Кровавая рука. Серия «Мир детектива: Франция»

Прислугу она распустила. Лакей Франсуа и кухарка Катерина, расставаясь с ней, плакали и говорили:

– Мы не прощаемся с вами, барышня, мы уверены, что наступит день, когда вы будете счастливее, чем теперь, и тогда вы снова возьмете нас.

Одна только Клара ни за что не хотела расстаться с ней.

– Я буду служить барышне даром, если нужно, – сказала она рыдая, – когда Жанна стала ее рассчитывать, – но я вас не оставлю.

Молодая девушка должна была уступить её просьбам и взять ее с собой на новую квартиру.

В тот день, когда ей пришлось расстаться с домом в улице Офемон, где она жила так счастливо, Жанна снова пережила тяжелые минуты.

Она простилась с этой гостиной, где принимала столько преданнейших друзей, которые теперь пожалуй и не отвесят поклон при встрече. С рабочим кабинетом, где она так долго привыкла видеть веселое и ласковое лицо своего отца. С розовенькой комнаткой, свидетельницей её первых девичьих грез.

Когда она вышла из этого дома, держа за руку маленького Жоржа, ей казалось, что она оставляет часть и своей души. А когда она очутилась в маленькой квартирке, в которую вела узкая черная лестница, увидела нагроможденную мебель, остаток прежней роскоши, казавшийся ей теперь таким же бедным, как и она сама, – она не могла сдержать слез.

Теперь она одинока в мире, совершенно одинока и не у кого просить поддержки или совета.

Среди друзей её отца она знала только одного, преданного ей безусловно и искренне. Он, конечно, не изменит ей как другие, и в его дружбе она никогда не усомнится. Это Мерантье, старик, посетивший ее в то памятное утро, за несколько часов перед её поездкой в морг, и горевавший вместе с ней.

Мерантье был отставной капитан, много плававший на своем веку. В Америке он познакомился с Ласеда и искренно полюбил его.

Но на другое же утро после похорон ему необходимо было уехать заграницу и была Жанна лишена его утешений, которые были бы так необходимы ей и, настоящую минуту так как он давно знал её отца, очень любил его и с ним она могла бы говорить о дорогом человеке.

Однако, эта слабость была мимолетна. Её сильная и энергичная натура была не способна спокойно переносить удары судьбы. Её пылкая душа не боялась борьбы и была готова приложить максимум усилий. Двойное несчастье, разразившееся над ней, не сломило ее. Она готова была вступить в борьбу с жизнью, к которой была так плохо подготовлена, и которая теперь заявляла о себе.

Она продала все, что принадлежало её отцу, все без исключения, а себе взяла только бриллианты матери, которые продала тысяч за двадцать. Вот все, что у неё осталось.

Она планировала работать, и Клара тоже, чтобы увеличить этот мизерный доход и дать образование Жоржу. Она чувствовала в себе мужество и силы быть главой семьи, от которого зависит будущность дорогого существа. Ко всему человечеству она чувствовала теперь глубокое презрение, свойственное высшей натуре, которой выпало на долю несправедливое преследование. Ей хотелось бы обладать какой-нибудь властью, таинственной и ужасной, чтобы наказать всех, кто причинил ей страдания. Убийцы её отца, – богачи-эгоисты, оттолкнувшие ее, – недостойный человек, которому она отдала свое сердце, и который так подло изменил ей, – она всех их ненавидела, против всех закипала её злоба.

А потому она не теряла надежды свершить правосудие и законное отмщение.

Дня через два она окончательно устроилась в своей скромной квартирке. Здесь все было очень просто, но во всем виднелся вкус парижанки, привыкшей к роскоши. С помощью смышленой Клары, она обила свою спальню розовой кисеей, как это было раньше, и расставила вокруг себя все маленькие безделушки, придающие комнате ощущение радости и надежды.

Когда все эти хлопоты кончились и жизнь пошла по установленному порядку, её мысли обратились к странному существу, явившемуся к ней в самые тяжелые минуты горя и преданность, которого так сильно тронула ее.

Теперь у неё была одна цель в жизни: отыскать убийц отца и отомстить за ужасное преступление.

И вот, в одно прекрасное утро, когда она сидела за своим письменным столиком, она крупным, быстрым почерком написала письмо.

Едва она надписала адрес:

«Господину Бидашу, в Кламар», – как у дверей раздался тихий звонок.

