О чем молчат тени. Том первый

Дорога кипела жизнью, словно муравейник. По ней нескончаемым потоком двигались чужеземцы всех мастей, направлявшиеся к сияющим шпилям Верисдора – столицы, давшей тракту имя. Гортанная речь десятков наречий сливалась в сплошной гул, где ухо едва могло различить отдельные слова.

Среди толпы выделялись богатые купцы в парчовых одеждах, чьи пальцы сверкали перстнями, и наёмники в латах тончайшей работы – их доспехи стоили больше, чем крестьянин мог заработать за десять жизней.

По обочинам, будто грибы после дождя, ютились опрятные деревеньки, целиком зависящие от проезжих. Одни предлагали путникам горячую похлёбку и мягкие постели, другие – починку колёс и свежих лошадей. Всё здесь было подчинено одной цели – заставить золото перетекать из чужих кошельков в местные сундуки.

Свернув с главной дороги, Клинки ступили на узкую пыльную тропу. Каменные плиты тракта остались позади, уступив место выбитой колеями грунтовке. Гул голосов и скрип телег сменился стрекотанием цикад и шелестом луговых трав, колышущихся под лёгким ветром.

Чем дальше они углублялись в глушь, тем более убогими становились попадавшиеся деревушки – жалкие подобия тех процветающих поселений, что ютились вдоль Верисдорской дороги. Здесь не было ни постоялых дворов, ни шумных торговцев, только покосившиеся заборы да крыши, поросшие мхом.

Дорога пустела с каждым шагом, переходя в бескрайние изумрудные луга, перетекающие в пологие холмы и редкие островки деревьев, одиноко темневшие среди моря трав.

Прошло несколько часов, когда Ранд наконец свернул с дороги, добравшись до опушки знакомого дубового леса.

Тревога в Эйваре медленно нарастала.

Пройдя дальше в лес, Ранд слез с коня, подозрительно осматриваясь: – Тут и устроимся. Всё обговорим.

– Хорошо, – ответил Эйвар, привязал коня и стал рыться в мешке, вытаскивая замотанный в ткань кусок хлеба и варёные яйца. Развернув лежак, он рухнул на него и принялся есть. – А гоблины едят хлеб? Или яйца?

Ранд усмехнулся: – Яйца да. Сырые. Человеческие очень любят. Бычьи тоже. Так что, смотри, молодой, если у тебя яйца большие, то повнимательнее будь.

Эйвар помялся: – Так получается, они того пропавшего съели?

– Конечно! В тот же день. Сначала съедают живот, потом почки, печень, кишки. Сердце и мозг жрёт вожак. Если гоблины поумнее, то сделают из его костей кровати, доспехи даже.

– Ого, доспехи? – удивился Эйвар.

Ранд достал из мешка ломоть хлеба и принялся быстро жевать его: – Угум. У них каждое поколение умнеет. Вон, лет двадцать назад и подумать не мог, что эти твари начнут слова говорить. А теперь по несколько слов трещат. Додумались ведь ещё и кровати делать… Ты это… – прервался Ранд, – По существу вопросы задавай, а не про яйца.

– Например… – замешкался Эйвар, – Как их брать будем?

– Ага, – кивнул Ранд, – Значит так: ночью идём к норе. Ждём, когда твари засыпают, и тихо режем им глотки, пока последний не сдохнет. Если один из них проснётся, то убей как можно больше, пока другие не напали. Если нас окружат, то встаём спина к спине. Нельзя, чтобы нас разделили, понял?

Эйвар замялся: – Что, если одного из нас убьют?

Ранд пожал плечами: – Если убьют меня, то беги. Хоть будет шанс не умереть. Если убьют тебя, то, думаю, я и один справлюсь. Запомни! Если увидишь, что я всё, то беги.

– А что стало с тем, кто был до меня? – неожиданно спросил Эйвар.

Лицо Ранда оставалось непроницаемым: – Потом как-нибудь, – машинально ответил он, – Ты давай, молодой, отдохни. Меч обязательно проверь. Чтоб острый был.

