Так себе друзья: псевдолюбовный роман

Как и многих детей в «нормальных» семьях, мои «нормальные» родители до кучи учили меня «жизни». Почти в ежедневном режиме, нон-стопом. Вот уж что-что, а курс «что такое хорошо, а что такое плохо» я прошла полностью. При этом родители не переставая твердили, что я должна всегда думать своей головой и принимать решения самостоятельно. И не видели в этом никакого противоречия.

С отцом, а иногда и с мамой тоже, мы объездили почти всю Италию. Пару раз мы побывали и в других городах Европы, но это было лишь эпизодически: тратить папин отпуск на путешествия куда-то, кроме Апеннин, было непозволительной роскошью. Вся его многочисленная родня жила в стране спагетти и пицц. И ездили мы туда не столько отдыхать, сколько повидаться. Поэтому все мои экскурсии по городам и весям бывшей Великой Империи были лишь побочным явлением. Осматривать достопримечательности мы могли лишь в перерывах между дядюшкой Доменико и тетушкой Франческой.

Я много раз говорила отцу, что все эти старинные соборы, развалины и прочие статуи меня не сильно увлекают, и мы можем побыть просто в гостях у его родственников. Шариться по руинам было вовсе не обязательно. Но он настаивал, потому что я должна просвещаться и окультуриваться. Как сейчас помню, во время поездки в Милан меня притащили окультуриваться в La Scala на какую-то бесконечную оперу. Тогда мне было ужасно скучно, и я даже задремала под конец. Не знаю, насколько уши шестилетнего ребенка способны воспринимать такую музыку, и что там откладывается в мозгу, но опера (да и в целом классика) мне до сих пор нравится.

Конечно, я не могла не замечать разницу между итальянками и нашими русскими аналогами. Особенно, когда стала постарше. Гуляя по улицам Рима, я любила разглядывать, как ухожены девушки женщины и даже бабушки, как аккуратно они причесаны, как органично накрашены, как стильно и элегантно, но в то же время скромно они одеты. Потом, вернувшись в Москву, я сравнивала увиденное с безвкусными «боевыми раскрасами» русских наташ, не забывающих надеть «все лучшее сразу» даже для похода в магазин. Впрочем, стремление постсоветских девиц безудержно сиять каждым сантиметром своего тела после эпохи безликих галош и комсомольской пудры «Гвоздика» вполне объяснимо.

Еще больше, чем жертвы самодельного макияжа, меня поражали сверстницы, которые желали выделиться из толпы альтернативными методами, вроде розовых волос, серьги в губе или выбритых висков. Особенно колоритно смотрелись те, которые зачем-то записывались в панки, готы, эмо и тому подобные сомнительные шоблы. Выбор дикобразов, которым можно подражать, в то время был огромен. Девчонки совсем не стеснялись уродовать себя и, главное, не видели в своих преображениях ничего уродского.

Может быть, за исключением короткого периода в девятом классе, я не старалась что-то придумывать со своей внешностью и не стремилась оказаться в центре внимания любой ценой. Напротив, мне всегда очень импонировало, как просто, невычурно и со вкусом наряжались итальянки. Да и в целом выглядели они совершенно «без наворотов». Казалось, они выглядели красиво только потому, что нарочно не старались выглядеть красиво. Притом что от природы российские девушки, на мой взгляд, в среднем куда более симпатичные.

С другого края от искусственно фриковатых модниц я не понимала «серых мышек» – тех девчонок, которые, как огня, боялись любой цветной одежды, ярких аксессуаров и вообще старались лишний раз ничем себя не выделять. Чтобы оставаться максимально безликими, слиться с общей массой и быть незаметными. Что может заставить девочку-подростка в пубертатный период выглядеть так, чтоб ее вообще не было видно на фоне хмурых пятиэтажек, объяснить себе я была не в состоянии.

Конечно, мне легко рассуждать. У моих родителей были средства, я носила только новые качественные вещи. Что-то привозила с собой из Италии. У многих девчонок вокруг ничего подобного и близко не было, поэтому каждая, что называется, работала с тем, что есть. К счастью, мне рано и доходчиво объяснили, что высокомерие – это грех и что нельзя плохо думать о людях, судя только по их внешнему виду. Поэтому я старалась просто не обращать внимания и жить своей жизнью.

