«Вокруг света» и другие истории

· В Новой Заимке у тёти Тамары. Фёкла Фом. прогоняет кота: «Не ски под ногами!» (Скут пряжу, накручивают на веретено). Баской (хороший). Пестерь, пестерушка (плетёный короб). Оболокаться (одеваться). Лопатина (одежда). Голбец (подпол).

Нетрудно обнаружить приметы назревающего разлада между повседневными заботами районного функционера и интересами молодого человека, мечтающего о литературном поприще. Противоречие не могло длиться долго, ему предстояло разрешиться в пользу одной из сторон.

На весеннюю экзаменационную сессию 1962 года я не просто опоздал, а приехал, что называется, к шапочному разбору. В урочный срок обком комсомола меня не отпустил, поскольку шёл весенний сев. Скорее всего, сработало старое правило: районное начальство и актив должны быть мобилизованными и призванными на период крупной хозяйственной кампании. Несколько раз я выезжал в хозяйства, вникал в работу комсомольско-молодёжных полеводческих звеньев, писал о них. Не думаю, однако, что эти визиты повлияли на ход весенне-полевых работ.

Университет встретил меня пустынными коридорами. Я бродил с направлением, выданным деканатом, по кафедрам, объяснял, почему опоздал на сессию (ссылка на весенний сев здесь могла выглядеть неправдоподобной или смешной, поэтому я пускал в ход иные версии) и просил принять зачёт или экзамен. Настроение было паршивым. Даже не хотелось идти в сад Вайнера, где по вечерам филармония устраивала бесплатные концерты популярной симфонической музыки.

Поразмышляв над ситуацией и предположив её неизбежное повторение, связанное с календарём сельскохозяйственных работ, я пришёл к выводу, что настало время переходить на стационар. Декан факультета журналистики Александр Иванович Курасов посмотрел мою зачётку, расспросил, кто я, что я, и сказал: «Пиши заявление и приезжай к первому сентября на занятия. Вызов пришлём. Но общежитие не обещаю».

Эти переговоры тоже оставили след в записной книжке:

Курасов Ал. Ив. Деканат Б2 01—44, кв. В3 10—76.

Есть ли будущее у районной газеты?

Нынешняя петуховская газета «Заря» совсем не похожа на прежнее «Трудовое знамя». И дело не в том, что редакция оснащена компьютерами, а у корреспондента наготове цифровая камера и диктофон. И даже не в том, что редакционный коллектив стремительно феминизировался, и теперь его составляют исключительно женщины, что придаёт стилю «Зари» известную округлость и приятность. Главное – кардинально изменился алгоритм газеты. Теперь она не поучает, не направляет, не указывает, а печатает то, что, на взгляд редакции и районной администрации, интересно читателям, соответствует их запросам. Преобладающая тематика публикаций – социальные преобразования, быт, благоустройство, семья, школа, работа районной администрации, местные традиции и церковные праздники.

Конечно, это разумно. И всё-таки жаль, что нечто важное из прежнего опыта осталось невостребованным. Да, объём производственной тематики в прежней районной газете был непомерно велик. Но экономика, производство – базовая часть жизни. Это не только инвестиции, новые технологии, прибыли и убытки, это и судьбы людей, живущих исключительно собственным трудом.

Сейчас в Петухово уже мало кто помнит обязательную ежегодную процедуру заключения коллективного договора на заводском профсоюзном собрании. После бурной дискуссии председатель профсоюзного комитета и директор подписывали своего рода социальный контракт о взаимных обязательствах трудового коллектива и администрации предприятия. Наша газета подробно освещала такие собрания. Но где теперь те профсоюзы, где тот коллективный договор?

Да и того завода, где я в молодые годы искал разведчиков будущего, тоже нет. Петуховский литейно-механический завод, градообразующее предприятие с более чем вековой историей, объявлен банкротом и закрыт, рабочие уволены. Такая же участь постигла другие местные производства. Результат не замедлил сказаться: численность населения города, составлявшая 15 тысяч человек в начале 90-х годов, снизилась к 2020 году до 10 тысяч, то есть на одну треть. Сельское население района уменьшилось за эти годы в два раза.

