Так себе друзья: псевдолюбовный роман

Потом были незабываемые шесть-дней-пять-ночей в турецком отеле. Особенно незабываемые они были для Кости, ни разу за границей ранее не бывавшего. Мы объедались на шведском столе, плескались в теплом августовском море, безудержно фоткались у каждой пальмы и, конечно, трахались, как кролики. При первом же удобном случае. Вероятно, именно на берегу средиземноморья я и забеременела Настей. Не сказать, что это было вот прям запланировано, ведь мы сами были еще совсем детьми, но так вышло. Много ли надо двум подвыпившим молодоженам, чтоб забыть в порыве страсти про презерватив?

Костя слегка напрягся, хоть и пытался не показывать виду. А я нет. Я была полностью довольна, потому что у меня есть муж, а значит все идет так, как и должно идти. Соблюдены абсолютно все формальности. Детей я всегда очень любила и, конечно, хотела своих. Да, не так рано, но все же. Я не могла тогда знать, справлюсь ли я со своей новой ролью. Но существует только один способ научиться быть матерью – стать ею. Родители, конечно, за меня порадовались, и с нетерпением ждали появления внучки. А я поняла, что моя жизнь удалась, и я планомерно ставлю галочки напротив всех пунктиков для полноценной успешной женщины. Не понятно было только, что делать дальше, раз к двадцати годам я уже выполню всю необходимую программу.

Меня всегда занимал вопрос, почему у будущей матери никогда нет выбора, от кого зачать ребенка. Согласно «единственно правильному» алгоритму донором обязательно должен быть мужчина, с которым она живет в законном браке, и только он. Остальное – удел неблагополучных. Неважно, это запойный алкаш, кулакастый тиран, зэк-рецидивист, безработный лентяй или четкий пацан с девятью классами образования. Лишь бы муж. Тогда будет счастье.

Выбрав себе сожителя, женщина автоматом выбирает и отца своему будущему ребенку. Но это только мне кажется, что критерии отбора тут должны немного разными? Если вдуматься, в интересах ребенка важны приобретаемая наследственность, качества донора, его генофонд, его здоровье, в конце концов… Факт того, что будущий отец живет (или не живет) с матерью, равно как и наличие бумажки из ЗАГСа, вообще никак не влияет на развитие плода. Матка ко всем этим бумажкам абсолютно безразлична. Казалось бы, разве не лучше забеременеть от здорового профессора университета или, например, красавца-спортсмена, чем от мужчины с букетом вредных привычек и хронических заболеваний? Видимо, не лучше. Видимо, значимость хромосом и ДНК полностью нивелируются сакральным блеском штампа в паспорте. Прямо как у меня….

Вскоре мои родители перебрались в наш загородный дом, а городскую квартиру оставили нам с Костей. Мы начали там постепенно обустраиваться и готовиться к рождению ребенка. Я наводила уют, переставляла по-своему стулья и раскладывала по-своему сковородки. Одним словом – вила гнездышко. Я выращивала дома на подоконнике тюльпаны сорта Гамильтон, поэтому дома у нас всегда пахло тюльпанами. Я постепенно училась сама готовить, стирать и выполнять другие домашние обязанности. Мы были счастливы.

Беременность протекала хорошо, врачи не видели никаких настораживающих рисков. Проблемы начались только в третьем триместре. Мне приходилось все чаще ходить на обследования, принимать все больше всяких лекарств, а в глазах врачей читалось все большее отчетливая озабоченность. Как мне объясняли, виной всему стресс и нервы, потому что с остальным здоровьем у меня было все в норме.

Стрессовать я начала примерно в середине беременности. И виной всему Костя. Точнее, мои подозрения в отношении него. Я начала замечать за ним всякие странности, внезапно появившуюся скрытность, из чего сделала однозначные выводы о том, что он ходит на сторону, общается с какими-то непонятными девицами и вообще больше мною не дышит. Особенно меня настораживала его чрезмерная забота, которая явно была неспроста. Наверняка, он пытался запудрить мне мозги и отвлечь от своих косяков.

Разумеется, никаких прямых улик и доказательств у меня не было, было просто ощущение. Ведь беременные все чувствуют острее… Но даже пустой неуверенности в Косте оказалось достаточно, чтобы я пристрастилась на регулярной основе выносить ему мозг, а заодно и себе.

