Кровавая рука. Серия «Мир детектива: Франция»

– Господин Равено желает говорить с госпожой, – доложил он.

– Мы никого не принимаем. Всем отказывайте, – сказала госпожа де Вивероль, которая распоряжалась, как у себя дома.

– Господин Равено кассир моего отца, сударыня, – сказала Жанна, – кроме того он наш старый друг. Я хочу видеть его.

Она сделала знак слуге, и через несколько минут вошел господин Равено.

– Простите, что я вас беспокою, добрейшая мадемуазель Жанна, – сказал он, взяв обе руки молодой девушки.

Потом, не выдержав более, он разрыдался и прошептал:

– Это ужасно! Просто ужасно!

Когда прошел этот первый эмоциональный взрыв, старый кассир вытер глаза и, стараясь придать твердость своему голосу, сказал:

– Я пришел… вот почему… Завтра нам предстоит сделать серьезный платеж, и ваш бедный отец должен был принести мне сегодня большую сумму, вероятно, она у него в сундуке.

– Ну, так как вы знаете дорогу, господин Равено. Пройдите в кабинет моего отца. У вас, кажется, есть ключи от кассы, и вы знаете, как открыть секретный замок.

– Да, мадемуазель. Ваш отец всегда оказывал мне полнейшее доверие.

И низко поклонившись госпоже де Вивероль и Раулю, он открыл дверь в кабинет господина Ласеда и исчез.

Молчание воцарилось в зале. Госпожа де Вивероль высказала несколько сентенций и общих мест. Но сын взглядом попросил, ее пощадить скорбь Жанны.

Через несколько минут Равено вернулся и сказал:

– Извините меня, что я опять надоедаю вам, мадемуазель, но я хотел бы знать, нет ли у вас ключа от письменного стола господина Ласеда.

– Нет… папа носил все ключи с собой… они, вероятно…

Она не договорила и залилась слезами.

– Так я попрошу у вас позволения послать за слесарем. Мне хотелось бы отыскать кое-что в письменном столе.

Может быть, я найду там книжку чеков или подписанный чек.

После минутного колебания он добавил, понизив голос:

– Сундук пуст.

Жанна, казалось, не слышала этих слов.

– Делайте все, что хотите, мой милый господин Равено, – сказала она печально.

Но госпожа де Вивероль подняла голову, услыхав последние слова кассира, и бросила на сына выразительный взгляд, которого тот, казалось, не заметил.

– Вы измучены, мое бедное дитя, – сказала она, вставая. – Мы оставим вас.

– Я попрошу вас, сударыня, оказать мне услугу.

– Все, что мы можем для вас сделать в такую минуту!.. – порывисто выпалил Рауль де Вивероль.

– Благодарю, – сказала Жанна, протягивая руку своему жениху. – Дело идет о моем брате, о бедняге Жорже. Мне бы не хотелось, чтобы он появлялся здесь в эти печальные дни. Он еще не знает об этом ужасном несчастье. Если бы вы были так добры, сударыня, и взяли его к себе, пока я не подготовлю его к этому удару.

– Конечно, мы с удовольствием возьмем его… такой тихий мальчик, такой благовоспитанный…

Жанна позвонила и велела Кларе привести Жоржа.

В то же время она торопливо вытерла глаза и повернулась спиной к окнам, чтобы ребенок не заметил её слез.

Через несколько минут в зал вошел Жорж.

Его бледное личико, окаймленное длинными белокурыми волосами, выглядело печальным и болезненным. Слабое сложение, печальное наследство «оставленное ему матерью», постоянно тяготило Жанну и она окружала ребенка, самым нежным уходом…

Он был удивительно чуток и впечатлителен, боготворил отца и Жанну.

Увидев сестру, он подбежал к ней, страстно обнял ее, а потом спросил:

– Ну, что папа?

Жанна закрыла глаза, чтобы сдержать слезы, готовые брызнуть из её глаз. Чтобы объяснить Жоржу отсутствие господина Ласеда, ему сказали, что отец болен.

– Ему пока не стало лучше, – отвечала она спокойным голосом, удивительно владея собой. – Доктор прописал ему полное спокойствие… Малейший шум может повредить ему. А я не могу запретить тебе играть, мой бедненький Жорж, и потому я на несколько дней поручу тебя госпоже де Вивероль, которая возьмет тебя с собой.