Эйвар протёр руки о штаны: – Понял, – он вытащил из ножен меч и стал разглядывать его: лезвие было шире стандартного, но удивительно короткое – не более метра от гарды до острия. – Зачем нам такие короткие мечи?

– Ха, – фыркнул Ранд, – А ты что хотел? Тяжёлый двуручный? Большим мечом пару раз махнуть – как выдохнешься. Тебе в нору лезть что больше поможет? Длинный и тяжёлый? Или лёгкий и короткий? – Ранд выдержал паузу, дав ему подумать. – То-то же! Тебе не с солдатами биться, а колоть, резать. Тут другое.

– А ведь точно, – задумался Эйвар, – Ну ладно… я, наверно, полежу, меч позже подготовлю.

Ранд откусил половину варёного яйца: – Давно пора, а то вопросов задаёшь много.

Эйвар закрыл глаза, пытаясь хоть немного отдохнуть перед долгой ночью, но тревожные мысли о предстоящей охоте не давали ему уснуть.

Вдобавок, захропел Ранд, лишь усиливая раздражение – казалось, эти раскаты услышат даже в гоблинской норе.

Поняв, что сон не придёт, Эйвар решил заняться делом и достал серебряный меч: лёгкий и отлично сбалансированный, он изящно поблёскивал в его руках.

Для сравнения он взял железный меч – свою первую серьёзную покупку перед тем, как стать Клинком. Тяжёлый, почти втрое тяжелее серебряного, он требовал заметных усилий, чтобы удерживать его на одном уровне.

Закончив тщательную заточку капризного серебряного лезвия, Эйвар осмотрел своё снаряжение: поношенные ножны, дорожный мешок и небольшой деревянный щит с железным усилением, испещренный бесчисленными царапинами, купленный за несколько кровен с рук у странствующего торговца.

Время пролетело быстро. Настала ночь, когда Ранд резко открыл глаза и поднял своё помятое от лежания лицо. – Пора, – сказал он, зевая и медленно потягиваясь.

Эйвар стал спешно собирать мешок. – Из-за твоего храпа я думал, нас услышат.

Ранд снова зевнул. – У гоблинов хорошее обоняние. Если обосрешься, они за километр учуют, но на ухо глуховаты. Так, сумки оставим здесь, а то учуять могут. Прикроем всё добро, чтоб никто не спёр.

– Понял.

Эйвар пристегнул ножны к пояснице, щит на спину и главный атрибут Клинков: длинные кожаные перчатки, достигающие локтей и плотно облегающие руку. Каждая из перчаток застегивалась на четыре широкие застежки, сделанные из плотной и грубой кожи, предусматривающие защиту от острых зубов.

Ранд выглядел собранным, его пристальный взгляд скользнул по дрожащим рукам Эйвара.

– Дыши глубже.

Эйвар стиснул зубы, но вслух не ответил. – “Сам знаю…”

Ранд проверил снаряжение, затем чиркнул кресалом, разжигая факел. Оранжевый свет заплясал в ночном лесу, отбрасывая зыбкие тени.

– Когда дойдем, перевяжем лица – вонища там такая, что не удержишься. И грязью обмажемся, чтобы нас не учуяли. Они будут спать. Я возьму вожака, ты – остальных. Один удар – глубоко, под самое ухо, чтобы сонную артерию зацепить или горло режь. Пока опомнятся – половину уже прикончим. Ясно?

Эйвар кивнул, сжав рукоять серебряного клинка. – Ясно.

Спустя несколько минут тенистый овраг принял их в свои владения. Они спустились бесшумно, как призраки, ступая по влажной земле. В полной тишине, нарушаемой лишь редкими всплесками реки, они шли вдоль берега, пока впереди не обозначился зияющий провал гоблинской норы.

Ранд остановился и вырвал из земли комок жирной, вонючей тины. Не говоря ни слова, он начал методично обмазывать лицо и руки, покрывая кожу темной массой. Эйвар последовал его примеру – вскоре две абсолютно черные фигуры с блестящими в темноте глазами стояли у входа в нору.

