Слёзы Богов

– Я получила ваше послание, но вы зря стараетесь. На моей стороне Богини, а они могущественнее вас.

– Она совсем не уважает нас, братья, раз потеряла страх заговорить первой с Богами, – ответил на дерзость колдуньи белоснежный варситон, видимо старший по статусу.

– Где же твои покровительницы сейчас, ведьма? Или ты столь самоуверенна в своих силах, что думаешь нас одолеть при помощи магии? – заговорил ярко-красный варситон.

– Магией одарили тебя мы, а значит, можем легко забрать обратно, – промолвил иссиня-черный варситон, и ухмылка проскользнула по его морде.

– Это неправда! Вы лжете! – воскликнула Селестия с негодованием и яростью в голосе.

– Или ты, глупая, думала, что сами Богини снизошли к тебе? К счастью для нас, много лет они глухи к мольбам людей, – держал речь белоснежный варситон.

– Отступись, – увещевал колдунью ярко-красный зверь.

– Будь на нашей стороне, и мы дадим тебе мощи гораздо больше, чем ты имеешь сейчас. Будь с нами, Селестия! – добавил иссиня-черный варситон.

– Нет! Этому никогда не бывать! – вскрикнула Селестия. Три варситона топнули сначала передней правой лапой, а затем левой. Поднявшийся с земли вихрь из пыли подхватил Селестию и закружил с неимоверной скоростью в воздухе. Ей показалось, что он высасывал из нее всю энергию, делая слабой и беспомощной. Наконец вихрь резко прекратился. Селестия упала на землю. Магии в ней больше не осталось. Она обратилась в обычного человека. Нет, все же не полностью лишили Боги ее колдовства. Капля магических способностей теплилась еще в жилах женщины. Поднимаясь с земли, на миг ей показалось, что пред ней стояли три Верховные Богини, но протерев глаза, убедилась, что по-прежнему находилась в окружении Богов в образе варситонов. Не успела колдунья встать на ноги, как звери грозно зарычали и бросились на нее. Селестия подняла голову к небу и начала шептать что-то на незнакомом языке. Высоко над ней парил лапрокс. Спустя какое-то время ветер закружил в воздухе клочки шерсти и унес их вдаль от пустынного места. Лишь разбитый горшок с пролитой красноватой жидкостью говорил о том, что здесь проходил человек. В этот самый момент далеко на севере на голову Эфтании опустился первый удар толнака, который размозжил череп когда-то бесстрашной и уважаемой старейшины. Судороги охватили тело старухи. Затем посыпались удары других толнаков, которые оставили от влиятельной соплеменницы лишь кровавую массу из шерсти, костей и мяса.

Глава 6

Акиус лежал на траве и любовался яркими звёздами, светящимися бабочками и невероятной красоты луной, которая занимала чуть ли не половину небосклона. Уже не первый день он вылезал из своей землянки, чтобы провести несколько часов в ночной тиши подальше от невыносимого храпа родителей. Юноше пошёл шестнадцатый год, последний год его холостой жизни. Потом ему подберут невесту из другого племени и отправят на новое место обитания. Придет конец холостяцким забавам. Если, конечно, он доживет до этого события. Акиус чувствовал, как тучи сгущались над ним. Слишком много накопилось врагов, жаждущих его погибели, но и друзей уже имелось немало. Хоть парень был не из робкого десятка, порой страх сковывал его волю, но каждый раз он набирался смелости, чтобы преодолеть и прогнать его прочь, когда тот проникал в сердце невидимыми щупальцами. Своей трусости Акиус стыдился и старался никогда не проявлять ее внешне. Всем он казался всегда серьезным и бесчувственным, как сама ночь. Ночью, как и днем, все дышало жизнью, но звуки природы слышались по-иному: успокаивающими и убаюкивающими. Пока другие прятались под землей, любознательный юноша наслаждался свободой и простором на поверхности, будучи уверенным, что никто не решится потревожить его раздумья в столь поздний час. Ну, или почти никто. Не только тяга к звездам и луне заставила его выбраться из надежного убежища, когда настала пора власти теней. Какое-то время спустя позади послышалось чьё-то тихое приближение. Акиус улавливал чутким слухом каждый хруст, издаваемый травой от тяжелого, но негромкого шага.

– Где тебя так долго носит, Дакур? Мы с тобой договорились встретиться, когда луна будет посреди небосклона.

