К 212-й годовщине «Грозы 1812 года». Россия в Опасности! Время героев!! Действовать надо сейчас!!! Том I. Грузин, «немец», татарин и серб!

А вот штабные, транспортные, интендантские и медицинские службы русской армии сильно уступали в этом наполеоновским, особенно, в медицине.

Русское оружие того времени было относительно высокого качества и по своим характеристикам не уступало французскому.

И, все же, мощностей собственного российского производства не хватало для удовлетворения всех потребностей армии. Недаром некоторые полки и даже дивизии были вооружены английскими или австрийскими ружьями.

В целом, по своим технико-военным данным армия России не отставала от армии Франции.

…Между прочим, несмотря на все своевременные тактические и организационные преобразования русская армия оставалась типичной армией феодальной монархии, т.е. крепостной, ограничивавшей возможность повышения армейского контингента – в год по одному рекруту с 500 крепостных душ. За период с 1805 по 1812 гг. Россия трижды воевала с «Буонапартией», а также с Турцией и на Кавказе и, понесла огромные потери в обученных солдатах (по мнению Наполеона – лучшей по рядовому составу русская армия была во время войны 1805 г.) и нуждалась в систематическом пополнении молодыми неопытными, непривыкшими к тяготам войны рекрутами, которых приходилось сразу включать в строевые части. В этой ситуации боевые качества сильно снижались. Как результат русская армия начала XIX в. постоянно испытывала серьезный недобор в «высококачественном пушечном мясе» для ведения войны по-новому – динамично, наступательно, большими хорошо укомплектованными и обученными корпусами. Вынужденные постоянные наборы рекрутов для войн с Наполеоном (норма увеличилась сначала до 4 рекрутов, а затем и до 8 рекрутов с 500 душ, причем дважды в год!) не вызывали особого воодушевления среди помещиков, терявших лучшую часть рабочей силы. И все же, несмотря на все эти меры, создать армию, равную по численности наполеоновской (вернее, интернациональной), так и не удалось…

***

Принято считать, что для русских людей вторжение Наполеона в 1812 г. было первым со времен Батыя столь крупным нашествием. Но если тогда неприятелю противостояли разрозненные княжества, то теперь – единая империя с отличной армией – готовая к достойному отпору.

Правда, большая часть ее огромных военных сил (от 620 до 975 тыс. чел. – сведения очень сильно разнятся; при 1620 оруд.) находилась на границах всей обширной российской империи: на Кавказе под началом генерал-лейтенантов Ртищева и Ф. О. Паулуччи, где шла перманентная война против Ирана; в Крыму и Новороссии (там командовал генерал-лейтенант герцог Ришелье), где можно было ждать турецкого десанта; на ее юго-западных рубежах – там только-только благодаря высокому искусству генерала от инфантерии М. И. Голенищева-Кутузова удалось замириться с Турцией; и в Финляндии под руководством генерал-лейтенанта Ф. Ф. Штейнгеля, откуда могла грозить России вечно опасная для нее Швеция, никогда не забывавшая Полтавского «конфуза».

Поэтому поначалу на западной границе Александр I мог выставить (по современным постоянно уточняемым данным) только от 210 до 252 тыс. чел. и лишь 828—980 оруд. (и те, и другие данные серьезно разнятся), да и то – с большим трудом.

И это было все, что могла себе тогда позволить против Наполеона по истине могучая российская империя.

К началу войны и этот максимум сил был разъединен и рассредоточен на западной границе по нескольким армиям.

Принято считать, что на ударном направлении были лишь две из них.

1-я Западная армия генерала от инфантерии М. Б. Барклая-де-Толли – 120—127 тыс. (данные разнятся) чел. (пехотные корпуса: 1-й П. Х. Витгенштейна, 2-й К. Ф. Багговута, Евгения Вюртембергского, 3-й Н. А. Тучкова, П. А. Строганова, П. П. Коновницына, 4-й – сначала 1812 года, П. А. Шувалова, (затем – А. И. Остермана-Толстого), 5-й гвардейский – сначала войны все того же П. А. Шувалова, затем – Великого князя Константина Павловича, потом – Н. И. Лаврова, 6-й Д. С. Дохтурова; резервные кавалерийские корпуса: 1-й Ф. П. Уварова, 2-й Ф. К. Корфа и 3-й П. П. Палена – 19 тыс. всадн., в том числе, казаков М. И. Платова) при 558—580 оруд., стояла позади р. Неман в полосе 200 км (от Лиды до Россиен) со штаб—квартирой в Вильно, прикрывая Санкт-Петербург.

