Элизиум. Рассвет

Евгений вдруг подумал, как было бы славно, если б телефон можно было носить в кармане, как часы. Тогда стало бы возможно позвонить этому треклятому профессору и объяснить…

Он в смятении закрыл глаза.

Оказаться бездомным в Индии… Более карикатурного и безобразного кошмара трудно было себе вообразить. Евгений кожей почуял, что единственная переборка, отделяющая его от лежащих на бомбейских улицах полускелетов – это пачка долларов в кармане.

«Надо выбираться отсюда! Куда угодно, на чем угодно! Срочно, не медля!»

Он заночевал на траве, под оградой профессорского дома.

Ранним утром, после недолгого болезненного сна, отправился в город, на пристань.

Он ходил по докам, просился на разные корабли, в качестве кого угодно. У него спрашивали паспорт и матросскую книжку, затем, недолго думая, гнали куда подальше.

Евгений прошатался в порту целый день и был в отчаянии.

Под вечер он заметил странное деревянное судно с парусами, похожими на перепончатые крылья сказочного дракона. На палубе прохлаждались люди азиатской наружности. Не индусы, не китайцы.

«Малайцы или бирманцы?»

У всех были смуглые лица, раскосые глаза и широкие носы. Почти все носили длинные патлы.

Евгений набрался мужества и, без обиняков, взошел по сходням на борт.

К нему сразу приковали взгляды.

Моряки какое-то время переговаривались, очевидно, обсуждая, кто он такой и с какой стати заявился к ним на корабль.

Потом один из них, голый по пояс и босой (как, впрочем, и большая часть команды) с куцей бороденкой, подошел к Евгению, задал какой-то вопрос и, не услышав ответа, жестом попросил (но, все же, не приказал) сойти на берег.

– Пожалуйста! – выдохнул Евгений и дрожащей рукой вынул все имеющиеся деньги.

Моряк взял доллары в корявые пальцы. Помусолил. Показал товарищам.

Они препирались еще несколько минут, задавали непонятные вопросы, показывали что-то на пальцах, спорили между собой.

Судя по тому, что деньги ему не возвращали, было понятно, что он, все-таки, плывет.

Евгений пытался выяснить, в какую страну направляется судно, но языковой порог был непреодолим. Азиаты отвечали ему все громче, переходили на крик, хотя лица их, при этом, не выказывали ни малейшего раздражения.

Евгений вдруг понял:

«Они кричат не со зла, а потому, что наивно думают, что если говорить громче, то до меня дойдет смысл их слов. Они не понимают, что такое другой язык!»

Он прикидывал, кто из них капитан. Очевидно, им был самый молчаливый и спокойный азиат, с вытатуированным тигром на груди и обвислыми, на китайский манер, рачьими усами.

По крайней мере, все доллары уже перекочевали ему в руки.

Спустя четверть часа Евгению показали его место в трюме с подвесным мешком для сна и дали поесть жареной рыбы. Капитан молча похлопал его по плечу.

Евгений понятия не имел, кто эти люди, но на злодеев они похожи не были. Стоявшая на видном месте статуэтка Будды также не внушала дурных мыслей.

«Может, какие-нибудь контрабандисты?»

Поутру корабль отчалил.

«В домике»

Рейнеке озадаченно следил за корабликом, на котором плыл Евгений.

– А ведь он всерьез решил от нас убежать! А-я-яй, что же ты делаешь, малыш!

– То есть? – фыркнул полковник.

– Корабль направляется туда, где мы не сможем его достать. Есть на земном шаре уголки, куда не дотягиваются известные мне чары. Возможно, из-за малой концентрации торсионных полей или… из-за необычайной мощи тамошних Восьми Благих Эмблем? Аштамангала… Этот буддизм даже для меня полон загадок!

– Хотите сказать, он знает, куда и зачем плывет? – скривила рот леди Хантингтон. – Это на него не похоже! Откуда ему вообще знать…

– Муравей понятия не имеет о географии кухни, когда бежит к куску сахара на столе. Он просто следует своим инстинктам! Евгений что-то учуял. Он мог бы вернуться в Бомбей и расшибать себе лоб о двери учреждений, в надежде на помощь от белых людей. В конце концов, его, вероятно, пригрели бы. Но… он все сделал правильно!