Процесс обезлюдивания поселений из-за низкой рождаемости и бегства молодёжи в крупные города – явление повсеместное в русской провинции, особенно за Уралом. Как будто осуществляется некий план, согласно которому Москва и другие крупные города будут непрерывно расширяться, захватывать окрестные районы и застраивать их высотками, чтобы втянуть в свои человейники всё население страны, а освободившиеся территории отдадут под заселение мигрантам. Грустно читать аналитические статьи по демографии России и уж совсем невмоготу разглядывать виды заброшенных и разрушенных мест, где недавно кипела жизнь. Исчезает, уходит в небытие огромная часть социального уклада, отваливаются целые пласты национальной культуры и трудовых традиций, ломаются судьбы тысяч людей. В 2020-е годы стали много говорить о возрождении национальных ценностей, укреплении семьи, росте рождаемости и прочих полузабытых вещах. Но как этого достичь без русской провинции?4

Но вернусь к теме этой главы: есть ли будущее у районной печати? Похоже, что решения, удовлетворяющего все стороны – редакцию, читателей, муниципальные и региональные власти, – пока не найдено.

В 2010 году президент Медведев указал, что региональные власти не должны быть владельцами «заводов, газет, пароходов», что «каждый должен заниматься своим делом». Было объявлено, что принадлежащие местным органам управления газеты подлежат распродаже. Я попробовал прикинуть, к чему это приведёт. Совершенно очевидно, что большинству «районок» придёт конец, а оставшиеся на плаву превратятся в корпоративные листки, обслуживающие интересы какой-нибудь местной коммерческой структуры, – не исключено, что криминальной. Наша провинция бедна. На деньги подписчиков районная газета не выживет, не поможет и местный рекламный рынок, если даже газеты станут печатать предложения сексуальных услуг.

В конце 1990-х годов у меня была возможность наблюдать расцвет «независимой прессы» в Кимрском районе Тверской области. Там выходили две районные газеты, за которыми стояли компании, боровшиеся за контроль над местным продуктово-вещевым рынком. Из любопытства я несколько раз покупал оба издания, читал и сравнивал, удивляясь изобретательности и энергии журналистов, неустанно поливавших «коллег» грязью. Реальная жизнь города и района оставалась лишь фоном для их беспощадной битвы. И я подумал: «Если такова свободная пресса, то не полезнее ли добавить ей немного несвободы?»

К счастью, в 2010 году разорение местной прессы не состоялось. Как у нас обычно бывает, подумали, прикинули «за» и «против», послушали знающих людей и сдали скороспелый проект без лишней огласки в архив.

Теперь образованы медиахолдинги – государственные автономные учреждения на базе областных газет, с включением в них на правах филиалов редакций районных газет. (Тяга к централизации и собиранию под одной крышей то одного, то другого в России поистине неистребима.) Скептики опасались, что при такой «оптимизации» районные газеты утратят роль местного издания, произойдёт унификация содержания. Эти опасения, по моим наблюдениям, подтверждаются.

Ясно, что без бюджетных субсидий районной журналистике не обойтись. Очевидно и другое: чтобы стать востребованной, газета должна сохранять творческую самостоятельность, пусть и в определённых рамках. Парадокс: в советское время, при «партийном диктате», по крайней мере треть или четверть публикуемых в «Трудовом знамени» материалов содержала критику, а сейчас, при всех конституционных свободах, в петуховской «Заре» и маленькой критической заметки с огнём не сыскать. Если найти баланс интересов районной администрации и редакции, «районки» станут самыми доступными и востребованными изданиями. Для местных властей – каналом информирования населения по важным проблемам жизнедеятельности района, а для читателей – источником всевозможных местных новостей и площадкой для высказывания своего мнения, своей позиции, своих потребностей. В наше время нарастания индивидуализма толковая газета может стать одним из инструментов сплочения жителей района в сообщество социально активных граждан в нашей скудеющей провинции.

