Слёзы Богов

Акиус расстроился, когда по результатам жеребьёвки ему выпала работа по добыче и поиску глины для изготовления посуды. Утешало только то, что надолго он будет уезжать из поселения на её поиски. Отец нарадоваться не мог за сына, считая, что это поможет тому наконец обрести собственный путь в жизни, стать полноценным членом общины и избавиться от тоски и одиночества. Уже на следующий день с группой из двадцати человек Акиус отправился впервые далеко за пределы родного поселения. Предстоял неблизкий путь на северо-запад. К закату солнца они должны будут возвратиться домой. Запрягши галдаков (животных, напоминающих быков) в телеги, отправилась группа за партией глины. Лишь к полудню добрались они до места. Еще не весь снег сошел с полей, но пекло так сильно, что казалось, солнце вот-вот упадет на раскаленную им землю.

– Вернаусия сегодня не благосклонна к нам. Хоть немало мне лет, но не помню я такого жаркого дня в зимнюю пору, – воскликнул Нукриг, один из старейших жителей племени. Ему уже исполнилось семьдесят лет. Пот градом катился по его шкуре.

– Согласен с тобой, благородный Нукриг, – отозвался молодой Ролек. – Богини держат на нас злобу. По возвращении принесём в жертву самого упитанного безнука, чтобы очистить совесть и удовлетворить их.

Все понимали, что беды посыпались на них, как из рога изобилия после того, как был проведён обряд над Акиусом. И несмотря на покровительство Всевышних Создательниц, племя не приняло непохожего на них юношу. С того самого момента странные вещи стали происходить: наводнения, засуха, потеря скота и так далее по списку. Все по-прежнему принимали это за проклятие и ещё больше отдалялись от объекта, несущего несчастия. Мужчины держались скованно, но не только потому, что волей судьбы Акиус стал частью их группы, а потому что впервые их сопровождала женщина. Одна из старейшин отправила её с ними без всяких объяснений причин. Звали нежданную путницу Танасией. Всю дорогу она не проронила ни слова, лишь искоса поглядывала на Акиуса. Взгляд выдавал её волнение и нетерпение, хотя внешне она старалась выглядеть спокойной и равнодушной. Наконец мужчины приступили к работе. Маленькими деревянными лопатками принялись они снимать слой за слоем почву, пока не уперлись в глину. Эта была не та глина, которую мы себе представляем: цвета ржавчины и липкая на ощупь. То вещество обладало цветом солнца и отличалось рыхлостью. Такую глину тщательно очищали от всех мелких камешков, а затем смешивали с большим количеством воды, чтобы довести до густоты, пригодной для лепки. Несколько дней мог занять этот процесс. В общем, труд воспринимался как нелёгкий и трудоёмкий. Глину выкапывали из земли и наполняли ею телеги. Не прошло и часу, как Танасия дала о себе знать неуверенным писклявым голоском. Она держалась поодаль от места раскопок и до этого молча наблюдала за ходом работы.

