Гнездо Большой птицы

Все чувства Кушена обострились. Свет ламп разломился на сотни тонких проволочек, почти изящная линия ствола налилась черной яркостью, серебристые линии стекали по его ручке. Оглушительный хлопок разорвал воздух, дуло выплюнуло вспышку пламени и, прочерчивая пульсирующую линию в воздухе, пуля пронзила грудь Лостока. Вторая пуля прошла насквозь голову. Кораллово-красная кровь вспенилась, рассыпалась градом капель по молочно-белым стенам бункера.

И этот неестественно-яркий цвет будет преследовать Кушена еще долгие-долгие годы.

***

Белая громада университета нависает над его головой. Кушен быстро оглядывается и забегает в здание. Доска объявлений в главном холле, здесь уже толпится уйма людей. Кушен отходит в сторону, чтобы не сталкиваться ни с кем локтями. После встречи с Крылом он вообще с трудом принимает прикосновения к себе. Они пугают его, а собственный испуг злит и, кажется, будто в груди нарастает огненный комок, готовый спалить любого оказавшегося рядом.

– Привет, – неожиданно слышит он возле уха. Кушен дергается, резко оборачивается и натыкается на солнечные блики в стеклах очков, золотистые искры на длинных распущенных волосах. Он судорожно вздыхает.

– Привет, – отвечает он.

За спиной девушки стоит вторая: та самая робкая богатая толстушка, только сейчас она выглядит немного не так, как в прошлый раз. Правда, это было так давно, что Кушен не уверен в своих воспоминаниях, и не может точно уловить, что же поменялось.

Толстушка улыбается ему. Он неловко улыбается в ответ.

– Кушен, верно? – уточняет та, что в очках.

– Да, а ты?.. – тянет он.

– Розмарин, – подсказывает она. – А это Романна. Ты забыл как нас зовут?

– Так вышло, – огрызается Кушен. – У меня были вещи поважнее, которые нужно запомнить.

– Бывает, – Розмарин улыбается одними губами, но улыбка не касается ее глаз.

– Прости, – неожиданно для самого себя извиняется Кушен. – У меня тяжелые времена.

Девушка ничего не говорит, только сочувственно прикасается к его плечу, и это касание не пугает его. Огонь в груди медленно гаснет.

– Тебе удалось поступить? – включается в разговор толстушка.

– Пока еще не смотрел, – мрачно отвечает Кушен.

– Пойдем, – Розмарин подхватывает его под одну руку, а Романна идет за ними, прикрывая спину от случайных толчков.

Белые листы пестрят именами. Кушену приходится прищуриться, чтобы разобрать разбегающиеся буквы. Имена, имена, имена… Вот оно.

Кушен Малрост. На шестнадцатом месте.

– Идемте, – Розмарин снова направляет их, только в этот раз к выходу.

Но на крыльце из яркого солнечного света выходит тот самый чёрный гигант, что отвез его в тот ад, что убил его брата. Он почтительно кланяется девушкам, но не сводит с него сочувственного взгляда.

– Пора? – глупо спрашивает Кушен.

– Да, – южанин кивает головой в сторону ворот, где стоит та самая машина.

На макушку будто вылили стылой воды с острыми крошками льда. Он не видит ничего вокруг, только ржавую бахрому на арках и зеленоватую проститутку на капоте.

– Уберите это отсюда, – доносится до него голос Романны. Она спокойна, но слова звучат властно и немного сердито.

– Конечно, госпожа, – отвечает южанин и снова кланяется. – Мы уже уходим.

Руки Кушена касаются девичьи пальцы. Он сжимает ладонь – в кожу впивается острая грань самоцвета, тонкий ободок кольца холодит. Он незаметно надевает кольцо, не задавая вопросов, вообще не подавая вид, что что-то произошло.

– Кушен! – окликает его Романна.

Он оборачивается через плечо.

– Поздравляю, ты поступил! – она приподнимает сжатый кулак, будто в жесте поддержки, но теперь Кушен чувствует себя намного спокойнее и сердце не заходится в груди, как полоумное. Он прекрасно понял ее послание: достаточно сжать кулак и тогда…

Что тогда?