ФАКУЛЬТЕТ

ПРОСВЕЩЁННЫХ ДИЛЕТАНТОВ

Моё перемещение из просторного секретарского кабинета, осенённого красным знаменем, в студенческую аудиторию университетского здания по улице 8-го Марта, 62, прошло без осложнений, если не считать случившегося в августе перелома локтевой кости. Явился в деканат с закованной в гипс правой рукой на перевязи. Это непредвиденное обстоятельство лишило меня возможности быстро перезнакомиться с однокурсниками в полевых условиях, на уборке картошки, зато высвободило время для ускоренной ликвидации задолженности, возникшей из-за различия программ заочного и очного обучения. Я оказался в роли второгодника: окончив третий курс заочного отделения, снова стал студентом третьего курса, но на стационаре. Декана Курасова, видимо, разжалобил мой гипс, и я получил место в университетском общежитии по улице Чапаева, 16.

До начала зимней сессии мне удалось сдать около десяти дополнительных экзаменов и зачётов. Похудел килограммов на пять, зато догнал однокурсников, успешно прошёл сессию и стал вровень со всем курсом овладевать знаниями и навыками, необходимыми для будущего профессионального служения. Стипендия моя оказалась в три раза меньше зарплаты комсомольского секретаря – 35 рублей. По рублю в день на прожитьё, включая сигареты «Шипка» по 14 копеек пачка, и 4—5 рублей на развлечения. Мать изредка баловала денежными переводами и посылками с котлетами, залитыми свиным жиром.

Уральская школа журналистики

Факультет журналистики был в УрГУ на особом счету. Во-первых, его называли партийным факультетом, что отражало не только будущую идеологическую службу выпускников, но и состав студентов, среди которых процент членов КПСС был самым высоким в вузе. Во-вторых, контингент журфака был взрослее основной массы студентов университета из-за обязательного для поступающих трудового или армейского стажа. В-третьих, при конкурсном отборе рассматривались не только результаты экзаменов, но и представленные абитуриентом печатные работы. В-четвёртых, в учебной программе факультета значительное место отводилось практическим тренингам: студенты редактировали тексты, писали рецензии на фильмы, снимали фоторепортажи, проходили длительную учебную и производственную практику в редакциях газет – от заводских многотиражек до общесоюзных изданий, – а по её итогам сдавали в деканат свои экзерсисы. В-пятых, пятикурсники могли представить к защите либо исследовательскую работу («теоретический диплом»), либо подборку своих публикаций в печати («практический диплом»).

В 20—30-е годы в программах различных курсов, школ и коммунистических университетов журналистики (КИЖ) преобладала политическая составляющая. В 1936 году КИЖ был учреждён и в Свердловске, но в самый канун войны едва ли не первым в стране перевоплотился в факультет журналистики Уральского университета и таким образом положил начало качественно новому этапу журналистского образования на широкой гуманитарной и общественно-политической базе. Поиск оптимальной формулы обучения будущих работников печати продолжался и после войны: их решили готовить на отделениях журналистики историко-филологических факультетов. Профиль обучения изменился: студенты должны были углублённо изучать языковедческие, филологические и исторические дисциплины. Преподавание старославянского языка делало программу несколько похожей на классические программы императорских университетов, однако никак не влияло на профессиональную подготовку выпускника.

Полноценный факультет журналистики с контингентом около 600 студентов на очном, вечернем и заочном отделениях был образован в УрГУ лишь в 1959 году, то есть в год моего поступления в университет. Таким образом, на нас, студентах-шестидесятниках, отрабатывались новые программы, учебные планы, методика и практика преподавания. А в качестве экспериментаторов выступали наши наставники, объявленные много лет спустя основоположниками уральской школы журналистского образования. «Вы должны уметь зарабатывать на хлеб, – заботливо наставлял нас один из них. – Но не просто на хлеб, а на хлеб с маслом». Быть может, этим тезисом был заложен один из краеугольных камней уральской журналистской школы, ориентированной на практическую подготовку выпускника к работе в любых СМИ – от Москвы до самых до окраин.

