Художественная интеллигенция

Энергичный и пользующийся успехом человек – это тот, которому удается благодаря работе воплощать свои фантазии-желания в действительность. Где это не удается, вследствие препятствий со стороны внешнего мира и вследствие слабости самого индивидуума, там наступает отход от действительности, индивидуум уходит в спой удовлетворяющий его фантастический мир… Если враждебная действительности личность обладает психологически еще загадочным для нас художественным дарованием, она может выражать свои фантазии не симптомами болезни, а художественными творениями, избегая этим невроза и возвращаясь таким обходным путем к действительности".

Отсутствие фантазии ведет к инфантилизму, неврозу, уходу в монастырь, куда удаляются разочаровавшиеся в жизни и слишком слабые для жизни.

Приведенное высказывание не только очевидно, но и подтверждено чудовищными преступлениями энергичных, воплотивших свои "фантазии-желания" в действительность.

Всемогущество природы, составной частью которого является бренность нашего тела, – основной источник людских страданий, с которыми они вынуждены считаться.

По мнению приверженцев "нового" учения, человек от природы добр. Жестокосердным его делают несовершенные учреждения и институты, главный из которых – частная собственность. Уничтожьте частную собственность – и на Земле воцарится рай, и все люди станут братьями и сестрами.

Вы только что познакомились с образчиком прямой, хотя и запоздалой полемики с теми, кто от стоиков до Ф. Энгельса восхищался гордым свободолюбием обитателей таежных лесов и не тронутых сохой степей, жизненной энергией, мужественной красотой индейца первобытно-общинного родового уклада. В вековой традиции чувствуется избыток романтических грез, а не реального проникновения в жизнь далеких пращуров. Суть такой романтики, ее ложность несколькими словами вскрыл обычно многословный австрийский ученый. Мы упускаем проблему цены романтических иллюзий.

.

Проблема творческого воображения изложена достаточно прямолинейно. Просматривается наивная тенденция: есть фантазия – ты спасен! .

Бродяги, нищие, юродивые, алкаши, мудрецы, мстители, люмпены, философы, "униженные и оскорбленные", "бедные лизы» – все это вечные герои искусства и литературы. "Нормальные" страдают от тоски будней, завидуют пропойцам, которые обвязывают дрожащую руку полотенцем, перекидывают его через шею и подтягивают другой рукой, как на блоке, стопку к лицу. Зависть к подонкам общества – основная пружина многих произведений искусства, ибо их ничто не заботит, кроме пойла; жизни их увлекательны, насыщены событиями, скандалами, забавными и трагикомическими приключениями. Они – проходная пешка для писателей, драматургов, сценаристов. Они могут сотворить что угодно, их можно бросить в любую среду и наблюдать на потеху себе и потребителю. Без них сюжет – не сюжет, фабула – не фабула.

Все они ищут освобождения от невыносимо жестких границ, в которых проходит жизнь большинства. Жизнь эта кажется им страшной преисподней: счет за дом, счет за машину, счет за страховку. С девяти до пяти, с понедельника по пятницу – непрекращающееся омерзение повседневного существования. Такие герои устраиваются на работу с проповедью: не иметь, не быть, не состоять и соответственно заполняют анкету: образование – "нет", домашний телефон – "нет", пол – "нет". У них нет ни денег, ни убеждений, ни веры.

Современный американский писатель и философ Карлос Кастанеда, посвятивший свое творчество исследованию пограничных состояний, бессознательному, вслед за философией Востока, мексиканскими индейцами и З. Фрейдом пришел к выводу, что наше сознание имеет крайне ограниченный диапазон. Неведомое значительно богаче, сложнее, а душа человека – это бесконечная Вселенная. Безграничны и разнообразны ее миры. Необозримы и способности познавать, ибо бытие, окружающее нас, призрачно, зыбко.

Человек творит мир иллюзий, обмана, так как, по Кастанеде, не каждому дано выдержать тяготы повседневности, невыразительной и утомительной. Он стремится сорвать, сбросить с себя оболочку приземленности и устремляется в иные реальности, избегая приговора к пожизненному однообразию.

