Полная версия
– Нет-нет, – поспешил отмахнуться Дэйв. – Я пас.
– В смысле? – Початок скорчил возмущенную гримасу.
– Я в завязке, Початок.
– Серьезно? – пренебрежительно усмехнулся тот. – Брось эту ерунду. Никто же не просит тебя напиваться в сопли. Так, по паре рюмок пропустим и все. Я угощаю, если на то пошло.
– Не в этом дело. Слушай, правда, я уже три месяца сух и мне это даже нравится. А пара рюмок выльется в недельный марафон, тут нечего и говорить. Так что, извини, приятель.
Все эти отмазки доставляли Дэйву невероятное отвращение и, более того, зарождали отдаленный гнев. Зол он был на Початка с того момента, как услышал его голос, но желания обойтись с ним нарочито грубо сначала не было. Теперь же оно просилось наружу.
– Ну, это прям не по-человечески, друг, – не унимался Початок. – До «Порт-Ройала» не более двухсот метров, и я тебя туда доведу, сволочью буду, и выкурю из тебя всю эту трезвую дурь.
– Слушай, Початок…
– Не буду слушать, – он норовил схватить Дэйва за локоть и потащить в сторону паба, но тот грубо отдернул руку. – Да чего ты? Пару рюмок и расскажешь мне, что там у тебя случилось. Посидим, как в старые…
– Я сказал, что не пью, – перебил Дэйв, глядя на него с ненавистью и чувствуя, что руки сами собой сжимаются в кулаки. – Оставь меня в покое, а?
Початок потупился и пожал плечами.
– Да и пошел ты, – сказал он и зашагал прочь.
Дэйв еще полминуты стоял на месте, пока не выровнял дыхание после приступа гнева, который ему, на самом деле, удалось сдержать не без труда. Если бы Початок сделал еще две попытки сломить его сопротивление, то, скорее всего, они с Дэйвом стали бы сегодня врагами. Вообще, этот всплеск бешенства немного испугал его самого, ведь был он настолько сильным, что даже напомнил момент приближения оргазма, кульминацией которого должен был стать удар в лицо. Дэйв даже не помнил за собой подобного. Да, ненависть и отвращение к окружающему миру порой брали в плен его разум, но лишь в виде размышлений, и никогда он не позволял им перейти в бессознательную и неуправляемую агрессию. А сейчас Дэйв совсем не был уверен в способности контролировать себя до конца, и понимал, что это вполне может стать его новой проблемой.
Когда он уже продолжил путь, то даже не сразу заметил, что шепотом повторяет одну и ту же фразу: «Пошли вы все на хер». Он глядел себе под ноги, потому что просто не мог видеть лица людей. Шел он быстро, опасаясь, что будет остановлен очередным знакомым, рисковавшим принять на себя или его кулак, или – что еще хуже – поток рвоты. И это была не шутка: Дэйв действительно чувствовал тошноту и головокружение. Он попытался успокоить себя мыслями о грядущем пиршестве, которые весь этот долгий день дарили хоть малый, но все-таки настоящий смысл жизни на ближайшее время, возможность примириться с миром. Теперь же он чувствовал, что не хочет мириться, а совсем наоборот. Ему хотелось ненавидеть всех и все, каждого встречного прохожего – будь то хоть ребенок, хоть немощный старик, – и самое ужасное, что желание это было омерзительным сознанию, но как же оно дразнило разум.
– Будьте вы все прокляты, – продолжал одними губами шептать Дэйв. – Горите вы все в аду. Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Пошел ты на хер, и ты, и ты, – обращался он к окружающим, хоть в поле его зрения попадали только их ноги. – Мразь тошнотворная, ничтожество, грязь. Как тебя земля носит? Как всех вас земля носит с вашими ублюдками, вашими подстилками, вашими любимыми дешевками? Не хочу! Не хочу вас. Не хочу прикасаться к вам, разговаривать с вами, чувствовать вас. Хочу только ненавидеть. Ненавидеть изо дня в день и упиваться этой ненавистью. Хочу, чтобы вы это видели и знали. Хочу быть палачом вам, хочу быть палачом всему, что вижу. Хочу быть ядом. Кислотой. Бомбой. Радиацией.