– Этих азиатов ждет беда! Они исполнили его прось… – заговорил Синклер и осекся. – Ах да, он же им заплатил…

– А что игра? – насторожилась мадам Бонно.

– Игра обиделась на нас и временно самоустранилась, – вздохнул Рейнеке. – Мы сохранили за собой инициативу за счет очень грубого хода, на грани шулерства. Так что теперь она нам не союзник.

– И нет никакого способа развернуть его назад? – спросил Гиббс.

– Мог бы быть. Сохрани хоть один из нас достаточный капитал для второго капкана. Но капитала нет. И кредита нет. А кораблик все плывет-плывет-плывет…

– Так, что… игра проиграна? – прошептал епископ. – И все было зря?!

– Кто вам сказал, что игра проиграна? Надо подождать. К счастью, мы имеем дело с иррациональным идиотом.

– И с-сколько придется ждать? – насупился Берни, нервно дергая щекой.

Хозяин пожал плечами.

– Я правильно понимаю, Рейнеке, что вы абсолютно… – начала леди Хантингтон.

Рейнеке поднял бровь:

– Да, графиня?

– Что вы н-не вполне владеете ситуацией? – чуть приструнив себя, закончила та.

– Да, не вполне. Я же, не господь бог, чтобы контролировать поведение каждого одноклеточного и читать его мысли.

– В таком случае с меня хватит! – Хантингтон резко встала. – Дайте мне знать, когда выманите эту тварь из щели! Мне… нужно отдохнуть и восстановить душевные силы!

Она, стуча каблуками, стремительно вышла из зала. Рейнеке поцокал языком.

– Кстати, а куда девался наш Вайпер? – вспомнил он вдруг.

Все зашептались

– Ни о каком отпуске для него речи пока что, вроде бы, не шло. Так-так-так… Ба, да он в Канзасе! Ностальгия замучила? Ну что ж…

Все разглядели черную фигурку Вайпера, беспечно, словно школьник, швыряющего камешки в пруд.

– Хм-м! – Рейнеке криво оскалился и воодушевленно устремил взгляд к темному потолку. – У меня появилась идея, как нам выманить нашего любимца. Правда, для этого необходимо подготовить почву… В любом случае, нам придется взять довольно долгий перерыв.

– Миссис Портер? – догадался Синклер.

– Теперь уже снова мисс Бернгардт, – меланхолично улыбнулся Рейнеке.

Никто из них не знал, что покинув комнату, леди Хантингтон вызвала по телефону из Вустера свой автомобиль и, возвратившись к себе в отель, два часа к ряду, с остервенением, мылась в ванне: она все еще казалась себе грязной.

Потом ее охватил нервный припадок. Она вдруг ясно поняла, что это лицо и тело, которые она беззаветно любила, которыми восхищалась и на заботу о которых не жалела денег и сил, скоро могут обратиться в тлен.

Она машинально оделась, выпила полбутылки вина.

В приступе сентиментальности попробовала составить завещание, но вместо него написала странную патетически-злобную исповедь, которую, тут же скомкав, сожгла в пепельнице.

Потом она лежала на застеленной кровати, вспоминая всех, в кого когда-то влюблялась, и кого потом возненавидела. Вспомнила, что у нее замечательный голос (леденящее сердце меццо-сопрано, как говорил учитель), что она могла бы петь на сцене и сниматься в кино. Что она прекрасно танцует, играет на фортепьяно и знает наизусть почти всего Байрона. Что нежно любит попугаев, кошек и лошадей… и своего сына. И что она слишком мало работала в этой жизни, чтобы стать чем-то большим, чем обворожительной титулованной ценительницей меховых горжеток и тонких сигарет.

– Проклятый ублюдок! – выплюнула графиня в адрес Евгения.

Ей следовало сразу понять, что от таких исключительных негодяев, как от чумных крыс, надо держаться как можно дальше… Но она не поняла.

– Спрятался «в домике»? Вот и оставайся там. Слышишь, дрянь! Господи, запри его там… пожалуйста!

На следующий день одиннадцатилетний ученик школы-интерната Реджинальд Хантингтон, по пути в столовую, увидел стоявшую в холле мать.

– Привет, мам! – изумленно промолвил он.

Леди Хантингтон очаровательно улыбнулась, подошла к сыну и взяла его за руку.

– Пошли, дорогой!