Подчинявшая Барклаю соседняя, 2-я Западная армия генерала от инфантерии Багратиона – 39—48 тыс. (сведения сильно разнятся) чел. (пехотные корпуса: 7-й Н. Н. Раевский, 8-й Н. М. Бороздин и 4-й резервный кавалерийский корпус К. К. Сиверс – 7 тыс. конницы, в том числе, казаков) с 200—270 пушками, располагалась на открытой местности между Неманом и Бугом [от Лиды до Волковыска (Вильковишек/Вылковёшек), где был ее штаб] и защищала московское направление.

Наполеон хотел разбить их поодиночке, тем более, что сначала его общий перевес над ними был очень серьезным (почти трехкратным) и русские армии были разбросаны на обширном пространстве. Кроме того, между армиями Барклая и Багратиона имелся разрыв почти в 100 км, в который и нацеливался Бонапарт.

Повторимся (!), что на ударном направлении Наполеон имел почти троекратное превосходство над русскими армиями Барклая и Багратиона!

…Между прочим, казачий корпус атамана Матвея Ивановича Платова стоял между армиями Барклая и Багратиона в районе Гродно. Ему следовало во время ударить во фланг и тыл вторгнувшимся в пределы российской империи наполеоновским войскам, чтобы затруднить их наступление, а Багратиону предстояло поддержать усилия казаков…

3-я Обсервационная (иногда в литературе встречается ее другое название – 3-я Западная) армия генерала от кавалерии Александра Петровича Тормасова (1752—1819) в 43—45 тыс. регулярных войск и казаков (корпус С. М. Каменского 1-го, корпус Е. И. Маркова, корпус Ф. В. Остен-Сакена и кав. корпус К.О. де Ламберта) и 168 орудий (данные, как водится, разнятся), находилась в стадии формирования (из резервных войск и путем отделения части 2-й Западной армии) на Волыни и в Подолии, со штаб—квартирой в Луцке. Она прикрывала Россию от Турции с юга, а заодно и Киев от войск Бонапарта и располагалась достаточно далеко как от наполеоновской армии, так и от багратионовской – за 200-километровыми заболоченными лесами Полесья, которое сковывало маневренные возможности не только вражеской, но и русских армий.

…Генерал от кавалерии (1801), Александр Петрович Тормасов (1752—1819) свое служении Отчизне начал в 10-летнем возрасте в качестве… пажа Императорского двора и лишь в 20 лет поступил на воинскую службу поручиком в Вятский пехотный полк. Спустя 12 лет – он уже полковник и командир Александрийского легкоконного полка. Его замечает сам всесильный екатерининский фаворит Г. А. Потемкин и командирует в Крым усмирять татар. В ходе очередной русско-турецкой войны 1787—1791 гг. он в составе так называемой «Екатеринославской» армии удачно действует под Бабадагом, Мачином, получает генерал-майора и ор. Св. Георгия, причем сразу III-го кл., минуя IV-й. Затем его направляют на усмирение польского восстания и он воюет под Мобаром, Мациовицами и штурмует под началом Русского Марса (А. В. Суворова) пригород Варшавы – Прагу. В 1798 г. Александр Петрович производится в генерал-лейтенанты. Правда, затем неуравновешенный император Павел I увольняет его со службы, чтобы вскоре вернуть в качестве командира лейб-гвардии Конного полка. После дворцового переворота в марте 1801 г. Тормасов – в основном на административных должностях: сначала – киевский генерал-губернатор, потом – рижский, затем командует на Кавказской линии. С начала Отечественной войны 1812 г. он командует армией, сдерживавшей Австрию, которая не очень-то и желала вести войну с Россией, пока Наполеон шел на Москву, а после того, как он побежал обратно к Неману и вовсе не спешила помогать разбитому союзнику. Александра Петровича отзывают в Главную квартиру, поручив адмиралу Чичагову «захлопнуть капкан» на Березине, куда так стремился Бонапарт с остатками своей Великой Армии. Тормасов не только занимается внутренним устройством войск, преследующих бегущего агрессора, но по мере сил участвует в сражениях, в частности, в таких важнейших, как под Малоярославцем, Вязьмой и Красным. В ходе Заграничного похода русской армии 1813—1814 гг., после смерти главнокомандующего Михаила Илларионовича Кутузова, Александр Петрович на правах старейшего полководца, временно возглавляет русскую армию и даже оказывается в претендентах на ее постоянное руководство, но царь отдает предпочтение более молодому и рьяному Витгенштейну. Расстроенное здоровье вынуждает Тормасова подать в отставку и с 1814 по 1819 гг. он генерал-губернаторствует в Москве. Боевой, еще «екатерининской закваски», генерал Александр Петрович Тормасов был похоронен в Москве – в Донском монастыре…

