bannerbanner
Гнездо Большой птицы
Гнездо Большой птицы

Полная версия

Гнездо Большой птицы

Язык: Русский
Год издания: 2024
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 6

– Пришел заказ на парочку амулетов для защиты, – тихо говорит он.

Кушен завороженно останавливается.

– Сколько? – хрипло спрашивает он.

– Братья попросили всего парочку, – отвечает Лосток.

– Стая? – уточняет Кушен, сердце отчаянно колотится в груди.

Лосток поводит плечом, где, Кушен это прекрасно знает, находится вытатуированное перо.

– Давай не здесь, – брат медленно кивает в сторону их квартала. Его черты застыли в мрачной серьезности, что смотрится жутко и нелепо на обычно придурковатом лице.

– Я не хочу работать на Стаю, – тихо произносит Кушен и облизывает пересохшие губы.

– Тебя никто не заставляет, – Лосток пожимает плечами. – Пошли домой, я все расскажу.

Ботинки тихо поскрипывают на подмерзшей земле. Временами попадаются вспухшие остатки асфальта, Кушен внимательно смотрит под ноги, чтобы не споткнуться.

В их квартире горит свет, мелькают силуэты.

– У нас гости? – настороженно спрашивает Кушен, ноги привычно наливаются огнем, если придется быстро и далеко бежать.

– Девчонки сидят с подружками, – отвечает Лосток.

Кушен, опасливо прислушиваясь, поднимается по истертым ступеням на третий этаж, пока до его ушей не долетает тихая музыка: вязкие звуки медленной мелодии – значит, действительно девчонки. Облегченный выдох сам по себе вырывается из его груди. Даже просто встречаться с членами Стаи не хотелось – это опасные и тупые отморозки. По крайней мере те, кто гнездится в их квартале.

Они проходят комнату заваленную всякой дрянью: грязной одеждой, покрытой пятнами засохшей еды посудой, бутылками. Девчонки сидят рядком на продавленном диване. В пепельнице уже горка окурков, в руках Лаванды дымится не обычная сигарета, а что-то покрепче, но глаза прикрыты и голова запрокинута. Рядом свернувшись клубочком спит Марка, из-под объемной футболки торчит худая лодыжка. Застывший взгляд Касси уперт в истертую листовку какой-то забегаловки. В измазанных помадой бокалах позвякивают крошки самоцветов вместе со льдом.

– Где они взяли эту дрянь? – спрашивает Кушен, но Лосток только качает головой.

– Они взрослые и сами решают, что им делать, – равнодушно роняет брат.

Взрослые… Лаванде только пару месяцев как стукнуло шестнадцать.

Кушен наклоняется, разом забирает все бокалы и идет в туалет. Одним движением опрокидывает содержимое в унитаз. Так тоже делать плохо, потому что даже крошки камней меняют что-то в мозгах людей, превращают их в безвольные куклы, но лучше это потеряется в центральной канализации, чем будет фонить дома.

– Не знаешь, сколько они наглотались? – Кушен возвращается в комнату, ставит бокалы обратно на стол и наклоняется над девушками. Все дышат, но дыхание слишком медленное и глубокое.

Лосток пожимает плечами.

– До завтра проваляются, – говорит он.

Кушен мягко бьет девчонок по очереди по щекам, но только Марка невразумительно мычит. Парень тяжело вздыхает и с сожалением идет в свою комнату.

Раньше она была кладовкой, но каким-то образом в нее впихнули кровать, стол прямо над ней и несколько полок. Это его гнездо, сокровищница – крохотное место, где Кушен в безопасности, и где он совсем не рад видеть кого-то еще.

Устало парень опускается на пожелтевший матрас.

Лосток заваливается рядом, хватает горелку со стола и вертит ее в руках.

– В общем, у меня где-то пять-шесть самоцветов в половину карата и пара серебряных колец. Нужны простенькие щиты.

– Я сложные и не умею, – вздыхает Кушен, понимая, что отвязаться от Лостока не получится. – Что по деньгам?

– Сто двадцать.

Это меньше, чем стоимость одного кольца в любом лицензированном магазине, но на то они и лицензированные, что в них работают инженеры-флогисты с высокой квалификацией, и камни прошли нужную сертификацию.

– Когда ждешь?

– Послезавтра они уже нужны.

– Ладно, – Кушен снова вздыхает, думая, что придется их делать между завтрашним экзаменом и послезавтрашней сменой в ресторане. Получится погано, но что еще можно сделать за одну ночь и сто двадцать королей?