Новомодное течение постструктурализма – шизоанализ во многом отождествляет искусство, науку, шизофрению, ибо они ориентируются на процесс и производство, а не на цель и выражение. Термин "ускользание", применяемый в данном философском направлении, трактуется как революционизирующий момент, так как бегство, ускользание от общества есть неприятие прежде всего машины по производству желаний: ecли большинство "ускользнет", то "машина желаний" остановится, и жизнь социума вынужденно войдет в естественное русло. Любопытно, что освобождение от желаний почти дословно повторяет один из универсальных тезисов буддизма: освободившись от желаний, надежд и страхов мы не знаем.

Так современная философия перекликается с ушедшими тысячелетиями, демонстрируя, в который раз, не только тесноту мира, но и его интеллектуально-чувственную старость.

Талантливым особенно тесно в привычных рамках монолитных будней. Несомненно, часть художников в той или иной степени черпает свое нестандартное вдохновение из этого тайного источника, тщательно скрывая его, как нечто постыдное.

Как бы то ни было, но нельзя не признать, что искусственное расширение форм сознания в настоящее время превращается в исследовательскую лабораторию по изучению одного из мощнейших, наряду с бессознательным, родников фантазии, в том числе и художественной. Помимо указанного одним из источников творчества можно предполагать ноосферу, которая, по Вернадскому, есть некая оболочка, возникшая из биосферы и состоящая из мыслительной энергии человека, в которой не только хранятся, но и активно воздействуют на человека и добро, и зло, и равнодушие.

Нейрохирург Карл Прибрам использовал голограмму, чтобы объяснить работу мозга, и пришел к выводу: мозг констатирует картину нашего "конкретного" мира, интерпретируя излучения другого, первоначального уровня реальности, существующего вне времени и пространства.

Приведенная позиция почти совпадает с древнеиндийским философским постулатом о том, что мысль растворена в пространстве. Работа мозга – идеи, художественные образы, гениальные озарения и т.п. – все это пространственное качествo, атрибут пространства. Мозг уподобляется некоему транзитному передатчику, от качества которого зависят масштаб, объем мыслей и чувств, качественная окраска и скорость мыслительных процессов. Художники зачастую не могут объяснить, откуда и как на них снизошел тот или иной образ, замысел, неожиданный поворот сюжета, эффектная интрига и развязка.

И еще один пример. Английский биолог Руперт Шелдрейк предлагает концепцию единой Вселенной, в которой все ее составные помогают друг другу "учиться" эволюционировать, развиваться – и галактикам, и планетам, и кристаллам, и животным, и человеку. Шелдрейк убежден, что Вселенную объединяет еще не обнаруженное наукой информационное поле. Ученый делает выдающийся по простоте вывод: "Чем больше в мире знаний, тем легче они усваиваются людьми. Мозг работает как телевизор".

Вероятно, художественное творчество, доступное далеко не каждому, есть некая связующая субстанция, своеобразный мостик между ноосферой, космосом (о чем сплошь и рядом забывают) и человеческим сознанием, т.е. одна вселенная, одна постреальность интенсивно взаимодействует с миллионами других вселенных, заключенных в бренные телесные оболочки.

Определенное влияние на дух, содержание и специфику искусства наложили во второй половине XX века философские воззрения Ж.-П. Сартра и Камю. Знаменитая емкая формула Камю: "Я бунтую, следовательно существую" породила немало мятежных настроений и действий почти во всех искусствах. Молодежи импонировало, что клич Камю дерзко переиначивал известное изречение Декарта. Европа и США в 60-е годы были переполнены "истерическими" и "метафизическими" волнениями.

Лучше всего, полагал Камю, бунтовать в сфере искусств, в которой человек наиболее свободен, т.е. наиболее близок к идеалу своего земного существования. В интерпретации А. Камю современный человек втянут в сизифов труд, в однообразное, монотонное течение тусклой жизни, лишенной какого бы то ни было смысла. Писатель и философ ставит в связи с этим вопрос, заданный человеком давным-давно: а стоит ли жизнь того, чтобы быть прожитой?