Ну… будет круто, если никто, включая его, не умрет.

Глава 5. Движение

До совместного ужина с Розмарин так и не доходит. Когда Ромаша пытается узнать, у отца, где и когда он хотел бы провести встречу, тот только морщится, холодно смотрит на нее и резко отвечает, что у него есть более важные дела, чем подтирать дочери нос.

Точнее, его слова звучат так:

– Романна, у меня нет времени на твои глупости. Разбирайся со своей подругой сама. И прекрати ныть и мямлить, я сказал, что не смогу, это значит, что я не смогу. Уже давно бы пора бы понять – ты достаточно взрослая, чтобы самой нести ответственность за свои поступки.

И Ромаша с радостью поверила бы в это, если бы не опыт. Вечная присказка отца о том, какая она взрослая и как должна нести ответственность. Вечный упрек, в беспомощности, хотя любое действие вне его контроля кончается наказанием. Иногда просто словесной поркой, иногда ее запирают в комнате, а иногда ледяной взгляд отца становится багрово-красным и тогда… Тогда спасала мама.

Ромаша возвращается к себе в комнату подавленная. В очередной раз берет трубку и набирает Розмарин, но не может самой себе ответить на вопрос, зачем: сообщить о сорвавшейся встрече или самой утешиться?

Розмарин чутко слушает ее сбивчивый шепот, от чего кажется, будто слова имеют хоть какую-то силу, и сама Ромаша не пустышка, дешевая разменная монета в политических играх отца, где в итоге ее единственное место – рядом с каким-то толстосумом или сынком родовитого семейства.

– Ты расстроена? – спрашивает Розмарин.

От ее теплого тона по телу разливается сладость – будто ирисок наглоталась.

– Очень, – выдавливает Ромаша.

Откровенность, совсем не свойственная ей, будто приоткрывает что-то внутри. К горлу подступают слезы, в глазах предательски щиплет, словно в воздухе висит взвесь жгучего перца и кардамона.

– Как ты обычно встряхиваешься?

– Что? – переспрашивает Ромаша.

Ей кажется, она неправильно расслышала Розмарин. Прежде ей не доводилось слышать выражение "встряхнуться". Оно почему-то напоминает ей котенка, широко зевающего и встряхивающего своей пушистой шерсткой.

– Как ты спускаешь пар? – делает вторую попытку Розмарин.

Ромаша задумывается, но единственное, что возникает в голове – образы еды: сочные ломти арбуза, истекающие соком; горячая булочка, покрытая засахаренной медовой корочкой с гранулами дробленых орехов; мелкие кругляшки сушеного мяса…

– Ем, – честно отвечает она.

Розмарин хмыкает, но Ромаша ясно слышит, какой печалью пропитан этот звук, и ей тоже становится грустно. Будто все эти вкусные вещи – неправильно. И она сама – неправильная.

– Думаю, ты хорошо разбираешься в кулинарии, но у меня есть способ получше, – мягко произносит она. Все внутри Ромаши стягивается жгутом перевязанных луковиц. – Я заеду за тобой через полчаса.

Подруга замолкает, дожидаясь ответа.

Подруга?

Ромаша робко смотрит на затягивающийся ночью город. Дымка дневного жара еще висит, горячие белые камни полны солнечного света, но темное непроглядно-пустое холодное небо медленно опускается вниз, накрывая Янталик крышкой.

– Сейчас? – с сомнением переспрашивает Ромаша.

Ей, наверно, стоит обеспокоится тем, что отец сейчас сидит у себя в кабинете, и он может заметить, если она уйдет. Но…

Неожиданно робость сминается чем-то другим. Чем-то очень горячим.

Но отец ей уже сказал об ответственности, которую она сама несет за свои поступки.

В груди разгорается огонь ярости и дерзости.

– Хорошо, я буду тебя ждать.

Ромаша уверенно кладет трубку и идет в гардеробную.