Наконец он вошел в винный магазин «Тортуга» у своего дома и как-то сразу остыл. Странная душевная судорога отступила так же резко, как началась. Возможно, оттого, что в помещении стояла приятная прохлада в отличие от уличного зноя. Но Дэйв поспешил признать, что просто демон на левом плече вдруг почувствовал себя дома и понял окончательно, что победил. В очередной раз. И сколько бы Дэйв не обманывал себя тем, что трехмесячная трезвость была всего лишь экспериментом, направленным на достижение уверенности в своей способности не пить – все это была ложь. Ведь три месяца назад, пережив очередную тяжелейшую абстиненцию с кровавой рвотой и тремя бессонными ночами, чему, конечно же, предшествовала череда пьяных позоров, он клялся себе, что бросает навсегда. Что больше не возьмет в рот ни капли алкоголя. Что найдет самую адскую работу, от которой будет в конце дня валиться с ног и не думать ни о чем, кроме еды и сна. Как он клялся себе уже не менее десяти раз в жизни. Но мозг устроен так, что как только выравнивается дофаминовый фон, все плохое вдруг заволакивает пеленой, и тогда привычное искушение вновь начинает исподтишка точить сердце. И если человек не может искать в жизни счастья – а Дэйв и не отрицал, что был противником счастья, – отказ от искушения не вызывает ничего, кроме раздражения, которое усиливается еще и предугадываемым чувством вины в случае уступки. А после этого жертва входит в фазу мазохизма, провоцирует против себя весь мир и идет на поводу эмоций, позволяя им диктовать условия по той простой причине, что так гораздо проще убедить себя в чем угодно. В том, что невозможно быть счастливым и здоровым в постоянной трезвости, или в том, что на этот раз все обойдется, или в том, что никто и не планировал бросать совсем, а уговор был всего лишь на три месяца.
«Но ведь я живу в этом конфликте уже долгие годы, – отвечал Дэйв на собственные доводы. – Но до сегодняшнего дня вроде не касался сумасшествия. Или оно гораздо ближе, чем я думал?»
Две бутылки «Джека Дэниелса», две бутылки «Столичной» и бутылка светлого пива в качестве аперитива – таков был его стандартный набор на пятницу, субботу и утро воскресенья, а дальше загадывать было бессмысленно. Поскольку ныне Дэйв не был стеснен финансово, то заодно набил корзину всевозможными закусками, которые не заставят его тратить время у плиты; хотя он прекрасно знал, что большая часть всей этой снеди так и сгниет нетронутой.
– Давненько тебя не было видно, – прокомментировала его появление сотрудница по имени София – симпатичная пышногрудая брюнетка. Дэйв, кстати, часто ловил себя на мысли, что не прочь затащить ее в постель, но так уж получалось, что видел он ее только в те моменты, когда его волновали совсем другие приключения. Да и если учесть то, каким его иногда видела сама София – хотя держалась всегда приветливо и доброжелательно, – то справедливо было предположить, что шансы преуспеть у него невелики.
– Трудился на благо общества, – Дэйв выдавил из себя полуулыбку.
– И как же? – София принялась пробивать чек на его покупки.
– Таскал мешки с мукой, чтобы у любимых земляков всегда был свежий хлеб.
София искоса взглянула на него и улыбнулась.
– Никогда бы не подумала, что ты грузчик.
– Чего это? Вроде не чахлый.
– Не в этом дело. Просто… лицо у тебя умное.
– А, – Дэйв хмыкнул и все его желание сказать Софии что-то приятное тут же улетучилось.
Девушка продолжила молча сканировать продукты и бутылки, и Дэйв видел, что она, вероятно, и сама уже поняла, какую глупость ляпнула. На секунду ему уже наоборот захотелось назвать ее тупой, или бесстыдно попросить показать сиськи.
– Остепенился, значит? – решила она замять свой комплимент.
– Господи, это омерзительное слово я слышу уже второй раз за день, – не выдержал Дэйв и принялся быстро складывать покупки в пакет. – Кто его придумал?
– Такие, как я, для таких, как ты, – засмеялась София, стараясь сгладить неловкое положение, в которое ее завели собственные добрые намерения.
Дэйв остановил на ней пустой взгляд.
«Тупая. Покажи сиськи» – беззвучно произнес он и приложил карту к терминалу.
– Пока, – только и сказал он вслух и отошел.
– Пока, Дэйв, – ответила София, явно сконфуженная поведением мужчины. – Будь осторожен.
Дэйв не удостоил реакцией ее последнюю фразу и вышел на улицу.
– Тупая, – только тут произнес он и закурил. – Как и все остальные. Как и я. Но зачем позориться этим? А, Флинт?