Минуту спустя Клара доложила ей, что ее желает видеть какой-то господин.

Это был сам Бидаш, по обыкновению неловкий и застенчивый. В руках у него был букет белых роз, завернутый в чистую, тонкую бумагу.

– Это я, мадмуазель, – сказал он, кланяясь несколько раз и глядя по сторонам, чтобы найти, куда бы ему пристроить свою шляпу и тросточку. – Я был у вас дома и мне сказали, что вы переехали… Вот цветы из моего сада… рождественские розы… я сам открыл этот сорт розанов… они самые ранние.

– Благодарю вас, господин Бидаш, – сказала Жанна, искренно тронутая таким вниманием.

Она взяла цветы и поставила их в вазу перед собой, затем усадила молодого человека, и взяла у него шляпу и палку.

– Я только что писала вам, – добавила она, показывая письмо.

– Извините меня, мадмуазель, что я не явился раньше. Но, во-первых, я думал, что вам необходимо отдохнуть после таких тяжелых потрясений, а во-вторых, мне самому надо было заняться кое-какими розысками…

– Нашли вы что-нибудь? Можно надеяться на успех?

– Я расскажу вам все, что знаю, мадмуазель. Собранные мной сведения еще довольно неясны… но все-таки начало положено.

– Ах! Сударь, говорите, – с жаром воскликнула Жанна. – Мне так хочется знать все поскорее.

Бидаш подумал с минуту, провел рукой по своему лысому лбу, потом начал свой рассказ.

XVIII

– Прежде всего, мне надо выяснить вот что: зачем господин Ласеда, человек богатый, счастливый и примерного поведения, снял в окрестностях Парижа этот уединенный домик, где его убили? Когда он его снял? И кого он там принимал?

На последний вопрос ответить легче всего, подумал я, и попытался допросить не соседей, так как домик этот, если помните, лежит совершенно особняком, шагах в пятидесяти от других строений, – а тех, кто живет поблизости.

Я спрашивал у них, не видели ли они, чтобы в этот дом ходили посторонние. Также пытался найти сведения о привычках господина Ласеда.

К несчастью, обитатели этой части Кламара – крестьяне, не любопытные от природы, а зимой и вовсе целыми днями сидят взаперти… Будь это мелкие буржуа, эти деревенские зеваки, которые любят из окна смотреть на прохожих, тогда дело мое подвинулось бы несравненно быстрее…

Я смог узнать только, что по утрам дом этот всегда был заперт. Ваш отец появлялся там часа в три пополудни, и не каждый день. Бывал довольно редко.

Что же касается тех, кто его навещал…

Здесь Бидаш замялся и Жанна попросила его говорить все, без стеснения.

– Вы должны знать все, мадмуазель, – сказал он с некоторым замешательством, порядочность господина Ласеда вне всякого сомнения и нам незачем останавливаться на наружных признаках. Так слушайте же! Через несколько дней после того как был снят этот домик, часа в четыре пополудни, к Пьеру Жуаньо, живущему в улице Шменвер, явилась женщина, иностранка, и попросила показать ей, где живет господин Родриг. Под этим именем знали вашего отца в Кламаре.

– Женщина! – с удивлением воскликнула Жанна.

– Да. Я попросил, конечно, чтобы мне описали её внешность. Это была дама высокого роста. Лица её рассмотреть не могли, так как она была под густой вуалью. И кажется, говорила она с иностранным акцентом.

– С каким?

– Здесь-то и начинается путаница. В тот день у Пьера Жуаньо были в гостях два его приятеля, явившиеся к нему поболтать и выпить рюмку вина. Жена его была тут же. Она и дверь открывала незнакомке. Так вот, Пьер Жуаньо, который во время войны был в плену в Германии, заявил, что у незнакомой дамы немецкий акцент. Жена его, долгое время прислуживавшая одной англичанке в Кламаре, предположила, что незнакомка принадлежит именно к этой нации. Один из гостей Пьера уверяет, что узнал гасконский акцент, другой, работавший на железной дороге с целой партией итальянцев, принял эту даму за итальянку.

– И часто она приезжала?

– Всего два раза… По крайней мере, ее видели только два раза… Однако мне достоверно известно, что она была там чаще.