…Кстати, специалист по наполеоновским войнам с Россией В. М. Безотосный упоминает о наличии за тремя армиями – во втором эшелоне – двух резервных корпусов: у Торопца (под командованием генерал—адъютанта Е. И. Меллера—Закомельского) и у Мозыря (ок. 12 тыс. под командованием генерал—лейтенанта Ф. Ф. Эртеля)…

И наконец, далеко на юге – в Молдавии и Валахии – стояла еще одна русская армия – Дунайская, до 50 тыс. чел. (1-й корпус А. Ф. Ланжерона, 2-й корпус П. К. Эссена 3-го, 3-й корпус А. Л. Воинова и 4-й корпус Александ. Пав. Засса 2-го), под началом царского любимца (по крайней мере, на то время), адмирала П. В. Чичагова – на долю которого в самом конце войны выпадет непосильная задача, а потом и незаслуженная травля вкупе с опалой.

Совсем вдали от предполагаемого театра военных действий находился уже упомянутый 12 тысячный (?) «Финляндский» корпус генерал-лейтенанта Ф. Ф. Штейнгеля, прикрывавший русско-шведскую границу. Правда, после появления «около» шведского престола в качестве крон-принца бывшего наполеоновского маршала Бернадотта, нейтрально относившегося к России и скрытно-враждебно к Бонапарту, войска Штейнгеля могли быть задействованы на войне с Наполеоном.

…Генерал от инфантерии (1819), эстляндский дворянин Фаддей Федорович Штейнгель (1762—1831) начал реальную военную службу выпускником Сухопутного шляхетского корпуса в 1788 г., когда его прапорщиком Вологодского пехотного полка направили на войну со шведами в 1788 г. На той войне он очень быстро вырос до подполковника. В 1792 г. ему посчастливилось служить под началом самого «русского Марса» Александра Васильевича Суворова, когда тот занимался устройством в Финляндии пограничных со Швецией полевых укреплений. За почти 15 лет квартирмейстерско-топографической службы Фаддей Федорович вырос до генерал-майора. В качестве генерал-квартирмейстера русской армии он участвовал в войне с Наполеоном в 1806—1807 гг. За отличие под Прейсиш-Эйлау его наградили ор. Св. Георгия сразу III-го кл., минуя IV-й. За тяжелую контузию в голову под Фридляндом Штейнгеля производят в генерал-лейтенанты. Затем он снова на войне со шведами в 1808—1809 гг. и даже становится генерал-губернатором Финляндии и начальником всех русских войск в том краю. Войну 1812 года он начал лишь в сентябре, когда его Финляндский корпус двинули к Полоцку. Отбросив баварский корпус генерала Вреде у Кублучи, он награждается ор. Св. Александра Невского. Затем Фаддей Федорович сражается под Чашниками, Смолянами и на Березине. В Заграничном походе русской армии 1813—1814 гг. он уже не участвовал, поскольку снова был возвращен на благоустройство и генерал-губернаторство в Финляндию. Став 1 января 1819 г. генералом от инфантерии, Фаддей Федорович Штейнгель уволился с управления Финляндией лишь в 1823 г, да и то сугубо по собственному желанию, но при армии состоял вплоть до самой смерти в 1831 г…

Некоторые исследователи упоминают и о 10-тысячном (?) «Рижском» корпусе генерал-лейтенанта И. Н. Эссена 1-го.