– Куда?! – Реджи непонимающе заморгал. – Уроки же еще не кончились!

– Я им сказала, что тебе срочно надо к врачу, – мама хитро подмигнула. – Ну ее, эту школу! Ты согласен?

В тот день они побывали в луна-парке, где прокатились на всех аттракционах и наелись сахарной ваты, посмотрели в кино гангстерский фильм (леди Хантингтон отдала кассирше брошь, чтобы Реджи пустили, вопреки возрастным требованиям), потом она купила сыну два новых костюма, коньки, головоломку и «Остров сокровищ» с прекрасными иллюстрациями. Реджи знал сюжет этой книги и просил купить из Стивенсона «Клуб самоубийц», но мама отчего-то резко отказала ему.

– Это очень плохая книга! Я… ч-читала рецензию в журнале.

Потом они зашли в кафе, где Реджи впервые в жизни ел столько мороженого, сколько ему хотелось.

Они возвращались в интернат поздно вечером на авто.

– Тебе понравилось? – мягко спросила леди Хантингтон.

– Конечно! – озарился Реджи. – Ты лучшая мама в мире!

– Если б ты знал, как мне приятно это слышать.

Она вдруг впервые поблагодарила судьбу за то, что, рожденный от эрма, Реджи не унаследовал от нее никаких магических способностей.

Ее рука, едва касаясь, поглаживала его русые волосы. Пальцы с лакированными ногтями чуть подрагивали.

– Ты самое дорогое, что у меня есть, Реджи, – прошептала графиня, сморгнув, на какой-то миг подкатившие к глазам, слезы. – Мое сокровище…

– А можешь ты приезжать почаще?

– Посмотрим, Реджи. Сейчас… все очень непросто.

«Очень непросто…» – мысленно с болью повторила она, глядя на пролетающие сквозь мрак огни встречных машин.

Тьма

Солнце исчезло в час пополудни. Все, кто был на улицах, мгновенно, как по команде, задрали вверх носы, сбросив, тут же забытые, стекла и кепки.

Кругом воцарилась ночь. В небе необыкновенно ярко засияли звезды. Холода пока не ощущалось.

На протяжении нескольких минут все в неприкаянной растерянности шатались во мгле, перешептываясь и шаря глазами по небу. Кто-то продолжил идти по своим делам, решив, что неполадки со светилом, не так важны, как визит в банк или деловая встреча. Кто-то куда-то звонил. Общественный транспорт продолжал ходить со всеми остановками.

– А ведь работает этот их щит! – не без восхищения ухмыльнулся какой-то отставной военный.

Паника началась на десятой минуте. А через полчаса все полушарие погрузилась в анархию (если можно назвать анархией всеобщее бессмысленное метание).

Вдруг во всех инфо-шарах воссияла счастливая физиономия Патера, с дремлющей на коленях Корой.

– Дорогие мои! Наконец-то этот час настал!

Ненадолго паника прекратилась. Люди застыли, внимая правителю.

– Вам, я вижу, невдомек, что происходит. Это сюрприз… Да-да, вы все узнаете через некоторое время. Могу вас заверить, друзья, все будет хорошо, никто не умрет! Да, солнце исчезло. Это была моя личная инициатива…

Шары замерцали.

– …чтобы выяснить, насколько мы с вами доверяем друг другу.

Трансляция оборвалась.

Бесчисленные проклятия роем стрел начали осыпать Отца Нового Мира.

Патер нахмурил брови и нажал кнопку, чтобы узнать, почему прекратилась связь.

Инфо-машина ему ответила, что проблема будет устранена через пять минут. Однако ее не устранили ни через пять минут, ни через час, ни через три.

– Привыкаем к новой реальности! – с бодрой иронией объявил Патер своей любимице.

Кора еще не отошла от успокоительных снадобий, которыми час назад опоили ее врачи.

В какой-то миг Патер почувствовал озноб и натянул халат.

Он подумал, что нужно скорее обсудить с Джеком Саммером дальнейшие действия по наведению порядка на планете.

«Можно будет выключать и включать солнце раз в неделю в целях общественной профилактики! Избавление мира от солнцезависимости станет вопросом времени!»

Он вспомнил, что забыл, в какой комнате поселил чудотворца.

– Патер, сир! – взревела ожившая инфо-машина. – У нас чрезвычайное заседание, вы срочно должны быть!