Во второй раз вместе с ней приходил мужчина, высокий и сильный. Вот все, что я мог узнать о нем. Он так закутался своим шарфом, что никто не смог разглядеть его лица.

На основании этих сведений, как они ни маловажны, достоверно понятно, что ваш батюшка тайком появлялся в Кламаре, иначе он не назвался бы чужим именем. Очевидно также, что двое посетителей пытались скрыть свою внешность, чтобы их никто не видел, и нарочно скрыли свои лица.

Это обстоятельство натолкнуло меня на другое открытие. Я заметил, что у господина Ласеда во время обыска не нашли обратного билета на железную дорогу.

Из этого я заключил, что, по всей вероятности, он приезжал в Кламар не по железной дороге. А значит, у него была цель скрыть свои поездки.

Я решил проверить справедливость этого предположения и спросил кучера той кареты, в которой обыкновенно ездил ваш отец, но он сказал, что никогда не возил его в Кламар. Я решил не падать духом и отправился на извозчичью биржу в аллее Вилье рядом с улицей Офемон, и стал допрашивать извозчиков. Один из них сказал мне, что он часто возил в Кламар пожилого господина, по приметам похожего на вашего отца.

– Видите ли, мадмуазель, – добавил Бидаш, который, по-видимому, с большим удовольствием рассказывал о результате своих поисков, – видите ли, как важно в подобного рода делах не упускать ни малейшей подробности. Оказалось, что этот кучер человек аккуратный и каждый день записывал приход и расход. А так как господин Ласеда всегда щедро давал ему на водку, то в его записной книжечке оказалось легко найти все эти исключительные пожертвования и узнать дни.

Ваш отец был в Кламаре только шесть раз: первый раз 12-го сентября, потом 28-го того же месяца, 8-го и 30-го октября, 15-го ноября и, наконец, 23-го ноября.

Кучера он просил ждать его в полукилометре от дома, в маленьком лесочке. Оттуда он пешком отправлялся в улицу Шменвер, а вечером возвращался… обыкновенно часов в шесть.

Ввиду того, что он так тщательно скрывал свое настоящее имя и место жительства. С другой стороны, принимая во внимание, что он ездил в Кламар для свидания с одной или двумя особами, предупрежденными об этом свидании заранее, я невольно задался следующим весьма простым вопросом:

Какое способ использовал господин Ласеда, чтобы договориться с этими личностями? Так как надо допустить, что свидания мог назначать не только он, а, возможно, также они.

Очевидно, переписки тут не было, так как именно от этих своих посетителей господин Ласеда и скрывал свое имя и адрес.

Итак, для подобного рода свиданий есть один только способ: газетные объявления.

Следовательно, в газетах, помещающих такого рода объявления, и приблизительно в те числа, которые я вам указал, надо было искать намеки на свидания между этими незнакомцами и вашим отцом.

Я справился в нескольких изданиях: «Petites-Affiches», «Gaulois» и «Figaro».

В «Figaro» от 2-го сентября, на четвертой странице, я нашел то, что сейчас вам прочту.

Бидаш достал из кармана несколько газетных вырезок и прочел:

«Жуана. В будущий четверг, в Кламаре, улица Шменвер, увижусь с вами. Родриг».

– Разве это возможно? – вскричала Жанна, восхищаясь простыми и логичными выводами Бидаша, которые привели его к такому открытию. – Как вы это нашли?

– Это еще не все, мадмуазель.

– Простите! Говорите! Вы не поверите, с каким волнением я вас слушаю.

– Я взял предыдущие номера газеты, так как заметка, помещенная господина Ласеда, несомненно, была ответом на более раннее сообщение от этой Жуаны.

Я просмотрел газету, не пропуская ни одного объявления, и таким образом отыскал начало этой корреспонденции, которую и прочту вам от первой строчки, до последней.

Первое объявление было размещено 20-го июня.

Вот его содержание:

«Родриг. Тому, кто был знаком с вами в Буэнос-Айресе, необходимо вас видеть. Назначьте свидание».

Подписи нет. Вероятно, этого объявления господин Ласеда не заметил или же не хотел отвечать, так как через несколько дней, 28-го июня, я нахожу второе объявление:

«Родриг. Я в Париже… и мне непременно надо вас видеть. Ответьте. – Жуана».

И так как ответа снова не было, это объявление напечатали еще три раза: 6-го, 15-го и 25-го июля.