Мальчик прижался к сестре, испуганный величественным видом, белокурыми локонами и лорнеткой госпожи де Вивероль.

Тогда к нему подошел Рауль, наобещал ему всевозможных удовольствий и развлечений, а Жанна добавила, что будет навещать его каждый день.

Ребенок согласился уехать из родительского дома, но заставил сестру повторить обещание, что она ни одного дня не пропустит, чтобы не навестить его.

– Будьте уверенны, – сказал Рауль горячо пожимая руки Жанны, – мы позаботимся о нем. И прошу вас, если вам будут нужны я или мой отец, пришлите за нами сейчас же… положитесь на нашу преданность… на мою любовь, – добавил он, понизив голос.

– Благодарю вас, Рауль, – сказала она серьезным тоном. – Я знаю, что могу положиться на вас.

Через несколько минут она осталась одна в своем осиротевшем доме.

VIII

Ее печальные размышления были прерваны тихим звонком у подъезда.

Она встала, желая сказать прислуге, что никого не примет, решительно никого, но на лестнице она встретилась с лакеем, который нес ей карточку.

– Меня дома нет, я никого не принимаю, – сказала она, возвращая карточку, на которой прочла незнакомое ей имя: «Господин Бидаш».

Она вернулась в гостиную. Но слуга пришел снова и доложил, что этот господин настаивает на встрече. Он уверяет, что видел ее сегодня утром…

Жанна вздрогнула и в одно мгновение перед ее глазами пронеслись все страшные впечатления этого утра.

Она подумала, что может быть это чиновник, встретившийся ей в морге, и что вероятно он пришел сообщить ей что-нибудь очень важное. Она приказала привести его.

Но каково же было её удивление, когда вместо старика, говорившего с ней утром, она увидела молодого человека, который, поклонился ей чересчур низко и в замешательстве гладил рукавом свою шляпу.

Она припоминала, однако, что видела уж это умное лицо, эти светлые волосы и живой взгляд, прикрытый очками. Но не знала только, где она его видела.

– Вы назовете меня очень смелым, мадемуазель, – робко начал Бидаш, – за то, что я осмелился явиться к вам в такую минуту. Извините меня… не смею вам сказать, как сильно я взволнован вашим несчастьем.

– Садитесь, пожалуйста, сударь, – сказана Жанна, нетерпеливо комкая в руках носовой платок. – Если вы желаете поговорить со мной, то поторопитесь, прошу вас. Но прежде всего, скажите мне, кто вы?

– Вы меня не узнали. Сегодня утром я был в другом костюме. На мне была синяя блуза и клеенчатый передник.

– А, – воскликнула Жанна, вздрогнув. – Тот человек, который стоял там рядом со мной, который поддерживал меня, это были…

– Это был я… да, мадемуазель. Но, добавил он, чтобы рассеять ужас, отразившийся на лице молодой девушки, – я не тот, о ком вы думаете… Этот костюм я надел в первый раз. И сейчас расскажу вам, зачем я это сделал.

– Но кто же вы, сударь?

Бидаш колебался и с минуту вертел в руках свою шляпу. Наконец он решился открыть Жанне свою прежнюю профессию и страсть, которую он сохранил к этому ремеслу. А в заключение сообщил ей, что присутствовал накануне в Кламаре при первоначальном осмотре тела её несчастного отца.

– Вы были там! – вскричала Жанна. – Сударь, говорите пожалуйста, расскажите все, что вы знаете.

– Пока ничего, мадемуазель, но я надеюсь открыть что-нибудь и для этого-то пришел сейчас к вам. Я не сомневаюсь, что правосудие разъяснит тайну этого убийства. Но в таком щекотливом деле, я полагаю, не мешает использовать все возможности. Я предлагаю вам, мадмуазель, мою полнейшую преданность и мой опыт, приобретенный в таких делах. Я пришел просить вас, чтобы вы дали согласие на мои попытки распутать дело.

– Сударь, я вам очень благодарна! – сказала Жанна, – мой отец должен быть отомщен, и я благословлю любого, кто поможет мне в этом справедливом деле. Спрашиваете, прошу вас, и я сообщу вам все подробности, которые могут вам пригодиться.

IX

Разговор был прерван двумя ударами в дверь.

Это пришел господин Равено в сопровождении слесаря.