Ранд достал из мешка две промасленные тряпки. Один конец он передал Эйвару, другим плотно обмотал нижнюю часть лица. Без слов, лишь кивком, они подтвердили готовность. Серебряные мечи, вынутые из ножен, холодно блеснули в ночи. Две тени бесшумно исчезли в черной пасти норы.

Тоннель оказался настолько узким, что Эйвару пришлось ползти, буквально втискиваясь между сырых стен. Каждый сантиметр пути давался с трудом – скользкая глина липла к рукам. Петляющий проход казался бесконечным, пока впереди не забрезжил трепещущий оранжевый отсвет.

– Костер? – мелькнула у Эйвара мысль, когда едкий смрад вдруг физически ударил в лицо.

И вдруг – простор.

Тоннель резко обрывался, открывая зрелище, от которого кровь стыла в жилах. В тусклом свете факелов лежали горбатые тени: кривые конечности, клыкастые рты – гоблины. Настоящие, живые, вонючие. Их логово, пропитанное запахом гнили и дыма, оказалось куда отвратительнее любых рассказов.

Тьма в пещере была густой, липкой, словно сам воздух пропитался испарениями гнили. Сырой, удушливый смрад – смесь разлагающейся плоти, мочи и чего-то кислого, будто протухший бульон из внутренностей.

Гоблины спали, свернувшись в клубки, их синяя кожа блестела от жира и пота в тусклом свете. Ребра выпирали так резко, будто вот-вот прорвут кожу. Длинные носы, усыпанные прыщавыми наростами, подрагивали во сне, втягивая зловонный воздух. А из полуоткрытых ртов сочилась густая слюна, смешанная с остатками полупереваренного мяса. Один из гоблинов выделялся: толстый, раздутый, он лежал на возвышении из грязных тряпок и костей. Его живот, покрытый сине-багровыми растяжками, колыхался при каждом храпе. Лицо было широким, свиноподобным, с дряблыми щеками, перекрывающими крошечные, заплывшие глазки. Тонкие ручонки, как у мертворожденного младенца, судорожно сжимали объедок – полусгнившую крысу, из которой еще капала черная жижа.

Каждый из гоблинов спал в своем логове – кучах мусора, склеенных грязью, экскрементами, переплетённых ветками и костями, между которыми что-то шевелилось – тараканы? Личинки?

Но хуже всего была яма в дальнем конце пещеры, заполненная раздутыми трупами – то ли собаки, то ли… кого-то. Кишки расползлись в черной жиже, а из глазниц выползали белые, жирные личинки, падая вниз с тихим плеском. Вокруг летали сотни, а может, тысячи мух: они вились плотным, жужжащим облаком, садясь на трупы, гоблинов, на самого Эйвора. Жирные, мохнатые, они лезли в нос, в уши, в уголки глаз, их липкие лапки щекотали кожу, а крылья хлопали прямо по векам.

Ранд жестом обозначил направление – он к вожаку, Эйвару – к гоблину, храпящему справа.

Заняв позицию, взгляды Клинков пересеклись. Затем медленный, почти незаметный кивок.

Ответный кивок.

Серебряные мечи вынырнули из тьмы одновременно – холодные молнии, замершие на мгновение перед ударом. Воздух будто сгустился, время замедлилось. Эйвар смотрел прямо на него – гоблин спал мирно, подёргивая ногой, не ведая, что над ним склонилась смерть. Каждая капля пота на спине Эйвора ледяной иглой впивалась в кожу. Сейчас. Сейчас твари будет больно. Сейчас кто-то умрёт.

И мечи устремились вниз.

Лезвие вошло в плоть с пугающей легкостью, будто рассекая теплый воск. Гоблин открыл глаза. Меч вышел из шеи – из тонкой щели хлынула густая черно-красная кровь. Существо захлебывалось, его когтистые пальцы судорожно заскользили по ране, пытаясь закрыть её, а огромные желтые глаза в ужасе уставились на убийцу. Эйвар замер. Гоблин смотрел на него растерянно, испуганно.