При этом за Барклаем оставалось право давать или не давать врагу большого сражения сразу на границах России: либо у Свенцян либо в Дрисском лагере.

Главнокомандующий и другие военачальники высшего звена определялись только и исключительно российским императором, а ему в этом архисложным и щекотливом вопросе было очень нелегко.

С некоторыми из претендентов на эту роль у него не сложились личные отношения (известные и по-разному популярные – Кутузов, Багратион, Тормасов), другие, как например, бабушкины «екатерининские орлы и орлята» либо были безнадежно стары и дряхлы, а то и вовсе совсем недавно ушли в мир Мрака и Теней, Боевых Тревог и Тяжелых Походов, Былых Побед и Неудач (Прозоровский, Каменский-старший, Михельсон).

Кроме того, после катастрофических неудач русских войск (Кутузова под Аустерлицем, Беннигсена при Фридлянде, когда, несмотря на то, что элитное соединение русской армии – ее гвардия дважды бесстрашно ложилась костьми, но сражения были проиграны) в войнах с Наполеоном у императора сложилось весьма критическое мнение о своем генералитете, способном успешно противостоять Последнему Демону Войны.

Александру I явно следовало омолодить свой генералитет согласно требованиям новых тенденций ведения войны, пропагандируемых Бонапартом.

И ведь такие среди генералов были!

Правда, число их было мизерным, по крайней мере, на самые первые роли…

Тем более, в понимании такого крайне недоверчивого и опасливого самодержца как Александр Павлович «Романов» (на самом деле – Гольштейн-Готторп), никогда не забывавшего, как и с чьей помощью ужасно закончил свои дни его венценосный отец, причем, не без его… ведома?

В связи с этим, примечательно, что по началу-то вдоль западной границы России стояли две почти равные (!) по численности армии!

Сначала командовать одной из них, в частности, 2-й Западной армией по высочайшему мнению (и, вероятно, симпатии?) следовало весьма даровитому генералу от инфантерии, графу Н. М. Каменскому 2-му (младшему сыну покойного «екатерининского орла»). Его отличал сам «русский Марс» Александр Васильевич Суворов (а тот всегда был весьма скуп на похвалу и повышения, кроме подлинных героев, конечно!) еще в далеком 1799 г., в ходе полулегендарного Швейцарского похода, и посему считавшемуся одним из его последних учеников. К тому же, Николай Михайлович имел в обществе «победную репутацию». Но он скоропостижно умер…

Пришлось царю на замену ему назначить в 1811 г. отнюдь не столь привлекательного для него лично князя П. И. Багратиона: как в таких случаях говорят «шерше ля фамм», вернее, любимую сестру царя великую княжну Екатерину Павловну – весьма, кстати, сексуально привлекательную (сегодня ее назвали бы «сексом во плоти») и шуструю во многих отношениях. Недаром ведь ее братец цесаревич Константин Павлович, сам человек весьма своеобразный, емко прозвал «Катиш» «вострухою» (что коробит «екатериноведок» -эмансипе – биографинь ее сексуально раскрепощенной бабки-узурпаторши и.. мужеубийцы – если не напрямую, то по «молчаливому уведомлению») и сегодня каждый вправе вкладывать в это понятие то, что ему самому… ближе в женском естестве.

А вот на пост главнокомандующего 1-й Западной армией Александр назначил импонировавшего ему своими знаниями, рассудительностью и невероятным хладнокровием Барклая (военного министра), но произошло это лишь 19 марта 1812 г. и в вверенных ему войсках тот смог оказаться 31 марта.

Только в мае 1812 г. срочно начала формироваться 3-я Обсервационная армия, и ее возглавил один из старых генералов А. П. Тормасов, бывший на виду еще в екатерининскую эпоху, но до этого ни разу не скрестивший оружия ни с наполеоновскими маршалами, ни с ним самим, что можно считать вполне естественным минусом.