Разум, наука бессильны перед неподатливостью непостижимого мира. Все истины, которыми убаюкивает и тешит себя и других человек, иллюзорны, схематичны, случайны, представляют собою копии, кальки, робкие догадки и т. п.

Целое философское учение – экзистенциализм – лишь зафиксировало глубочайшую растерянность и одиночеству личности, неприятие ею общества, истории, утрату морально-нравственных устоев, веры в созвучие частного и общего и гармонию с самим собою. Об абсурдности бытия размышляли многие философы и художники – все экзистенциалисты, А. Камю, Г. Марсель, художники У. Фолкнер, С. Беккет, Э. Ионеско, X. Кортасар, X.Л. Борхес, П. Пикассо, С. Дали и множество других.

Тезис об абсурдности бытия (и небытия), о недоступности тайны сущего – вечная проблема людей, окончательно не погрязших в мелочной и приземленной суете. Представителей такого направления мы найдем на всем протяжении развития философской и художественной мысли, а также философско-художественного освоения внутреннего и внешнего мира, их взаимодействия.

Ж.-П.Сартр проповедовал и трактовал свободу как внутреннее состояние человека, что несколько спорно, если обратиться к далеким векам: "Когда наступает вечер, я возвращаюсь домой и иду в свою рабочую комнату. На пороге я сбрасываю свое грязное крестьянское платье, облекаюсь в парадный должностной костюм и в таком приличном виде вступаю в круг великих людей древности.

Любезно принятый ими, я насыщаюсь этой пищей, которая одна соответствует мне и для которой я рожден. Я не боюсь беседовать с ними и смело требую объяснения их действий… В течение четырех часов я не испытываю ни малейшей скуки, забываю всякие неприятности, пренебрегаю своей бедностью и не страшусь даже смерти".

Это высказывание принадлежит Макиавелли и кажется прекрасным, если забыть тот факт, что поутру следует вновь надевать "грязное крестьянское платье".

Возвышенная философия действует, таким образом, подобно наркотику, как и искусство, как и примеры нестандартного из суетной жизни мирян.

"Получив сведения о восстании жителей Сард, Кир быстро справился с ними, но, не желая ни предавать разграблению такой прекрасный город, ни быть вынужденным постоянно держать в нем большой гарнизон, чтобы сохранить его за собой, он решил прибегнуть к великолепному средству обеспечить за собой город. Он устроил в нем дома терпимости, игорные дома, публичные игры и издал приказ, чтобы все жители пользовались всем этим. И этот способ оказался лучше всякого гарнизона, с этого времени ему уже не приходилось больше прибегать ни к одному выстрелу против

лидийцев. Эти несчастные и жалкие люди забавлялись тем, что изощрялись в придумывании различных новых игр…"

Эта тема раскрыта в хрестоматийном стихотворении Беранже.

И, наконец, еще один случай, доказывающий необычайную подвижность сознания.

В первичной ячейке общества периода раннего средневековья – свара. Нечем платить подати и налоги. Хоть продавай хозяйство с молотка.В разгар словесной баталии раздается стук в калитку. Во дворе стоит скелетообразный человек, обросший, босой, едва прикрытый обветшалым тряпьем. Просит подаяние. Моросит дождичек, охлаждаемый снежинками. Хозяин тут же выносит свежий ломоть и, крестясь, долго смотрит вслед удаляющемуся бродяге. "Нет, Мария, не грусти, – обращается он к жене, – мы еще поживем. Ужас! Не дай-то бог! Подзаймем денег. Выкрутимся!"

Спорщики прожили всю жизнь счастливо, исправно выплачивая пошлины, сборы и проч. Так и не догадались, что к ним заходил член католического монашеского ордена, основанного Франциском Святым (Ассизским). В ордена был включен обет нищеты. Так религия виртуозно поддерживала на плаву тысячи католиков, было разуверившихся во всем, заставляя, побуждая жить из страха разорения.