– Ладно, – ухмыляется Лосток и хлопает Кушена по колену.

***

Они оказываются с Розмарин в одной группе, что кажется Ромаше невероятным, ведь их фамилии на разном конце алфавита. Переглядываясь, они заходят в аудиторию, а вот перед охранником хлопают дверью. Но тот успевает указать на руку девушке. Ромашу бросает в холодный пот: неужели он намекает на ее соприкосновение с Розмарин?

«Нет, – успокаивает она себя. – Он имел ввиду, что нужно использовать перстни в случае опасности».

Но дрожь еще остается крупными гранулами соли в животе.

Ромаша садится за вторую парту. Прямо как в школе: поближе к учителю, чтобы у одноклассниц не было желания сделать ей гадость; но не совсем под носом, чтобы не чувствовать себя пирожным на витрине.

За первую парту садится невысокий мальчик, и Ромаша успевает разглядеть его блестящие кудри, перевязанные простой бечевкой; перехваченные лейкопластырем пальцы и желтоватый воротник рубашки. Между ними небольшое расстояние, и до носа Ромаши дотягивается запах дыма, тмина и дешевого мыла.

Позади сидит Розмарин. Ее незримое присутствие успокаивает.

Им раздают листы.

По указанию экзаменаторов Ромаша переворачивает билет. Глубоко сидящий страх так быстро отступает под волной облегчения, что по спине бегут мурашки. Ромаше хочется повернуться и радостно помахать Розмарин, дать ей знак, что она была права – экзамен придется им на зубок, но Ромаша только опускает голову еще ниже и начинает судорожно строчить ответ.

Результаты экзамена должны будут порадовать отца.

В этот раз точно.

Ее ответ слушает не профессор, приглашавший в аудиторию, а уставшая женщина лет сорока, чьи волосы высоко забраны, а на лице написана скука, она не старается выдерживать вежливую улыбку перед абитуриентами. Женщина задает несколько уточняющих вопросов. Ромаша легко отвечает и неожиданно понимает, что у нее не было маковой росинки во рту с самого утра, а ведь солнце уже клонится к закату, рассыпая оранжевые лучи по стеклам аудитории.

«Интересно, а она обедала?»

Профессор что-то отмечает в своих листах и отпускает Ромашу.

Девушка бегло бросает взгляд на аудиторию, задерживает его на встревоженном лице Розмарин. Кивает ей, показывая, что дождется там, за дверьми. Розмарин едва заметно подмигивает и этого хватает, чтобы в груди снова затеплилось.

В коридоре ее ждет охранник.

– Послушайте, – Ромаша подходит к нему на расстояние вытянутой руки, гордо расправляет плечи, демонстрируя лучшую личину богатой наследницы Поземок, которой ее научил отец. Охранник подбирается, вытягивается по стойке смирно. – У меня есть для вас важное поручение.

Мужчина моргает сбитый с толку.

– Слушаю, госпожа Поземок.

– Вам нужно дойти до ближайшей пекарни и купить самый свежий пирог с мясом и сладкий пирог. Также попросите несколько бутылок морса или холодного чая.

Охранник явно растерян.

– Я не могу уходить от вас, госпожа Поземок.

– Я останусь здесь, – твердо убеждает Ромаша, заглядывая ему в глаза. Это никогда не работало на отца, но мама часто говорила, что у Ромаши чудесный цвет глаз и этим нужно пользоваться. – Обещаю. Я не сдвинусь с этого самого места. Пожалуйста, сходите.

Охранник мнется, но под ее настойчивым взглядом отступает. Наверное, он поражен тем, что Ромаша сама с ним заговорила, еще и попросила о чем-то.

Девушка не врет, она не собирается никуда уходить. Как только эта группа закончит сдавать экзамен, Ромаша планирует просочиться в аудиторию с пирогами. Ее и саму уже мутит то ли от голода, то ли от нервов, но ее мучения уже закончены, а преподавателям переживать это еще несколько часов, судя по количеству оставшихся людей.

Вслед за ней выходит парень, который сидел на первой парте. У него большие серо-зеленые глаза с длинными черными ресницами. И весь он вообще выглядит как фарфоровая статуэтка – хрупкий, тонко-костный, изящный, кожа цвета топленого молока, брови словно нарисованные, темные и в разлет. От девушки его отличает только некоторая резкость в чертах и брюки. А еще под его глазами лежат глубокие тени и губы потрескались, словно он не спал несколько дней и не пил еще столько же.