– Следующий! – прошептал Ранд.

Эйвар вздрогнул.

Следующий гоблин успел лишь растерянно попятиться назад, подняв в страхе тощие руки, когда серебряный клинок вонзился ему в грудь. Тонкая грудная кость на миг задержала лезвие, гоблин закричал от боли. Хруст – лезвие провалилось вниз. Пронзительный визг разорвал воздух. Эйвар, стиснув зубы, обеими руками надавил на меч – острие вышло с другой стороны, звякнув о камень.

Сбоку Ранд методично добивал уже третьего гоблина. Существо беспомощно махало руками, пытаясь остановить режущее его лезвие. Гоблин дернулся в последней агонии и погиб. Ранд только закончил с ним, когда неожиданно из темноты выполз шестой – дряхлый, со старой морщинистой кожей и скрюченными парализованными ногами. Его беззубая пасть шевелилась, издавая булькающие звуки. Не успев проползти и метра, Ранд поднял сапог и что есть силы наступил на его голову. Хруст. Существо захрипело. Еще один удар. Еще раз. Хрип. Визг. Хруст. Сапог проваливался все глубже в размозженный череп. Подошва стала липкой от крови и мозгов. Ранд топтал его с особым остервенением, злостью. Тело старого гоблина подрагивало. Ранд продолжал его топтать, пока старое тело не перестало дергаться.

Эйвар стоял, не в силах отвести взгляд.

Ранд тяжело задышал, отряхивая сапог, – На этом, думаю…

И тут раздался внезапный скулеж. Оба Клинка обернулись: в дальнем углу, прижавшись к стене, дрожала самка гоблина. Ее черты были менее грубыми, открытая грудь, а округлившийся живот неестественно выпирал из-под кожи. Глаза, широкие от ужаса, метались между Клинками.

– Беременная, – прошептал Ранд, вращая запястьем, стряхивая кровь с меча, – Если оставим – будет выводок.

Эйвар был растерян, – Что делать?

Ранд замер, его взгляд был прикован к дрожащей в углу самке. Глаза гоблинши расширились от ужаса, она не издавала ни звука, упёршись спиной в стену.

Ранд встал над её маленьким беспомощным телом, его пальцы побелели от силы хватки на рукояти меча. Охотник резко вдохнул через нос, веки дрогнули.

Он принял решение. Занес клинок.

Сейчас он ударит.

– Стой! – прокричал Эйвар.

Лезвие скользнуло в темноте. Гоблинша обхватила свой живот.

Эйвар зажмурился, не желая этого видеть.

Прошла секунда и звук… “Дзинь!”

Звон?

Эйвар открыл глаза – меч Ранда вонзился в стену в сантиметре от ее лица. Он вплотную поднес к ней лицо и грозно заревел, словно медведь, смотря на нее безумным взглядом, – Ааа! Ааа! – заревел он подобно зверю.

Гоблинша дрожала в страхе.

Ранд яростно закричал: – Людей. Не. Есть. Смерть! Людей. Не. Есть. Смерть! Смерть!

Он замолчал и уставился на нее.

В ответ послышался ее тонкий, скулящий голос: – Смерть. – её глаза дрожали, умоляя о пощаде, – Смерть. Смерть.

Ранд встал, протер об себя окровавленный меч, серебро вновь засияло и показал его гоблинше: – Смерть.

Воцарилось молчание.

Ранд кинув взгляд на ошеломлённого подопечного, – Что?

Эйвар молчал, находясь между гранями реальности и безумия, надышавшись кровавыми парами жестокой расправы.

Ранд направился к трупу вожака, положил его тело прямо, одним широким взмахом отрубил ему голову и бросил её в мешок – доказательство о проделанной работе. Ранд осмотрел всё вокруг – ничего полезного, кроме гоблинских копий и ножей, он не нашёл.

Эйвар подошёл к краю дальней ямы – его окатило волной тошнотворного зловония. Вязкое месиво из запёкшейся крови и гноя буквально шевелилось под ногами: тысячи белых личинок копошились в разлагающейся плоти, превращая содержимое ямы в кишащую массу.