– Дакур и Акиус, возьмите пустые кувшины и отправляйтесь за водой к источнику, что начинается вон за теми кустами, – она указала правой рукой на запад. Бросив лопатки наземь, оба покорно поднялись с колен, взяли сосуды и направились к указанному месту. Боковым зрением Акиус заметил, как Дакур, раб старейшины Эфтании (ещё младенцем его обменяли на большую партию посуды; происходил он из рода одного из беднейших племен Сенику, главным поставщиком рабом во все степные племена), погладил привязанный к бедру мешок, который указывал очертанием на скрытый от лишних глаз бракан. Добравшись до ручья, Акиус подошёл к воде и, наклонившись, опустил кувшин под струю. Незаметно он взял в руки лежавший рядом камень. В ту минуту проклинал он отца, который отказал ему в оружии, так как тот считал сына еще слишком маленьким для ношения такого опасного предмета. Резко обернувшись, увидел он, как Дакур, который был всего на два года его старше, но меньшего телосложения, рванулся вперёд, держа в руке сверкающий на солнце клинок. Ещё секунда, и юноши столкнуться в схватке не на жизнь, а на смерть, и выживет лишь сильнейший. Внезапно послышалось грозное рычание. Оба противника в ужасе замерли, забыв друг про друга. Повернув головы в сторону издававшихся звуков, они увидели на небольшом расстоянии от себя агрессивно настроенного самца безнука. Это говорило о том, что неподалёку находились его детёныши. Он оказался огромного роста и злобного вида. Самку, по-видимому, убили, так как отцы воспитывали детёнышей только в отсутствии матери. Безнук с яростью смотрел на Дакура, так как тот держал в руках лезвие. На правом боку у животного выделялся длинный шрам, когда-то оставленный именно этим оружием. Безнуки хоть и отличались тупоголовостью, но обладали прекрасной памятью. Не успели оба соперника опомниться, как зверь сорвался с места. Еще мгновение, и Дакур истёк бы кровью на его длинных и острых клыках, но Акиус не дал этому случиться. Он быстро отреагировал на грозящую им опасность, подбежал к застывшему от ужаса рабу, вырвал бракан из его рук и вонзил по самую рукоятку в горло безнука, подбежавшего вплотную. Кровь фонтаном брызнула из раны зверя, окрасив шкуры обоих мальчиков. Безнук умер мгновенно, даже не поняв, что с ним случилось, и совсем не мучаясь от боли. Когда Акиус с браканом, с которого на землю стекала кровь, повернулся к Дакуру, не успевшему еще отойти от шока, его глаза сверкали яростью и беспощадностью. Раб опустился на колени.

– Благодарю тебя за спасение моей никчемной жизни, великодушный Акиус, сын Антрисии и Панфуса. Отныне я и твой раб в этой и в следующей жизнях. Проси меня о чём угодно, и я с покорностью подчинюсь всем твоим желаниям. По закону племени и Богинь, отныне я тебе навечно обязан.

– Ты расскажешь мне всю правду, не скрывая и не утаивая ни единого слова.

– Вернее слуги ты не найдёшь себе, хоть обойдёшь весь свет.

Дакур ответил на все вопросы Акиуса и впоследствии на долгое время стал его тайным информатором и шпионом, и, конечно другом, первым, надёжным и самым верным. Удивительное зрелище предстало перед глазами соплеменников полчаса спустя, как удалились за водой Акиус и Дакур. Оба возвратились, но в руках несли вовсе не кувшины, наполненные холодной ключевой водой. Акиус, закинув на плечи, тащил огромную тушу безнука, которая весила втрое больше его и была вдвое шире по размеру. Дакур же нес в охапке пять визжащих во всё горло детёнышей. Все выразили восторг и удивление, бросив лопатки и в дикой пляске запрыгав вокруг обоих героев. Лишь одна Танасия не радовалась, но в этот раз она уже не скрывала своих эмоций (может, потому что никто на неё больше не обращал внимания): ненависти, страха и разочарования. Акиус улыбнулся ей, похваставшись белоснежными зубами, введя ее в еще большее смущение. Женщине ничего не осталось, кроме как дождаться окончания работ и возвращения в поселение, чтобы донести все до сведения старейшины Эфтании. Не ведала последняя, что ее связывала сильная связь с колдуньей, с которой никогда лично не встречалась.