– Прошу прощения. Эфтания задержала. Достала она меня со своими странностями. Когда же мы, наконец, из…

Акиус перебил друга, резко вскочив на ноги.

– Скажи, Дакур, сколько времени занимает отработка глины, прежде чем она попадает в руки гончарам?

– Если не ошибаюсь, два восхода и два заката, – неуверенно ответил раб.

– Что произойдёт, если глину плохо очистить?

– Предметы, сделанные из неё, развалятся на куски.

– Вот именно. Поэтому мы должны проработать всё тщательно, прежде чем приступить к осуществлению замысла, чтобы все удалось. Иначе задуманное рассыпается, как изделие из некачественной глины. Ты принёс послания?

Дакур протянул другу дощечки с неизвестными письменами. Рабы умели читать, но Дакура Эфтания не обучила. Пришлось Акиусу каждый раз объяснять тому, что значат буквы и иероглифы, и со временем евнух начал понимать значение многих из них. Хотя чтение давалось рабу с трудом, учился он быстро. И в этот раз оба юноши при свете луны изучали каракули, составленные лично старейшиной для одной из своих подручных.

– Я так и не понял, что конкретно они задумали против тебя. Можешь прочесть еще раз?

Дакур был сильным и смелым парнем, но не отличавшимся большим умом. Загадки давались ему с трудом.

– Когда лапрокс отправится в полет, он встретит ролина, которой вопьется в его тело своими когтями и убьёт жертву.

– Что за чушь! – воскликнул с раздражением Дакур.

– А по-моему, всё понятно, – возразил Акиус. Ему совсем не нравилась вспыльчивость товарища. – Под лапроксом подразумеваюсь я. Ролины проживают далеко на севере и охотятся на лапкоксов исключительно летом, когда те мигрируют туда. Это значит… – на миг Акиус задумался, чтобы подобрать нужные слова. Дакур опередил его:

– Это значит, что Эфтания хочет натравить на тебя ролинов.

– Дурак! – в сердцах воскликнул Акиус и бросил грозный взгляд на раба, который от смущения весь замялся. – Никогда не говори того, чего не знаешь, чтобы не попасть в неприятности из-за своей глупости. Фраза, написанная на дощечке, говорит о том, что Эфтании известно о Севере больше, чем нам. Значит, и мы должны завладеть этим знанием.