С мальчишками я всегда легко находила общий язык, притом что вообще ни в чем не была пацанкой. Наоборот, я не имела ни единого шанса затеряться в любом коллективе парней. Чем старше я становилась, тем больше замечала, что мальчишки меня побаиваются, как побаиваются чересчур красивых и вроде как недоступных девочек. Конечно, те, кто меня знали, ничем подобным не страдали, но незнакомые ребята, как я могла наблюдать, все чаще стеснительно отводили глаза, когда я проходила мимо.

Я не была интровертом, но и особого стремления общаться со всеми подряд за собой никогда не замечала. Тусовки, толпы народа, общение на разрыв и т.д. меня особо не привлекали. В школе у нас сложилась небольшая компания из двух мальчишек и трех девчонок, и мы в основном держались друг друга, несколько обособленно от остальных. Гуляли, помогали друг другу с уроками, ходили в кино, ловили тритонов, лазали по гаражам, катались с горок и занимались другими важными делами, которыми обычно занимаются школьники. В целом наша дружная компания чувствовала себя самодостаточно, и в ком-то дополнительном не нуждалась. Напротив, с возрастом я все чаще начала подмечать, что это к нам хотят. Это другие дети пробуют с нами задружиться, чтобы тусовать вместе. Это они ищут общения с нами, а не мы с ними.

Конечно, мы не были никакой элитой класса. Мы не были суперумными или суперпопулярными. В любом классе есть самый клевый парень и самая красивая девочка. В нашем случае оба этих персонажа не входили в наш коллектив. Наша компашка состояла из вполне обычных детей, которые просто дружили. Без какой-либо причины или цели. Как это происходит у людей «на одной волне».

К своим восемнадцати годам я осознала, что выросла в весьма симпатичную, без ложной скромности красивую девушку. Возможно, это связано с тем, что я была плодом смешения генофонда представителей различных этнических групп. Так обычно бывает, когда мать и отец ребенка происходят из разных уголков планеты. Но возможно, эти проказы генетики даже и не требовались: что мой папа, что мама в молодости были очень красивыми. Особенно папа. Мне было в кого быть хорошенькой.

Я была невысокого роста, благодаря танцам стройная, с аккуратными, но довольно выдающимися формами. Мою голову покрывали густые темно-русые волосы, спадающие волнами чуть ниже лопаток. Когда можно было не забирать волосы в хвостик, я старалась их распускать. Как мне казалось, это придавало мне изысканности и шарма. Я никогда не любила челку, поэтому просила подстригать меня лесенкой или каскадом.

Прическа, которую я в те времена старалась носить, отлично подчеркивала мои большие карие глаза, которые уже тогда стреляли без промаха, если мне это было нужно. Губы не были пухлыми, но имели четкую изящную форму. Мне пришлось потренироваться, чтобы научиться немного надувать и вздергивать верхнюю губу до состояния неотразимости. Единственное, что мне не нравилось в свой внешности, – это нос. Длинный, крупный, острый итальянский носяра, да еще и с горбинкой. Пусть незначительной, но ужасно неприглядной. Фу! Какой-то явно инородный элемент на моей милой моське. Все вокруг мне говорили, что нос абсолютно нормальный, и я на него наговариваю. Но мне он все равно не нравился. И я не могла ничего с этим поделать. Ведь ни один фотошоп не исправит то, что ты сама в себе не принимаешь.

Благодаря занятиям в театральном кружке, я довольно неплохо научилась владеть своим телом и особенно мимикой. Мимика у меня живая, богатая и в широком диапазоне. Притом что я всегда была относительно спокойной, я могла без слов изобразить на лице практически любую эмоцию, как говорят, весьма натурально. Нет, я не пыталась таким образом кого-то обманывать или кривляться забавы ради. Просто яркая мимика и жесты помогают лучше доносить свою мысль до собеседника. В удовольствии хорошенько помахать руками во время разговора я тоже никогда себе не отказывала. А что вы хотите от наполовину итальянки?