– Э-э… где именно?

– За вами сейчас подъедут!

Но автомобиль не подъехал.

Патер вздремнул, потом вышел из кабинета, побродил по дворцу и убедился, что он пуст. Лишь в одном из коридоров он заметил воющую в углу от отчаяния горничную. Она, причитая, поползла к нему на четвереньках, и Патер в страхе отшатнулся.

– Где Саммер? – серьезно спросил он самого себя.

И вдруг заметил, что изо рта у него струится пар.

Он вернулся в кабинет и начал пробовать аппаратуру. Ничто не работало. Во всем здании не было электроэнергии.

– Когда включат это паршивое солнце? – лениво спросила Кора, играя с заводной мышкой.

– Скоро, дорогая. Через несколько часов.

– Какая ирония! – он хлопнул себя по лбу. – Я потерял у себя дома самого могущественного человека в мире! Ну что же… Да, как опрометчиво было гасить солнце, никого не предупредив! Придется расхлебывать, хе-хе!

Он бросил взгляд на часы.

– Я ведь должен быть на заседании. Но где же машина?

Он решил пойти к начальнику охраны, чтобы потребовать от него возвращения порядка и дисциплины.

Когда он, с Корой на руках, вышел в коридор, то увидел, как навстречу быстрым шагом движется группа взволнованных людей. Среди них был его секретарь, личный повар, несколько министров правительства и высшие военные чины.

– Друзья, это просто безобразие, – улыбнулся Патер.

– Верните все как было!

– Верните солнце!

– Ха-ха! Господи, вы об этом… – Патер не мог сдержать смех, глядя на этих испуганных созданий.

– Что ты сделал?! – заорал министр обороны.

– Я не сделал ничего. Человека, погасившего солнце, я приказал поместить в одной из комнат. Я не помню точно, в какой…

– Имя?

– Саммер. Джек Саммер. Вы можете спросить у генерального комиссара РЭТ, он руководил поимкой.

Патер насупился, словно сделал внезапное потрясающее открытие.

– Но в-вы… Получается, что вы… н-никогда не боялись солнца? Вы лгали мне!

Он бешено округлил глаза.

– Никто из вас никогда меня не понимал!

Удар пистолетной рукояти сломал ему шею, и Патер рухнул на ковер, дергаясь и булькая.

Кора выскочила у него из рук, заметалась по полу:

– О нет! Кошмар! Скоты! Спасите! Какой ужас! Меня убьют! Нет! Нет! Нет!

Панический страх, мгновенно перешел в яростный голод, и она с воплем бросилась на умирающего хозяина и вонзила зубы ему в горло.

Через десять минут Джека Саммера вывели на край балкона.

– Верните солнце, Джек! – заговорил юстиц-комиссар Конкордий, направив револьвер ему в лицо. – Прошу вас!

Джек помотал головой.

– Мы убьем вас, если вы этого не сделаете!

– Его ведь можно убить? – испуганно зашептал кто-то сзади.

– Солнце вернется через девять часов, – сказал Джек. – Ничего страшного с планетой за это время не произойдет. Просто ночь будет вдове длиннее. Может, выпадет снег.

– А с миром за это время случится черт знает что! Цивилизация уже рушится!

– При вас она бы и так развалилась.

– Вы жестокий человек! – покачал головой Конкордий.

– А вы нет?

– Повторяю, если вы сейчас же не вернете солнце…

– Не верну.

– Вы кичитесь своим могуществом!

– Нет.

– Вы уже давно могли бы избавить весь мир от несправедливости, если б вам не было на все наплевать! Избавить мир…

– От таких, как вы? – прищурился Джек.

– Да, черт вас дери, от таких, как я! – заорал юстиц-комиссар. – Я не ручаюсь за всех этих подонков, но… ч-черт!

Он приставил револьвер себе к виску.

– Если хотите я себя пристрелю! Пусть будет так! Но немедленно, немедленно верните солнце! У меня дочь, я не знаю, где она!

– Нет, – покачал головой Джек.

– Почему?!

– Не хочу.

Он ждал удара, ждал выстрела в лоб, ждал, что его схватят и перевалят через перила. Но… никто не посмел тронуть его даже пальцем.

– А солнце точно вернется? – дрожащими губами прошептал кто-то в погонах.