Время текло быстро. Ночь подходила к зениту, а Акиусу надо было поспать, так как на рассвете он снова отправляется за глиной. Велев Дакуру не упускать ни единого слова из уст своей госпожи, он распрощался с дугом. Акиус должен находиться в курсе событий, так как в голове созревал, как ему казалось, идеальный план избавления от своих врагов раз и навсегда. Через декаду после этого разговора сын Антрисии исчез и не появлялся дома в течение трех восходов и трех закатов. Он ушел за водой во время добычи глины, но не вернулся. Акиуса не искали, поскольку подобное не было принято. Юноша же словно провалился в пустоту. Шесть долгих лет понадобилось ему, чтобы заслужить доверие и хорошее расположение соплеменников. Большинство уже не воспринимало его как угрозу. Парнем его считали спокойным, не всегда улыбчивым, но доброжелательным к остальным. Из-за разительных внешних отличий Акиус воспринимался, как бельмо в глазу, а к такому нельзя привыкнуть. Поэтому сын Антрисии чувствовал, что до конца и полностью его никогда не примут. Никогда не стать ему полноценным членом родной общины. Единственный способ изменить положение дел – прийти к власти. О ней юноша начал грезить, как жаждущий в знойный день о глотке ледяной воды. Он понял это сразу, как осознал себя личностью. Пока Акиус своей симпатией и безотказностью завоевывал сердца соплеменников, родная кровь становилась ему все более чужой. Мать все больше отдалялась от сына. В нем она видела свой грех, который тревожил ее днем и ночью. Тайна, которую приходилось хранить, тяготила ее и не давала покоя душе. Часто все это казалось Антрисии просто невыносимым, и она жалела, что не жила в племени Сенику, где ребенка сразу убивали, если он хоть чем-то отличался от других. Женщина знала, что ей нужно хранить молчание, так как ведьма при встрече предсказала, что правда уничтожит не только сына, но ее саму. Если материнский взгляд, пускай даже случайно, останавливался на мальчике, любовь к нему начинала заполнять ее сердце, но слабости нельзя было проявлять. Мужчина должен расти только в строгости. Что касается Панфуса, то перемены с ним произошли по другим причинам, хотя многие приписывали их Акиусу и, конечно, самим Богиням. На бедного Панфуса свалилась гора приготовленной для ярмарки посуды, хранившейся в специальной землянке. Изготовили ее из толстого слоя глины по заказу одного из племен. Когда вся эта тяжесть рухнула на бедолагу, грохот поднялся такой, что казалось, сама Верховная Богиня прискакала на колеснице, запряженной неуклюжими галдаками. Больше всего у Панфуса пострадала голова. От захода до заката он лежал без чувств, а когда пришел в себя, то не узнал никого. Бедняга потерял способность помнить все, что касалось его прошлого. Верховная Жрица заявила, что в их краях побывал Нитриус, бог потери памяти и плохих воспоминаний, после того, как покинула молодого мужчину и Венсия, богиня памяти и хороших воспоминаний. Чем-то провинился Панфус перед ней, и в наказание Нитриус стер его память, как песок стирает надписи с дощечек, и превратил в человека без прошлого. С того дня Панфус, как призрак, ходил по селению, не зная, кто он, что умел делать и что с ним станет. Он довел себя до сумасшествия, стал рабом Денерия, бога увечных и юродивых. Многие посчитали это проклятием. Однажды Панфуса обнаружили с перерезанным горлом в канаве. Убийц так и не нашли. Гибель отца очень сильно потрясла Акиуса, который любил его больше всего на свете. Панфус был единственным человеком, принявшим сына таким, каким его создали Богини и всегда защищал того от всех опасностей и превратностей судьбы. Акиус поклялся найти виновников и покарать их, даже если это решение будет противоречить воле самой Верховной Богини. Через несколько дней опечаленный сын Панфуса и Антрисии бесследно пропал. Кто-то связывал его исчезновение с волею Богинь, кто-то – с проделками демонов Ганура, но большинство выражало обеспокоенность. По приказу вождя на поиски парня никто не отправился. Акиус остался предоставлен на попечение самому себе. Все, кроме Антрисии, уверовали, что тот не выживет в природных условиях крайнего севера. Многие видели, что именно в ту сторону он отправлялся. Север – жилище Богов. Ни один смертный еще не возвращался оттуда ни живым, ни мертвым. Многих смельчаков провожали Обахи. Одни принадлежали к изгоям: избежавшие смерти, они спешили туда, потому что их гнали отовсюду. Они верили, что если встретятся с Богинями и обратятся к ним с мольбами о пощаде и прощении, те снизойдут к просьбам и дадут свое благословение. Другие, наоборот, были богохульниками и хотели доказать остальным, что они сильнее Северожительниц, и могут править миром без их покровительства, поэтому стремились на север, чтобы вызвать их на поединок и сразиться в честном бою. Таких людей племена презирали больше, чем изгоев. Хотя крова и пищи не предоставляли ни тем, ни другим. Немало представителей разных народов проходило мимо поселения Обахов на север, но никто не возвращался назад. Каждый знал, что помимо Богов там проживали самые ужасные монстры и чудовища, которые защищали божественные земли от проникновения смертных. Там всегда царило лето, обитали невиданные животные, а почва давала всем существам нескончаемое количество необыкновенно вкусных и питательных плодов. Там никто не ведал голода, холода и других лишений и, конечно, никто никогда не умирал. Но стоило смертному попасть в запредельные края, как ждала его неизбежная кара. Каждый получал наказание по заслугам, но какое именно, ведали только Богини. Туда и ушел Акиус. Не было никого, кто бы верил в его возвращение, кроме Антрисии, которая внешне не проявляла никакого беспокойства. Она просто доверилась материнской интуиции, которую приняла за шепот богини Петрасии. Каждый день незадолго до захода солнца приходила обеспокоенная мать к карачусу, чтобы принести богине небольшие жертвоприношения, а взамен попросить ее покровительства и заступничества за сына. Что бы ни случилось с Акиусом, значит, так изначально было предначертано судьбой, извилистый путь которой под силу изменить только Всевышним. Поэтому, чем дольше и сильней женщина молилась, прося покровительства, тем выше была вероятность того, что Богини услышат голос страждущей, снизойдут и сжалятся. Антрисии вспомнилось одна история, рассказанная очень давно ее дедушкой, когда та была еще совсем малышкой. Дедушке еще не исполнилось тринадцати зим и тринадцати лет, когда он впервые отправился за глиной в разгар зимы. Учитывая, что добывать глину зимой было сложно, обычно ездить приходилось к одному и тому же месту, которое не успевало замерзнуть или покрыться льдом из-за того, что его постоянно рыхлили. Дни стояли короткие. Ариния выглядывала из-за горизонта лишь на некоторое время, поэтому в тот период копатели оставались в специально созданных землянках и возвращались в деревню лишь раз в несколько восходов. На небольшом расстоянии от временного поселения копателей начинался кустарниковый лес. Деревья не превышали высотой полуметра. Цвет растений, никогда не менявший окраску ни в жгучие морозы, ни в невыносимую жару, оставался всегда тёмно-синим, а в сумерках и вовсе придавал окрестностям какую-то зловещность.