В общем, я взрослела и расцветала. Нет, из меня не выросла идеальная красавица в классическом понимании нашей эпохи, но все же я была вполне себе четкой чикулей: вся такая складненькая, ладненькая и весьма симпатичная. На радость любому, кто на меня взглянет. Я любила носить платья, но не слишком короткие, и, в отличие от большинства своих сверстниц, не брезговала надевать туфли на каблуках. Благо, красивые стройные ножки позволяли мне это делать без лишней вульгарности. Вообще, ноги у меня, строго говоря, не модельные – длины им однозначно не хватает. Но именно каблуки оказались самым простым и надежным способом это визуально исправить. Сперва было неудобно, но потом стерпелось-слюбилось и быстро вошло в привычку.

Не было у меня проблем и с лишним весом. Притом что я всегда охотно уплетала всякие вредные вкусности. На диете я побывала лишь однажды. На целую неделю я отказалась от сладкого, мучного, фаст-фуда и газировки. И спустя неделю потеряла… семь дней.

Говоря в целом, проблем с внешностью у меня не было – я одинаково легко нравилась и мальчишкам, и парням, и мужчинам.

Проблема состояла в том, что я была типичным тепличным цветочком, выращенном вдали от подлинных жизненных реалий, которые подстерегают нас во взрослой жизни. Я была абсолютно не готова встретиться с трудностями настоящей, а не вымышленной действительности лицом к лицу. И уже тем более не была готова узнать, что все совсем не так, как мне рассказывали и как мне самой представлялось. Я думала, что меня готовят к жизни во взрослом мире, а оказалось, что меня готовили к жизни во взрослом мире, которого не существует. А когда рушится привычная и понятная картина мира, это всегда больно.

Распускающийся бутон моей красоты с юных лет обильно поливали небылицами о большой и светлой любви, о доблестных рыцарях и сказочных принцах. Его удобряли романтическими мелодрамами, красивыми романами и возвышенными поэмами. Его аккуратно подстригали предостережениями и запретами, не позволительными приличному бутону. И, конечно же, четко и однозначно указывали на то солнышко, к которому нужно неуклонно тянуться, чтобы расцвести. А именно – выйти замуж и родить детей. Это главное и единственное предназначение бутона, и для этого необходимо цвети ярче и пахнуть слаще, чем другие растения на поляне. А еще нужно уметь распознать в рою пчел, слетевшихся на бутонью красоту, одну-единственную пчелу, которая намерена собирать нектар не разок, а до конца дней своих.

Грубо говоря, меня доверху напичкали всеми теми установками и стереотипными штампами, которые полагается знать каждой молодой девушке, еще не пробовавшей жизни, что называется, на вкус. Береги невинность; только после свадьбы; все мужики козлы; ему нужно только одно; если любит, будет ждать; если твой человек, сам догадается; не носи коротких юбок; не провоцируй; не заговаривай первой; отдашься – залетишь; отдашься другому – подцепишь заразу; дашь повод – прослывешь шлюхой; протянешь – останешься никому не нужной старой девой… и всеми остальными высокоморальными ориентирами, которые гарантированно сделают девушку несчастной.

Если отбросить с подобных проповедей всю романтическую шелуху, в сухом остатке получается следующее: моя вагина – это главное сокровище, за которым охотится все мужское население Земли, независимо от национальности, возраста и семейного статуса. Сокровище нужно спрятать в сундук, ключ съесть, а сам сундук зарыть как можно глубже и никому не показывать место. Мужчина – абсолютное зло, хотя может искусно притворяться. Но заблуждаться не стоит – его похотливая натура всегда при нем. И как только он обнаружит это свое истинное лицо (а он его обязательно обнаружит), он – враг! Но все не так плохо. Среди полчища голодных стервятников всегда есть один-единственный, который «предначертан судьбой» и который не стервятник. Его нужно просто сидеть и ждать, а когда он появится – правильно разглядеть, идентифицировать и тотчас заманить в свои сети. Каким-то чудесным образом необходимо немедленно отбросить многолетнюю привычку шарахаться от мужчин и воспринимать их как исчадье ада. Необходимо достать откуда-то из кармана все навыки соблазнения, которыми никогда раньше не пользовалась, и начать немедленно пользоваться ими виртуозно. Без всяких тренировок и апробирования на других, менее предначертанных объектах. Процесс прельщения должен происходить максимально пассивно, чтобы счастливчик сам все понял, сам догадался о своей избранности, испытал озарение и отправился на протяжении нескольких лет сворачивать горы, крошить драконов, доставать небесные тела и рыскать по полям в поисках цветочка поалее. И все это лишь в попытке заслужить хотя бы поцелуй. Разумеется, без каких-либо промежуточных поощрений. И в результате, когда достаточный набор доказательств любви будет собран, он просто обязан добровольно и с энтузиазмом заковать свой член в пояс верности и отдать ключик от него той, что соблаговолила выжечь ему на лбу клеймо «женат». И вот тогда всем будет счастье!