Тёмная жижа переливалась через край, медленно растекаясь по земле. Каждый сантиметр этого ада дышал смертью – воздух был настолько густым, что его можно было почти жевать.

Эйвар почувствовал, как желудок резко сжался, а слюна во рту стала противно-горькой. Он судорожно сглотнул, стиснув зубы, но ком подкатил к горлу снова.

На дне, среди полуразложившихся туш оленя и кабана, лежало нечто, заставившее его кровь стынуть.

Женщина.

Её платье было разорвано в районе живота – клочья ткани застыли в бурых подтёках. Брюшная полость зияла пустотой, словно выскобленная изнутри. На месте лица остались лишь нижняя челюсть с ровными белыми зубами да клочья кожи, свисающие с височных костей. Длинные золотистые волосы наполовину утонули в смрадной массе. Левая рука ниже локтя была обглодана дочиста.

Появился Ранд. Без тени содрогания он вцепился в обглоданную руку трупа и выволок её из кровавой жижи. Разорванная шея – это была та самая девушка из привала.

Ранд схватил окровавленную правую руку, его пальцы скользнули по липкой плоти, где кое-где уже виднелась белесая кость. Браслет, залитый буро-красной жижей, тускло блеснул в свете тлеющего костра. Не колеблясь ни секунды, он рванул украшение на себя – с мокрым чмоком оно отделилось, и он швырнул браслет в мешок.

Но на этом он не остановился.

Опустившись на колени, наставник погрузил руки в зловонную чёрную жижу, беззвучно копошащуюся личинками. Его пальцы методично ощупывали дно, выуживая из гниющей массы то пуговицу, то обрывок кожи, то клочок волос, попадалось временами и что-то звенящее. Такие трофеи он бросал в кожаный мешок.

Закончив поиски, он указал на труп: – Тащи на выход.

Обратный путь превратился в кошмар. Эйвар полз на коленях ногами вперёд, а перед глазами болталась её опустевшая голова, словно кровавая чаша, с плескающейся на дне кровью. С каждым шагом эта кровь выплёскивалась то на землю, то на его перчатки.

– За волосы её тяни, – приказал Ранд, – быстрее будет.

Эйвар, не веря в то, что он делает, схватил копну золотистых волос и обмотал ими свою руку. Тело и вправду стало проще тащить. Так он полз несколько минут. Картинки убийств хаотично сменялись одна за другой. В какой-то момент ему стало не хватать воздуха, охватила лёгкая паника. Стало тошно. Захотелось бежать. Плотная стена паники подступала всё ближе, уже тесня остатки чистого разума.

Но вот он, момент! Он наконец вылез на поверхность.

Эйвар сорвал с лица повязку – в нос ударила свежесть. Лесной воздух!

Надышавшись, живот охватило спазмом, ком подкатил к горлу, он уже не мог сдержаться – рвотная масса наконец вышла из него. Снова позыв. И снова рвота. Глаза прослезились. Желудок скрутило. Снова рвота. Желудок отпустило. Тело очистилось. Он громко сплюнул остатки – теперь лучше.

Эйвар зашёл по колено в реку и начал судорожно отмываться. Из прозрачно чистой вода тут же обрела цвет трупной жижи, стекаясь с его кирасы, лица, перчаток.

На всё это Ранд смотрел со спокойствием, задумчиво и молчаливо наблюдая за подопечным. Он не спеша снял с лица повязку, встал на одно колено и принялся отмываться. Затем он вытащил из мешка то, что нашёл на дне трупной ямы. Тщательно моя побрекушки, он внимательно разглядывал каждую и бубнил: – Хлам, и это хлам, и это. Оу… – он поднял из воды руку, держа в ней широкий браслет, снятый с трупа, – Ха! Кажись, серебряный! И гравировка какая… Вот это улов! Неплохо, неплохо, – Ранд довольно посмотрел на Эйвара и хитро подмигнул ему. – Ничего, молодой, придёт и твоё время, тоже подзаработаешь.