– Точно, – ответил Джек.

– Чего вы хотите?

– То есть?

– Чего вы хотите от нас взамен?! – закричал министр иностранных дел. – Полно, сир, мы не дети! Мы знаем, что такие дела «за так» не делаются! Мы дадим вам все! Завтра же Патер будет объявлен изменником и маньяком! Вы будете провозглашены величайшим из людей! Вы же и есть он! Вы – бог во плоти! Вам суждено править всем миром…

– Уйдите! – тихо сказал Саммер. – Вот мое условие. Вы все занимаетесь не своей работой.

– Т-то есть, в отставку? – несмело спросил министр финансов.

– Да. И пусть к власти придут нормальные люди.

– Хорошо!

– Да-да!

– Будет сделано, правитель!

– А еще я хочу научиться играть на рояле, – подумав, добавил Джек.

Жизнь Будды

Это была первая страна, в которой Евгений оказался, не зная даже ее названия.

Моряки парусника были благодушны, спокойны, но притом непроходимо тупы. За время плаванья никто из них так и не понял главной проблемы, волновавшей Евгения. Когда он подходил к кому-то, с вопросом: куда направляется судно, собеседник сперва отвечал что-то невнятное, потом начинал в шутку передразнивать его тоненьким надтреснутым голоском (других голосов у них, кажется, не было), а потом просто отключал разум, становясь похожим на сомнамбулу. Капитан и вовсе предпочитал не слушать Евгения, и всякий раз предлагал ему, вместо дискуссий, пожевать какой-то пряной травы. Евгений отказывался.

Он чувствовал, что находится среди взрослых детей, которые, быть может, сами толком не знают, куда плывут.

Наконец, неизвестность кончилась. Евгений сошел на пристань в маленьком прибрежном городке и сразу понял, что это эпилог его жизни. Отныне он уже никуда не поплывет, ничего и никого не будет искать!

«Глухой, живописный пляж, шалаш отшельника, веревка вместо ремня и жареная чайка на ужин – так и закончу свою жизнь!» – с сухим фатализмом, без тени патетики, решил Евгений.

Он шел мимо деревянных домишек на сваях, торчащих из воды, мимо лавочек, с рыбой и осьминогами, мимо раззолоченного храма, украшенного драконами, с сидящим внутри золотым гладким Буддой.

Его окружали странноватые смуглые люди. Необычайно веселые и вертлявые, в соломенных шляпах, похожих на перевернутые салатницы, и почти все босиком. Женщины в простых, неброских платьях варили что-то в чанах, рубили головы рыбе и зазывали прохожих протяжно-певучими, непривычными уху голосами.

Никому не было до него дела. Никто, хоть отдаленно похожий на полицию или на европейцев в пробковых шлемах, не попадался ему на глаза. Очевидно, это было к лучшему.

В носу щекотал запах стоялой морской воды и гниющих водорослей. Он вдруг понял, что на воде стоит практически весь городок.

«Что же это за страна? Не Сингапур ли?»

Более нелепого положения нельзя было представить: Евгений не знал, у кого спросить, в каком государстве он находится! Даже если б его поняли, то приняли бы за идиота.

Городишко очень быстро кончился. Словно был лишь декорацией, собранной на скорую руку.

Шагая, неведомо куда, без гроша в кармане, Евгений видел какую-то особую, напоенную жизнью зелень, превосходящую томно-голубоватые краски Южной Америки и даже более зеленую, чем райские кущи Оаху. Листья бананов горели. Колыхалась буйная, сверкающая трава. Из девственно чистой синевы небосвода радостно палило солнце.

Стая аистов белым снопом взмыла с небольшого озерца.

«Здесь нужно жить, а не умирать! Но умереть тоже неплохо…» – отметил ехидный бесенок в душе Евгения.

Евгений шел навстречу своему весьма своеобразному самоубийству, мучительно боясь, что все сорвется, что он струсит и снова поползет за спасением к кому бы то ни было.

«Я должен остаться один! Так будет лучше для всего мира… и для меня, в том числе!»

Идя вдоль побережья, он набрел на деревеньку, рядом с которой на холме покоился монастырь. В лучах уходящего дня покрытый бог знает, чем фронтон искрился, как усыпанное блестками платье. Красночерепичная крыша шла ступенчатыми складками, точно бумажный веер. Вверх по склону не спеша поднимались две укутанные в рыжее фигурки с лысыми головами.