Постепенно моя настороженность стала принимать масштабы паранойи. Возможно, всему виной гормоны. А возможно, я просто искала повод отмазаться от своей супружеской повинности. Оказавшись в положении, мой интерес к сексу естественным образом снизился, и скандал выступал прекрасным оправданием, чтобы отвернуться к стенке. Соответственно, Костя оказался на сухом пайке и однозначно недополучал ласки. Тогда я не придавала этому большого значения – лишь бы ко мне не лез, и ладно. Мне было проще обвинить его в чем-нибудь, чтобы «пропало настроение» или «заболела голова». Дети, чего с нас взять… Теперь, оборачиваясь назад, я вполне допускаю, что мои беспочвенные подозрения могли быть и не совсем уж беспочвенными, и он действительно выпускал пар где-то в другом месте. Это было бы абсолютно не удивительно. Дальновидность уровня «бог», чего тут скажешь…

К родам я подошла в совсем не лучшем состоянии. Когда началось, Костя поехал в скорой вместе со мной и всячески меня подбадривал. Он говорил, что все будет хорошо, что я справлюсь, и мы будем жить долго и счастливо. К сожалению, его пророчествам не суждено было сбыться. Нет, с ребенком все обошлось, его удалось спасти. Но роды протекали сложно, и врачам пришлось что-то из меня вырезать, отчего я навсегда лишилась способности иметь детей.

Вот так буднично, одним чиком скальпеля, был поставлен крест на моей многообещающей карьере инкубатора. И все, что мне осталось, – лишь попытаться быть женщиной.

У меня началась постродовая депрессия, усугубляемая еще и пониманием, что теперь я неполноценная. Ласки и нежности в наши с Костей отношения это, естественно, не прибавляло, а вот ругани и разлада – да. Сколько угодно. Никогда в жизни я так много не плакала. Иногда от обиды, иногда просто так. Костя со временем начал меня обвинять в том, что я забиваю не только на него, но и на ребенка, и мое уныние плохо сказывается на Насте. Во многом его упреки были справедливыми – иногда, уткнувшись в сериал или подушку, я забывала кормить ее, менять памперсы или выводить на прогулку. Я не высыпалась, плохо ела и вообще чувствовала себя подавленной. Пустота внутри была настолько всеобъемлющей, что заполняла все мое существо. Это было какое-то отчаяние и опустошение высшей пробы. Я не понимала, зачем мне вообще дальше жить. И только тьма в конце тоннеля…

Я срывалась на мужа за то, что он мне не помогает, а когда он помогал – за то, что помогает неправильно. Он меня бесил, когда его не было рядом, еще больше бесил – когда был. Меня начало раздражать в нем абсолютно все, включая те милые «изюминки», которые раньше привлекали и забавляли. Я не знаю, куда подевалась та мягкая, ласковая и любящая Кристина, которую он брал в жены. Теперь с ним жила постоянно озлобленная, вечно недовольная ворчливая стерва, способная наорать из-за любой не так помытой вилки. У меня всегда под рукой имелось железное оправдание любой моей истерики и любой «кислой мины» – я больше не смогу иметь ребенка. Это оправдание было универсально, его было достаточно для заскоков абсолютно любой сложности. Довод о том, что невозможность иметь нового ребенка – это не повод класть болт на имеющегося, должного влияния на меня не оказывал.

Как он все это терпел, уму непостижимо.

Помимо учебы в универе, Костя, таская на себе долг добытчика и кормильца, устроился на подработку в маркетинговое агентство: он участвовал в промо-акциях, раздавал листовки, проводил опросы и все такое. Из-за этого он стал чаще приходить домой поздно. Что только подогревало мои страхи, что он где-то с кем-то шляется. «Я люблю тебя и ни на кого другого вас с Настеной не променяю», – постоянно твердил Костя, но для меня это все звучало крайне неубедительно. Всегда трудно отказываться от идеи, которая уже настолько глубоко въелась в серое вещество, что превратилась в частицу личности, в пиксель в устоявшейся картине мира. А то, что Костя наверняка мне изменяет, было даже не пикселем – целым центральным узором на этой картине.

А потом меня все достало! И я выгнала Костю из дома. За что? Да не за что… просто все достало! Насте было уже чуть больше года, и я решила, что дальше я сама. От Кости, по моему стойкому убеждению, были одни проблемы и никакой пользы. Он был тем деструктивным элементом, который подрывал благополучие в семье и делал обещанную идиллию недостижимой.