– Я велю открыть письменный стол вашего батюшки, – сказал кассир, поклонившись молодой девушке. – Поверьте, дорогая мадмуазель Жанна, что мне очень больно тревожить вас в такую минуту, но дело слишком важное… Я даже попрошу вас присутствовать при этом, если это не будет для вас особенно тяжело…

– Я теперь глава семейства, добрейший господин Равено, – сказала Жанна, – и должна запастись храбростью. Пойдемте.

Они прошли в соседнюю комнату, в кабинет господина Ласеда. Жанна сделала знак Бидашу, что и он может войти.

Стол открыли, и Равено быстро перебрал бумаги, хранившиеся там. По мере того как он читал, на лице его отражалось волнение, пальцы нервно сжимали бумаги, капли пота выступали на лбу.

– Ничего… ничего, – сказал он наконец. – Сундук пуст, в столе нет денег… а чековая книжка пропала… Что бы это могло значить? Господи Боже!.. Ваш батюшка должен был привезти нам сегодня пятьсот тысяч франков для совершения завтрашних платежей… Как вы думаете, может быть деньги спрятаны где-нибудь в другом месте?

– Вряд ли.

– Однако нам необходима завтра эта сумма. А то скажут… О! Боже!..

Кассир прикрыл глаза рукой, как бы отгоняя страшную мысль.

– Скажут?.. – с волнением повторила она.

– Ну вы понимаете… Господин Ласеда исчезает накануне больших платежей… Могут предположить, что он хотел сбежать… даже ценой жизни?

– Мой отец… мой отец, обесчещен! – вскричала Жанна. – Этого не может быть… нет, нет… Ищите везде, господин Равено… Вы должны найти эти деньги… Мой отец был очень богат… он вел честную жизнь, трудолюбивую…

– Не посмотреть ли нам в спальне…

– Да, да, идите, везде ищите… О! Боже мой! Боже мой!.. Еще это несчастье!.. Извините, если я не пойду с вами… у меня нет сил… я плохо себя чувствую…

Она упала в кресло и бессильно склонила свою прелестную головку.

Когда Равено и слесарь ушли, Бидаш подошел к ней и тихо сказал:

– Успокойтесь, мадмуазель, я могу вас уверить, что господин Ласеда не сам лишил себя жизни… Его убили!

– Теперь это надо доказать! Вы видите, памяти моего отца грозит бесчестие…

Бидаш, забыв свою робость, рассказал Жанне все, что он видел накануне в маленьком домике в Кламаре. Он сказал о кровавых следах руки на входной двери.

– Да, вашего отца убили, – повторил он, – и убили с тем, чтобы обокрасть, несмотря на тридцать семь с половиной франков, которые полицейский комиссар с такой гордостью нашел в ящике. Все карманы его платья были вывернуты, как я сам убедился, потому что в каждом нашел следы этой покрытой кровью руки. Я не знаю, кто убийца, но уверяю вас, мадмуазель, я найду его… У меня уж есть некоторые подсказки…

– Подсказки? Какие? Какие?..

– Вашего отца убил старый моряк. Бритва, которой он совершил преступление, обмотана несколько раз шнурком, чтобы она не закрывалась, и узел на этом шнурке, очевидно, завязан моряком. Кроме того, он левша, так как кровавая рука, совершившая преступление и обшарившая платье убитого, та рука, следы которой остались на дверях… левая! Теперь, мадмуазель, мне надо бы узнать некоторые подробности о прошлом вашего отца, о его жизни… Но может быть, вы предпочитаете отложить этот разговор до завтра или до другого дня?

– Нет, сударь, надо торопиться, у меня хватит сил ответить на ваши вопросы. Сегодня утром вы видели меня слабой и измученной, но это потому, что испытание было уж слишком ужасным!

– Чтобы решиться на такое, надо много мужества, мадмуазель.

– Да, я сильная, а теперь еще больше, чем когда-либо я чувствую, что мне нужна сила.

Только она успела произнести эти слова, дверь кабинета открылась и вошел Равено. Жанне не надо было ничего расспрашивать, так как на его лице она прочла дурную весть.

– Ничего, ничего не нашел! – сказал старый кассир. – Завтра утром я пойду во французский банк. Может быть, ваш отец там хранил свои деньги.