Конечно же, подростку такая правда жизни открывается заблаговременно лишь по большой удаче. Мне вот она не открылась, и я была обречена вступить в пору половозрелости в очках с таким слоем розового напыления, что линзы почти не пропускали серые лучи реальности. От этого даже самая пустяковая царапина была способна оставить на моей психике ноющую рваную рану или зияющую пробоину в сердце. Безнадежно оболваненная из самых добрых побуждений, я не имела ни малейшего шанса этого избежать.

Неожиданно для семьи я поступила в университет на факультет рекламы и пиара. Неожиданно для себя родители, имевшие на меня совсем другие планы, почему-то меня поддержали. Хочет ребенок слоганы придумывать – путь придумывает. С другой стороны, понять их тоже можно – какая разница, кто будет рожать им внуков: пиарщица, учитель или сталевар. Карьера – дело мужчин, а девчонка пущай учится «для души». Все равно, вряд ли пригодится…

Студенческие годы постепенно растащили нашу школьную компанию по разным учебным заведениям, интересам и новым соблазнам. Мы виделись все реже и реже, и в новых условиях у каждого формировался свой отдельный образ жизни, где старым школьным друзьям вскоре перестало находиться место. Одним словом, наша дружба испытания сменой обстановки не выдержала. Что, в общем-то, не удивительно. От прежнего круга общения осталась только Диана, и то лишь потому, что мы жили в соседних домах. Я до сих пор считаю тех своих одноклассников друзьями. Даже друзьями детства, что равносильно знаку качества. Я никого не забыла и о каждом вспоминаю только с теплотой. С некоторыми иногда созваниваюсь. Но пересекаться в реальной жизни ни у кого из нас уже не осталось никаких причин. И, похоже, желания.

Среди однокурсников у меня тоже появилось несколько новых друзей и подруг. Разумеется, общие темы для дружбы у нас уже были совсем другие, не те, что в школе. Мы ходили вместе на дискотеки, устраивали пикники, совместно ездили на выходные в какой-нибудь соседний город погулять. Пробовали алкоголь и сигареты. Волонтерили для собачьего приюта. Впрочем, развлечения студентов куда менее разнообразны, чем у школоты. Одна лишь потеря интереса к недостроям, лужам и гудрону уже делает жизнь повзрослевшего ребенка пресной. Скукота!

Ребята, с которыми я сдружилась, были классные, и нам было весело вместе. Так что, дефицита общения у меня не было. Среди парней, входящих в нашу компанию, быстро отыскался «принц». Принца звали Костя. Он довольно рано выделил меня среди остальных девчонок и регулярно оказывал знаки внимания. Сначала робко и ненавязчиво, потом все более активно и недвусмысленно.

На тот момент я, само собой, еще была девственницей, от чего ни капельки не была в восторге. Другие девчонки в основной массе уже простились с этим балластом и вовсю наслаждались новыми радостями жизни, которые стали им доступны. Кто-то уже довольно давно. Но я была твердо уверена, что брать с них пример не стоит. Это нехорошо, это неправильно, и я должна просто еще немного подождать подходящего момента и подходящего парня. Поэтому где-то в подсознании я была рада, что появился Костя. Он мне совершенно точно нравился и внешне, и изнутри. Я возлагала на него большие надежды как на долгожданного дефлоратора. И вполне допускала, что он – именно тот, с кем я без всяких угрызений совести могу благополучно избавиться от противоестественного к восемнадцати годам груза своей невинности.