Более того, когда ее формировали, то немало войск взяли из армии Багратиона. В результате 2-ю армию урезали вдвое, к тому же передав еще и ее 6-й пехотный корпус генерала от инфантерии Д. С. Дохтурова в 1-ю Западную армию.

Вполне понято, что всеми этими «переводами-перемещениями» было задето полководческое «я» Петра Ивановича Багратиона – военачальника сколь отважного и опытного, столь по-кавказски порывисто-горячего, что в противостоянии с полководцем класса Бонапарта грозило непредсказуемыми последствиями.

Отнюдь не исключено, что во всех этих извилистых «маневрах» и «подковерных телодвижениях» просматривались личные предпочтения Александра I. Но в тоже время ему приходилось считаться со старшинством генералов (в армии это было обязательным условием) и их боевой репутацией.

К тому же, он очень сильно рисковал.

Дело в том, что полководческий опыт (не путать с боевым) Барклая и Багратиона, все же, не был столь богат, чтобы в одиночку противостоять самому Бонапарту, а Тормасов, даже самостоятельно командуя на Кавказе, все же, больше зарекомендовал себя на военно—административных должностях.

И все же, именно методичному и рассудочному «немцу» Барклаю полагалось решать: давать или не давать врагу большого сражения либо сразу на границах России, либо уже в ходе ретирады.

А порывистому грузину Багратиону, которого «захлестывали обида и стыд от самой мысли об отступлении», ему подчиняться, поскольку Барклай, как военный министр, мог передавать Багратиону приказания именем императора.

Хотя как командующие армиями они были облечены равной властью.

Зато командовать корпусами было поручено имевшим богатый боевой опыт и выдвинувшимся в последних войнах против Наполеона – П. Х. Витгенштейну, К. Ф. Багговуту, А. И. Остерману—Толстому, Н. А. Тучкову 1-му, Д. С. Дохтурову, Н. Н. Раевскому, П. П. Палену и многим другим боевым генералам из так называемой «второй и третьей шеренг», чьи имена не столь наслуху у широкого читателя. Столь же благополучно обстояло дело и с командирами дивизий, где было достаточно молодых, перспективных генералов и, что самое важное, уже понюхавших пороху в противостоянии Бонапарту и его маршалам.

А вот с толковыми и энергичными штабистами, особенно высшего звена, были проблемы и немалые, когда на генеральские должности приходилось назначать полковников.

В вооружении противники были примерно равны: французы обладали несколько лучшим стрелковым и холодным оружием, русская же артиллерия, недавно модернизированная одним из героев Прейсиш-Эйлау, талантливейшим генералом А. И. Кутайсовым и могущественным, знавшим в ней толк, А. А. Аракчеевым, в чем-то, превосходила наполеоновскую, а где-то, все же, уступала ей. Так, боевой ресурс русской пушки (число выстрелов) был в два раза выше французской.

Но бесспорный военный гений Наполеона, огромная армия, блестящие победы в Западной Европе убедили европейцев, что русские будут разгромлены в течение нескольких недель.

***

До сих пор тема разработки планов войны противоборствующими сторонами в 1812 г. вызывает горячие дискуссии из-за наличия немалого количества сразу нескольких заковыристых версий и «глубокозакоспирированных» гипотез.

Начнем с того, что, судя по всему, Наполеон излишне долго недооценивал своего главного исторического визави – Александра Павловича «Романова» (Гольштейн-Готторпа).

А зря!

Эта ошибка гения стоила ему многих роковых решений, причем, не только похода в Россию…

Приходится не единожды повторяться, но каждый раз к месту, что российский император, как известно, очень умело пользовался в разное время, в зависимости от складывавшейся ситуации, различными театральными масками, его феноменальная скрытность и непревзойденное умение артистически играть выбранную роль всегда вводили в заблуждение современников, причем почти всех, за редчайшим исключением. Он всегда слушал всех, говорил то, что все (причем, люди абсолютно разного интеллекта) понимали, но поступал только так, как ему было нужно и, как потом выяснялось, к выгоде руководимого им государства. Чаще всего он успешно использовал чужие мысли (порой, непопулярные в обществе) и популярных, но нелюбимых им (и, наоборот, преданных ему лично, презираемых в обществе) людей, в своих целях (например, М. И. Кутузов – в первом случае и А. А. Аракчеев – во втором).