Старик не самого презентабельного вида пожал плечами с самым добродушным участием. Просто потому, что знал: если к нему обращаются, значит, скорее всего, ему что-то перепадет, и за это был готов подтвердить любую гипотезу своего благодетеля, или же вместе с ним возмутиться любой несправедливостью.
– Что говоришь, сынок? – прокряхтел он.
– Говорю, зачем позорятся тупые?
– Тупые, вот и позорятся.
– Вот и я так думаю, – кивнул Дэйв и протянул старику специально купленный для него стограммовый флакон бренди.
– Ох, услужил, – сухая грязная рука с желтыми ногтями забрала флакон и спрятала в кармане заношенных брюк. – Добрый ты человек, ничего не скажешь.
– Это потому что я ненавижу всех вокруг, Флинт.
– А как иначе? Все правильно делаешь.
– Какие новости в округе?
– А, – старик махнул рукой. – Тупые все. Ходят да позорятся.
– Ну, понятно. За мое здоровье пить не вздумай.
– Что ты, я и за свое не пью.
Дэйв отсалютовал и перешел через дорогу. Поговаривали, что в годы молодости Флинт строил карьеру рок-музыканта, и вроде бы в семидесятых годах прошлого столетия она складывалась довольно удачно в пределах Сантории. Во всяком случае, так в Эскине принято считать, хотя прямых доказательств тому не осталось. Но, как часто бывает с творческими людьми, обратная сторона славы сыграла с ним злую шутку. Последние лет десять Флинта и вовсе можно было наблюдать практически ежедневно дрейфующим вдоль одного и того же квартала, в одном конце которого располагался паб «Порт-Ройал», а в другом магазин «Тортуга». Тут он и скрашивал свою старость благодаря Дэйву и ему подобным, хотя сам Дэйв угощал старика не из сострадания, а потому лишь, что эти подачки помогали ему думать, что так он может откупиться от подобной участи в старости. Причины для этого у Дэйва были, поскольку при тщательном анализе своей жизни, он вновь и вновь натыкался на мысль, что похожая старость для него наиболее вероятна. Да еще и учитывая, что сам Дэйв тоже тащил на плечах груз из несбывшихся юношеских свершений.
«Ага, – думал он, – так у Флинта хотя бы своя конура сохранилась. То есть, хватило же ума не пропить все под ноль. А у меня уже с этим проблемы. И если в тридцать четыре нет своего собственного угла, то вряд ли уж и появится. Так и буду скитаться из родительского дома в съемную хижину».
Дэйв арендовал квартиру в двухэтажном многоквартирном доме на улице Диккенса, в самом центре города. Недвижимость в Эскине не пользовалась особым спросом, и Дэйву удалось выхватить двухкомнатную студию по вполне демократичной цене в четыреста франков за месяц. Получив первую зарплату, он и вовсе внес деньги за полгода вперед, но успокаивало его это в малой степени. Конечно же потому, что жизнь его была в значительной мере закольцована, и подобные полумеры в прошлом всегда оканчивались одинаково: никчемный сын вновь прибивался к порогу добродетельных родителей. Сейчас, правда, Дэйв старался не думать столь далеко, но в том-то и дело: чем более он старался прогнать что-либо из головы, тем настойчивее эти мысли лезли обратно. Войдя в квартиру и оглядев ее, он вновь только утвердился в своих пессимистичных настроениях: все здесь было не его и возвращаться сюда не особо и хотелось. Сколько не убирай чужую квартиру, сколько не пытайся придать ей самый минимальный уют, сколько не декорируй ее под свою детскую спальню, она все равно будет чужой. Во всяком случае, так думал Дэйв.
Первым делом он запустил ноутбук и включил Тома Уэйтса. О, за всю жизнь Дэйв не встретил ни одного лучшего собутыльника, хоть с Томом и приходилось пить лишь заочно. Но и этого вполне хватало, и блюзовые мотивы вкупе с хрипловатым баритоном цепляли в душе Дэйва именно те струны, за которыми скрывалась сентиментальная страсть к жизни. И напевая, что пьянствовало пианино, а не он, Дэйв принялся выкладывать на стол свой фуршет. Чипсы, орехи, бекон и семга, салат из острого сыра; замороженная пицца отправилась в микроволновку, а кастрюля с водой для креветок на плиту. Все это нужно было употребить по максимуму до того, как будет выпито две трети бутылки, потому что дальше еда потеряет всякий интерес, какой бы аппетитной она ни была.