Простившись с Жанной и спускаясь с лестницы, старик с отчаянием шептал:

– Боже мой! Боже мой! Да ведь это разорение! Это разорение!

– Вы просили меня сообщить какие-нибудь сведения о моем отце, – сказала Жанна после ухода кассира, – слушайте. Это был человек энергичный, решительный, и жизнь его, в особенности, когда он был молод, была полна всевозможных приключений. Его родители были бедные люди. Двадцати лет он уехал в Америку попытать счастья. Сперва он поселился в Нью-Йорке, затем отправился в Калифорнию, и прожил там несколько лет. Наконец, в тридцать лет, кажется, он уехал в Буэнос-Айрес, где пробыл два года и очень удачно спекулировал на покупке земель. Затем вернулся в Париж, женился и вскоре открыл банкирскую контору, дела которой он вел очень усердно до последнего времени, когда это ужасное событие…

Она не договорила и прижала платок к глазам, в которых стояли крупные слезы.

– И вы никого не знаете, кто бы был зол на него?

– Никого. Мой отец был воплощенная доброта. Его сердце и кошелек всегда были открыты для всех несчастных.

– Эти путешествия… эти беспрестанные переезды… – сказал Бидаш, как бы рассуждая сам с собой, – неудивительно, что в этом преступлении видна рука моряка… Но как его найти?..

После минутного молчания он продолжал:

– Мы должны заняться также тем обстоятельством, о котором говорил сейчас кассир вашего батюшки: исчезновением бумаг и денег из сундука. Вы мне позволите, мадмуазель, осмотреть этот сундук?

Жанна утвердительно кивнула головой. Бидаш встал и завернул занавеску у окна, чтобы осветить ту часть комнаты, где стоял сундук. Подойдя к нему, он не мог скрыть своего изумления и, быстро опустившись на колени, наклонился к замку и провел по нему рукой.

– Вы нашли что-нибудь? – спросила Жанна, подбегая к нему.

Бидаш встал, его лицо казалось озабоченным.

– Странно, – прошептал он вполголоса.

Потом, обратившись к Жанне, он добавил с твердостью и энергией:

– Мадмуазель, кто-то входил в кабинет вашего отца и пробовал взломать этот сундук.

– Что вы говорите? – вскричала Жанна, сильно взволнованная, – этого не могло быть!

– Тут на железе есть очевидные царапины, сделанные отмычкой. Вы уверены в своей прислуге?

– Совершенно уверена… они живут у нас более пятнадцати лет и мы никогда не имели повода сомневаться в их преданности.

– Вы мне позволите допросить их?

– Извольте. Но прошу вас, чтобы в ваших вопросах они не увидели и тени подозрения.

– Будьте спокойны, мадмуазель!

Жанна позвонила и вошел лакей Франсуа.

– Пойдите сюда, друг мой, – сказал ему Бидаш. – Я знаю, что вы любили своего господина, что вы были ему совершенно преданы, и я не сомневаюсь, что вы всеми силами постараетесь помочь тем, кто хочет отомстить за него и отыскать его убийцу!

– Да, сударь! – горячо подтвердил лакей.

Это был сильный, крепкий человек лет сорока, с честным, открытым лицом. Хотя сейчас, он казался смущенным и глаза его покраснели.

– Ну, так вот я имею основание предполагать, что кто-то входил сюда, с преступным намерением, не могу только определить, когда именно.

– Сюда?.. Сударь, этого не могло быть!

– На свете все возможно, мой друг, – холодно заметил Бидаш.

Но слуга отрицательно качал головой, и Жанна тоже думала, что Бидаш напал на ложный след.

– Ну, постарайтесь-ка припомнить хорошенько… Вы никогда не слышали ночью какого-нибудь необычайного шума!

– Никогда, сударь! К тому же тут на ковре спал Том, маленькая собачка хозяина. Он непременно поднял бы тревогу.

– Это очень важная информация… стало быть, сюда входили только днем.

На лице лакея виднелось сомнение, которого он, из чувства почтительности, не мог выразить яснее.

– Вам это кажется невероятным?

– Да это совершенно невозможно, сударь! – воскликнула Жанна. – Как же вы хотите?..

– Погодите, – продолжал Бидаш своим спокойным тоном, – я точнее сформулирую свой вопрос, и затем больше не буду вас беспокоить, мой друг. Не впускали ли вы, или кто-то из прислуги, кого-нибудь, кого вы не знаете, и кто входил в кабинет вашего господина и оставался тут некоторое время совершенно один?