Примерно пару месяцев он приходил, пытался разговаривать, убеждал, что причин разбегаться нет, взывал к интересам Насти, которая должна расти в полноценной семье. Но отговорить меня от развода ему так и не удалось. Как и родителям, которые клевали мне мозг немного в другой логике, но одинаково безуспешно. То, что участь разведенки с прицепом обычно печальна, было слишком слабым аргументом.

Осознание пришло позже. Только успокоившись и получив на руки вольную, я поняла, что совершила огромную глупость. Костя, если посмотреть объективно, был отличным мужем. И мне все вокруг об этом говорили. Он стойко переносил мои заскоки, заботился, пытался сохранить семью. Не его вина, что большую часть времени ему приходилось быть в браке одному. Он не сделал ничего, за что подлежал изгнанию из дома, который уже начал считать своим навсегда. Я ведь даже на подобии измены его так и не смогла поймать. И все могло быть хорошо.

Но вместе с тем, я почувствовала свободу. Меня больше ничего не связывало с человеком, который меня немотивированно раздражал. Человеком хорошим, прекрасным, добрым и заботливым. Но без которого я вдохнула полной грудью. Когда его не стало в доме, я даже начала по нему скучать. Конечно, у нас оставалась общая дочь, и мы все равно виделись. Но хотя бы я была освобождена от необходимости вместе спать, вместе ужинать и вообще видеть его каждый день. Каждый день – это too much. Каждый день – это то, как стирается интерес, желание и легкость. Это то, как появляется рутина, пресыщение и, в конечно итоге, отвращение.

Развод изменил меня больше, чем я могла предположить. Вопреки своим убеждениям я восприняла его не как трагедию или крах надежд, а как избавление, как освобождение. Мою депрессию как рукой сняло. Я снова начала смотреть в окно с интересом.

Тогда я решила, что никогда больше не выйду замуж. Ни за Джорджа Клуни, ни за Илона Маска, ни за любого другого Абрамовича. Даже если вдруг, по какой-то нелепой случайности, они мне это предложат. Я буду свободной, независимой женщиной. Я буду жить сама по себе и по своим правилам. Я буду встречаться с кем захочу, когда захочу и сколько захочу. И буду делать все, что мне заблагорассудится, не обращая внимания на то, что там принято или не принято. Человеческое тело довольно скоропортящаяся субстанция. Надо наслаждаться! Хотя бы пытаться наслаждаться каждой минутой, которая нам отведена. Мы теряем слишком много времени в жизни, тратим впустую дни, месяцы и годы, гоняясь за иллюзиями, мы страдаем из-за ерунды, думаем, откладываем все на завтра. Но довольно!

Как верно мне сказала мама, теперь я разведенка с прицепом, и на моей репутации все равно уже можно смело ставить жирный крест. А значит, терять мне нечего! Больше нет необходимости притворяться и корчить из себя ту, кем я не являюсь. Точнее, не хочу являться.

И больше уже не будет тюльпанов. Ни для кого.

Глава 6. Пинок под зад.

Накануне запланированной на среду встречи на пикнике я решила встретиться с Дианой в нашей любимой кофейне у дома и попросить у нее на денек шезлонги. Они все равно валялись у нее на балконе без дела, поэтому моя просьба ее ничуть не обременила. Под чашечку латте с корицей мы привычно обменялись последними сплетнями и новостями.

Диана была в курсе моих отношений с Антоном и Даней, но решительно их не понимала и даже порой осуждала, устраивая мне комсомольский разбор. Хоть я совершенно и не нуждалась в том, чтобы меня судили. Характер и, главное, цель таких отношений у Дианы не укладывались в голове.

– Почему ты не хочешь выбрать кого-то одного? – спросила она задумчиво. – Неужели не лучше встречаться с кем-то одним, и посвящать себя только ему?

– Да в том-то все и дело, подруга, – парировала я, – что я не могу выбрать. Да и не хочу. Каждый из них мне дорог и по-своему хорош. Например, Антон умный, зрелый, спокойный, интересный. С ним я расту. Я тянусь до его уровня, ищу его одобрения. И чувствую себя счастливой, когда его получаю. У него хороший вкус, он успешный бизнесмен…

– А еще женатый, – укоризненно ввернула Диана.

