Элизиум. Рок

– Ми не для тофо собрались тут, чтоби ви нас оскорбляль, тарагой друг! – гаркнул барон фон Кербер.

Портер с многообещающей улыбкой поднял палец вверх и раскрыл рот.

– Евгеника, – утомленно вздохнул Рейнеке.

– Э-э?

– Завоевать мир мы не сможем, а если и сможем, то ненадолго. Да и зачем это нам? Нити власти итак в наших руках, благодаря чему ни один волшебник в мире не стоит на паперти. Значит, осталось только образовать коммуну, плодиться и размножаться на зависть эрмам, пока, наконец, мы не выродимся в настоящих олимпийских богов, могущих утопить все человечество в своем плевке.

Лицо адвоката сделалось пунцовым. В световом квадрате за его спиной роились огненные мурашки.

– Я имел в виду… с-строительство новой нации.

– Ах, да! Это же сейчас модно. И желательно где-нибудь на острове, откуда никто не сбежит.

Рейнеке звонко хлопнул в ладоши и затрясся от смеха.

Готовый взвыть от унижения Портер вдруг сжал кулаки, и взгляд его осветился свирепой решимостью.

– Можете смеяться над моей мечтой, сэр! Я и не надеюсь дожить до ее воплощения! Но, послушайте! Благодаря последним открытиям в области неврологии, никто не смеет отрицать, что мы отельная раса. А точнее даже, отдельный биологический вид. Мы стоим на вершине эволюционной пирамиды!

– Так-так…

– Все дело в устройстве нашего мозга.

На стене возникла схема человеческого мозга в разрезе.

– Энергетические источники мозговых ритмов находятся в стволе головного мозга и, в так называемом, таламусе. Так вот, исследования показали, что если у эрмов эти источники хаотично рассеяны по всему мозгу, как звезды в небе, то у нас они плотно сосредоточены и выстроены в некое подобие луча, устремленного в центр лобной доли, туда, где, как считали основоположники индуизма, расположен тот самый третий глаз. Вот здесь, – он с силой постучал себя вверху лба. – Мудрые йоги знали обо всем тысячи лет назад. Сегодня есть все основания считать, что третий глаз – это не какая-то условная чакра, а действующий орган, замаскированный в нашем мозгу. То есть, в мозгу лишь тех, кто способен творить чудеса.

– Что такое мозговые ритмы? – резко спросил Рейнеке, глотнув коньяка.

– Это… – испугался Портер. – М-м… я н-не могу сказать точно, я не специалист. В общих чертах…

– Я тоже не знаю, что это. Зато я точно знаю, что могу летать и перевоплощаться, устраивать стихийные бедствия и входить в чужие сны. Не многовато ли чести для одного несчастного, несуществующего третьего глаза, м-м?

Публика разразилась сдержанными смешками.

– Это полная чушь! – рявкнул Рейнеке, и в голосе его впервые зазвучала настоящая злоба. – Забавная ересь, придуманная с целью хоть как-то объяснить необъяснимое. Но идейка, которую вы, мистер Портер, пытаетесь протолкнуть, мне понятна как капля росы!

Он резко встал из-за стола и взмахнул рукой, едва не задев чью-то лысину.

– В самом деле! А почему бы нам не погордиться тем, что у нас есть третий глаз, а?

Портер обмер, лихорадочно соображая, как ему теперь спасаться.

– Боюсь разочаровать тебя, Портер, а также всех, кто разделяет твои взгляды. Анатомически маги не отличаются от эрмов абсолютно ничем! Чистота крови, цвет костей, строение черепа и прочая галиматья, которую вешали вам на уши в течение сотен лет… Ха-хах! О боже, как это типично… Я совсем забыл, где я нахожусь! Это же Англия! Родина всевозможных разграничений, закрепощений и маниакальной категоризации всего и вся! Высшие и низшие классы, высшие и низшие расы, сильный пол и слабый пол, волшебник и неволшебник… Вам еще дорого придется за это заплатить, ребята! О вашем безумной мании будут писать книги!