Ромаша опускает глаза, чтобы не пялиться, но парень уже заметил ее взгляд.

– Ты отлично сдала, – у него чуть хрипловатый голос, похожий на похрустывание хлебцев, когда их разламываешь.

– Спасибо, – бормочет Ромаша, смущаясь до краснеющих корней волос.

– У тебя были репетиторы?

– Нет, мы с мамой сами занимались.

Парень как будто чуть расслабляет плечи. Ромаша робко поднимает глаза. Она практически никогда не разговаривала с мальчиками-ровесниками, если не считать протокольные разговоры на приемах, где девушка должна была появляться в силу своего статуса.

– Честно говоря, думал, что таким девчонкам, как ты, не нужно сдавать экзамен, – парень усмехается, но глаза у него остаются серьезными. Запах тмина будто растекается по всему коридору, неприятно бьет по чувствительному носу Ромаши.

– Почему? – решается уточнить она.

– Таким, как ты, обычно покупают места, – просто отвечает незнакомец и пожимает плечами.

Эта простота неожиданно поднимает в Ромаше волну гнева, липкого и горького. Родители никогда бы не поддержали подобного рода обман. Даже отец. Он был слишком горд для такого.

– Почему ты так думаешь? – девушка пытается сохранить самообладание, но голос чуть дрожит.

– Ты дочь богатого человека, – парень не отводит от нее внимательного взгляда. – Дочери богатых людей всегда получают то, что хотят.

– Не всегда, – отвечает Ромаша и отворачивается.

Это достаточно прямолинейный и не очень вежливый способ сказать, что разговор окончен, но парень остается на месте, продолжая ее разглядывать.

– Ты не очень сообразительный, да? – неожиданно появляется Розмарин и хлопает незнакомца по плечу.

Она почти на полголовы выше него, но кажется, будто они брат и сестра – одинаково тонкие и легкие в движениях. Парень выворачивается из-под ее руки так резко, что Ромаша не успевает заметить маневра, и отскакивает в сторону. Злой прищур искажает его красивые черты.

– Тебя не спросили.

– Тебя тоже, – на лице Розмарин маска сосредоточенности, и Ромаша понимает, что ее новая подруга с трудом удерживается от смеха.

Парень словно сканирует ее лицо своими пронзительными серо-зелеными глазами. Девушка готова поклясться, что от его внимательных глаз не укрылись морщинки смеха в уголках губ Розмарин. И неожиданно он расслабляется, обмякает, становясь похожим на кусок пропитанного бисквита.

– Это точно, – широко улыбнувшись, он изображает поклон.

Очень изящно для человека, чьи края брюк обтрепались до бахромы, а от рубашки тянет дешевым мылом.

Именно в этот момент в коридор влетает встрепанный охранник. В руках у него несколько больших коробок и пакет с бутылками. Легким движением он отправляет их прямо на подоконник и следующим движением оказывается рядом с Ромашей, оттесняя от нее новых знакомых.

– Все в порядке! – восклицает девушка. – Мы просто разговаривали!

– Вы уверены? – голос у охранника хриплый, словно он бежал до пекарни и весь обратный путь на пределе своих возможностей, даже несмотря на строгий отутюженный черный костюм. Что вполне вероятно – те, кто безответственно относится к своей работе долго не задерживаются у отца в штате.

– Да, уверена, – спокойно утверждает Ромаша.

Ей кажется, что в голосе звучит слишком много власти – это смущает ее еще больше, и она робко оглядывается на Розмарин. Вдруг новая знакомая в ней разочаруется или посчитает ее обманщицей, ведь Ромаша не просто милая толстушка, а кто-то, кто имеет право так разговаривать с людьми.

Но лице Розмарин только легкое любопытство.

– А что здесь? – подает голос парень, переводя взгляд с коробок на пакет и обратно.

По его лицу пробегает недовольство, но он просто смаргивает его и снова выглядит очаровательной иллюстрацией в учебнике по уличной моде.

– Это для профессоров, – Ромаша краснеет.

– Подкупить решила, – парень довольно усмехается, будто теперь картинка полностью сложилась.

– Нет, – возражает Ромаша. – Я подумала, что они проголодались, и решила, что ничего плохого не будет, если я их угощу.

Охранник уже отошел и слился с растущими тенями. На улице собирается вечерний сумрак. Еще чуть-чуть и зажгутся фонари. А в коридоре плывет одуряющий запах свежей выпечки. Рот сам наполняется слюной, и Ромаша задается целью найти то место, которое продает свежеиспеченные пироги вечером.