– Почему никому не позволено идти туда? – полюбопытствовал дедушка Антрисии, которого звали Вольбак, когда копатели уселись за вечернюю трапезу. До наступления темноты оставалось немного времени.

– Потому что там начинается Земля Мёртвых, а за ней Чертоги Благословенных, где обитают души умерших, а также Богини с Богами. Туда мы относим покойников, и что с ними происходит дальше, лишь одним Всемогущим и Вездесущим Создательницам ведомо, – ответил один из стариков, умудренный жизненным опытом.

– А еще там обитают самые странные, ужасные и жестокие существа. У них по несколько голов и хвостов. Одни извергают кровь Ганура, другие – яд, способный прожечь тело до костей. Этих чудовищ так много, что ими кишит весь лес до самого горизонта. Обречен тот, кто осмелиться переступить границу между землями смертных и бессмертных, – добавил еще один старец, проживший еще больше того, кто ответил первым на вопрос мальчика. Молодняк слушал стариков с замиранием сердца. От ужаса, а не от мороза, стыла в их венах кровь. И кто бы осмелился нарушить запрет, существовавший среди Обахов сотни веков? Только безумец! Но и такие отыскивались. С наступлением темноты все переместились в общую землянку. Постепенно начал падать снег, и мороз ослабел. Помещение землянки было разделено на две части. В одной уместились взрослые, во второй расположились совсем маленькие и молодые. Если первые почти одновременно погрузились в безмятежный сон, храпом оглашая больших размеров яму, то вторые бодрствовали то ли из-за нахлынувшей трусости, то ли из-за излишней смелости. Долго, принимая пищу, обсуждали они услышанные от старцев легенды.

– Хватит уже языками молоть! Отправляйтесь в царство Лонитии, а иначе напустит она на вас своего злого брата-близнеца Шапрома, – наконец не выдержал бесконечной болтовни соплеменников самый старший из всех, по имени Роптул. Ему шел двадцатый год.

– Я смотрю, Роптул, ты самый отважный из нас, раз не участвуешь в беседе. Неужели тебе совсем не страшно? – возразил ему Паронул.

– Глупец тот, кто не страшится стражей Богинь, но надо помнить, что они не трогают тех, кто искренен и чист в своих добрых намерениях.

– А ты искренен и чист в своих намерениях, Роптул? – спросил кто-то из темноты, чей голос разобрать было невозможно, так как слова произносились шёпотом.

– А ты сомневаешься, кто бы ты ни был? – раздраженно парировал Роптул. От возмущения он даже приподнялся с лежанки, уставившись в темноту, откуда раздался вызывающий голос.

– Докажи это нам всем и себе самому! Дойди до границы и вернись обратно, тогда не будет сомнений ни у кого. К тому же ты добьешься нашего вечного уважения и почтения, – ответил незнакомый голос. Может, оставался он никем не узнаваем из-за того, что звучал слишком низко. Разозленный Роптул от возмущения вскочил на ноги.

– Как ты смеешь просить меня нарушить закон племени?! Изгнание мне грозит в качестве наказания. Назови свое имя!