– Да, ну и что? Это его сложности. Меня они не касаются. Я не лезу в чужую семью. Если только с советами, как Антон мог бы порадовать жену. То есть я способствую укреплению их брака, а не наоборот. И видов у меня на него никаких нет – уводить Антона из дома я не собираюсь. Кстати говоря, нельзя никого никуда увести. Человек всегда уходит сам. Это всегда его решение.

– Вот видишь, это же бессмыслица. Ты встречаешься с ним, чтобы что? Бери тогда второго, он молодой, красивый, перспективный. И главное – свободный.

– Да, Данька красавчик! Веселый, темпераментный, душа компании, на все руки мастер, постоянно меня смешит. И в постели… ну ты понимаешь… Я вот даже сама не знаю, где у меня точка G, а этот засранец находит ее за пять минут, прикинь. А последний раз… ты даже не представляешь, что он со мной сделал…

– Ладно, хватит, я поняла, – притормозила меня подруга, – давай, пожалуйста, без подробностей…

– Точно. Короче. Они будто дополняют друг друга, и каждого из них я по-своему люблю. Не знаю даже, кого больше. Но точно знаю, что ни одного из них не хочу терять.

– Да как так можно любить сразу двух мужчин? – не унималась Диана. – Так же не бывает.

– Да ладно??? – удивленно вскрикнула я. – Так уж и не бывает? Про любовные треугольники никогда не слышала, нет? А про полиаморов? Куча народу разрывается и так же не может сделать выбор. Погоди… вот ты любишь и папу, и маму. Ты одинаково любишь обоих своих сыновей. У тебя есть друзья и подруги, которых ты тоже всех вроде как любишь. Ты даже любишь и Бреда Питта, и Мэтью Макконехи – обоих и сразу. Разве кого-то из них больше?

– Да нет… оба они классные. Но то актеры, а тут живые мужчины, рядом с которыми ты живешь, с которыми ты общаешься, спишь. Есть же разница…

– Никакой разницы! Если ты утверждаешь, что любовь возможна только к одному человеку, то никакой! Примеры я тебе привела. Нескольких, ка квидишь, тоже можно. Да, я тоже люблю двоих сразу и сплю с обоими. Такое может случиться с каждой. И со многими случается, ведь сердцу не прикажешь. Разница лишь в том, что я делаю это открыто и никого не обманываю.

Подошел официант и спросил, не хотим ли мы еще чего-нибудь? Мы решили заказать еще по латте с пироженкой, раз уж пошел такой увлекательный разговор.

– Я все равно не понимаю, – начала Диана, – ты, получается, всем что ли предлагаешь тоже спать с кем попало и считаешь это нормальным?

– Ну, во-первых, я никому ничего не предлагаю. Тебе я разве что-то такое предлагала? Я хоть раз склоняла тебя попробовать тоже? Нет! Хотя ты моя самая близкая подруга, которой я желаю исключительно добра. И никому другому я ничего подобного не советовала. Это только моя жизнь. Мне вообще плевать, кто с кем встречается, и кто с кем кувыркается. Было бы неплохо, если бы и другим было плевать, с кем кувыркаюсь я. Это мое личное дело, и на передачу к Малахову я не собираюсь. А во-вторых, что значит «с кем попало»? По-моему, я не сплю с кем попало. У меня крепкие стабильные отношения. Да, с двумя мужчинами сразу, но вроде бы я не вешаюсь на остальных… С чего ты вообще такое взяла?

– Ну да, не вешаешься, – согласилась Диана, немного замявшись, – я имею в виду другое. Типа, по-твоему, не обязательно быть с одним, а можно вот так запросто набрать себе сколько хочешь мужиков и кайфовать…

– А почему нет? Что плохого в том, чтобы кайфовать? Жизнь всего одна, и надо прожить ее ярко и с удовольствием, разве нет? Кайфово тебе с одним человеком – встречаешься с одним; кайфово с двумя – встречаешься с двумя. В чем проблема?

– Да ни в чем не проблема, просто это не нормально. А так все норм.

– Да блин, Ди… Какая еще норма? Я свободный человек, живу в свободной стране. Я никому не делаю ничего плохого, кроме хорошего. Ни один закон я не нарушаю. Я никого не заставляю, никого не обманываю. Наоборот – благодаря нашему общению ребята сдружились… Почему я должна постоянно думать о каких-то нормах? Почему я не могу сама выбирать, как жить, с кем спать и кого любить? У тебя вот, к примеру, вибратор есть. И что теперь? Почему два натуральных члена – это не нормально, а если один из них резиновый, то окей, никаких проблем? Или, допустим, ты завтра заведешь любовника. Или случайно переспишь с кем-то в клубе? Такое же может случиться, правда? Это лучше что ли?