– Не помню, – сказал Франсуа, подумав с минуту.

– Наверное?

– Да. Единственный, кто входил сюда без господина, недели две назад, был чиновник из банка, которого господин Равено присылал сюда за какими-то бумагами.

– Как его фамилия?

– Не знаю. Он сказал мне только, что служит у господина, я его и впустил, конечно.

X

– Он долго оставался один здесь в кабинете?

– С час, я думаю.

– Вы его узнаете, если вам его покажут?

– Конечно, сударь. У него лицо было загорелое, точно бронзовое, и довольно большие бакенбарды… Если бы он не сказал мне, что он чиновник, я бы скорее принял его за моряка.

Жанна вздрогнула, а господин Бидаш скромно опустил голову, бросив сперва проницательный взгляд на молодую девушку.

Когда лакей ушел, Жанна подошла к Бидашу и, взяв его за руку, сказала ему:

– Сударь, как я вам благодарна за участие!.. Если бы вы знали, каким утешением в моей скорби служит для меня мысль, что я могу рассчитывать на вашу преданность, что мне помогает такой сообразительный и умный человек!..

Бидаш покраснел, сконфузился, пробормотал что-то и мгновенно превратился в того робкого человека, каким был всегда.

– Боже мой, мадмуазель, – сказал он, отдернув руку, которая вся пылала от пожатия молодой девушки, – вы меня конфузите… Я не стою… может быть, некоторая опытность… не больше… и любовь к делу… Но мне уж пора идти… Я вернусь в Кламар… Там надо собрать некоторую информацию.

Он направился к двери, потом вернулся и сказал:

– Я еще не объяснил вам, почему вы видели меня там сегодня утром. Когда человек совершил преступление, он очень часто приходит побродить вокруг своей жертвы и старается проникнуть туда, где лежит тело. Я давно знаю секретаря в морге и просил позволения побыть там, чтобы взглянуть на посетителей и любопытных, которые будут приходить. Но когда узнал, что несчастный покойник идентифицирован, мне уж нечего там делать. Теперь я направлю свои поиски в другую сторону. Я зайду к вам, мадмуазель, через пять или шесть дней. Если бы вы пожелаете сообщить мне что-нибудь новое, адрес мой вы знаете: Бидашу, в Кламар.

И уклоняясь от изъявлений благодарности Жанны, Бидаш низко поклонился молодой девушке и вышел.

XI

Каждое утро, без пяти минут девять, в любую погоду, в праздники и в будни. Равено поворачивал за угол улицы Виктуар, покупал двухкопеечную плюшку у булочника на углу улицы Шоссе де Антен и ровно в девять часов вешал свою шляпу на вешалку в конторе.

Но в тот день, в первый раз в жизни, он опоздал и только в десять часов уселся на свое зеленое клеенчатое кресло.

– Меня никто не спрашивал? – с беспокойством обратился он к окружавшим его конторщикам.

– Никто, сударь, – отвечал один из них.

Равено вытер платком лоб, на котором выступили капли пота, хотя стояла очень холодная погода, потом сел за конторку и, по-видимому, углубился в какие-то расчеты.

В сущности, бедному кассиру вовсе не было никакого дела до сложения и вычитания. Цифры плясали перед его глазами, как соломинки при сильном ветре.

Он только что был в государственном банке. Там ему сообщили, что неделю назад господин Ласеда внес на текущий счет миллион двести тысяч франков. А еще прежних вкладов на его имя значилось тогда около двух с половиной миллионов.

Но вот, спустя несколько дней, явился какой-то господин с двумя чеками, подписанными именем господина Ласеда, один на полмиллиона, другой на два с половиной. Чеки эти предъявлены были кассиру, и он опознал подпись господина Ласеда.

Странная таинственность, окружавшая это дело, мучила бедного Равено. Как объяснить получение таких больших сумм, другим человеком, с помощью чеков, подписанных самим Ласеда! Может он хотел перед смертью отдать все свое богатство посторонним людям? Как согласовать это странное решение с его любовью к детям?

Равено отлично знал, что никому из служащих в конторе не давали подобного поручения. Кто же от имени Ласеда мог заявиться в Государственный Банк?