Наконец, 8-го августа, содержание, как видите, изменилось:

«Родриг. Мне плохо. Сжальтесь. Вспомните Буэнос-Айрес. – Жуана».

То же самое повторяется 13-го августа.

Наконец, 25-го августа, появляется новое объявление, в более повелительной форме.

«Родриг. Мне очень плохо. Готова на все… Берегитесь. – Жуана».

На эту-то угрожающую заметку господин Ласеда наконец ответил:

«Жуана. Будущий четверг, в Кламаре, улица Шменвер, готов увидеться с вами, – Родриг».

Теперь слушайте дальнейшую переписку, совпадающую с теми числами, про которые я вам уже говорил и которые сообщил мне извозчик.

26-го октября:

«Жуана. Встречаемся в будущую субботу. Кламар. – Родриг».

6-го октября:

«Важно! Буду в Кламаре во вторник. – Жуана».

28-го числа того же месяца:

«Передумал. Нет возможности. Почему, сообщу в среду. – Родриг».

13-го ноября:

«Сделаю то, что хотите. Но хочу видеть вас в пятницу. – Жуана».

Наконец, последняя заметка, появившаяся перед роковым свиданием, закончившимся смертью вашего отца, объявление от 21 ноября, составлено так:

«Соглашаюсь, но в последний раз. – Родриг».

XIX

Бидаш аккуратно спрятал все эти газетные объявления в карман.

Несколько минут длилось молчание. Жанна была поражена тем, что она сейчас узнала, с удивлением услышавшая о существовании непонятной тайны в жизни её отца, сидела задумчивая и молчаливая.

Наконец она обратилась к Бидашу и сказала:

– Все это очень странно и кажется мне каким-то сном!.. Из этого собрания фактов, из этих доказательств, открытых благодаря вашему удивительному уму, вы вывели какое-нибудь заключение о том, что было целью этого преступления?

– Конечно, – отвечал Бидаш.

И он рассказал молодой девушке, как он, переодевшись и загримировавшись, подслушал объяснения человека из государственного банка с господином Равено. А также как затем сам лично убедился, что в конторе никто из служащих не подходит к приметам, указанным лакеем Франсуа, человека, явившегося в улицу Офемон и пытавшегося сломать замок в сундуке господина Ласеда.

– Но зачем вам нужно было переодеваться? – спросила Жанна. – Господин Равено с удовольствием сообщил бы вам все эти сведения.

– Это правда, мадмуазель, но в тот момент я не очень хорошо знал этого почтенного господина, как теперь.

– Мне хотелось проследить за ним и действовать без его ведома. И вы знаете, какой плохой репутацией пользуются с некоторых пор кассиры!

– Сударь, разве можно подозревать господина Равено?

– Повторяю вам, мадмуазель, я не имел чести знать его. А наша профессия такова, что мы обязаны быть очень недоверчивы.

Он продолжал, после небольшой паузы:

– В этом трудном и таинственном деле вот что мне кажется несомненным. Судя по записке, найденной господином Равено в бумагах вашего батюшки, и помеченной 1-м ноября, состояние господина Ласеда равнялось миллиону двумстам тысячам франков. Незачем, я полагаю, перечислять вам все процентные бумаги. Господин Равено уверен, что видел их в сундуке вашего батюшки примерно 10-го ноября. После этого господин Ласеда перевел все свое состояние в наличные деньги и для большей безопасности поместил их в государственный банк, куда уже были внесены деньги вкладчиков, приблизительно около миллиона трехсот тысяч.

Зачем он принял такие предосторожности, относительно своего личного состояния, которые быть может и погубили его?

Здесь естественно выдвинуть следующее предположение:

Вы помните, что на сундуке были видны следы после попытки его взломать? Ваш отец заметил эти подозрительные царапины и боясь новых преступных покушении, решил перевести свое состояние в наличные деньги и на время поместить в банк на текущий счет.

Я могу, наверное предположить, что от его внимания не ускользнули царапины, сделанные на замке отмычкой. Так как вчера я снова допрашивал Франсуа и он хорошо помнит, что господин спросил его однажды, не приходил ли кто-нибудь в его отсутствие. Франсуа ответил ему то же самое, что и нам тогда, помните? Он сказал, что кто-то из служащих господина Равено приходил в кабинет искать какие-то бумаги.