Внезапно, до сих пор сидевшая молча леди Бернгардт, встала во весь рост с горящими глазами.

– Довольно! Вы покушаетесь на сакральные устои!

– Все люди равны! – не взглянув на нее, продолжал Рейнеке. – Это понятно? Негр, воспитанный в приличной семье, должен сидеть вот за этим столом, среди нас! Ради вашего же блага!

Все присутствующие, как-то жалко сгорбившись, обменивались тревожными взглядами, не смея проронить ни слова.

– Сэр… – чуть слышно выдохнул Портер.

– Вы, Джордж, можете гордиться своим цветом кожи, своей половой принадлежностью, наличием у вас прыщей на лбу и чем вам еще заблагорассудится. Но не смейте ставить себя выше тех, кого лично вы не в состоянии победить и уничтожить!

– Вы наглец, Рейнеке! – прошипела леди Бернгардт клокочущим голосом.

Звезды драгоценных камней, украшавших ее шею, пальцы и уши яростно подрагивали.

– Я годами смотрела, как вы заявлялись сюда, лишь для того, чтобы оплевать всех, на кого упадет ваш взгляд. Вы унизили наше сообщество, силой навязав нам имя «Крысиный король»! Все были против этой неслыханной мерзости! Вы растлеваете наших детей, вбивая в них беспринципность и безверие! Вы и раньше многое себе позволяли, но это…

– Миледи, я всего лишь безродный подонок, снедаемый завистью. Чего же вы хотите? – жалостливо улыбнулся Рейнеке.

– Если магической крови, о которой столько написано в старинных рукописях, наличие которой прекрасно умели доказывать во все времена, если ее не существует…

– Ее действительно не существует! Как не существует особой крови в жилах поэтов, танцоров и маньяков. По крайней мере, на сегодняшний день, никто ее не нашел.

– Это возмутительно!

– Что же до «Крысиного короля» и беспринципности, на которую вы изволите сетовать, – Рейнеке, шатаясь, принялся мерить шагами зал, зачем-то проводя пальцами по резным спинкам стульев. – Я вам расскажу одну историю. Три века назад я преподавал в Зальцбургской академии, возглавляемой… да-а, его звали Клаудиус Альферац фон Фойерзее! Светило! В прошлом ученик и протеже самого Парацельса! Настоящий ходячий памятник самому себе. Магистр фон Фойерзее – это нечто в возрасте девяноста двух лет, притом с идеально прямым позвоночником, с седой бородой до пояса, мягкой, словно кошачья шерсть, с сухой, как древний пергамент кожей лица, с крупными, прижатыми к черепу ушами и замечательным горбатым носом. Он всегда носил темно-фиолетовую мантию… Но самое величественное в его образе – это был, конечно, взгляд. Эти, взирающие сквозь расщелины дряблых век, давно потухшие, бесцветные глаза, казались совершенно мертвыми. Но не потому, что смертельно устали от жизни. В них застыло нечеловеческое, чисто вселенское презрение ко всему и всем на этой планете. О-о, как меня поражало это истуканье высокомерие! Тотальное отсутствие чувства юмора, умение смотреть сквозь собеседника во время разговора. Хе-хе! О чем это я… У него не было собеседников! Он всегда говорил об окружающих в третьем лице, как пророк или судья: «Юный Бернард оправдал мои ожидания! Лиценциат Вагнер будет усердно работать, чтобы восстановить доверие!» и все в таком духе. И, конечно же, он был помешан на благородстве крови. Ему не хотелось висеть в небесах одиноким божеством, его гордыня требовала построить пирамиду из более и менее достойных, на вершине которой он мог бы водрузить свой трон. Своим закатом Зальцбургская академия целиком обязана его сварливым старческим бредням о достойных и недостойных, чистых и нечистых, о тех, кто стоит под вопросом и должен доказать подлинность своей биографии. Я возненавидел его! Куда спрячешься, когда у тебя вместо происхождения выгребная яма? И вот однажды на торжественном банкете, произнося речь, он вдруг – хи-хи! – заговорил в третьем лице, но не о других, а о себе самом! «Клаудиус одобряет! Ваш досточтимый Клаудиус…» Я сразу смекнул, что со стариком что-то не так. В другой раз я заметил, что он взял ложку задом наперёд, и один из приближенных лизоблюдов тотчас выхватил ее и заботливо всунул как надо. Потом он перестал говорить, видимо больше не считая нас достойными внимать его бесценному голосу. Потом его перестали нам показывать, ссылаясь на «некоторые проблемы со здоровьем». А потом в моей жизни настал счастливый день. Тогда я на чужом примере познал цену всей этой напыщенной дряни, испокон веков разъедающей человечеству мозги… и от души проклял ее! Именно поэтому мне нравится Ленин.