На факультете было всего две кафедры – теории партийно-советской печати и истории печати. Почти все преподаватели факультета имели за плечами журналистский опыт, почти все воевали, что в те годы не считалось особой заслугой, а было строкой в биографии большинства мужчин около сорока лет и старше. Они читали нам лекции по специальности, вели семинарские занятия и спецкурсы, руководили выпуском учебной газеты «Советский журналист», посвящали в тонкости профессии. Они не стремились защищать скороспелые диссертации, тем более что своего учёного совета на факультете не было, а на других факультетах тамошние профессора далеко не всегда воспринимали исследования преподавателей журфака как работы, вполне относящиеся к науке. Нельзя сказать, что это объяснялось только профессорским снобизмом. Предмет под названием «Теория и практика партийно-советской печати», непочтительно именуемый нами «Тыр-пыр», и другие специальные дисциплины ещё только формировались и часто представляли собой не столько теоретические разработки, сколько анализ и обобщение практики под углом зрения ленинских работ и партийных резолюций.

Факультету журналистики УрГУ – 30 лет. Юбилейный номер факультетской учебной газеты «Советский журналист»

Шесть любимых преподавателей представлены на нашей курсовой фотографии: Валентин Андреевич Шандра (кандидат философских наук), Александр Иванович Курасов (кандидат исторических наук), Сергей Георгиевич Александров, Борис Самуилович Коган, Владимир Александрович Чичиланов, Владимир Валентинович Кельник.

Старейшиной преподавательского корпуса факультета по праву считался Евгений Яковлевич Багреев, в прошлом редактор областной газеты «Уральский рабочий». Просматривая однажды факультетский сайт, я обратил внимание на материал к 110-летию Багреева, где он был назван «основоположником синергетического направления в исследованиях журналистской практики». В чём именно Евгений Яковлевич проявил себя как предтеча популярной ныне синергетики, в заметке не говорилось.

Уральскую журналистскую школу ныне развивают десятки кандидатов и докторов наук. Увеличилось количество кафедр, появились новые специализации, расширяются и совершенствуются учебные программы. Перечень основных направлений научно-исследовательской деятельности педагогов и студентов, опубликованный на сайте факультета, внушает почтение. Указаны такие, например, темы: «Комплексное изучение системных закономерностей периодической печати, сетевых изданий, в целом типологии журналистики», «Исследование возможностей и результативности новых информационных технологий», «Исследование проблем психологии журналистского творчества», «Разработка основ профессиональной этики журналиста», «Изучение сферы журналистики как социального института», «Корпоративные СМИ», «Этножурналистика», «Основы инфотейнмента», «Эссеистика и блогожурналистика»… Ничего не скажешь – наука!

Диалектика и догматика

Занятий по специальности, которые вели преподаватели нашего факультета, было не так много: теория и практика печати, история русской, зарубежной и советской журналистики, организация и техника выпуска газеты, фотодело, машинопись, стенография. Параллельно шли спецкурсы и спецсеминары по освещению в печати идеологической, производственной и социально-культурной тематики, по газетным жанрам, журналистскому мастерству, творческому наследию выдающихся советских публицистов. Из-за неразвитости телевидения и скромных масштабов радиовещания они ещё не изучались как отдельные СМИ; видимо, считалось, что специфика радио и ТВ не столь значительна, чтобы перед ней спасовал толковый газетчик.

Хотя программа «партийного факультета» была идеологически заострена, учебный процесс не сводился к примитивному натаскиванию будущих партийных пропагандистов. Значительную часть учебного времени занимали гуманитарные и общественные дисциплины. В программе были представлены современный русский язык и практическая стилистика, языкознание, литературоведение, устное народное творчество, история отечественной и зарубежной литературы с древнейших времён до XX века, философские дисциплины (диалектический и исторический материализм, научный коммунизм, логика, этика, эстетика, история философии), политическая экономия, история КПСС, иностранный язык. По этим предметам читали лекции и вели семинарские занятия преподаватели других факультетов.