У нее не так много темных вещей – раньше гардеробом занималась мама – но что-то все равно находится: старый свитер, который с трудом на нее налезает, но быстро растягивается от нескольких движений, спортивные штаны и черные осенние полуботинки (температура уверенно падает меньше десяти градусов, так что Ромаша не боится перегреться). Девушка с сомнением смотрит на юбку, но в итоге оставляет ее на вешалке. Черный шарф прячет белые волосы. Теперь в ней мало кто сможет опознать женщину: она слишком крупная и бесформенная.

Розмарин уже ждет ее у выхода из проулка. Хмыкает, глядя на нахмуренные брови и упрямо закушенную губу, и протягивает шлем.

С воем мотоцикл срывается с места.

***

Они едут чуть больше четверти часа: за спиной уже остался и исторический центр, и дорогие жилые кварталы и деловые кварталы. По бокам начинаются темные коробки складов. Розмарин останавливается у одного из них, мало отличающегося от всех остальных.

Вместе с ночным холодом в Ромашу пробирается неуверенность: она задумывается, что ответственность за свои поступки может означать смерть в заброшенных складах, ведь она ничего толком не знает о Розмарин.

Девушка, словно услышав ее мысли, весело улыбается ей. Прозрачно-голубые глаза горят, волосы зачесаны в высокий хвост, обнажая бритые виски и изящный изгиб шеи в высоком воротнике кожаной куртки. Кажется, на ушах вообще нет места без сережек, еще одна поблескивает в носу.

– Держи, – Розмарин кидает ей небольшой мешочек. На ладонь Ромаше падает комплект сережек-гвоздиков в виде крохотных квадратов. В них поблескивают черные агаты.

– Я не могу снять свои серьги, – краснеет Ромаша. – Это не безопасно.

– Не бойся, – отвечает Розмарин, подхватывает одну из сережек и подносит к ее уху. Что-то тихо щекочет мочку и щелкает. Сережка остается в ухе. Ромаша послушно повторяет за подругой.

– А зачем это? – догадывается она спросить.

– Теперь никто не запомнит, как именно мы выглядели, – поясняет Розмарин.

– Зачем? – настойчиво повторяет Ромаша, хотя, конечно, понимает разумность этого.

Она никогда не решилась бы так разговариват с отцом, наверное, поэтому все вопросы приходят к ней в голову уже после того, как она совершает поступок. Ей не стыдно, но ее начинают покалывать тревога и что-то отдаленно напоминающее голод – тянущее чувство нереальности происходящего, слово это все происходит не с ней и она просто наблюдает со стороны.

– Не бойся, – и не сказав больше ни слова, Розмарин обхватывает ее ладонь и тянет за собой.

Ромаша не сопротивляется.

Они проскальзывают в черное нутро склада. Темнота рассеивается, но света нет, и Ромаша осознает, что у сережек намного больше функций, чем сказала Розмарин: похоже, они как-то помогали видеть в темноте. Ромаша пытается припомнить, было ли что-то о таких свойствах флого-агата в конспектах, которые они писали с мамой почти год назад. По сердцу проходит дрожь, и Ромаша снова фокусируется на окружающем.

Воздух душный и тяжелый, неясный едкий мерзкий запах заполняет ее нос, но Ромаша не может распознать его источник. Пол завален какими-то тряпками, на стенах кляксы пятен, от потока тянутся сырые подтеки – все это может быть источником запаха.

Но Розмарин он как будто вообще не беспокоит. Она опускается на корточки и запускает руку прямо в тряпье. Под ее рукой поднимается деревянная крышка хода. Из лаза несет сигаретным дымом, алкоголем, потом, кровью и… тем самым, от чего глаза начинают слезиться.

Розмарин уверенно спускается.

Ее прозрачный взгляд словно искрится, когда она оглядывается на Ромашу. Видимо, это приглашение. Ромаша не знает, хочется ли ей спускаться туда. Но чего ей точно не хочется – остаться тут в одиночестве. В конце концов, они ведь уже здесь. Она ведь уже согласилась приехать.