– Мое имя тебе ничего не даст, а твоя трусость о многом говорит, – с сарказмом и вызывающе прозвучал голос. Несколько человек хихикнули в ответ. Этого Роптул выдержать не мог. Он подошел к выходу и открыл крышу землянки. Вольбак заметил, что вслед за ним наружу кто-то быстро проскользнул. Он тогда подумал, что ему могло привидеться, так как во мраке все принимаешь за тени. Оттого Вольбак не придал этому большого значения. К тому времени снег прекратился. Мороз вновь вступил в свои права. Часть луны показалась из-за туч, и на улице стало светло, почти как днем. Роптул, хоть и хотел казаться бесстрашным, тем не менее, не мог скрыть дрожи. Холод тут был ни при чем. Молодой мужчина повернулся в сторону леса, из которого периодически доносились многочисленные странные звуки, похожие на вой, угуканье и даже крики и хохот, напоминающие человеческие. Даже самый храбрый вздрогнул бы, если бы оказался на месте несчастного Роптула. Но тот наивно верил, что гибель грозила лишь тому, кто грешен душой, а значит, ему переживать не о чем. Оглянувшись, он бросил быстрый взгляд на собратьев, столпившихся у выхода землянки. Никто в тот момент не завидовал парню, но вместе с тем, все восхищались им. Не каждый бы осмелился не просто нарушить древний запрет, но и направиться в сторону леса. Роптул сначала неуверенными шагами начал свой путь. Луна потихоньку скрывалась за тучами, как ребенок на лежанке за теплою шкурой траванака. Вмиг мир потонул в ледяной ночной мгле. Роптул находился уже на расстоянии, до которого, казалось, ни один человеческий крик не долетит, как сильно ни надрывай глотку. На самом деле, на открытом пространстве и на большом расстоянии слышался даже малейший шорох. Ветер дул с севера, а значит, докричаться до парня, спешащего на север, представлялось невозможным. Может, поэтому не услышал он соплеменников, когда они дикими воплями принялись предупреждать о приближающемся к нему множестве силуэтов со всех сторон. Роптул, закрывшись правой рукой, шел против порывов ветра и не видел, что в одно мгновение был окружен. Он испустил такой крик ужаса и боли, что даже мертвые пробудились бы от вечного сна. У всех, кто мирно спал в землянке, сон сняло как рукой. Через какое-то время настала тишина. Прежде, чем кто-то резко опустил крышу и оттащил очевидцев внутрь убежища, Вольбак увидел, как тени разодрали Роптула на части. Конечно, всех, кто знал о случившимся, очень жестоко наказали: их отхлестали плетьми и поколотили палками, но увиденное навсегда сохранилось в памяти каждого до самой кончины. Антрисия не сомневалась, что именно эта участь ожидала ее сына там, на границе между двумя мирами, и молилась уже не о его возвращении, а о легкой и безболезненной смерти, подстерегавшей пропавшего без вести. Были и те, кого исчезновение Акиуса не могло не порадовать. Старейшина Эфтания и ее пособницы наконец-то поверили в то, что смогли навсегда избавиться от угрозы. Шесть лет и полгода пытались они уничтожить не похожего на них юношу, видя в нем самую главную опасность для племени. С третьей попытки их план удался. Эфтания гордилась собой. Старейшина Эфтания не всегда была такой злой и жестокой. Да, грелась в ее душе змеей зависть к успехам других; да, была она нетерпелива и беспокойна, но никогда прежде не осуществляла она планов мести, ибо верила, что кара будет тому, кто причиняет другим зло. Но однажды проснулась она ранним утром, и ни с того ни с сего осенило ее решение убить Акиуса. Она толком не могла понять, откуда у нее появились подобная решительность и настойчивость в исполнении задуманного, но отступать уже не желала. Ей казалось, что сами Богини благоволили ей. Супруг не узнавал в прежней подруге по жизни злодейку. Андгиний знал Эфтанию, как свои пять пальцев, но теперь думал, что ее подменили. Они через многое прошли вместе, пережили немало лишений, в том числе потерю обоих детей. Первый ребенок, сын, умер в раннем возрасте от неведомой болезни. Даже жрицы были не в силах его спасти. Для тогда еще молодой женщины смерть первенца стала настоящим ударом, от которого она долго не могла оправиться. Понадобились годы, чтобы справиться с горем и родить второго ребенка, в этот раз дочь. Будучи тогда уже зрелой женщиной, Эфтания не могла нарадоваться рождению наследницы. Девочка росла здоровой и счастливой. Однажды, после назначения посланцем вместо внезапно скончавшейся Миприи, Эфтания направилась на юг, прихватив с собой дочь, чтобы та повидала мир. На обратном пути они из-за сильных проливных дождей (сезон дождей на юге начинался одновременно с наступлением зимы на севере) заплутали и набрели случайно на землянку ведьмы, которая проживала вдали от всех племен с маленькой дочерью, не обретшей свою индивидуальность. У Эфтании появилась плохое предчувствие, подсказавшее ей, что отсюда надо бежать и как можно дальше и скорее, но из-за дочери она осталась, так как на улице наступила ночь, а ливень не думал прекращаться. Ведьма, назвавшаяся Парненой, оказалась гостеприимной и любезной. Она поделилась с путницами своим ужином и сделала для них лежанки для сна. Ночь гостьи провели в тепле и покое. Когда на горизонте появилась первая полоска света, Парнена разбудила Эфстанию и попросила выйти с ней на прогулку. В воздухе витали сырость и свежесть, дышалось легко и свободно. Дождь прекратился.