Во многом, если не во всем, именно на стремлении людей уйти от опостылевшей обыденности, от страха голодной смерти и смерти вообще процветают науки, искусства, религии и… наркобизнес.

Мировые религии давно разработали и применяют технологию такого умиротворения. Подневольный, особенно тяжелый физический труд действует эффективнее любых фрейдовских успокоительных капель, очищая сознание от хлопотных треволнений духа и оставляя минимум физиологических желаний: нехитрая похлебка и сон. Далеко не случайно со времен фараонов (и ранее) рабы возводили пирамиды, рыли каналы, сгонялись на очередные грандиозные стройки века.

Вот как оценивал Бердяев в "Философии неравенства" (1918 г.) новый строй задолго до окончательного прозрения большинства подданных: "Социалистическое государство не есть секулярное государство, как государство демократическое. Это – сакральное государство. Оно в принципе не может быть веротерпимо и не может признавать никаких свобод. Оно признает права за теми, кто исповедует правую веру, веру социалистическую. Социалистическое государство есть сатанократия. Социализм исповедует мессианскую веру. Пролетариат есть класс – мессия. Хранителем мессианской "идеи" пролетариата является особенная иерархия – коммунистическая партия, крайне централизованная и обладающая диктаторской властью. Никакое волеизъявление народа не допускается. Необходимо насильственно подчинить народ "священной" воле пролетариата".

"Священная" воля требовала "священных" жрецов, проповедников, пропагандистов, агитаторов. Влияние этих притязаний было тем успешнее, чем более проводники "новых" идей обращались к бессознательному, иррациональному. Отсюда неистребимая любовь такого государства к митинговой обработке "масс", ибо в массовом сознании рушится самобытная психическая надстройка, отличающая индивидов друг от друга, и обнажается, по Фрейду, однородный для всех бессознательный фундамент. "Масса" легко поддается эффекту гипнотического краснобайства. Впав от трескучей риторики в коллективное бессознательное, она строила светлое будущее, забыв о том, что из нищеты и убогости настоящего сказочному грядущему не быть. Так как подобное порождает только подобное. Она забыла или не ведала, что невозможно совершить "ни одного злодеяния, даже самого крупного, не предпослав этому каких-нибудь прекрасных слов об общественном благе и общем благоденствии".

"Масса" не подозревает, что с ее бессознательным манипулируют сознательно. Вера в приход святого, мессии, пророка, вождя, cпасителя, лидера, который все увидит, все объяснит, разрешит и примирит, накормит, обогреет, обласкает, возродит такая вера вечна, ибо большинство верит в чудо (надежда – родня чуда), которое заключено не в самом надеющемся, а где-то там, вне, и его следует терпеливо дожидаться, как у моря погоды.

Истинный художник верит в "чудо" в себе. Тем он отличается от других людей, хотя у него масса проблем.

Посмотрит иной на горизонт, который, как ни трудись, ни облагораживай, ни обустраивай, не приближается. Беспредельные пространства вселяют неуверенность, порождают настроение непреодолимости, бесполезности и бессмысленности. Невообразимые пространства подавляют, во многом формируя тип человека. Это давно установленный факт. В труде художника он отягощается сознанием невостребованных, неокультуренных гигантских творческих пластов. Влияние географической широты и пространства (необозримого и замкнутого) на творчество мало изучено и изучаемо из-за своей кажущейся очевидности. О чем, собственно говоря, спорить или вести ученые беседы: о том, что жители севера предпочитают меха?

Представляется, что такое отношение к факторам, определяющим бытие человека, а следовательно, и его творческий потенциал, образ и стиль жизни, культуру, "цивилизацию" (Африка и Австралия не додумались до изобретения двигателя и внутреннего сгорания), напоминает мышление человека древнего: созерцая движения светил и планет, т.е. очевидное, он, не раздумывая, ставил Землю в центр мироздания, не рассуждая на эту тему и довольствуясь тем, что все вращается вокруг Земли, все заключено в человеке и служит ему.