Ромаша снова вспоминает про ответственность, и в этот раз мысль вызывает только уже знакомый, но все еще непривычный горячий огонек ярости и дерзости.

Ты ведь этого хотел, отец.

К запаху примешиваются тихие басы и едкая мелодия с южных островов. Раздаются крики то ли злости, то азарта. От них волнами по коже разбегаются мурашки, а по крови расходятся пузырьки газировки, опускаясь в желудок тяжелым комком. Ромаше хочется поежиться в этом смрадном сумраке, но она только крепче сжимает челюсть. Она приняла решение, она примет все его последствия.

Розмарин уверенно идет на мерцающий свет. Он вспыхивает разными цветами порой так ярко, что перед глазами начинают плыть круги. Ромаша старается не отставать от подруги, но она никогда не ходила много или быстро, поэтому дыхание сбивается.

Розмарин останавливает и оглядывается на нее. На ее лице вновь спокойствие, но в глубине глаз и легком изломе губ Ромаша видит предвкушение, безудержный восторг, как там, на дамбе, где у них будто выросли крылья. Ромаша не может сдержать широкой улыбки в ответ, хоть та и кажется еще более непривычной, более тесной, чем бесстрашие злости. Вокруг слишком всего и голова начинает немного кружиться, хотя самое важное там – в дымном грохочущем полумраке, ослепляющем неоновыми неестественно яркими огнями.

Розмарин распахивает прикрытую дверь. На мгновение Ромаша застывает, затем набирает полную грудь звенящего воздуха. Ладонь Розмарин чуть пожимает ее, и они шагают внутрь вместе.

***

Они оказываются в просторном помещении, заполненном людьми. Люди кричат, колышутся в едином порыве, свет мерцает, но прямо в центр комнаты направлено два ослепительных луча прожекторов. Музыка бьет по ушам.

Ромаша с трудом может расслышать собственные мысли, по венам струится такой жгучий коктейль, что она сама не может разобрать, что же в нем. Ей сложно, понять нравится ли все вокруг или нет: слишком непривычно, слишком дико, слишком… возбуждающе.

И вряд ли отец когда-либо думал, что она может оказаться в подобном месте, иначе не махнул бы на нее и ее подругу рукой, косвенно позволяя все происходящее.

Люди не расступаются перед ними, но их тела все равно словно скользят мимо. И неожиданно перед глазами оказывается круглая сцена. Ее диаметр едва ли больше трех-трех с половиной метров, но даже этого как будто много, потому что в центре сцепились в клубок человеческие фигуры.

Осознание еще не достигло ее, когда бойцы расцепились и откатились друг от друга в разные стороны. Кулаки обмотаны покрытыми кровью бинтами, лица в кровоподтеках и наливающихся дурной краснотой ушибах. Ромаше еще не доводилось видеть обнаженных мужчин, и ее тут же простреливает стыд и горячая волна чего-то, от чего вздрагивают колени, в животе стягивается узел, а рот наполняется слюной.

Музыкальный ритм вторит сердечному шуму в ушах, дым распыляет по венам огонь, рев толпы вплетается в хриплое дыхание мужчин на арене. Ромаша даже не может разглядеть их толком, только видит витые взбухшие мышцы, покрытые потом и каплями крови. Адреналин кружит голову. Розмарин рядом поднимает кулак к потолку и что-то кричит, но Ромаша не может расслышать слов, только поднимает в след за подругой кулак вверх и тут же из ее груди рвется яростный клич, зов крови. Один из бойцов ловит ее взгляд и криво ухмыляется. Крик из ее горла становится еще громче.

Бойцы снова сходятся. Каждый удар расходится волной рева по залу. Прожекторы не отпускают гибкие мощные фигуры, в воздухе искрится влага с их тел.

Ромаша давно не слышит себя, только чувствует, что позволь ей кто-нибудь, она и сама вышла бы на этот ринг, и сама дралась бы до зубного крошева и вывернутых суставов.

Дралась, пока могла подняться с этого грязного пола.