– Романна, – обеспокоенно окликает Розмарин. – Это могут посчитать подкупом экзаменационной комиссии. И тебя навсегда исключат из кандидатов в студенты университета.

– Я… Не подумала об этом, – краска сходит с лица Ромаши, но она боится опустить глаза.

Она ждет когда новая знакомая осудит ее и посмеется над ней. Ждет, готовая принять это с достоинством.

– Ничего страшного, – Розмарин ей улыбается, и кивает головой в сторону коробок. – Давайте унесем это отсюда поскорее.

Ромаша на мгновение застывает, только чтобы усмирить несущееся вскачь сердце.

– Хочешь присоединиться к нам? – спрашивает Розмарин у парня, все еще недоуменно разглядывающего их.

– Я не принимаю подачки, – он горделиво вскидывает голову.

Эффектный жест, словно актер из старого черно-белого кино.

– Не бойся, – Розмарин оглядывается через плечо. – Мы вышлем тебе счет.

– Нет, нет! – вскидывается Ромаша. – Это просто угощение! Не нужно никаких денег!

Смех парня дробной россыпью ирисок скачет в темнеющем коридоре.

***

Времени на сборку колец осталось не так много. Кушен прислушивается к далекому бою городских часов, пытаясь сообразить, насколько он отстает от собственного графика, но сердце не гложут тревога и страх не успеть. Резкие порывы холодного ветра от уходящего лета толкают его в спину, но ему тепло. Он улыбается пустому чернильному небу.

Зачем он подошел к той толстушке в слишком дорогих для него шмотках и с ворохом артефактов на шее и пальцах? Зачем он с ней заговорил? Может, от отчаяния? Может, из желания уязвить?

Таким, как она, все дается легко – любое желание тут же будет исполнено и преподнесено на золоченом блюдце.

Он не провалил экзамен. Нет. Экзамен прошел хорошо, он ответил на все дополнительные вопросы. Но еще он видел, как тетка с прической-из-салона смотрит на его забинтованные пальцы. Она сразу раскусила в нем выкормыша помоечных районов, жителя плесневелых двушек, где десять человек ютятся на одном матрасе. И эта тетка могла решить, что Кушен недостаточно хорош для университета, что его стоптанные ботинки не должны ходить по мраморным ступеням настолько пафосного места.

Но даже едкие воспоминания не давят в полной мере – сытый желудок и несколько кусков пирога в рюкзаке делают жизнь не такой отвратительной.

Кушен снова прокручивает в голове вечер: молчаливую Романну, которая удивительно мало ест для такой толстухи, ироничную Розмарин, прячущую военные берцы под длинной женственной юбкой. Это были первые девчонки, с которыми он общался, и при этом они не принадлежали тем же улицам, что и он сам.

Наверняка, это хороший знак.

На столе в его коморке в бумажном конверте уже лежат камни. Рядом шесть широких колец – уродливые, но самое то, чтобы наносить нужную гравировку, если у тебя из инструментов небольшая горелка, пинцет и сломанный стилос.

Кушен тяжело вздыхает, закидывает рюкзак под кровать. Продавленный матрас пружинит под ним. Небольшая лампочка прямо над столом несколько раз мигает, прежде чем загореться ровным тусклым светом, которого едва хватает, чтобы разглядеть свои руки. Привычным жестом Кушен фиксирует первое кольцо в самодельные тиски. Спирта еще достаточно в горелке, но об этом придется завтра подумать, если вдруг Лосток решит подкинуть ему еще работенки в ближайшие пару дней. Кушен не глядя вытаскивает с верхней полки очки для сварки. Резинка хлопает по затылку. Огонь горелки ярче света лампочки, а еще в двух квадратных метрах моментально становится нечем дышать, но Кушен терпеливо дожидается, когда серебро начнет краснеть. Гасит горелку, берет стилос и начинает наносить первый ряд узора. Впереди еще несколько итераций: пока это кольцо стынет, Кушен разогревает следующее и повторяет рисунок. Снова и снова. Пока руки не начинают дрожать, а в висках не начинает стучать кровь. Тогда Кушен откидывается на подушку и приоткрывает дверь, чтобы впустить немного спертого прохладного воздуха снаружи.

Второй раз кольца разогреваются проще, рисунок еще не оживает, но линии уже будто пульсируют под действием открытого огня. Второй слой кажется еще красивее в спайке с первым.