Рейнеке изменился в лице, озарившись прежней беспечностью, и вдруг метнул веселый взгляд на бородатого тихоню, приникшего в углу с уже пятнадцатой или двадцатой по счету рюмкой водки.

– Кстати, о русских!

Он поманил бородача пальцем и тот приблизился, колыхаясь, словно березка в грозу.

– Поэт из России по фамилии Тиняков. Внешне похож на Иисуса, но стоит ему раскрыть рот… Впрочем, узнаете. Я вам что-нибудь переведу из его шедевров.

Он хлопнул «Иисуса» по плечу, и тот заулыбался стыдливой улыбкой, ловя брезгливо-заинтересованные взоры надменных англичан.

Пожилой полубезумный джентльмен в сером смокинге начал торопливо подниматься с софы.

– Я э-э… Прошу меня извинить, сэр!

– Позже, позже! – отрезал Рейнеке, махнув рукой. – Портер, вам понятно все, что я сказал?

Джордж Портер скорбно кивнул и опустился на стул.

– Не трогайте историю, не трогайте гены, не трогайте кровь! Дабы очистить ваши души от греха гордыни я дал нашему клубу имя «Крысиный король». Мы, как крысы, обязаны знать цену друг другу и самим себе. У нас нет и не будет никакой иной идеи, кроме той, что продиктована нашей природой. Вам не хватает денег? Вам не хватает власти? Благодаря мне, вы владеете компроматом на крупнейших мировых политиков и финансовых воротил! Вы короли этой жизни! Но никогда, никогда не забывайте, кто вы такие! Ради вашего же блага! Ради вашей свободы…

– Я готова спорить с вами, – грозно начала леди Бернгардт. – Но прекрасно вижу, что…

– Вот и прекрасно, что вы все видите. Тс-с… Эс ист аус! Конфликт исчерпан.

Рейнеке побарабанил пальцем по столу и в задумчивой тишине нашарил взглядом хозяина дома. Коллингвуд сидел на своем месте, уже совершенно оцепеневший от алкоголя.

– Стюарт!

– А-э…

– Я в курсе, что над нами, в одной из комнат дрыхнет ваш лондонский гость. Не хотите меня с ним познакомить?

– Э-э д-да, х-хорошо…

Желающих поглядеть на загадочного гедониста-самоубийцу нашлось немало. Публика бурной рекой устремилась наверх.

Ахиллес и черепаха

Морель проснулся уже давно, однако не испытал ни малейшего желания спуститься к застолью. Ему было плевать.

Комната была похожа на хлев. Точнее на хлев животного, которое ни в чем не знало себе отказа. На полу и на мебели стояли пустые бутылки из-под спиртного, валялись раздавленные окурки сигарет и сигар, трубка для курения опиума, открытки непристойного содержания, золотистые обертки от конфет, детская железная дорога с лежащим на боку паровозиком, разбитый вдребезги граммофон, череп мартышки и револьвер с одним патроном. В воздухе стоял еще не выветрившийся до конца запах рвоты. В хрустальной вазе покоилась одна единственная, последняя золотая горошина.