Бороться с гормонами трудно. Я была полностью здоровой молодой девушкой, все жизненно важные системы организма работали как надо, и все законные физиологические процессы протекали точно так, как это задумано природой. И длительный простой всего того хозяйства, что мы веками таскаем под набедренными повязками, панталонами или стрингами совершенно точно никогда не предполагается. Нам даны уши, чтобы они работали, равно как кишечник, желчный пузырь, селезенка и любой другой орган. Почему в этом ряду лишь вагина является исключением, я до конца не понимала. Но зато безапелляционно знала.

Мои внутренние органы, железы и выделяемый ими секрет вытворяли в моем организме все, что хотели. Против моей воли эти эндокринные проказники наперебой пробуждали во мне желания, которым непозволительно было пробуждаться. И почему-то они ни разу не удосужились согласовать свою активность и свою функциональность с нормами благопристойности и морали. А мораль гласила, что это все эти ваши гормоны и либиды – полнейшая ерунда, и на всякую физиологическую чушь вообще не следует обращать внимания. Важно лишь не поддаваться низменным желаниям, упрямо напевать под нос Мендельсона и ни в коем случае не посрамить так называемую честь.

По большому счету, совладать с естественными потребностями организма не так уж сложно. Достаточно всего лишь замуровать себе задний проход пробкой от шампанского, желательно сразу на суперклей. Сшив хирургическими скобами губы, можно мгновенно отбить у себя всякое желание принимать пищу. Или, к примеру, совсем нетрудно подключить себя к слабенькому источнику переменного тока, чем навсегда избавить себя от соблазна поспать. Что уж говорить о куда более отвратительных блудливых надобностях…

Так или иначе, справляться с все более и более требовательными гормонами становилось труднее. Греющее чувство собственной правильности и нимб порядочности, надо признаться, помогали плохо. А вот душ и мои нежные пальчики оказались куда более эффективны. Довольно быстро я натренировалась делать это качественно и без ущерба для самоуважения. Ведь самое главное – не подпускать чудовище, ой, то есть мужчину! А делать все то же самое, но без его участия – это же не возбраняется, так?

Тем временем мы сближались с Костей все больше. Когда он впервые решился поцеловать меня, я поняла, что отныне и всегда хочу целовать только его. Я знала, что это любовь, и что все идет по плану. Я была уверена, что мы будем любить друг друга вечно, хотя мне многие твердили, что это возрастное и со временем пройдет. Но я упорно не верила. Ведь сказки не врут…

Костя был на удивление терпелив со мной и с теми тараканами, что паразитировали у меня в голове. Хотя на словах своего недовольства моими постоянными «стоп» Костя не скрывал и с моими старомодными принципами не соглашался. Вообще, их мало кто вокруг понимал, включая меня – на то они и принципы. Но мне до этого дела не было.

Во всем, что не касалось темы секса, Костя был великолепным парнем. Может быть, он и в теме секса был великолепен, но то мне было неведомо. Для первого серьезного опыта отношений он походил идеально: веселый, красивый, дерзкий, внимательный, не навязчивый, всегда полный идей. Он мог постоять за меня, всегда был готов помочь, если нужно. При этом достаточно воспитанный и начитанный. В нем не было и толики быдлячества или пошлости. Мне нравился его юмор. Мне нравился его стиль одежды. Мне нравились его манеры…

Однажды Костя пришел к нам в гости на ужин. После мы пошли ко мне в комнату послушать его новый музыкальный трек, и он, нежно обняв меня, сказал:

– Кристулечка, давай чего-то решать. Я не понимаю твоих загонов насчет потрахаться. Но уважаю. Я не собираюсь тебя ни упрашивать, ни принуждать, ты это знаешь. Если для тебя это так важно, хорошо, окей. Но и ты меня пойми. Я нормальный мужчина, я не могу жить совсем без секса. Тем более, имея постоянную девушку, которую люблю и которую очень сильно хочу. Это же абсурд какой-то. Хочешь свадьбу, будет тебе свадьба. Я хоть сейчас тебе распишусь, где нужно, и пиджак парадный одену, и в конкурсе, где надо взрывать воздушные шарики задницей, поучаствую. Все, что хочешь. Но пока этого не случилось, давай придумаем что-нибудь. Давай найдем компромисс. Я больше уже не могу терпеть…