Глава 5

Селестия, ведунья, не принадлежащая ни к одному племени, поначалу много лет искала себе мужа. Она нуждалась в наследнице, которая продолжила бы её род и освоила силу магии, которой испокон веков владели её предки. Проблема состояла в том, что мужчины всех племен дрожали не только при виде чародейки, но даже при упоминании ее имени. Женщину считали воплощением зла и прислужницей бога смерти. На самом деле Селестия служила исключительно Богиням, так как только они могли наделить её сверхъестественной силой. Тем не менее, люди страшились и избегали ведунью, но в случае беды и горя всегда обращались к ней за помощью, переборов страх. Не обращала внимания уже на это ведьма, вспоминая часто поучительные слова матери: «Власть над природой и судьбами людей лишает нас счастья быть частью общины, но оно того стоит». Действительно, магическая сила быстро заполнила тоску по общению с живыми людьми, поскольку сумела Селестия обрести способность общаться с мертвыми, и многие тайны открылись ей, и никто не сумел бы скрыть своих желаний и истинных намерений от «волшебницы». Могуществом Селестия превзошла даже мать и бабку, овладев искусством разговаривать с животными, чего не удавалась ранее ещё никому. Однажды в лесу она обнаружила умирающего от полученных ранений лапрокса, который пострадал от лесных охотников. Его взгляд, наполненный болью, и предсмертные вскрики разжалобили не знавшую сострадания женщину. Она умертвила животное, а еще через несколько минут оживила, но только очнулся вовсе не тот прежний лапрокс. Нечто темное вошло в его тело и принялось рьяно и верно служить новой хозяйке. Теперь Селестии не было равных среди живущих на земле. Казалось, сама смерть подчинялась ей. Обращаться к Селестии стало всё больше и больше людей со всех трёх народов, но не потому, что популярность о ней перешагнула за все границы племен (ведьмы ее рода исстари славились своей магией). Причина крылась в том, что в отличие от своих предшественниц, Селестия никогда не брала ничего взамен. Такая щедрость сделала ведунью известной, что позволила многим беднякам, не имевших и гроша за душой, обращаться к ней за помощью. Никому не отказывала она, и если осуществление желаний было в силах ведьмы (что часто и случалось), помогала им обрести реальность. Для этого требовалось лишь дать согласие в виде протянутой руки, на ладони которой Селестия ножом прорезала рану и пробовала на вкус кровь просящего. Как только это происходило, она захватывала душу несчастного навсегда. Не ведая того, просящие становились ее рабами как при жизни, так и после смерти. Стоило ведунье дать команду, как они явились бы к ней по любому зову и исполнили бы любую волю. С кончиной их души не уходили бы к Гануру, а исчезали навсегда, отдавая Селестии всю свою энергию и продлевая её жизнь. Со временем она обретет бессмертие. Может, не будет такой всесильной, как сами Богини, но среди людей ей не найдется равных.