Лежащий на измятой постели в халате и пижамных брюках Морель окинул вошедших затуманенным взглядом.

– О-о! Я уж думал, обо мне все забыли!

– Это г-глава нашего к-клуба, па-познакомьтесь, – без улыбки, едва справляясь с голосом, произнес Коллингвуд, кивнув на Рейнеке.

– Приветствую, глава!

Морель вяло взмахнул рукой, и Рейнеке благосклонно кивнул в ответ.

– Что-то вы плохо выглядите, Стюарт! Хватанули лишнего? Ох, а я… Как видите, мне осталось совсем ничего, хе-хе!

Он указал глазами на вазу.

– Впрочем, я подумал… Мне это буквально сегодня утром пришло на ум… или вечером, черт его знает. В общем… жизнь слишком прекрасна, чтобы вот так ее закончить! Как вы считаете?

Коллингвуд нахмурился, потом зажмурил глаза и дважды мотнул головой.

– Ч-что?

– Я убедился, что эти шарики совершенно безвредны для моего здоровья. Это чертова мистификация! Какая-то дурацкая, символическая туфта для любителей ваших ритуалов. А раз так, то… я передумал. Контракт будет аннулирован!

Коллингвуд шумно выдохнул сквозь зубы, трезвея с каждой секундой.

– Не волнуйтесь, я оплачу стоимость проживания и всех этих игрушек. Моя чековая книжка в ящике стола!

– Вы… М-мы па-п-подписали к-контракт! – трясясь, прошипел Коллингвуд.

– Который вы, кстати, до конца не выполнили. Вы должны были меня поразить, но то, что вы мне показали курам на смех!

– Что именно? – заинтригованно спросил Рейнеке.

– Они вам расскажут, – усмехнулся Морель.

Стоявший сзади Себастьян жестом пригласил Рейнеке выйти в коридор.

– Мы показывали ему разные трюки, милорд, – говорил он вполголоса. – Все без толку.

– Кажется, мы имеем дело с нигилистом?

– Он не нигилист, он идиот! – тихо засмеялся дворецкий, скаля три осколка-зуба. – Мы показали ему, как оборотень из человека превращается в чудовище…

– Где же вы нашли оборотня?

– Ну не сказать, чтобы уж нашли… показали на кинопленке. Он ответил, что в новых американских фильмах эффекты получше!

– М-м…

– Я не зря говорю, что эрмы тупее свиней!

– Н-да, это трудный случай! У меня зреет одна идейка. Надо только сказать Стюарту, чтобы не вздумал его отпускать.

Когда они вернулись в спальню, Стюарт конвульсивно дергался в бессильном гневе, воюя со своим языком. Морель потешался над ним:

– Я не могу вести разговор с тем, кто не умеет толком говорить! Пожалуйста, напрягитесь! Скажите, наконец, без этих ваших «па-па-па», что конкретно вас не устраивает?

Полтора десятка любопытных глаз молча наблюдали за странным поединком. Никто из гостей не был знаком с условиями сделки, и потому не спешил вставать на сторону хозяина.

– В-ваши об-бязательст-тва… Вы их на-нарушили!

– На-на-на-нарушил! И что вы мне сделаете?

Морель присел на кровати и пристально оглядел гостей, явно вертя в голове какую-то скользкую догадку.

– Кстати, а миссис Коллингвуд, ваша жена, до сих пор в пансионате? – спросил он, многозначительно ухмыльнувшись. – Может, ее вообще не существует? Как и ваших детей?

Его кривой, влажный рот ощерился издевательской улыбкой. Стюарт бешено мычал, тараща глаза и наливаясь кровью, как постельный клоп. Морель понял, что попал в десятку.

– Вы что, до сих пор один? Как же так? Может, хех… какие-то проблемы со здоровьем?