Подчеркивая большую роль фантазии художника в творческом процессе, нельзя ее преувеличивать. "Художник наблюдает, выбирает, догадывается, компонует – уж одни эти действия предполагают в своем начале вопрос… Если бы какой-нибудь автор похвастал мне, что он написал повесть без заранее обдуманного намерения, а только по вдохновению, то я назвал бы его сумасшедшим". Так четко представлял активную сознательную роль вдохновения, неотъемлемой части фантазии, его объективную обусловленность А.П.Чехов, хотя жизнь сложнее…

Проблемам роли фантазии, интуиции в процессе художественного творчества за последние годы посвящено немало трудов. Социологический скальпель, с помощью которого пытались проникнуть в тайны художественного творчества в начале XX века Ю.В. Ковалев, Я.П. Кострицкина, Е.К. Иванова, Л.Н. Данилова, А.В. Дарашевич, сделал лишь "легкие срезы" на микромалых группах студентов художественно-образовательных учреждений, художниках театра, "художниках-дилетантах".

Без намека на социологический опрос или голосование один из исследователей замечает: "Все (?) ученые и творческие работники единодушно (!) отмечают следующие особенности интуитивных процессов: первое – непосредственность, второе – отсутствие рассуждений, третье – процесс протекает как бы сам собой, без волевых усилий, четвертое – наличие чувства уверенности в правильности результатов этого процесса, пятое – разумность интуитивного процесса (в отличие от импульсивных действий), шестое – мгновенность, быстрота процесса и т. д."

Интуиция, по Бергсону, например, есть род интеллектуальной симпатии, посредством которой человек вскрывает суть вещей, незримых для ординарного сознания. Интуиция отдана в жертву интеллекту, однако в "пограничных" ситуациях она действует подобно молнии, озаряя суть человеческого "я", его судьбу и место во Вселенной. По мнению философа, с наибольшей силой интуиция как форма эстетической способности проявляется у представителей художественно одаренной части общества.

Нетрудно заметить, что признаки интуитивного мышления свойственны как целеустремленной, так и нецелеустремленной человеческой деятельности вообще.

Преувеличение роли интуиции и подсознательного почти не встречается в современной литературе о художественном творчестве. Однако это не означает, что как в художественной области, так и в иных сферах человеческой деятельности перевелись работники, всецело полагающиеся на свою интуицию, наитие, фантазию.

Называя интуицию инстинктом, Н.К. Михайловский писал: "Первоклассный художник имеет в руках своего познания все нити своих суждений, тогда как художник мелкотравчатый до такой степени руководствуется инстинктом, что даже и не подозревает, что придерживается тех ими других…" Данное утверждение можно отнести и ко всем первоклассным работникам, где бы они ни трудились. Не обуздывать свою интуицию, не слепо следовать за нею, а вскрывать в знании, постигнутом интуитивным путем, рациональное, истинное и направлять это осознанное в нужное русло – в этом состоит один из важнейших элементов творчества.

И, разумеется, специфика труда художественной интеллигенции в целом и особенно каждого индивида в отдельности зависит от способностей и одаренности ее представителей.

Л. Выготский утверждает, что искусство от науки отличается методом. Однако метод есть лишь производное от цели, задачи, которые ставят перед собою ученый или художник, любой человек. Объект труда определяет во многом характер и содержание метода, пути подхода к исследованию, колорит результатов труда. Метод диалектичен, не статичен и вне, и в процессе труда. Метод многолик и разнопланов, он может соединять в одной работе холодный расчет ученого и фантазию художника, темперамент образного поиска в науке и рассудочность художественного исследователя.

Отсутствует видимая грань между иррациональным и рациональным, художественным мышлением и мышлением научным. Цель исследователей одна – жизнь во всем ее противоречии и многообразии. Но и метод, цель, и подход к методу – не окончательные критерии. Действия исследователей, подчиненные одному методу и одной цели, могут привести к различным выводам.

Современный проповедник учения йоги Рамакришна повествует о четырех любознательных, которые задались единой целью – узнать, что есть слон. Один дотронулся ноги, другой – до хобота, третий – до туловища, четвертый – до ушей. Каждый соответственно категорически заявил, что слон – это столб, дубина, бочка, большая корзина! Начался спор, который продолжается и поныне, ибо все четверо были незрячи.