Действительно, поначалу Селестия думала о наследнице, которой передала бы свой дар и научила бы волшебству, но затем поняла, что дочь со временем превратилась бы в серьезную соперницу за власть и попыталась бы избавиться от неё, как Селестия в свое время отделалась от своей матери, а та от своей. Кудесница считала себя умнее своих почивших родственниц и уже вовсе не собиралась делить могущество с кем бы то ни было. Не существовало на земле того, что могло бы ее напугать и остановить. Она была сильнейшей. Только одно волновало ведьму и не давало покоя. Шестнадцать с половиной лет назад к ней обратилась за помощью страстно желавшая забеременеть женщина из самого северного племени. Лишь отчаяние привело ее к колдунье. И чем оно больше, тем легче захватить душу. Антрисия, имя которой сами Богини нашептали Селестии, отличалась от остальных. Ее кровь оказалась безвкусной и ввела ведьму в такой транс, от которого она несколько декад тяжело отходила, словно выпила слишком много ыванира (забродивший напиток из крепких трав). Душу Антрисии ей не удалось подчинить, но получилось войти в ее сознание, чтобы через сны следить за тем, что происходило с несчастной женщиной и ее будущим сыном, хотя сама мать ничего не подозревала. Селестия знала все об Акиусе: его желаниях, страхах, стремлениях, радостях и горестях. Хоть повлиять на его судьбу она не могла, так как бессильна перед волей Богинь, но сумела воздействовать на волю тех, кто его окружал. Акиус поразил ее, как и всех, своей непохожестью, но в отличие от остальных, кто видел мальчика другим лишь из-за внешности, Селестия почувствовала исходящую из него внутреннюю силу и разглядела скрытый потенциал. Это напугало ее до безумия. «Не могли Богини наградить мужчину подобной немыслимой мощью, способной уничтожить весь уклад жизни, сложившийся за тысячелетия!», – рассуждала про себя колдунья. «Может, Создательницы всего сущего на Земле и Небесах ошиблись?» Ведунья понимала, что даже за такие крамольные мысли ее ожидала ужасная участь, но не могла не думать об этом. Слишком могучим и опасным становился мальчишка из года в год. Самостоятельно обучился грамоте без помощи посторонних и уже дважды сумел избежать смерти, которую она с помощью манипуляций подстроила для него. Придется надавить на Эфтанию посильнее, хоть и рискует ведьма выдать свою жертву и поставить все под угрозу. Эфтания была одна из первых, кто заподозрил в Акиусе настоящую угрозу, а не благословение Богинь, но будучи трусливой по натуре, чтобы что-то предпринять против него, женщина больше молола языком, чем действовала. Всё же власть старейшины давала ей иммунитет от многих деяний, только покушение на жизнь вождя могло грозить ей потерей собственной. В остальных же случаях Эфтания обладала неприкосновенностью. И так как сомнения грызли старейшину изнутри, завладеть ее душой и телом не представляло труда для Селестии. Люди слабой силой воли легко поддаются манипулированию. Этим колдунья и воспользовалась. Она отправила лапрокса, чтобы тот незаметно положил на лицо Эфтании старвенуса, проще говоря, червя, который уже сам нашел бы путь к ее мозгу через нос, глаза или уши. Как только тот оказался внутри, Селестия уже легко управляла Эфтанией: ее поступками, чувствами и думами. Последняя же наивно полагала, что все, что она делала и о чём размышляла, исходила от неё самой. Не ведала старейшина, что давно стала игрушкой в руках ведьмы. Главным для Селестии было то, чтобы ничего не подозревающая старуха не раскрыла неладное, поскольку это могло испортить все дело. Эфтания не давала согласия на рабство, поэтому легко прогнала бы колдунью из своей головы. Достаточно одного желания.