– Хорошо! – с жаром возразил господин Ласеда. – На будущее, если меня дома нет, никого не пускайте в мой кабинет, ни под каким предлогом.

Итак, у нас есть уже один достоверный факт:

Мнимый служащий из конторы, точнее преступник проникает в кабинет господина Ласеда с намерением похитить деньги. Попытка не удалась, так как хотя на замке и видны царапины, видно, взломать его не удалось. Тогда он узнал – какими судьбами? Не понимаю, – что богатство вашего батюшки лежит в государственном банке. Он заманил его в западню, убил, украл у него чековую книжку и обналичил громадную сумму, в два с половиной миллиона.

Следовательно, мы знаем, что человек, пытавшийся взломать сундук, и есть убийца господина Ласеда. А Франсуа сообщил нам, что этот человек похож на старого моряка, и вы помните, что шнурок, придерживавший бритву, завязан морским узлом.

Все это не просто предположения, а настоящие факты. Теперь остается задать несколько вопросов: «Кто убийца? Как в этой истории замешана эта женщина? Куда делись украденные деньги? Какие отношения были между теми негодяями и вашим бедным отцом?

Ответов нет, и здесь все очень темно. Честно признаюсь, дойдя до этой точки розысков, я встретиться с непреодолимым препятствием. Не знаю, где теперь искать. Нить, которая была у меня в руках, внезапно оборвалась.

– Я знаю одного человека, который мог бы предоставить нам драгоценные сведения, – сказала Жанна после некоторого молчания. – Это старый друг моего отца, знакомый с ним еще в Америке… господин Меранте.

– Конечно! – вскричал Бидаш и лицо его просияло. – Надо срочно встретиться с ним.

– К сожалению, он уехал, – сказала Жанна. – Он путешествует по делам и, кажется, сейчас он в России.

– А когда вернется?

– Не знаю. Обыкновенно он уезжает надолго… Он ни в каком городе не живет подолгу. И все-таки я отправлю ему сегодня письмо с просьбой, чтобы он приехал ко мне, как только вернется.

Подумав с минуту, она добавила:

– Судебные власти знают об этом деле?.. Они со своей стороны ведут розыски убийцы?.. Вы сообщили им свои выводы?

– Судебные власти?.. – с презрительной улыбкой возразил Бидаш. – Они ограничились протоколом полицейского комиссара в Кламаре. В ящике нашли тридцать семь с половиной франков, значит, по их мнению, не вор убивал господина Ласеда. Как будто человеку, который крадет два миллиона, нужна такая мелочь! Затем сопоставили смерть вашего несчастного отца с запутанными делами его, и пришли к заключению… стоит ли говорить все это вам?.. Пришли к заключению о самоубийстве!

– Ведь это подло! – с негодованием воскликнула Жанна.

– Дело находится под этой рубрикой в Сенском полицейском управлении. Я в этом убедился.

– Как! Правосудие считает справедливым такое отвратительное обвинение?

– Однако тут был свидетель, которого им следовало бы допросить, – тихо сказал Бидаш, – это кровавая рука на дверях… Правда, хозяева дома на следующий же день смыли кровь… Но я помню эти следы.

– Сударь! Что бы со мной было, если бы я не встретилась с вами, – с волнением воскликнула Жанна. – Вы отомстите за моего отца! А я помогу вам, – продолжала она, увлекаясь информацией, которую он ей сообщил. – Да, но не следует, чтобы на вас одних лежала эта тяжелая обязанность… Я буду искать вместе с вами… Я готова помогать вам всеми силами. Вы знаете, что у меня много мужества, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы отомстить за отца!

Бидаш поглядел на нее и его глаза сверкнули из-под очков.

«Женщина! – прошептал он, как бы рассуждая сам с собой, – женщина-помощница! Да, при известных условиях эта помощь бывает незаменима».

И он добавил вслух:

– Да, мадмуазель, я принимаю ваше предложение. Тогда за дело, скорее! Париж огромный город, а люди, с которыми мы имеем дело, сильные и смелые. И все же предстоящая схватка меня не пугает. Вдвоем мы добьемся успеха, клянусь вам. Извольте подождать несколько дней. Скоро вы услышите обо мне, даю вам слово.