Стюарт бросился на Мореля, опрокинул его на подушку и начал молотить кулаками. Морель отбивался, яростно вереща.

Спустя долю минуты Коллингвуда оттащили. У него была разбита губа. Морель ошарашенно вытер пальцами, бежавшую из носа струйку крови.

– Что-о?! – протяжно взвизгнул он. – Вы… вы заплатите за это! Это же п-попытка убийства! Все видели? А-а да, вы же все с ним одна компания!

Он лихорадочно осмотрелся, подхватил с пола револьвер и направил в толпу дрожащей рукой.

– Вызывайте машину! Чего вы ждете, уроды! Машину! Вы все у меня пойдете под суд, шайка убийц! Где мои вещи! Себастьян!

Вместо дворецкого ему навстречу, спокойно улыбаясь, вышел Рейнеке.

– Дорогой мистер Морель, от лица всего клуба я приношу вам глубочайшие извинения.

– Пошел к чертям!

– Я прошу вас дать нам шанс исправиться.

– С дороги! Я… я уезжаю!

– Боюсь, мистер Морель, ваш статус джентльмена обязывает вас проявлять благородство даже в отношении тех, кто его не стоит. Вроде меня и Стюарта.

– Чего?

– Дайте нам последний шанс. Я удивлю вас. Покажу вам то, после чего ваша жизнь никогда не станет прежней!

– Да плевать я хотел!

Рейнеке положил ему на плечо свою длиннопалую руку, второй начал плавно опускать ствол револьвера.

– Даю вам слово: вы увидите то, чего не бывает на свете, – вкрадчиво промолвил он. – Чего не вмещает человеческий разум. Настоящее чудо.

По искусанным губам Мореля пробежала презрительная усмешка. Однако в глазах зажегся интерес.

– Ну… если не врете…

Рейнеке взял из вазы последнюю золотую сферу, покатал в пальцах и медленно, будто смакуя, растер в порошок.

Их поглотил ослепительный туман. В следующий миг Морель обнаружил себя сидящим на трибунах залитого солнцем, античного стадиона. Рейнеке, закинув ногу на ногу, восседал по соседству. Внизу на беговой дорожке проворно разминался голый – если не считать крохотной набедренной повязки – длинноволосый атлет, сплошь состоящий из шаров мышц и узлов жил. У него не было соперников. Только то, что сперва показалось Морелю плоским серо-коричневым камнем круглой формы, валявшимся посреди дорожки на противоположном конце стадиона.

– Что это? Где я?!

– Вам ведь известна знаменитая апория Зенона, что Ахиллес никогда не догонит черепаху, если изначально стартует позади нее?

– Э-э…

– Давайте посмотрим, так ли это?

Тотчас раздался щелчок невидимого бича. Ахиллес рванулся с места. Черепаха едва различимо, стала перебирать лапами, почти не меняя своего местоположения.

Морель зачаровано следил то за Ахиллесом, то за черепахой, стараясь держать их обоих в поле зрения.

Он понял, что Ахиллес не может догнать соперницу.

Нет, он не подыгрывал черепахе, труся на одном месте, не вилял из стороны в сторону, чтобы дать ей время, не спотыкался и не останавливался. Он бежал, он летел, он несся во всю прыть своих могучих ног. Но черепаха уверенно шла впереди на своих еле переступающих бревнышках-лапках. «Быстрее» оказалось «медленнее»!

«Как же так?!»

Морель в смятении схватился за голову.

«Невозможно…»

Ахиллес надрывался из последних сил, мелькая в воздухе босыми пятками и яростно работая локтями. Черепаха по-прежнему шла впереди (хотя скорее уж брела) по заколдованному овалу стадиона. Дистанция между ними не сужалась.

Морель вытаращил глаза, наблюдая дичайшее попрание законов логики человеческого разума, физических основ существующей вселенной.

«Господи!!!»

Он заорал от потрясения. Тут же какая-то сила вышибла его из великолепного бреда и вернула в Коллингвуд-холл.