У Селестии, как ей казалось, созрел идеальный план избавления от Акиуса. Богини не всегда могут наблюдать за людьми, особенно в дни жертвоприношений, когда наслаждаются отдыхом и весельем, а также по ночам, ибо сон нужен как смертным, так и бессмертным. Да, дважды не удалось «волшебнице» осуществить замысел, но она не сдавалась и не перед чем не останавливалась, особенно после сновидения, в котором стала невольной свидетельницей разговора Верховных Покровительниц людских судеб трёх народов. Снилось Селестии, что за ней гнался невиданный зверь. Она его не видела и не слышала, но чувствовала его приближение и зловонное дыхание за спиной, а цепкие когти готовы были разорвать на мелкие кусочки свою жертву. Если бы не крылья, ужас сковал бы все ее члены и не дал бы сделать и шагу вперед. Взлетела ведьма над землей и понеслась на север со скоростью света, а может, даже еще быстрее. Чье-то заступничество защитило и спасло от клыков неизвестного и невидимого чудовища. Хоть опасность давно миновала, и позади уже не ощущалось погони, сердце не переставало учащенно биться, словно пыталось всеми доступными средствами высвободиться из грудной клетки, как узник из маленькой камеры, в которой был обречен провести всю оставшуюся жизнь. Возможно, так проявлялся страх ведьмы не перед прошлым, но перед будущим. Ушедшие в прошлое события вызывают разные чувства: боль, сожаление, раскаяние и тоску, но то, что ожидает впереди, только страх и чуть-чуть любопытство и ничего более. Селестия знала, что ее ждало что-то невероятное, но что именно? Этого колдунья и страшилась узнать, но вместе с тем, не терпелось ей разгадать эту загадку. Наконец, крылья опустили ведунью на землю и исчезли также внезапно, как и появились у нее за спиной. Не успели ноги коснуться твердой поверхности, как услышала она женские голоса, но они звучали вовсе не извне, а в ее голове, внутри ее самой. Это были нежные и успокаивающие неземные звуки. Таких речей прежде не слышала Селестия ни от одной смертной женщины, которая бы в порыве отчаяния ни являлась к ней. «Селестия, Селестия», – кто-то издалека звал ее неведомо куда. Сначала растерялась ведьма и не знала, в какую сторону держать дорогу, но потом просто отдалась зову сердца, доверилась предчувствиям и интуиции. Иногда разум и логика могут провести нас по ложному пути и привести к результату, которого мы не пожелали бы никогда достичь. Именно этого часто избегала Селестия, в отличие от многих людей, поэтому не знала ошибок и горя. Лес, в котором она очутилась, был не похож ни на один в ее краях: деревья невероятно высокие, что своими кронами достигали самых небес; стволы настолько толстые, что все племя не смогло бы их обхватить; ветви настолько длинные, что переплетались друг с другом, и часто сложно было понять, где начиналось одно древо и где заканчивалось. Листья всех цветов радуги и их оттенков сверкали сами по себе без участия света солнца и луны. Просто сказочный лес предстал перед взором Селестии и вмиг окружил ее. Самое удивительное то, что здесь не встречалось ни единого живого существа, но при этом чувствовалось, что все вокруг кипело и дышало полной жизнью. Женщина шла вперед, и голоса становились все более отчетливыми. В конце концов, огромные гиганты стали расступаться перед ней, и увидела ведьма собственными глазами, что деревья на самом деле представляли из себя живых существ, которых она и чувствовала. Словно неуклюжие безнуки, передвигали гиганты своими корнями, как ногами, уступая ей дорогу. Селестия заметила их грозные, но не желающие вреда глаза, которые различались и не походили друг на друга, как племена и народы на земле. Лес закончился, и перед взором новой обитательницы предстала чаща. Голоса были уже настолько хорошо слышимы, что различались отдельные слова. Ветки кустов раздвинулись, как только кудесница вступила в их пределы. Они ласкали и кололи, пронзали и обнимали, и каждый раз начинали препятствовать продвижению путницы к центру. В какой-то момент Селестия поняла, что пора остановиться. Так она и поступила. В эту минуту часть кустарников раздвинулась, и ей предстала небольшая поляна, полная сверкающих и светящихся, как пламя, разноцветных бабочек. Посреди поляны горел костер небесно-голубого цвета, а у него спиной полукругом к Селестии сидели три Богини. Вернаусия, богиня полей, степей и равнин, одетая в серебристые сияющие одежды, находилась посередине. Справа от неё расположилась Лоренмия, богиня лесов, чащ и болот, облаченная в яркие цвета трав и листьев. Слева от Вернаусии сидела горная богиня Торения, наряженная в костюм из различных сверкающих камней. Лиц их Селестия не видела, так как знала, что стоит взглянуть в глаза Богиням, как мгновенно сгоришь дотла и не останется после тебя даже пепла. Голоса Богинь звучали, как колокольчики, а разговор их между собой был столь же загадочным, как и они сами. Вернаусия молвила: «Сестры, я созвала вас сюда, чтобы обсудить, как нам быть дальше. Мир настолько быстро меняется, что мы больше не в состоянии его контролировать. Люди еще поклоняются нам и приносят жертвы, что позволяет существовать в достатке и довольстве, но я чувствую, что так будет не всегда. Эпоха нашего правления неизбежно подходит к концу».

Лоренмия продолжила: «Согласна с тобой, старшая сестра. Ветра нашептали мне, что грядут большие перемены, и мы не в силах будем их остановить, ибо слепы и слишком беспомощны. Как мы можем предотвратить опасность, если не ведаем, откуда она исходит? Мы очень редко вмешивались в людские дела, что ослабило нашу с ними связь. Сможем ли мы вернуть былую власть над смертными? Власть, которая тысячелетиями заставляла их страшиться нас».