– Конечно, лучше! По крайней мере, они хотя бы не будут знать друг о друге…

– Ага… – все больше распалялась я, – то есть дело не в том, что у тебя может быть два мужчины, а в том, что они просто не должны знать друг о друге? Так? Но это же абсурд! Блин, Диан, ну вот сама подумай… Любая женщина, стоит ей только захотеть, имеет все возможности переспать с кучей разных мужиков, согласна?

– Согласна! – уверенно согласилась Диана. – Если захочет, то конечно. Вообще легко.

– Вот! Значит, девушка это сделать может. Эта опция есть всегда и у каждой. И ничего у нее не переломится и не счешется. Никакая отметка на лбу не появится. Но стоит кому-то об этом узнать, то она уже не нормальная, а шаболда и блядь. А вот если останется в тайне, то все ровно, так получается?

– Ну… – Диана ненадолго задумалась, – грубо говоря, так и есть. «Шаболда» и «блядь» – это же категории из общественной морали, общественной оценки. Так назвать человека может только другой человек, который в курсе. Сама девушка никогда же не скажет о себе, что она блядь. Поэтому да, это вопрос не самого факта, а осведомленности о факте. Но тут дело в другом! Нормальная девушка изначально не должна хотеть куролесить со всем районом. Я согласна, что случайно может произойти что угодно. Кто хоть раз не трахнулся ненароком на стороне пусть первым бросит в меня камень… Но как можно идти на это осознанно? Это же не правильно.

– Правильно – не правильно, нормально – не нормально… – я начинала потихоньку закипать, потому что мне показалось, что мы ходим кругами. – Да кто это вообще определяет? Кто решает, что нормально? Сегодня нормально ведьм сжигать, завтра нормально булыжниками девчонок забрасывать. У одних нормально многоженство, у других – многомужество. Возьми хоть тибетцев, к примеру. Пять мужей и никаких проблем. Норма – дело переменчивое. А знаешь, какая вообще самая традиционная норма сексуальных связей для человека?

– Промискуитет? – предположила Диана, улыбаясь.

– Бинго! Люди больше двух миллионов лет трахались беспорядочно. Никакая моногамия по длительности и рядом не стояла… И это было совершенно нормально. Видишь бабу – трахнешь бабу. Видишь соплеменника послабее – трахнешь его. Видишь козу – значит, ей достанется… И даже в голову никому не приходило придумывать какие-то нормы и запреты. Единственная норма, которую нам подарила природа, – это полная, абсолютная, вообще ничем не ограниченная сексуальная свобода! Все остальное – придумки человека. Ты родилась сексуально свободной, и ты умрешь сексуально свободной. Генетически, я имею в виду. Так зачем в течение жизни эту свободу, это твое естественное и безусловное свойство, в себе ограничивать? Какая тебе польза, если кто-то норовит со своими порядками заглянуть тебе в трусы и проверить, правильно ли ты ведешь половую жизнь? В чем прок, если тебя пытаются ограничить, определить за тебя, с кем ты можешь, а с кем не можешь? Ты точно хочешь, чтоб тебе, тридцатилетней взрослой бабе, какой-то бородатый ряженый дядя указывал, что хорошо, а что плохо? Я вот не хочу! Я против, чтоб ко мне лезли со своими правилами и нормами. Кто все эти правила придумал, тот пусть сам их и соблюдает. Я тут при чем? Никаких согласий с ними я не подписывала. Я хочу сама решать, кого любить и со сколькими мужчинами проводить время. У меня свои правила, те, которые мне кажутся нормальными.