Бой кончается со звоном гонка и тогда же музыка несколько утихает. На сцену выбирается тощий мужчина, увешенный золотыми цепями как праздничный аист на день осеннего равноденствия.

– Н-да… – тянет он в микрофон и его голос хриплыми волнами проходит над толпой. Даже дым, кажется, немного рассеивается от его звуков. – Давно уже такого не было, чтобы бойцы не уложились во время. Ну… вы знаете правила?

Толпа одобрительно ревет, а Ромаша на мгновение теряется. У этого еще и правила есть?

– Отлично, – на скуластом желтом лице распорядителя расплывается широкая улыбка. – Заканчиваем бой ничьей?

Люди вокруг разражаются гневными криками и улюлюканьем.

– Бьемся до потери сознания?

И снова по толпе проходит рев, только в этот раз одобрения.

– Отлично! Бой, до нокаута. Господа, не мне вам объяснять, чего мы от вас ждем, – распорядитель в притворном уважении кивает бойцам и спрыгивает с арены.

Снова звенит гонг.

Это… красиво. В горячей почти ярости Ромаша видит такую свободу, которую ей не дала даже поездка по дамбе. Эти люди были тем, кем хотели быть. Они дрались, потому что могли это себе позволить. У них не было никакой цели, кроме денег. Но эта честность в мотивах и давала им легкость, с которой они крошили кости друг другу, оставляли свою кровь на ринге.

Наверное, Ромаша им даже завидует.

Когда бой кончается, Розмарин утягивает девушку в угол, чтобы другие зрители их случайно не затоптали.

Женщин среди зрителей почти нет, а те, что есть, явно торгуют свои телом. Их одежду и одеждой не назвать: лоскуты ткани на бедрах, золоченные диски, прикрывающие соски. Но Ромаше не стыдно смотреть на них, кажется, после боя она вообще больше не будет ничего стесняться – так сильно в ней еще кипит адреналин и что-то, название чему она никак не может дать, что девушка только теряется в догадках, как эти женщины не мерзнут.

Зал постепенно пустеет, но музыка все еще играет, хоть и значительно тише.

– Это не конец, – говорит ей Розмарин. Ромаша читает слова по губам, ей сложно разобрать человеческую речь после долгого крика. – Сегодня еще несколько бойцов выступает.

– Я хочу также, – выпаливает Ромаша и тут же испуганно сжимается – она слишком громко и прямо сказала о своих желаниях.

На разгоряченном лице Розмарин медленно проступает улыбка.

– Также не получится, но есть одно место… – ее глаза вспыхивают, словно льдинки, подхватившие солнечный свет.

Плечи Ромаши распрямляются, грудь наполняет надежда.

– Поехали, – смело говорит она.

И внутри все поет и звенит в унисон дикой южной музыке.

***

Склады остаются за спиной. Мотоцикл двигается почти в противоположную сторону, забирая куда-то вглубь делового района.

Голова немного кружится, и Ромаша прижимается к спине Розмарин, подпитываясь ее силой и спокойствием. Даже если после этого отец никогда не выпустит ее больше из дома, этот вечер он не сможет у нее отобрать. Он не сможет отобрать у нее этот огонь, все еще струящийся в ее жилах.

Розмарин припарковывается у одного из бизнес-центров. Таких высоких нет в жилых кварталах – этажей двадцать-двадцать пять, но и с Башней он не поспорит, конечно. Панорамные окна отражают плоские кругляши света уличных фонарей. Ровную площадку входа окружает полоса чахлых деревцев. Где-то в небесной тьме светится название бизнес-центра, но Ромаше лень поднимать голову и вчитываться, она просто следует за подругой к служебному входу – почти незаметной стеклянной двери.

Дверь послушно открывается, и девушки быстро заходят в холл. Ромаша не успевает оглядеться, потому что Розмарин уже перепрыгнула турникеты и двигается к лифту. Краем глаза Ромаша улавливает движение у стойки охраны, но ее никто не останавливает, и она неловко протискивается следом за подругой.