В разговор вступила Торения: «Сестры, последняя надежда наша еще жива, и она теплится в Селестии, в колдунье, которую мы наделили огромной силой. Если она сумеет остановить зло, то мы примем ее в наш сонм и сделаем равной себе. Восставшим не будет ни жалости, ни пощады».

Все три Богини в голос прокричали: «По воле нашей!»

После этих слов Селестия почувствовала, как ветви кустарников обхватили ее тело и выбросили назад. С огромной скоростью полетела она в обратном направлении, а затем неожиданно проснулась.

– Боги предали Богинь и восстали против них! – воскликнула ведьма, поняв почти весь смысл разговора из сна. – Но им власти не видать, ибо я буду насмерть защищать своих Покровительниц и служить им верой и правдой!

Селестия поднялась с лежанки и принялась готовить опаснейший и страшнейший план мести. Акиус оказался намного умнее, чем она предполагала раньше. Он быстро понял, что против него ведётся заговор и плетутся интриги, и сумел показать себя смекалистым противником, чего от него никто не ожидал. Селестия же считала себя в два раза умнее юнца. К тому же на её стороне стояли сами Богини, и они выразили поддержку колдунье, хоть и намекнули, что участвовать в людских делах не собираются. Уж слишком низменным занятием для них это считалось. Та, которая помогла появиться мальчишке на свет, должна теперь поспособствовать его гибели. Селестия настолько размечталась (обещание Создательниц льстило и окрыляло), что забыла о данном Антрисии пророчестве. Селестия размышляла, что нельзя Акиуса убить с помощью способов, применяемых раньше и не оказавших результата. Нужно отравить его. Только важно поторопиться, потому что отношение к Акиусу постепенно меняется в лучшую сторону, а этому Селестия не могла позволить произойти, иначе ей придётся уничтожить всё племя вместе с ним. Колдовство обладает побочными эффектами. Чем чаще его использовать и больше накапливать в себе, тем меньше человеческого остается в сердце и душе того, кто к силам магии прибегает. Селестия прекрасно была осведомлена об этом, но слишком притягательной и соблазнительной казалась мысль о господстве среди смертных. Порой ей казалось, что сами Северожительницы ей в подмётки не годились. Часто забывала ведунья, что стала той, кем являлась сейчас, лишь благодаря им. Приготовление яда заняло несколько дней. Для его создания потребовались все элементы, существующие в природе: земля, воздух, вода, насекомые, кровь животного (живого и мёртвого). Не хватало только финального элемента, а именно человеческой крови. Только «волшебница» задумалась, где достать последний и решающий ингредиент, как почувствовала приближение очередного отчаявшегося просителя. Не успел тот взмахнуть посохом, чтобы постучать по крыше землянки, как Селестия воскликнула:

– Входи же, Доритий, я давно уже жду тебя с нетерпением.

Доритий, родом из одного из западных полевых племен, расположенных у гор, вошел туда, куда меньше всего желал попасть.

– Ты знаешь моё имя, а значит, тебе известно, зачем я к тебе пришёл?

Доритий был молод и невероятно красив. И если бы сердце Селестии не превратилось в камень, оно забилось бы от любви, но никаких добрых чувств уже не знала колдунья. Она служила уже совсем другим целям.

– Только Богиням дано это знать, я могу лишь предполагать. Если ты осмелился явиться ко мне, значит, отчаяние заставило тебя преодолеть страх.

Доритий, чувствуя доброжелательность колдуньи, успокоился, а вскоре и вовсе потерял бдительность и осторожность.

– Вот уже много лет часто мне снится один и тот же сон, смысл которого я не могу понять. За его толкованием я обращался чуть ли не ко всем жрицам всех племен степей, я молился Создательницам и приносил им самые богатые и щедрые жертвоприношения, но бесполезно. Ничто меня не избавляет от него. Никто не знает, что он значит. Ты моя последняя надежда, о великая колдунья. Твоя слава докатилась до всех народов и племен.