– Почему ты меня разбудила до лучей Аринии? – спросила гостья у хозяйки.

– Потому что хочу поговорить с тобой наедине, – ответила колдунья.

– О чем? – сердце бедняжки сжалось от плохого предчувствия. С одной стороны ей не хотелось знать, что та желала ей раскрыть, с другой, не терпелось узнать.

– Я вижу глубокий шрам на твоей душе. Ты потеряла близкое к сердцу дитя. Мужайся, женщина, Нирогус не оставит твою семью в покое.

– Неужели ты имеешь в виду, что Богини отнимут у меня и последнее дитя? Как это случится?

– Увы, мне не дано этого знать, но люби ее так, как будто это произойдет завтра.

И Эфтания любила. Ею обожаемая дочь, Энатия, скончалась при родах. Она отправилась в Чертоги Благословенных вместе со своим младенцем. Уже не плакала и не убивалась Эфтания, ставшая недавно старейшиной. Она приготовилась к потере и ожидала ее в любой момент. Сердце ожесточилось, что и настроило ее против добра. Несчастная женщина охладела к супругу, стала жестока к рабам и беспощадна к нарушителям законы. Ей нужен был какой-то объект ненависти, чтобы не терять смысл существования. Без него она чувствовала бы себя мёртвой. Таким «объектом» оказался Акиус.

– Я боюсь, как бы никто не раскрыл того, как мы поступили с Акиусом. Это страшное преступление. Богини нас не пощадят, – делилась своими переживаниями Орнетия, одна из приближенных Эфтании.

– Если ты будешь держать язык за зубами, никто ничего не узнает, – равнодушно успокаивала взволнованную пособницу старейшина.

– Но…

– Помни, что мое место в Совете племени достанется тебе, как я и обещала. Завтра об этом все узнают, – перебила она Орнетию, которая стала успокаиваться, поскольку старейшиной ей хотелось стать больше всего на свете.

– А сейчас иди домой к мужу и детям и не думай о плохом.

Эфтания приказала Дакуру проводить Орнетию до землянки в целости и сохранности, но так и не добралась бедняжка до родного очага. Наутро все с ужасом обнаружили тянущуюся к северу полосу крови, как будто труп, пронизанный многочисленными ранами, тащили по земле. Бросившись по следу, вождь со свитой наткнулась на обглоданную голову Орнетии. Тело ее так и не было обнаружено. Люди стали поговаривать о высвободившихся чудовищах из подземелья Ганура. Ближе к закату второго дня к большому удивлению всех или огорчению некоторых Акиус возвратился домой.

Глава 7

Акиус вызвался отправиться за ключевой водой. Ему хотелось побыть наедине с самим собой, чтобы обдумать, как быть дальше. Не успел он обрести индивидуальный образ, как тут же обзавёлся опасными врагами. Недруги не просто желали навредить не похожему на других юноше, а уничтожить, стереть с лица земли, убить, избавиться от него всеми возможными средствами.

Не доверял уже людям сын Антрисии и Панфуса: в каждом видел потенциального предателя и неприятеля. Держал Акиус обиду и на Богинь. Именно они руководят поступками смертных, именно они портят отношения и натравливают людей друг против друга. Как после этого возлагать надежды на Всевышних? Лучше рассчитывать только на себя одного. «В этом случае и мыслями ни с кем делиться не стоит», – посчитал парень, поэтому скрывал намерения не столько от чужих, сколько от себя самого, чтобы они не стали известны посторонним. Видел Акиус, как потихоньку менялось к нему отношение сородичей, но старался не показывать внутреннего удовлетворения по этому поводу, ибо верил, что река судьбы может резко и внезапно изменить течение и опрокинуть лодку, если положиться на неё и опустить весла. Лучше все держать под контролем.