Единые подступы к цели исследования (пешком), единый метод – ощущение через прикосновение к одному тому же нелетающему и неопознанному объекту ни к чему не приведут, будь в группе кто угодно – ученые или художники или те и другие в разных соотношениях. Мы бы назвали такой парадокс плюрализмом мнений слепых. Сущее бездонно в своем многообразии и постоянной видоизменяемости.

Искусство от науки отличает верховенство чувственного начала над рациональным, как бы уточнил Л.Н. Толстой.

Однако в природе вряд ли найдется художник, который своим методом избрал бы только чувственное начало, или ученый, придерживающийся абсолютно рационалистического метода. Сознательное и бессознательное, рациональное и иррациональное в труде и в жизненных ситуациях каждого человека присутствуют и активно взаимодействуют в различных пропорциях. Именно этот момент помогает рациональному сознанию восхищаться художественными произведениями, догадываться о сущности художественных образов и наоборот – художнику понимать рациональное.

Один из героев знаменитого чешского новеллиста, помогая полицейскому в расследовании происшествия на пустынной улочке, воскликнул: "О, шея лебедя! О, грудь! О, барабан! О, эти палочки!" Рациональный ум блюстителя порядка с помощью героя-поэта догадался, что речь идет числе 23011 – номере машины нарушителя.

Методы накладываются и наслаиваются друг на друга. Здесь важно не упустить удила, не забыть о задаче, о целостности и законченности производимого. Воображение ученого отличается от фантазии и воображения художника прежде всего целью приложения таланта. Так, академик Д. С. Лихачев подмечает, что работа Л.Н. Гумилева читается как роман, автор обладает воображением не только ученого, но и художника.

Многозначительное "но и" говорит как о качественном различии назначения воображения в научном и художественном творчестве, так и о том, что тема специфики труда художника неисчерпаема. Выявление особенностей труда художественной интеллигенции предполагает вычленение мышления художника из художественного мышления, присущего в той или иной мере человеку вообще.

В труде художника превалирует художественное мышление (художественный анализ, синтез и так далее), конечной и единственной целью которого является создание завершенного художественного образа или системы художественных образов. В труде других работников (ученых, изобретателей и т. д.) художественное мышление и художественный образ носят характер существенного подспорья, помогая в создании новых идей, конструкций, что нисколько не мешает некоторым из них создавать общепризнанные шедевры именно в художественном творчестве, ибо грань между художественным и рациональным неуловима.

Это первое и самое главное. Другое отличие труда художественной интеллигенции восходит к его специфическому продукту, чрезвычайно разнообразному по форме, воплощению и выражению.

И, наконец, – специфические орудия, средства, объект и субъект труда.

Но, увы, перечисленными категориями характеризуется любая социально-профессиональная группа общества. С таким же успехом можно рассуждать о том, что только художнику уготована категория случайности в начале пути, в его процессе, при переходе через улицу.

Шел в свое время товарищ Левитан по Москве, безработный, и не знал, как и зачем жить. И вдруг увидел объявление. Приглашают на прослушивание потенциальных дикторов радио.

Подобные примеры может привести любой, ибо "не проворным достается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных – богатство, и не искушенным – благорасположение, но время и случай для всех их".

Художественное (как и всякое творческое) начало не упустит случая, угадает свое время и "чуть-чуть" забежит вперед.

ХАРАКТЕР ТРУДА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ Экономические проблемы труда вообще если и нашли определенное отражение в исследованиях ученых, то по отношению к труду художественной ее группы предпринимались лишь робкие попытки, встречаемые в штыки апологетически настроенными представителями ученого мира. Смелые и самобытные высказывания, любые концепции на этот счет замалчивались.

Практически во всех работах, посвященных этой теме, сделан акцент на том факте, что классовый признак есть тот основной и единственно надежный инструмент, с помощью которого выделяются в художественной интеллигенции ее социально-профессиональные подгруппы. Весьма интенсивно анализировались сложные проблемы труда умственного и физического.