Но Эйвару было плевать на его находки – перед глазами стояла та пещера, наполненная трупами, жужжащими мухами и всхлипывающими от боли гоблинами. Теперь же, когда над ними сияли ночные звёзды, а вокруг царила тишина, он словно растерялся из-за резкой смены обстановки. Там, в норе – сущий кошмар. И вот они здесь – окружённые елями и тихой рекой.

Ранд, дождавшись, когда Эйвар переведёт дух, похлопал его по плечу: – Ну всё, пойдём. Надо закончить дело.

Они молча вцепились в холодные конечности трупа – Ранд в обглоданные щиколотки, Эйвар в окоченевшие подмышки – и понесли её. Вытаскивая труп из оврага, они спотыкались – то нога проваливалась в грязь, то руки соскальзывали с мокрой кожи, а тело девушки с противным хлюпаньем падало в гнилую листву, пока они, ругаясь сквозь зубы, снова не поднимали его.

Эйвар, с трудом переставляя ноги под тяжестью ноши, хрипло спросил:

– А… гоблинша?..

Ранд, кряхтя, поправил хватку на запястье трупа:

– Родит… через пару дней… Выживет…

– И… людей не тронет?

– Запомнит нас… – он резко перехватил тело, чтобы не уронить. – Будет бояться… как огня…

– Детёныши?..

– Такие же… как мать… – Ранд резко выдохнул. – Хватит болтать… неси…

Выйдя из оврага, они потащили её через тихий ночной лес. Эйвар думал, как они выглядят со стороны: двое подозрительных и перепачканных бродяг волочат труп девушки посреди ночи. Потом он стал думать о том, почему Ранд пощадил самку – чем он руководствовался?

В какой-то степени Эйвар понимал наставника – она ведь была беременна. Он вспомнил крыс: хоть Эйвар их не любил, но новорождённых детёнышей убить бы не смог. Может, у Ранда было такое же чувство? Тем более эта самка гоблина куда человечнее крыс.

Дойдя до лагеря, конь Эйвара при виде их беспокойно затаптался и громко заржал, встав на дыбы и дико вращая глазами. Лошадь же Ранда лишь настороженно навострила уши, с любопытством наблюдая за всем этим – за годы службы она привыкла к запаху крови и безошибочно узнавала хозяина, в каком бы он состоянии ни находился.

– Тише, тише! – успокоил её Эйвар. – Это ж я.

Конь, услышав знакомый голос, перестал брыкаться, нервно пофыркивая.

Ночь опустилась густая и беззвучная, лишь высокие травы лениво колыхались в такт ветру, да дубы перешёптывались листвой – прекрасная картина, за исключением разве что двух Клинков, застывших над изуродованным телом, чья неестественная поза и зияющие раны кричали о насилии громче любого вопля.

Ранд грузно присел возле трупа и, вылив на грудь воды, стал отмывать её от грязи. – Хм, кожа молодая, – заметил он и принялся чистить руки, – и руки. Видать, юная была. И, видимо, умела писать? – он снял перчатку и стал ощупывать края её платья, – эльфийский шёлк. Такое простолюдинам не купить. – Ранд поднялся и, почесав затылок, заключил: – Она из знати.

Эйвар удивлённо посмотрел на неё: – А что она тут делала?

– Да чёрт её знает, – задумчиво ответил Ранд. – Ты этой, проверь-ка, нет ли у неё записки с собой.

Эйвар непонимающе заморгал: – Где проверить?

– А куда они все свои платочки да записки кладут? У груди, конечно.

Из Эйвара практически вырвалось возмущение, но он вовремя закрыл рот. – Ещё и грудь у трупа не трогал.

Платье было вспорото в районе живота, откуда и вырвали все органы. Грудь же, как назло, была не тронута.

Эйвар неуверенно протянул руку, просунув её под широкий воротник, туго обхватывающий мягкую грудь. Сначала он тщательно проверил правую, затем левую. Его пальцы перебирали все возможные места, но единственное, что он нащупывал, это её холодные соски – никакой записки или платка он не нашёл.