Загорается табло с номером этажа, раскрывается кабина лифта. Свет неприятно режет глаза. Розмарин уверенно нажимает кнопку минус первого этажа. Ромаше впервые за вечер представляется возможность оглядеть Розмарин целиком: вокруг слишком обычно и скучно, чтобы обращать внимание на что-то другое. Девушка в широких черных штанах, стянутых у лодыжек резинкой, на ногах тяжелые ботинки, вызывающие мысли о солдатах и стражах, торс прикрывает кожаная куртка с толстыми подкладками у плеч и локтей. На лице отстраненное задумчивое выражение.

Интересно, о чем она думает?

В голове неожиданно легко и одноврменно шумно, к горлу подкатывает тошнота, и Ромаша сглатывает наполнившую рот слюну.

Лифт снова открывается. Розмарин встряхивается, ободряюще улыбается Ромаше, та отвечает улыбкой. В голове что-то щелкает, и перед глазами проносится воспоминание:

Теплые блики огня рассыпались по комнате, легли тени на лица.

Мама откинулась на спинку кресла, но в ее позе не было расслабленности или спокойствия. Папа не отводил взгляд от камина. В его руке поблескивал какой-то предмет, но Ромаша была еще слишком мала, чтобы понять что это такое. Сама Ромаша спряталась в дальнем углу дивана, чтобы случайно не попасться на глаза папе. Она знала, что в такие вечера лучше стать совсем незаметной.

Родители о чем-то разговаривали, но слова не задерживались в голове Ромаши, она просто прислушивалась к звучанию голосов, как к музыке.

Вот папа поднял ладонь и Ромаше стала видна большая красивая подвеска, которую обычно носила мама. Мама что-то ответила ему. Улыбка на ее лице была такой красивой и такой грустной. Лицо папы замерло, только губы подрагивали.

Ромаша еще сильнее вжалась в спинку дивана. Папа поднял руку, покачал подвеску прямо перед лицом мамы, но та продолжала улыбаться.

И тогда папа поднял руку и метнул украшение прямо в огонь. Развернулся, оттолкнув кресло в сторону, и ушел. Огонь тут же налился всеми возможными красками, заискрил. Мимо прошла огромная, черная беда, лишь случайно их не задев. Мама повернулась к Ромаше и ободряюще ей улыбнулась. Ромаша улыбнулась в ответ.

В тот раз им очень повезло.

Тело пронзает неожиданный страх.

Розмарин снова берет ладонь Ромаши в свою. Ромаша не успевает задуматься о случайно всплывшем воспоминании, как тепло пальцев подруги вытесняет осколок страха. Так естественно и просто быть рядом с Розмарин. Она будто всегда знает, что Ромаша чувствует и думает. И это так ярко, но – удивительно! – так безопасно. Слово жизнь большая тарелка сластей, от которых ни за что не растолстеешь, если бы такие существовали.

Они проходят мимо, судя по табличкам, нескольких техпомещений. Неожиданно узкий коридор заканчивается двумя дверьми. На одной женский силуэт, на другой – мужской. Ромаша недоуменно смотрит на них: Розмарин привела ее к туалетам?

Дверь скрипит, темное помещение вспыхивает ярким светом. Ромаша невольно морщится, пока глаза не привыкают к яркости.

Они… В раздевалке.

– Держи, – Розмарин уже стоит у одного из шкафчика и достает оттуда одежду. Ромаша ловит спортивную футболку и шорты. – Остальное у тебя как надо.

Ромаша неловко переодевается, отчаянно краснея. Она стыдится своего большого расплывающегося тела с крупными белыми боками и дряблыми руками, больших трясущихся ляжек. Но Розмарин ничего не говорит, пока тоже переодевается, хотя Ромаша успевает разглядеть жгуты мышц на теле, подтянутый живот, сильные руки.

Они выходят в другую дверь и оказываются в большом тренажерном зале. Тут еще горит свет, громко играет быстрая музыка, какую Ромаше раньше не доводилось раньше слышать. Музыка снова зажигает кровь и заставляет щеки раскраснеться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.