Вообще, Дэйв был привычен к превратностям судьбы, но никак не ожидал подвоха именно сегодняшним вечером, который он с полным правом собирался посвятить своей несчастной и конфликтной любви с выпивкой. Но стоило ему только открыть пиво и уловить его аромат, как раздался звонок мобильного. Звонила Лори – его сестра. Конечно, это мог быть просто звонок вежливости, но Дэйв сразу заподозрил неладное и отставил бутылку.
– Алло, – ответил он настороженно.
– Привет. Что делаешь? – голос Лори звучал взволнованно, и Дэйв почувствовал тревогу. Не за сестру, а за себя.
– Э, ничего особо. Только с работы пришел. Ужин готовлю.
– Приезжай, у нас поужинаешь.
– Нет, спасибо. Я очень устал и хочу отдохнуть.
– Боюсь, что тебе все-таки придется приехать. Из-под крана на кухне бежит вода. Мне, правда, нужна твоя помощь.
– А Кристиан?
– В Санторине. Будет только завтра.
– Слушай, это не такая серьезная проблема. Просто перекрой вентили и вызови сантехника.
– Дэйв, правда, я пыталась перекрыть, но у меня не хватило сил и…
– Что за бред? – раздраженно перебил Дэйв.
– И сантехника вызывать мне и денег жалко и…
– Господи, давай я тебе скину денег на сантехника.
– И страшновато тоже. Мы уже вызывали однажды, и пришел пьяный мужик. Он реально был пьян! – Дэйв прекрасно знал, когда Лори врет и сейчас был именно тот момент. – И я не хочу, чтобы Афина снова видела пьяного сантехника. А деньги лучше потрать на такси.
– Ты шутишь? Я ведь говорю: устал. Или устать может только твой Крис от писанины своего сценария? Вызывай сантехника и попроси трезвого.
– Я полчаса назад подставила под раковину ведерко, и оно уже наполовину полное. Мне придется не спать всю ночь, чтобы не затопить кухню.
– Лори, мне кажется, что ты издеваешься. Этот абсурд может по праву войти в золотую коллекцию твоих капризов. А сэкономленные двадцать франков в золотую коллекцию твоей жадности.
– Это не жадность, а экономия! Не называй меня жадной.
– Это жадность! Ты жадная, Лори, – Дэйв начинал закипать и проклинал себя за это. Он уже знал, что ехать придется. Самым умным было бы сбросить вызов, выключить телефон и забыть о сестре на сегодняшний вечер, прекрасно зная, что не произойдет ничего страшного. В крайнем случае, вырвала бы из Санторина своего мужа, на что она, несомненно, была способна.
Подобные припадки, когда Лори вдруг требовались доказательства того, что ее любят и готовы прийти ей на помощь, Дэйв замечал в ней примерно с такой же периодичностью, с которой сам искал успокоение на дне бутылки. И когда жертвой амбиций «недолюбленной» жены, сестры и дочери (хоть сама Лори никогда бы не признала у себя наличия подобного комплекса) становился именно он, то каждый раз недоумевал, почему не находит в себе сил просто отказать и одновременно поражался, откуда в сестре столько наглости и жестокости.
– Я тебя услышала, – ее голос стал строже. – Отдыхай. Справлюсь как-нибудь сама. Посижу ночку, я же бездельница. Обнаглевшая бездельница, которая мешает отдыхать честным труженикам. Извини, что потревожила…
Дэйв молчал, но Лори почему-то не спешила класть трубку.
– Ладно, – сказал он и попытался приладить на место сорванную крышку. – Я приеду.
– Это необязательно. Если встреча с сестрой и племянницей раз в полгода способна так сильно расстроить твои планы, то нам подобные жертвы не нужны.
– Я же сказал, что сейчас приеду! – Дэйв повысил голос.
Лори прервала разговор, и Дэйв представил себе ее самодовольную улыбку, которую помнил с самого детства, и которая уже в том самом детстве выпила немало его крови. К слову, он понимал, что умение манипулировать людьми сестра унаследовала прямиком от матери. Совместная жизнь родителей выглядела почти безоблачной, из чего Дэйв делал вывод, что именно отец всегда был под колпаком, хотя детям с детства внушался патриархальный уклад семьи. Ныне же он прекрасно осознавал, что этот самый патриархат – это самый скорый и прямой путь к рабству. Нет ничего проще, чем при наличии развитых навыков умело разыгрывать из себя кроткую овечку в обмен на великодушие и жертвенность главы семьи. Главное, не дать ему понять, что у него и выбора нет иного, кроме великодушия и жертвенности. Другое дело, что мать использовала эти способности строго по назначению и в допустимых дозах, а Лори довела их до маниакальной страсти в умении подчинять себе все живое.