– Поведай же мне свое сновидение, Доритий.

– Снится мне, что я хочу совершить какое-то страшное злодеяние, но не ведаю, почему и против кого. Я всегда всем желал добра, но в том сне яростью переполняется мое сердце. Я уверен, что должен совершить нечто, но что именно, не могу знать. Ноги просто несут меня вперед. Внезапно над моей головой сыплются звезды. Их так много, что они падают прямо на ладони, как снежинки. Когда звездопад заканчивается, предо мной предстают три варситона, но не серого цвета, какими бывают в реальности, а белоснежного, ярко-красного и иссиня-чёрного. С такими мне никогда прежде не приходилось встречаться наяву. Я охотник и знаю повадки этого зверя, как свои пять пальцев, но те, во сне, оказываются совсем другими. Заговаривают они со мной человеческими голосами. Молвит первым белоснежный, что от судьбы не скрыться ни смертным, ни бессмертным. Молвит затем ярко-красный, что за свои деяния каждого ждёт своя расплата. Молвит наконец иссиня-чёрный, что моя участь уже решена. Варситоны набрасываются на меня, чтобы разодрать на клочки, и в этот момент я просыпаюсь. Можешь ли ты мне объяснить, что значит этот сон? Иначе не будет покоя моей душе.

Если бы переполнившая энергия магии не притупила чувство страха колдуньи, ее сердце забилось бы от волнения. Она бы поняла, что сновидение было ей предупреждением от восставших богов, чтобы кудесница остановилась и осмыслила то, что собиралась совершить. Селестия же, уверенная в своей неприкосновенности и недосягаемости, восприняла угрозу с точности до наоборот, как сигнал к действию.

– Протяни мне свою ладонь, Доритий.

Тот подчинился. Браканом она полоснула его ладонь и стала выдавливать кровь из раны в чашу с зельем.

– Ты исполнил то, чего от тебя хотели Богини. Теперь можешь послужить моим целям. Глаза Дорития округлились от удивления, но не успел он и рта раскрыть, как клинок Селестии вонзился в сердце мужчины. Он так и не узнал, что значило сновидение. Затем колдунья добавила в яд кровь ни живого, ни мертвого человека. Жидкость вспыхнула ярким зеленым огнем. Яд был настолько опасен, что неправильное его использование могло бы привести к неожиданным последствиям. Например, если добавить в пищу или напиток слишком мало капель, то потенциальная жертва вместо смерти получит прилив бодрости, а если переборщить, то может умереть в страшных мучениях. Хоть и была Селестия жестокосердной, всё же не хотела огласки, поэтому решила самостоятельно добавить столько зелья, чтобы внешне отравление напоминало зимнюю болезнь. Тогда подозрение ни на кого не упадет. И она, и ее «пособники» выйдут из воды сухими. Через несколько часов колдунья уже отправилась в путь на север. Держаться она старалась лесистой или кустарниковой местности, чтобы оставаться никем не замеченной, ибо ее появление вызвало бы подозрения. Еще никогда ведьма не покидала надолго своего жилища. На третий день пути при свете сияния Аринии неожиданно пошёл дождь. Затем появилась радуга, и капли засверкали, отражаясь в лучах Аринии, словно звезды посыпались с неба. Пророческое сновидение Дорития вспомнилось ей. Не замедлила «волшебница» шага и продолжила свой путь. Через пару часов дождь прекратился. Небо очистилось от туч. Рассеялся из ниоткуда появившийся туман, и пред Селестией предстали три прекрасных варситона, такими, какими их описывал Доритий. Они смотрели на нее испытующе своими горящими очами, но не выражали ни нетерпения, ни злобы, лишь спокойно наблюдали за каждым ее движением. Селестия решила первой начать разговор с взбунтовавшимися Богами.