Правда, в то же время этот невероятно лукавый любимый «бабушкин внук», прошедший в юности суровую школу маневрирования между его сверх амбициозной бабушкой-узурпаторшей-мужеубийцей и вечно подозрительным неоднозначным отцом, «отодвинутым» от престола аж до 42 лет (!), старался отвести от себя всякую ответственность перед современниками и потомством.

Ближайшие сотрудники были для него лишь орудиями для выполнения поставленных государством задач.

В тоже время он очень внимательно прислушивался к общественному мнению и дорожил им, особенно в просвещенной Европе, поскольку сам во многом был ее «дитём», благодаря неустанным заботам своей мудро-изворотливо-сластолюбивой бабки Екатерины II.

Аналитические способности у него в этом плане были исключительные и он почти никогда не ошибался в выборе правильного решения, а после Аустерлица (где сугубо по собственной самонадеянности в первый и в последний раз публично «обделался жидким», причем, не только в переносном, но и в прямом смысле) и вовсе.

В преддверии решающей схватки с Наполеоном за главенство в Европе Александр I сполна использовал все грани своего крайне извилистого характера, в том числе, все то же незаурядное актерское дарование, искусно вводя всех вокруг в заблуждение относительно своих решений, как оказалось, знаковых не только для своего необъятного государства, но для всей порабощенной «корсиканским выскочкой» Европы.

Надо отдать должное российскому императору!

Он не испугался грозных приготовлений всесильного врага, а решительно объявил французским дипломатам в мае 1811 г., что «он не обнажит шпаги первым, но зато последним вложит ее в ножны». Ровно год спустя правитель, которого великий поэт нарек «слабым и лукавым» выразился еще более конкретно и жестко: «Конечно, если император Наполеон решил воевать, то вполне возможно, и даже вероятно, что мы будем разбиты. Но это не будет означать, что он сможет диктовать нам мирные условия. Испанцы вот тоже часто терпели поражения, однако они не разбиты, и они не сдались. К тому же, они не так далеко от Парижа, как мы, и у них не тот климат и не те ресурсы, что у нас. Мы не будем рисковать. У нас необозримые пространства, и наша регулярная армия хорошо подготовлена. Ваши французы – народ храбрый, но долгие страдания и суровый климат сломят их сопротивление. Наш климат, наша зима будут сражаться на нашей стороне».

Российский император как в воду глядел!

Александр I убежденно говорил, что он не прекратит военные действия, даже если русским войскам придется отступать до Волги (как вариант в некоторых мемуарах – аж до Камчатки!?). Указывал же он в своем приказе от 13 июня 1812 г. председателю Государственного совета и Комитета министров, старому екатерининскому вельможе, графу Н. И. Салтыкову: «… Я не положу оружия доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве Моем». А ведь сам Наполеон в своих планах (о них чуть позже) явно делал ставку на слабохарактерность Александра I и рассчитывал заставить его сделаться послушным его воле. Александр I, проявил упорство и энергию. Александр I не сидел сложа руки и постарался сколотить военный союз против всесильного французского императора: ему почти удалось уговорить прусского короля Фридриха-Вильгельма III. Но последний, неоднократно битый этим ненасытным «врагом рода человеческого», неожиданно резко поменял свою политику и даже вступил в соглашение с Наполеоном. Александр I с издевкой написал Фридриху-Вильгельму: «Лучше все-таки славный конец, чем жизнь в рабстве!»

Не следует забывать, что Александр I помнил о своем «полководческом» фиаско под Аустерлицем [благо тогда удалось все свалить на старика Кутузова, якобы редкостного «маразматика» или, по крайней мере, сделать вид, что это его «ляп»!? ], к тому же чуть не закончившееся для него пленением и тайно очень тяжело переживал оттого, что он – лишь второй персонаж в Европе, тогда как мечтал быть первым.

В заслугу российскому императору надо поставить то, что он так и не поддался соблазну первым нанести упреждающий удар по скапливающимся вражеским войскам в приграничных районах с Россией.