Евгений двинулся дальше, стараясь не поддаваться пустым соблазнам.

Он отыскал то, к чему тяготела душа. Небольшая дикая бухта показалась ему на закате неожиданно прекрасной, даже чарующей.

Евгений понял, что это знак. Сколько он себя помнил, нарочитые поиски природной идиллии всегда приводили его к пошлости. Луга оказывались жухлыми пустырями, леса перелесками, озера лужами. Однако здесь все было иначе.

Оставалось лишь отринуть честолюбие и брезгливость, придавить извечную страсть к самокопанию…

«Раз и навсегда!»

Новая, ни на что не похожая жизнь была в шаге от него. Нужно было только сделать этот шаг.

Он провел ночь под пальмами.

Проснувшись на рассвете, первым долгом принялся думать: из чего и как он возведет себе жилище. В голову лезла литература… Евгений вдруг сообразил, что ни Дефо, ни Висс никогда не жили на необитаемых островах и ничего своими руками там себе не строили.

С первой же попыткой насобирать пальмовых веток и палок, он испытал дикое унижение. Острое чувство бредовости происходящего лишило его сил и вернуло в действительность.

«Какой еще шалаш на пляже?! Что за черт! За кого я себя держу? Я что, мальчишка?!»

Евгений понял, что последние несколько дней он жил словно бы под наркозом. Разум просто отказывался видеть всю безнадежность положения, как пьяный, проигравшийся вдрызг игрок.

Бухта уже не выглядела волшебной. Это был самый обычный бесприютный берег океана, усеянный мелкими камнями и сухой листвой (видно, свою обманчивую роль сыграли закатные тона).

Евгений стал лихорадочно соображать, чего ему будет стоить эта «новая жизнь». Во что превратится его одежда и он сам уже через неделю.

«А через месяц?»

Как он вообще собирается выживать? Чем он будет питаться? Ловить рыбу, крабов или, взаправду, бегать за чайками?

«Очень скоро я стану заметен. Мною заинтересуются местные, а потом и власти…» – подумал Евгений.

Чтобы оставаться невидимкой, ему следовало уходить в джунгли, в горы, как это делают беглые преступники.

«И умереть там от лихорадки или от укуса змеи!»

Часа два Евгений отупело слонялся по пляжу, сознавая элементарные истины и колеблясь между реальностью и миражом.

Потом ноги сами понесли его в монастырь.

В обители было тихо и пусто. Солнце играло в позолоте орнаментов. Сидящий в позе лотоса громадный блестящий Будда, с оттянутыми мочками ушей, встретил Евгения сонно-снисходительным взглядом. Ветер перебирал висевшие в беседке колокольчики, наполняя воздух нежным потусторонним пением. Молчал медный гонг. Тощая собака изнемогала от жары в тени сандалового дерева.

Евгений обошел весь монастырь, но почти никого не обнаружил, кроме троих монахов, занимавшихся хозяйственными делами. Они поглядели на него, как на случайно залетевшего в монастырь аиста, и, не сказав ни слова, вернулись к работе.

«Странно…» – подумал Евгений.

В одной из открытых приземистых построек он заметил целую коллекцию бронзовых статуй: какие-то лысые мудрецы, сидящие полукругом, подобрав под себя ноги, словно на совете.

Сделаны они были чрезвычайно искусно, и на долю секунды Евгению почудилось, будто эта плеяда с интересом (и не без иронии) его разглядывает.

Он отшатнулся, глянул на солнце и поспешил в тень. Присел в беседке.

Его охватило чувство, схожее с тем, что было, когда он зашел на чужой корабль. Но тогда при нем были хотя бы деньги.

«Что я им скажу? Вдруг они даже не поймут, кто я, и что мне нужно?»

Через какое-то время к нему подошли несколько монахов и, сдержанно улыбнувшись, поставили на стол миску риса и глиняную чашу с водой.

Они все поняли верно, и Евгению от этого сделалось вдруг крайне неловко. Он даже не представлял, с помощью чего ему есть этот рис (ни вилки, ни ложки ему не дали). Стыд и смущение отогнали голод.

Евгений, как мог, принялся объяснять монахам, что не намерен побираться и готов выполнять любую работу за еду и (если возможно) кров.