– Спокойно, спокойно, – утихомирила меня Диана, – попей кофейку. Все это красиво, конечно. Но мы же цивилизованные люди. Нельзя же как неандертальцы… как животные какие-то… Должны же быть какие-то рамки. Разве плохо, если та или иная сфера нашей жизни будет упорядочена? Не знаю… приведена в порядок что ли…

– Конечно, неплохо. Вот, например, месячные твои упорядочены. Потому что это правильно, это нужно и это полезно. А вот в туалет по расписанию ты ходить не сможешь ни при каких обстоятельствах. Потеешь ты не по графику, а лишь когда получаешь соответствующий раздражитель. Спишь ты тогда, когда сама сочтешь нужным. У природы нет никаких правил на этот счет! Вот и вагина твоя работает без всякого распорядка. Если точнее, то работает она круглосуточно, без обеда и выходных. Прямо как алкомаркет у нас на перекрестке. Она не захлопывается, не затягивается кожей и не переходит в рабочее состояние лишь в определенные периоды. Как, например, у собачек. Это и есть ее правило. А значит, никаких других правил не существует. Любые иные правила надуманы, и по факту только ты решаешь, когда и с кем своей киской воспользоваться. Все, что по поводу ее оптимального режима эксплуатации тебе говорят другие – это их лично мнение. Тебе не обязательно к ним прислушиваться. Хотя, безусловно, можно и прислушаться.

Ну смотри… – я немного сбавила тон, – я же не говорю, что рамки не нужны. Я говорю, что не нужны искусственно придуманные рамки, мешающие жить. Хотя бы потому, что они мешают жить. И еще потому, что они неестественны. Пытаясь соответствовать чьим-то правилам, ты вынуждена бороться со своей натурой, преодолевать естественные потребности, идти против своего же организма. А у твоего организма могут быть совершенно иные потребности. Поэтому эти рамки не приносят никакой пользы, только проблемы. Не знаю, как ты, а вот я хочу жить так, как мне нравится… И распоряжаться своим телом, своим временем и своей жопой как я считаю нужным. И никого не должно это волновать. Я никого не агитирую – пусть каждый делает, что хочет. Но и ко мне со своими нравоучениями лезть под юбку не надо! В конце концов, уголовный кодекс не запрещает мне встречаться с двумя мужчинами. Что я нарушаю, если мои склонности не совпадают с общепринятыми? Ничего! За исключением чьих-то там представлений о моей идеальной половой жизни. Так не пойти ли им лесом со всеми своими нормами и со своей моралью?

– Кстати, да, – неожиданно поддержала меня Диана, – кто больше всех орет про мораль и нравственность, те больше всех эти нормы и нарушают…

– О чем и речь! Неестественное – оно для всех неестественное!

В итоге каждая из нас, конечно же, осталась при своем мнении. Оно и понятно: когда речь идет о ценностных вопросах, доказать никому ничего не возможно. Убеждения и глубоко укоренившиеся идеалы глухи к логике. Со временем они становится частью нашей самоидентичности, и признать собственную неправоту зачастую означает примерно то же, что вырвать себе один из зубов или выбить стул у себя из-под пятой точки. Диана, очевидно, портить улыбку или плюхаться на пол не хотела, поэтому сочла для себя наилучшим вариантом оставаться в своей привычной и уютной матрице. А мне принимать ее позицию не хотелось, потому что я только-только, причем с большим трудом, из этой общепринятой матрицы выкарабкалась. И хоть я только осваивалась в своем новом ощущении сексуальной свободы, возвращаться назад мне не хотелось точно.

Я забрала у подруги шезлонги и мы, попрощавшись, разбрелись по домам. Завтра нас обеих ждал новый день.

Когда наступило утро, я быстро собралась, отправила Настю в школу и, почти не опоздав, приехала в офис. Я работала в рекламной компании средней руки и занималась макетами для билбордов, стендов, штендеров и прочих разновидностей уличной заманиловки. Работа была по большей части техническая, исполнительская. Креативить сами рекламные идеи, меня не допускали. Этим занимались другие люди – с более зализанными волосами и с более подвернутыми штанишками. А еще у меня не было бороды. К тому же я не слонялась по офису с кружкой карамельного рафа на кокосовом молоке и не носила стильные очки в толстой черной оправе. Я вообще не носила очки. А все это, видимо, было абсолютно необходимо, чтобы считаться талантливым креативщиком.

Зарплата у меня была по московским меркам довольно средняя, даже ближе к низкой. Из-за рождения Насти окончание университета у меня немного сдвинулось, и в свои двадцать восемь я все еще почему-то считалась молодым специалистом, платить которому много было вовсе не обязательно. Несмотря ни на что, свою работу я любила, и рвотных позывов она во мне не вызывала. Плюс я тешила себя надеждами о перспективах.