Он высунул руку: – Ничего.

– Нету? Хмм,– Ранд скрестил руки, о чём-то раздумывая, а затем махнул рукой, – Ну ладно. Хоть грудь потрогал! Небось, в первый раз, а? Хах! – Ранд захохотал и похлопал по спине ошеломленного Эйвара, – Ладно, шучу.

Отойдя от смеха, наставник посмотрел на тело: – Мда, что ж ты тут делала? Чья-то ведь дочь. И у платья узоры интересные, раньше я таких не видал. Не здешняя, видать.

– Не здешняя?

Ранд пристально осматривал края её платья: – В Фарентоле наша знать такие узоры не носит.

– Так она ещё и не из нашей провинции… – изумился Эйвар.

– Совсем издалека.

Эйвар изумлённо уставился на труп. Всю свою жизнь он прожил в Фарентоле – людской провинции, но Хэверглен находился на важном торговом пути, поэтому он повидал странников разных рас и провинций. И даже так подобные узоры он видел впервые.

– Что с ней делать будем? – растерянно спросил Эйвар.

– Тут же оставим. Не с собой же нести.

– Даже закапывать не станем?

– Конечно, закопаем. А то волки или нечисть какая ещё учуят. В канцелярии скажем, где она. Надо будет, сами придут, – неожиданно Ранд сморщился от боли и потянулся к уху, – Чтоб меня…

– Чего? – заволновался Эйвар.

– Походу, одна из тварей успела-таки достать. Мм, видать, когтем ухо порвало.

Ранд аккуратно промочил ухо водой и достал из мешка чистые бинты и небольшой пучок мариаллы: разжевал её и приложил слюнявую массу к порванному уху, – Хорошо, что не укус.

Тщательно перебинтовав голову, Ранд теперь выглядел как отъявленный бандит: грязный, в шрамах, с окровавленным бинтом на голове.

Наставник распорядился выкопать могилу: не слишком мелкую, чтобы животные не учуяли, и не слишком глубокую, чтобы времени на это ушло немного.

Эйвар достал из снаряжения маленькую лопатку, сел на колени и принялся копать. Он измерил рост девушки, чтобы она могла лечь в полный рост. Спасибо фермерской жизни – Эйвар выкопал яму в два счёта и принялся выравнивать стенки, чтобы у могилы был ухоженный вид.

– Ты ещё ей надгробие сделай, олух, – выругался Ранд.

Эйвар растерялся: – Да думал края подравнять…

– Думай меньше, тебе вредно, – Ранд подошёл к трупу и схватился за её ноги, – Когда узнают, что она из знати, её завтра же выкопают. Была бы крестьянка, так и осталась бы здесь лежать. А так, и этой ямы хватит. Давай, укладываем её.

Они положили её в яму. Ноги девушки немного выходили из краёв, поэтому Ранд грубо подопнул их, чтобы вместилось всё тело.

Эйвар чувствовал себя странно – наставник обращался с ней грубо, как с каким-то оставленным мусором. Между тем, ещё пару дней назад эта девушка дышала, жила со своими планами на жизнь.

Ему стало её жаль.

Закидав могилу землёй, Эйвар тщательно разровнял ладонями свежий холмик, будто укрывая покойную последним одеялом. Собрав снаряжение, Клинки вскочили в сёдла и тронулись.

Ночное небо, усыпанное звёздами, купалось в переливах изумрудного Рийя и пурпурной Святи. Лошади шли неторопливой рысью, их гривы колыхались в такт дыханию прохладного ветра, пахнущего полынью и мёдом ночных цветов.

Спустя несколько часов пыльной дороги Клинки наконец вышли на каменное полотно Верисдорской дороги. Даже в этот предрассветный час по нему брели запоздалые путники – одинокие торговцы с понурыми мулами и вооружённые странники, сжимавшие в потных ладонях дымящиеся факелы. Их взгляды, полные страха, скользили по кровавому виду Клинков, невольно ускоряя шаг.