Мы не имели возможности слушать выдающихся столичных учёных, да и доктора наук, имя которым ныне легион, были тогда наперечёт. Однако среди преподавателей, которые занимались с журналистами, было немало талантливых лекторов и великолепных знатоков своего предмета. Назову античника Матвеева, историков русской литературы Базилевского и Дергачёва, литературоведа Шпаковскую, русистов Данилову и Вовчка, философов Архангельского, Когана, Любутина, Бондарева.

Человеческая память избирательна, но то, что изучал с молодым азартом, запоминается надолго. Захватывающе интересным оказался курс диалектического и исторического материализма, прочитанный доктором философских наук Леонидом Михайловичем Архангельским. В отличие от филологических плантаций, где каждый произрастающий писатель ценен своей творческой индивидуальностью, в философских садах господствовали вечные законы и чёткие категории, и это завораживало. Бывало, в общежитской комнате затягивался за полночь отчаянный философский спор. У спорщиков, едва знакомых с азами науки, не хватало аргументов, зато было в достатке неофитского запала и желания ухватить истину, парящую в недоступной выси.

Помню, как обожгла меня мысль о грядущей самоликвидации человечества в результате накопления противоречий в его развитии. Ведь, согласно железным законам диалектики, ничего вечного нет, следовательно, земная жизнь и сам человек, возникшие благодаря случайной комбинации атомов косной материи в благоприятных условиях, обречены на гибель уже потому, что они когда-то возникли. С той же закономерностью, с какой распадается и превращается в щепотку минеральных веществ каждое живое существо, когда-нибудь исчезнет и вся биосфера (тогда, конечно, я не знал этого слова), вернётся к исходному состоянию, а потом и Земля превратится в какое-нибудь облачко космической пыли. Тем самым восторжествует гегелевский закон отрицания отрицания, но уже не будет свидетелей великого деяния Духа…

Что интересно, теперь подобные рассуждения уже не кажутся лишь игрой кипящего разума. Признаков того, что мировая цивилизация клонится к самоуничтожению, всё больше. Полвека назад погубителями жизни на планете могли считаться разве что ядерное оружие да какая-нибудь гигантская комета. Теперь же к нашим услугам набор новых возможностей: климатический коллапс, истребление природных ресурсов, отравление среды обитания, генная модификация живых существ, биологическое оружие, интеллектуальная деградация человека в результате повсеместного применения роботов. Наконец, может статься, что атланты, которые держат небо на каменных руках, когда-нибудь просто устанут или взбунтуются, и небо обрушится на наши головы… Версия постепенного или катастрофического исчезновения жизни на Земле уже не потрясает воображение, а рассматривается как один из вариантов будущего.

Марксизм-ленинизм по умолчанию считался единственно верным инструментом познания общих законов развития живой и неживой материи, а все прочие учения – субъективный и объективный идеализм, позитивизм, ползучий эмпиризм, агностицизм, экзистенциализм и другие – подвергались поношению. Не думаю, однако, что та роль, которая была навязана диалектическому и историческому материализму в советское время, является оправданием осмеяния и отправки в утиль самого диалектического метода – лучшего средства против догматизма.

«Диалектика отрицает абсолютные истины, выясняя смену противоположностей и значение кризисов в истории», – этот ленинский постулат вряд ли понимали наши недавние политические лидеры, украсившие свои кабинеты собраниями сочинений классиков. На самом деле они были не марксистами-диалектиками, а заурядными управленцами, действующими в пределах непосредственного опыта по схеме «стимул – реакция». Вместо того чтобы вскрывать причины общественных противоречий и разрешать их, обеспечивая тем самым живучесть государства и его развитие, они предпочитали загонять противоречия вглубь, фактически отрицая даже само наличие существенных («антагонистических») противоречий при социализме. Вместо того чтобы создавать условия для развития и обновления учения, они довольствовались тем, что провозглашали его единственно верным и универсальным. Хранители чистоты марксизма-ленинизма не задавались простым вопросом: «Если мы руководствуемся самой передовой в мире научной идеологией, а капитализм находится во власти невидимой глазу рыночной стихии, то почему на Западе появляются теории и целые научные школы, которые анализируют новые явления и подсказывают тенденции развития общества и человека, в то время как мы из года в год повторяем застывшие догмы?»