Кушен невольно задерживает дыхание, вскрывая конверт с камнями. Самоцветы рассыпают рассеянный свет. Это не блики и не отблески – это их собственное сияние. Кушен подхватывает пинцетом первый камень и опускает на прогретый металл. Серебро само собой расходится и смыкается вокруг самоцвета, плотно его фиксируя – эту часть плетения он придумал сам, теперь никто не сможет вытащить камень из кольца не разрезав ободок меньше, чем на восемь частей. Подправить несколько деталей… и плетение вспыхивает, окрашивая комнату в солнечно-золотой. В таком свете даже облезлые обои на стенах выглядят дорогим шелком. Свет постепенно рассеивается, но магия остается, обузданная его плетением.

О да…

Это чистое искусство.

И никто не сможет этого у него отобрать.

***

Пробуждение приходит резко. Прямо над ним висит бледное лицо Лаванды. Она улыбается ему, но глаза остаются уставшими, и дело не только в лопнувших капиллярах и острых скулах, обтянутых сероватой кожей, просто в ней больше не горит жизнь. Кушен тут же вспоминает, про оставшиеся куски пирога в рюкзаке.

– Держи, – он вытряхивает помявшийся бумажный пакет с растекшимися жирными пятнами.

– Спасибо, – Лаванда снова улыбается, бережно берет пакет и тут же принимается за еду.

– Я зашла сказать, – произносит она после первого проглоченного куска. – Что уже скоро полдень. Ты можешь опоздать на работу.

Кушен вскидывается, проверяет, упаковал ли он кольца так, чтобы они не фонили, на ходу скидывает футболку и носки. На душ уже нет времени, но он все равно заглядывает в ванну с черными разводами плесени по стенам. Выдавливает немного зубной пасты прямо в рот. Спасти, не спасет, но так он будет чувствовать себя не настолько грязным.

Лаванда пихает ему в руки недоеденный кусок пирога, пока он натягивает стоптанные ботинки.

– Надо бы постирать вещи сегодня, – бубнит он с набитым ртом. – А то шмотья чистого почти не осталось.

Лаванда устало трет глаза.

– Не могу, – говорит она. – Сил нет.

Пирог застревает в горле, Кушену приходится приложить усилие, чтобы протолкнуть его в желудок.

– Совсем все плохо? – спрашивает он. Рука сестры, тонкая – одни косточки, безвольно опущена. Второй она опирается на косяк.

– Да нет, просто устала. Ночь была тяжелой.

Кушен задумчиво кивает головой.

– Я принесу тебе чего-нибудь вкусного из ресторана.

– Тебе же не разрешают уносить еду оттуда, – вскидывается Лаванда.

– Они ничего не узнают, – усмехается он, быстро притягивает сестру к себе и целует в макушку. Такая мелочь не заменит полноценного завтрака или новой обуви, но даст немного тепла, немного сил.

– Иди уже, – она смеется и выталкивает его на лестничную площадку.

Он бежит по залитым солнцем улицам. Пот стекает по лицу, рюкзак колошматит по спине, и, как назло, на всех светофорах красный. Люди едва передвигают ноги. В знойном воздухе каждое движение тянется просто бесконечно.

Дверь черного входа ресторана оказывается перед носом в момент, когда куранты на городской башне бьют час дня. Тяжело отдуваясь, Кушен дергает ее на себя, но она не поддается. Заперто. Нехорошее предчувствие наваливается на плечи, но Кушен все равно поднимает кулак и упорно стучится. Снова и снова.

– Что?! – дверь распахивается и на него пялится разъяренный шеф-повар.

– Я опоздал, простите, – голос Кушена срывается.

– Нет, – говорит шеф-повар. – Ты здесь больше не работаешь.

– Что? – непонимающе спрашивает Кушен.

– Ты больше тут не работаешь, – повторяет шеф. – Убирайся!

Дверь громко хлопает перед носом Кушена.

– Почему?! – кричит он, но дверь так и остается запертой.

Полный злости, он швыряет мусорный бак прямо в нее, рассыпая по всему переулку картофельные очистки и тухлые рыбьи головы. Нос тут же забивается этим запахом, но Кушен, не ждет, когда к нему выйдет шеф ресторана. Он уходит.