Морель сидел на полу, идиотически хлопая глазами.

– Полагаю, теперь ваше последнее желание полностью удовлетворено? – мягко произнес Рейнеке, скрестив на груди руки.

Морель не сразу осознал, о чем шла речь. Реальность хлынула в его опустевший, затянутый паутиной разум, как вода в трюм корабля. Он вдруг понял все. Впервые с беспощадной ясностью понял, что он натворил.

Что он делает в этом жутком месте? Кто все эти люди, глядящие на него, как на зайца в силке? Где его роскошный трехэтажный дом на Бедфорд Сквер? Где его слуги, где водитель, где адвокат, где полиция?

– Сколько денег вы хотите? – дрожащими губами прошептал Морель.

– Стюарт? – Рейнеке вопросительно покосился на Коллингвуда.

– Ск-колько обещал! – злорадно проклокотал тот сквозь зубы.

– Сколько завещали, – поправил Рейнеке.

Морель взвизгнул, кинулся сперва к дверям, потом к окну. Какая-то сила захватила его, сковав движения, точно невидимый аркан. Кругом хохотали.

– Дайте телефон! – в панике орал Морель. – Позвонить адвокату! Один звонок! Боже, нет! Умоляю!

Его швырнули на пол.

Морель хотел взмолиться, хотел выписать чек на все свое состояние, только бы выбраться…

И тут его шарахнуло первый раз. Он охнул. Словно гигантский молот опустился ему на лицо и на грудь.

Второй раз. Третий. Четвертый. Пятый…

Спустя минуту посреди спальни, хрипло дыша, валялся старик лет девяноста. Его глаза были открыты. Зрачки зияли беспросветным предсмертным ужасом.

– Можно отвезти мистера Мореля в Ханли-Касл, – спокойно сказал Рейнеке. – Там о нем позаботятся. Или…

Он подмигнул Коллингвуду.

– Пустить его туда вплавь по реке? Что думаете?

– В р-реку! – мстительно прорычал Стюарт, кривясь в плотоядной улыбке.

– Мальчик повзрослел… – глубокомысленно покачал головой Рейнеке.

Вскоре два лакея вынесли обессиленного, стонущего Мореля из дома и, раскачав, бросили в посеребренную луной речную гладь.

Последнее, что он видел, была мертвая громада давным-давно заброшенного особняка, с угольно-черными глазницами выбитых окон, а также крохотная фигурка гомункула Питера, помахавшая ему с порога ручонкой.

Потомственный миллионер, владелец двух текстильных фабрик и совладелец знаменитой сети универмагов, завсегдатай джентльменского клуба «Уайтс», заядлый коллекционер антикварных часов, искусный бильярдист и утонченный сибарит Арчибальд Морель канул в неизвестность. Ни один человек в мире не пролил о нем слезы.

Месть

Маятник пробил трижды, возвещая час демона. Время, когда ни один порядочный человек уже не выйдет за порог, когда даже ночным убийцам хочется бросить все, бежать домой и зарыться в постель. Луна вызывающе сияла в небесах, налитая червонным золотом. Тени деревьев в ее призрачных лучах казались отдельными, почти живыми существами, притаившимися на земле.

– Подумать только, я совсем забыл… – изумленно промолвил Рейнеке, подставляя бокал для новой порции янтарного вермута. – И ведь никто не решился мне об этом напомнить, видимо считая себя недостойным моего внимания! Ох, друзья, как же вам еще далеко до свободолюбивых крыс! Мы начинаем нашу великую игру! Пусть все, кто шляется по дому, немедленно идут сюда. Все! Включая прислугу!

Когда, вновь собравшийся за столом в полном составе «Крысиный король» затих в будоражащем предвкушении, Рейнеке обежал присутствующих взглядом и разочарованно скривил рот.

– Ну а где же э-э… где наша слепая овечка?