В минуты слабости Дэйв винил в своей судьбе и родителей, но Лори все же доставалось сильнее. И если бы он только мог вернуть назад свое детство, то никогда бы не допустил ошибки быть сильным и заботливым старшим братом. Нет, он бы сделал все, чтобы перещеголять сестру в ее слезливых истериках, капризных нуждах и высокомерных обидах, и плевать, чтобы там ему твердили о том, каким должен быть мужчина. Вот и сейчас, хотела бы она просто увидеть брата в пору отсутствия мужа – а Дэйв и Крис взаимно друг друга недолюбливали, – что ей стоило просто пригласить его на ужин? Неужели бы он не пришел, даже если пришлось бы отложить свой старт в запой? Конечно же он бы пришел. Но ведь как это скучно. Куда веселей не попросить Дэйва прийти, а заставить. И самое смешное, что ему-то, черт возьми, это тоже нравилось. Глядя на «Джека» и на «Столичную», он словно говорил им: я люблю вас, родные мои, но не могу пропустить шанс удостовериться во всех своих теориях о том, почему я именно таков, каков я есть, и почему ищу вашей дружбы.
II
Уже через полчаса Дэйв был в доме на улице Шредингера. Несмотря на то, что для зарождавшейся на тот момент карьеры Криса молодой семье было бы удобней жить в Санторине, где и находилась студия, в итоге она обосновалась в симпатичном одноэтажном доме с террасой на окраине Эскины. Вроде как потому, что шаговая доступность лесных прогулок очень благотворно влияла на творческие способности молодого режиссера. Насколько это было правдой, Дэйв особо не интересовался, прекрасно понимая: если это правда Лори, значит, у Криса нет никаких шансов этой правде противиться.
Лори не солгала, и кухонный смеситель действительно дал течь. Если, конечно, она сама его не повредила. Узнав в общих чертах откуда именно сочится вода при повторном звонке, Дэйв по дороге заскочил в магазин бытовых товаров, где купил новую пару гибких шлангов. Еще пришлось раскошелиться на фрукты для своей племянницы – восьмилетней золотоволосой Афины, которая все отчетливее демонстрировала преобладание материнских генов и, несомненно, при должном усердии грозила превзойти свою наставницу, как та превзошла свою. Только переступив порог кухни, Дэйв едва сдержался, чтобы не захохотать вслух, увидев включенный телевизор. Хотя, в принципе, не удивился изобретательности своей сестры в области пытки насмешкой.
– Смотришь? – спросил он с ухмылкой.
– Конечно. Полуфинал ведь. Из-за долбаной пандемии я ждала этот Уимблдон не год, а два. Сделать громче?
– Не стоит.
Дэйв отвел взгляд от экрана, где один знаменитый сербский теннисист напролом шел к своему очередному трофею. Продолжался второй сет, а значит, стоило справиться с ремонтом как можно быстрее и попробовать тут же свалить. И напиться. Напиться! Эта мысль снова стала настоящим спасательным кругом.
– Как дела? Как там твоя книга? – спросил Дэйв и лег под раковину.
– Нормально, все по плану.
– Не скучаешь по своим студентам?
– Ты каждый раз спрашиваешь, и я каждый раз отвечаю, что скучаю умеренно.
– Неужели писать заумную тягомотину про эту твою Сирию веселее, чем эту тягомотину просто рассказывать?
– Не Сирию, а Ассирию, ты задолбал. Это я тебе тоже каждый раз напоминаю. Как и то, что вернуться хоть в Санлайт, хоть в Аньель я могу когда угодно, а насладиться детством своего ребенка – нет.
– Прости, память уже подводит. Пропил мозги, как ты и пророчила.
– Нет, ты просто делаешь вид, что не воспринимаешь мою работу всерьез. Но я знаю, что это неправда.
– Даже я не настолько туп, чтобы не воспринимать всерьез доктора наук, – Дэйв злорадно усмехнулся и в этот же момент разводной ключ соскользнул с гайки и едва не сыграл ему в лоб. – Вот черт!
– Что такое? Все нормально?
– Нормально… по башке чуть не засадил себе.
– Осторожнее. А как твоя работа?
– Я уволился.