Любопытное, конечно, положение… Двое человек, которые до невозможности хотят друг друга, не могут заняться самым обычным сексом лишь из-за того, что это неприлично. А неприлично потому, что это банальное желание имело неосторожность возникнуть без регистрации в кабинете напомаженной чиновницы преклонного возраста, задача которой – отправлять корабли любви в долгое плавание под названием жизнь. Каким образом такая портовая диспетчерша способна легализовать результат работы желез внутренней секреции, который не меняется миллионы лет, и превратить его в одобряемое проявление высокого чувства, для меня до сих пор загадка. Но так надо. И хоть по итогу тот же самый член все так же должен будет войти в ту же самую вагину, только так и правильно! Акт пенетрации не должен опережать акт регистрации.

Разумеется, Костю я прекрасно понимала. А если совсем по-честному, я попросту издевалась над ним, не позволяя прикасаться к себе. Да что уж там… я ровно так же издевалась и над собой, не позволяя ему прикасаться к себе. Когда он предложил поискать какой-то выход из сложившейся патовой ситуации, я была полностью согласна. Я и сама хотела чем-то облегчить его муки, не уронив при этом достоинства ни перед ним, ни перед окружающими, ни перед собой.

Мы накидывали варианты примерно час, и в конце решили, что будет не слишком аморальным, если я ему просто подрочу. Костя воспринял мое согласие позитивно. Такое «хоть что-то», по его мнению, было гораздо лучше, чем вообще ничего. Костя настоял, чтобы я сделала это незамедлительно, пока не передумала.

Так случился мой первый сексуальный опыт. Костя лег на мою кровать и, получив утвердительный ответ на вопрос «готова?», уверенным движением спустил штаны. Родители были дома, и это добавляло моменту пикантности. Но я, зная своих предков, была почти уверена, что в мою комнату они не зайдут. Косте, разумеется, было пофиг. Он просто в довольном предвкушении вывалил мне свой член.

Настоящий мужской пенис, вот так вблизи и вживую, я видела первый раз, и зрелище, по правде сказать, не впечатлило. Дело, само собой, не в размере и не в какой-то особенно причудливой форме Костиного хозяйства. Раньше я видела члены только на картинках, фотографиях или, например, в порно. И там они выглядят немного более эстетично.

Собравшись с мыслями, я аккуратно прикоснулась к пенису и слегка погладила пальцами. Зная особенности своих нежных зон, я решила и с Костей быть поделикатней. Но он меня быстро поправил – он взял мою ладонь, крепко обхватил ею головку и начал двигать вверх-вниз.

– Не бойся, – сказал он, – я не хрустальный, можно чуть-чуть посильнее. Вот так, да…

Процедура заняла немногим более минуты. Не иначе, у мне просто золотые руки… Когда Костя только начал немного извиваться и постанывать, что, как я сообразила, означало приближение кульминации, я прикрыла свое «рабочее место» сверху второй ладонью, чтобы он не обфеерверчил мне всю кровать. Довольный и весь забрызганный спермой, Костя раскинулся по постели и с весьма забавным выражением лица широко улыбался.

– Ты офигенная, Кристинка. Ты самая лучшая…

Ничего страшного со мной не произошло и ничего внутри не перевернулось. Небеса ни в одном месте не разверзлись, и солнце не погасло. Было даже забавно.

В перерыве между вторым и третьим курсом универа мы сыграли свадьбу. Ни мои, ни Костины родители на самом важном и торжественном дне в моей жизни не экономили, и все прошло довольно помпезно. С артистами, лимузином и салютом. Мы официально расписались и официально оформили передачу моей вагины в пользование Кости, а его члена – в мое. Зачем ставить об этом в известность государство, мне все равно не ясно, но надо так надо…

Первая брачная ночь прошла у нас шикарно – в люксе роскошного отеля. Мне понравилось абсолютно все, за исключением секса. Мне было больно, некомфортно, и я даже немного испачкала простыни кровью. Косте однозначно недоставало опыта, хотя на тот момент судить об этом я не могла за неимением других образцов для сравнения и оценки опытности. Впрочем, все вполне объяснимо – где бы ему было оттачивать мастерство, если на мне нельзя, а на других и подавно?