И в эмоциональном порыве, увлеченный своим любимым делом, он забыл о своей робости, схватив руку Жанны, крепко пожал, ее, как бы скрепляя заключенный между ними договор.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

В первом часу холодной декабрьской ночи, высокий молодой человек, закутанный в теплую меховую шубу, вышел из нового клуба «Прогресс», размещающегося в той темной и печальной части бульвара Гаусман, которая примыкает к улице Тэбу.

На вид это был человек лет тридцати, со смелыми, решительными манерами, красивой внешностью, со смуглым лицом и черными усами. Он быстро пересек тротуар и сел в щегольскую карету, запряженную прекрасной лошадью.

При этом, он ничего не сказал кучеру, только сделал знак, и карета рванула с места и стремительно покатилась по улице Тэбу, затем повернула на улицу Фрошо и выехала на бульвары.

Уже второй день стояла оттепель. Изящная карета катилась по грязным лужам и своими тонкими колесами разрезала груды снега, наваленные рядом с тротуарами. В такую погоду на бульварах никого не было. Лишь изредка встречались прохожие, ежившиеся от дождя и ускоряющие шаги, чтобы не наткнуться на воров.

Откинувшись вглубь кареты, обитой коричневым стеганым атласом, молодой человек, казалось, не обращал никакого внимания вокруг.

Миновав бульвары Клиши и де Рошешуар, кучер поехал тише. Он беспрестанно оглядывался, как бы желая убедиться, что за ними не следят. Наконец он остановился на углу бульвара Ля Шапель и маленький темной улицы, на углу которой виднелась надпись: «Райский переулок».

Молодой человек открыл дверцу и вышел. Он тут же сбросил с себя меховую шубу и бросил ее обратно в карету, потом оглянулся по сторонам, нет ли кого на бульваре.

– Через час, встречаемся на углу бульвара Барбе, – торопливо сказал он своему кучеру.

Пока экипаж удалялся, он скользнул в переулок и шел очень быстро, так как был во фраке и белом галстуке, а холод и сырость пронизывали его до костей и подгоняли.

Переулок был очень узенький и темный. Молодой человек три раза постучал в маленькую низенькую дверь, которую едва можно было разглядеть в темноте.

Через несколько мгновений открылось решетчатое окошечко и хриплый голос спросил:

– Кто тут?

– Богач, – ответил молодой человек.

Дверь открылась, и он переступил порог. Узеньким, совершенно темным коридором он прошел в большую комнату, освещенную висячей лампой.

Посреди этой комнаты, где табачный дым буквально висел в воздухе, сидело несколько человек, если только можно так назвать этих отвратительных, развращенных существ, говорившим пьяными голосами. Они сидели вокруг стола, на котором красовался громадное блюдо, до половины наполненное горячим вином.

– А! Вот и Богач! – сказал один из них, когда дверь открылась и вошел молодой человек. – Давай сюда, товарищ, и тебе найдется стаканчик.

Тот, кого величали таким странным прозвищем, вошел медленно и, казалось, его нисколько не удивило зрелище, которое предстало его глазам.

– Вы все здесь? – спросил он, взглядом пересчитывая их. – Я не вижу Грелиша.

– Он все еще в бегах! Брось! – возразила отвратительная личность в потертом сюртуке, в розовом галстуке и шелковой фуражке, с кончиком сигары в зубах. Его прозвище было Шелковый Шнурок.

– Давно тебя не было, Богатство, – сказал субъект, похожий на бульдога, с круглой, гладко выбритой головой, с подслеповатыми глазами. Его истрепанная блуза прикрывала широкоплечую и удивительно сильную фигуру.

– Правда твоя, Бык, – отвечал молодой человек, усевшись верхом на стул и облокотившись руками о спинку, – уж с неделю я не видел твою пьяную рожу. Твое здоровье, старина!

И рукой, затянутой в сиреневую перчатку, он поднял тяжелый стакан, наполненный темным, дымящимся напитком, чокнулся со своим соседом и выпил теплое вино последней капли.

– Расфрантился так, и гордишься? – продолжал третий собеседник, безбородый и безусый мальчик лет восемнадцати. – Есть чем хвастать! Можно пощупать ваше сиятельство?

И он свою черную руку, тонкую как лапа паука положил на рукав молодого человека.

– Сиди, Пролаза! – крикнул Бык, кулаком толкнув его так, что тот вместе со стулом полетел на пол, – не мешай нам разговаривать с хозяином.