– Молодец! – Лори хлопнула в ладоши. – Ну что за бред? Мой брат и грузчик?!
– Кто-то же должен им быть.
– Да. Но не мой брат. Не хватало еще спину сорвать.
– Насчет денег не волнуйся. Я постепенно откладываю и верну долг целиком.
– Господи, какой же ты все-таки… – протянула Лори уже отнюдь не радостным голосом.
– Что?
– То! Каждый раз, говоря об этих деньгах, ты словно плюешь в меня.
– Ой, не начинай, – усмехнулся Дэйв, откручивая гайки старых шлангов.
– Издевается просто с порога. Ему говоришь, что этого долга больше нет, а он продолжает. Или ты думаешь, я шучу, когда говорю, что перестану с тобой разговаривать, если ты появишься здесь с этими деньгами? А я ведь перестану.
– Ну, помолчим полгода или год, потом помиримся.
Речь шла о десяти тысячах франков, которые Дэйв занял у сестры год назад, чтобы сделать ставку на футбольный матч. Интересно, что он даже не стал ничего придумывать, а напрямую заявил Лори, что деньги ему нужны для столь сомнительного дела. Интересно вдвойне, что Лори даже не подумала разубедить его сыграть, а без лишних слов выдала нужную сумму и пожелала удачи. Дэйв и не сомневался, что в тот самый момент, как он озвучил ей свой ненадежный план успеха, она тут же начала молиться, чтобы матч закончился не так, как рассчитывал ее брат. Как оно и случилось. Хоть ставка и была, как принято говорить на сленге азартных игроков, железобетонной, и обещала сыграть, но, как часто и случается, грянула сенсация, и вместо выигрыша Дэйв оказался еще и должником. Не прошло и минуты после финального свистка арбитра, как уже звонил телефон, и когда Дэйв кое-как взял себя в руки и перестал по инерции материть телевизор, наигранно-встревоженный голос его сестры спросил, как все закончилось. «Я проиграл! Возрадуйся!» – рявкнул Дэйв и закончил разговор. Что Лори радовалась, в этом сомневаться не приходилось. Ведь она практически своей рукой поставила на лбу брата печать глупца и неудачника, и теперь могла хоть при каждой встрече напоминать ему об этом. Что она и делала – не прямым текстом, а более изощренно: вновь и вновь повторяя, что долг этот Дэйву прощен. Дэйв хоть и отвечал, что все это глупости, и он непременно откладывает деньги, чтобы в итоге вернуть всю сумму сразу, а не кусками, на самом деле, ничего и не думал откладывать, во всяком случае, для этих целей. Но эта глупая полемика была ему необходима в той же степени, что и Лори, и если та самоутверждалась с позиции сестры такого недотепы, то Дэйв радовался, что он брат злорадной змеи.
– А! Посмотри, какой удар навылет! – буквально вскрикнула Лори после короткого молчания.
– Как я, блядь, могу посмотреть, если лежу под твоей раковиной! – ответил Дэйв.
– Не ругайся, Афина рядом, в гостиной.
– Ей ты любовь к теннису привить не смогла?
– И меня это очень сильно раздражает. Вспомни эти вечера перед телевизором всей семьей. Для меня это едва ли не самые светлые воспоминания из детства, и я рассчитывала, что перенесу эту маленькую радость и в свою семью.
– А Крис?
– Полностью равнодушен. И эта такая же растет. Вообще ничего моего, вся в папочку.
– Ну-ну, – усмехнулся Дэйв. – Подай шланги новые.
– Я серьезно, – Лори выполнила его просьбу и перешла на полушепот. – Помимо внешности, она не зацепила ничего от Уотерсов.
– Что бы ты хотела видеть в ней такого особенного, чем могут похвастаться только Уотерсы?
– Не знаю. Может, нежность…
– Нежность? – Дэйв на мгновение даже замер.
– Да, нежность. Доброту. Она практически не выражает своих чувств, и меня это настораживает. Все дети говорят родителям, что любят их, а моя дочь никогда.
– А вы? Говорите ей, что любите?
– Ну… да. Иногда. И она отвечает: «я тебя тоже». То есть, такого, чтобы она подошла, обняла и сказала, что любит мамочку или папочку, просто не бывает. Она в принципе к нам не тянется. Может вообще не разговаривать полдня, пока ее не потревожить.
– В школе все нормально?
– В том-то и дело, что да. Она буквально звезда в своем классе. И с детьми ладит, и учителя от нее в восторге.
– Чего ты тогда переживаешь?