– В библиотеке, как всегда, – с усмешкой вздохнул Себастьян. – Ее предупредили.

– Что за удовольствие читать на ощупь? Зовите! Зовите ее, ну!

Ждать почти не пришлось. Спустя несколько мгновений в зал тихим призраком вошла Селена и с безучастным видом опустилась на свободный стул.

– Леди и джентльмены! – торжественно начал Рейнеке. – Нечисть уже вовсю резвится под луной, а, значит, пришел час самой захватывающей и приятной части нашего вечера! Но прежде…

Он коснулся взглядом леди Бернгардт, сидевшей в противоположном конце стола, с Селеной по правую руку и с Иоганной по левую.

– Прежде я хочу искупить свою вину перед той, чьи чувства я сегодня то и дело оскорблял своими дурацкими шутками и презрением к чуждому мне благочестию.

За его спиной из полумглы выступил слуга. Он был почему-то облачен в черный балахон, словно средневековый монах, и нес на подносе золотой узорчатый кубок, наполненный бесценной, судя по великой осторожности его телодвижений, жидкостью.

Рейнеке взял с подноса кубок, подошел к леди Бернгардт и приклонил перед ней колено.

– Пейте, миледи!

Высокомерие не позволило баронессе в полной мере выказать свое немалое изумление. Она молча приняла кубок из рук Рейнеке и недоверчиво коснулась его морщинистыми губами, словно ожидая подвоха.

– Бедный эрм не напрасно отдал нам свои годы, – загадочно пояснил Рейнеке.

Леди Бернгардт вновь и вновь припадала к кубку, потом вдруг замерла, прислушиваясь к эху каких-то глубинных метаморфоз, происходящих внутри ее тела.

Ее лицо начинало молодеть. Морщины исчезали, словно легкие карандашные штрихи от прикосновений ластика. Кожа полнела и наливалась жизнью. Кости и голубоватые вены на руках, как в молоке растворялись в набегающей плоти. Наполнялись цветом и блеском седые волосы. Глаза обретали прежнюю глубину, становясь опасными и цепкими, точно в них подмешали живительных чернил.

Это была уже не та грозная старинная башня, какой леди Бернгардт знали последние двадцать лет.

Все затаили дыхание. Иоганна впервые смотрела на бабушку дольше трех секунд подряд. Неспособная видеть Селена ощущала преображение каким-то особым ясным чувством.

Теперь ей было уже не пятьдесят и даже не сорок пять. Возраст отступил к прекрасному рубежу начала зрелости.

– Мне известно о вашей трагедии, – промолвил Рейнеке, только теперь позволив себе подняться с колена. – Это то немногое, что я в силах для вас сделать. Что может стать для умирающего сына большим подарком, чем помолодевшее лицо горячо любимой матери!

Зал разразился жаркими аплодисментами.

– Зеркало! – тихо потребовала леди Бернгардт, едва улыбаясь краем губ и недоверчиво моргая.

Зеркало, разумеется, уже было заблаговременно принесено.

В нем отразилась красивая особа лет тридцати шести со строгими, чуть вытянутыми чертами лица: с жестоким ртом, тонким греческим носом и непроницаемо-властным, холодным взглядом незабудковых глаз.

– Рейнеке… Боже! И… сколько продлится действие?

– Опять о грустном! – выдохнул Рейнеке. – Около полутра лет.

Ее густо накрашенные губы озарила сверкающая улыбка, она сдержано расхохоталась от прилива эмоций.

– Селена! – позвала леди Бернгардт новым звенящим голосом. – Ты слышишь, кто с тобой говорит?

– Да, бабушка. Я рада за вас!

Иоганна с восхищенной, пусть и упорно сдерживаемой улыбкой, молча подняла бокал.

– Вы не имели права видеть меня такой, какой видели до последних минут, – с чувством глубокого стыда тихо произнесла Корделия Бернгардт, глядя в хрустальные глаза Рейнеке. – Если б вы только знали, как это тяжело…