летнюю площадку от ранних – как и от поздних – завсегдатаев, остались безуспешны. У входа в «Тортугу» Дэйв заметил полицейскую машину, и показалась она ему той самой, на которой его вчера подвозил Анджей Красовский. Войдя внутрь, Дэйв удостоверился в своей догадке, увидев лейтенанта Красовского со стаканом кофе у кассового стола. По ту его сторону улыбалась София, но при появлении Дэйва улыбка ее сразу потускнела, да и вообще и она, и ее ранний посетитель как-то встрепенулись.
Анджей перехватил свой стакан в левую руку, а правую протянул Дэйву.
– Привет, Уотерс, – как-то уж очень возбужденно сказал он. – Ты чего тут делаешь с утра?
София, напротив, поздоровалась с особой серьезностью, и, стараясь не смотреть на Дэйва, поспешила занять свое внимание какими-то бумагами.
– Привет, ребятки, – ответил им Дэйв, от которого, конечно, не укрылось странное поведение этой парочки, и соответствующие выводы о своем несвоевременном появлении он успел сделать прежде, чем выводы эти стали ему неинтересны. – Захотелось мне бутылку светлого пива в это чудное утро, – ответил он на вопрос Анджея. – Только и всего. А ты?