Его не просто уволили, его кинули на деньги. Весь месяц он пыхтел у мойки, обливаясь потом и нечистотами, драил туалеты, выносил мусор. А этот разжиревший мясистый урод, с трудом говорящий на местном языке, просто вышвыривает его до того, как Кушен успеет забрать своих кровных королей и принцев. Надо было догадаться, что в месте, где никто не держится на работе больше пары месяцев, именно так и будет, но он понадеялся, поверил, что место с такой репутацией, где не зазорно было есть самим коронованным особам, может так поступить с человеком. Просто другие были не такие старательные, как он.

А на самом деле…

Никто не видел в нем человека. Только помоечную крысу, гораздую разве что убирать за этими богатыми сукиными сынами.

Кушен сплевывает под ноги, но на языке все равно вязнет мерзкая горечь.

Переулок остается за спиной. На мгновение парень слепнет под ярким солнцем, отражающимся в огромных стеклянных витринах и окнах машин, но постепенно белые пятна расходятся, и он может различить фигуру перед ним. Кити насмешливо приподнимает бровь, рассматривает его встрепанные волосы и едкую усмешку. Даже обтекая под безжалостным солнцем в длинном платье она раскрепощена и уверена в себе. В волосах поблескивают бусины.

– Меня тоже выкинули, – говорит она и лопает пузырь жвачки.

– Не заплатили? – спрашивает Кушен.

– Чаевые были неплохими, и пару сотен из кассы вынула. Пусть утрутся, жадные козлы.

На лице Кушена расцветает улыбка. Пара сотен, может, и не много для этого места, но почти половина их месячного заработка.

– Ты занят сегодня вечером? – спрашивает Кити.

Она улыбается, но это не теплая улыбка. В углах темно подведенных глаз сидит что-то порочное, ярость и мрачное предвкушение. Язык медленно проходит по полной нижней губе.

Кушен не отводит взгляд, сердце начинает биться быстрее.

– Есть предложения? – его голос понижается.

Кити наклоняет голову и изучающе смотрит на него.

– Тебе понравится, – говорит она. – Пора научить этих ублюдков хорошим манерам.

Что ж, шеф явно не учел, что не все кинутые это воспримут спокойно. Кушен отлично знает расписание ресторана и может прийти сюда уже после закрытия. И ни одна навороченная сигнализация не поможет, потому что дома на столе у Кушена лежат самоцветы и несколько колец.

Может, у Кити этого и нет, но она выглядит как человек, который знает о местах, где можно найти что-то подобное.

А еще как человек, который отлично знает, что такое месть.

***

Кити принадлежит его миру: живет в такой же панельной пятиэтажке, густо подводит глаза черным и вплетает в волосы бусины, под длинной юбкой носит холщовые штаны и стоптанные кроссовки. Она такая же злая и отчаянная, резкая, почти безумная в своей ярости. Полные губы изгибаются в усмешке, в глазах пламя. Она не нравится Кушену, слишком похожа на сестер, только напрочь лишена их покорности и усталости. И все равно его тянет к ней. Она зажигает в нем давно приглушенный огонь.

Они приходят к нему и болтают несколько часов, играют в интеллектуальные пятнашки. Кити беззастенчиво флиртует, острит. Она повсюду – подвижная, неусидчивая, закусывает губу и тут же откидывает голову назад, разливаясь бурлящим живым смехом.

Они обсуждают план мести. Он прост как сорвать апельсин: после закрытия пробраться в ресторан, вскрыть сейф и вынести все деньги.

– А если там будет пусто? – спрашивает Кушен.

– Просто сожжем эту дыру, – отвечает Кити.

– Ты часто что-то сжигаешь?

– Бывает.

Она снова смеется, и Кушен не выдерживает, притягивает ее к себе и запечатывает ее рот поцелуем. Она впивается в его губы, ногти царапают кожу на плечах. Именно этого она ждала, провоцировала его. Его руки скользят ей под платье.

– Эй, малыш, не торопись, – отстраняется она.– Я не такая.

Кушен в замешательстве. Кити снова откидывается проводит красными ноготками по шее и груди.

Это игра.

Но Кушен ловит себя на том, что его злит, как легко она подбила его на нужное ей. Он неожиданно задумывается, что и месть ресторану – ее идея, которую она ловко подселила ему в голову. Его не раз кидали на деньги. Не первый и не последний. К нему не раз относились как к куску дерьма. Это злило и причиняло боль, но никогда не выводило его из себя настолько, чтобы он решился на преступление. А грудастая девчонка, призывно улыбающаяся всем подряд, почему-то вывела.

На страницу:
2 из 6