«Брежневский застой», о котором так часто говорят, есть прежде всего застой мысли, обветшание идеологии. Экономика при Брежневе всё-таки развивалась, уровень благосостояния населения медленно рос, культурная жизнь продолжалась. А потом всё рухнуло. Сработал вечный закон: противоречия накапливались, набухали и в конце концов взорвали систему.

«Дремлющий и инертный Восток» оказался проворнее по части диалектики. Компартия Китая не побоялась впустить под марксистско-маоистскую крышу конфуцианскую мудрость и опыт мирового рынка, оставив за собой руководящие функции. Ошеломительные результаты развития Китайской Народной Республики за последние десятилетия общеизвестны.

Столь же интересна была политэкономия капитализма. «Капитал» Карла Маркса открыл тайные пружины капиталистического производства. Разумеется, то были всего лишь упражнения мысли, потому что капиталистическая стихия бушевала далеко, за кордоном. Но вот настали времена, когда специфическая терминология, знакомая по работам Маркса, вышла из академической сферы на просторы СМИ, а денежные интересы пронизали все области нашей жизни, включая культуру и семейные отношения. В 2008 году, когда страна ощутила толчки финансового кризиса, братья-журналисты вспомнили студенческие занятия по политэкономии: что-то такое, кажется, предрекал этот бородатый пророк в «Капитале». Полезли в Интернет за цитатами. Эврика! Оказывается, Карл Маркс ещё в 1857 году, в пору первых экономических потрясений капиталистического мира, заметил: «Именно появление банд безудержных спекулянтов и фальшивых векселедателей стало источником отравы». Надо же! Точь-в-точь о сегодняшних наших ловкачах, надувающих финансовые пузыри…

Вот ещё одна красноречивая цитата из Маркса: «Потери частных капиталистов надлежало компенсировать за счёт богатства всего общества, представителем которого является правительство». Опять в самую точку. С наступлением кризиса наше правительство поспешило компенсировать из бюджета убытки частного капитала, в первую очередь банков. Заскучавшие было акулы бизнеса приободрились и даже стали плодиться. В эфире прозвучало радостное сообщение: «Москва обошла Нью-Йорк и стала первым городом мира по числу проживающих здесь миллиардеров».

Нет, не зря проводил я долгие часы над томами классиков, конспектировал их мудрые сочинения. Твёрдо усвоив, что «сущность является, а явление существенно», всегда ищу за нарядными одеждами словес истинный смысл очередного «судьбоносного проекта» или пропагандистской кампании.

Куда хуже складывались мои отношения с историей КПСС. Этот предмет считался едва ли не базовым для будущих «подручных партии». Хотя мы занимались не по сталинскому «Краткому курсу», а по новому увесистому учебнику, подход авторов к изложению материала не претерпел в нём больших изменений: схоластика и догматизм цвели пышным цветом. По идеологическим, политическим и конъюнктурным соображениям в учебник не вошли многочисленные «неудобные» страницы партийной истории, а оставшиеся были приведены в согласие с господствующей в данный момент на партийном Олимпе точкой зрения. Вместо мотивировки партийных решений и действий, анализа позиций противоборствующих сторон и взглядов политических деятелей студенту преподносилось варево из ленинских цитат, неаргументированных оценок, набора событий, дат, цифр и фамилий. Получить на экзамене хотя бы «хорошо» можно было единственным способом – механически заучив материал, чего я не умел делать. Поэтому в дипломе итог моих занятий партийной историей оценён лишь на «удовлетворительно».