Размышления эти были прерваны негромким ударом в стекло форточки, у которой сидел старый кассир.

Он вздрогнул и прошептал:

– Неужели это он?

Дрожащей рукой он открыл окошечко.

Перед ним со смиренным видом стоял низенький старичок в синих очках и с седыми всклокоченными волосами.

Равено вспомнил, что видел этого самого господина утром в Государственном Банке. Он стоял рядом с ним и ждал своей очереди, пока старый кассир получал информацию о вкладах господина Ласеда.

– Простите, что беспокою вас, сударь, – сказал скромный старичок. – Я принадлежу к Сенекой префектуре и мне поручено составить список. Я бы хотел знать имена и адреса всех служащих в вашей конторе.

С этими словами он достал из кармана длинную тетрадку в синей обложке.

Так как было довольно темно по ту сторону перегородки, то Равено пригласил старичка зайти в конторку. Он усадил его за свой стол и сообщил ему необходимые сведения.

– Все эти господа находятся здесь, неправда ли? – спросил чиновник префектуры, закончив писать.

– Да, сударь, все здесь.

– Благодарю вас, сударь.

Низенький старичок удалился с низким поклоном и прежде чем запереть дверь, еще раз своими бегающими глазками осмотрел всех служащих, работающих в конторе.

Выйдя на площадку, Бидаш снял парик, тщательно сложил его и спрятал в карман, вместе с синими очками.

«Нет, не здесь надо искать, – подумал он. – Я так и знал. Мы имеем дело с очень ловким мошенником».

На довольно темной лестнице, он встретился с человеком высокого роста, поднимавшимся очень быстро в контору.

Он извинился и отступил к стене, чтобы пропустить его.

Человек этот очень развязно вошел в переднюю, примыкавшую к конторе, и тросточкой постучал в окно кассиру.

Это был высокий мужчина, лет тридцати, широкоплечий, с выражением отваги и энергии на свежем лице.

Равено приподнял стекло. Увидев перед собой этого молодого человека, он побледнел и его руки, опиравшиеся на конторку, затряслись.

ХII

– Сударь, – сказал молодой человек звучным голосом и с легким иностранным акцентом, – меня зовут Патрик О’Кедди. Недели две тому назад я внес сюда полмиллиона франков, которые желаю получить обратно. Я писал вам об этом, значит, вы могли подготовить деньги.

– Конечно, сударь, – пробормотал несчастный старик, который чувствовал, что у него голова идет кругом.

Он подошел к кассе и машинально стал отпирать потайной замок, потом, понимая, что уже нельзя больше отступать перед ужасным признанием, он вернулся к окошку и попросил посетителя пройти в соседнюю комнату, служившую кабинетом Ласеда, когда он бывал в конторе.

– Сударь, – сказал кассир, подавая стул молодому человеку, – прежде всего я должен сообщить вам печальную весть: господин Ласеда, мой добрейший патрон, умер.

– Умер! А я видел его таким веселым и здоровым две недели назад, – с удивлением воскликнул О’Кедди, – но как случилось это несчастье?

– Полагают, что господин Ласеда убит, – сказал кассир, понижая голос.

– Убит!.. Боже мой! Это ужасно!

После минутного молчания, молодой ирландец, человек положительный, продолжал:

– Это печальное происшествие, но не думаю, чтобы оно могло повлиять на дела банка, и эта выплата…

– Конечно, сударь, вы правы, – сказал несчастный кассир, который сидел как на углях и старался отстранить ту минуту, когда придется сказать правду.

– Я встретился с господином Ласеда недели три тому назад, – продолжал Патрик О’Кедди, – мы возобновили знакомство в ресторане, я сообщил ему, что я в Париже проездом. Я рассчитывал прожить здесь с месяц, чтобы подготовиться к поездке в Сенегал, где меня ждут. Так как у меня была с собой большая сумма денег, полученных в то самое утро по одному делу, то он предложил мне отдать ему эти деньги на сохранение. Я тотчас же отдал ему почти всю сумму. А теперь, собираясь в далекую поездку, может быть опасную, я хочу забрать свой капитал и большую часть его передать моему поверенному в Лондоне. Вот почему я написал вам сегодня утром.

– Вы понимаете, – сказал Равено, – при таких обстоятельствах, как сейчас, есть некоторое затруднение…

– Если угодно, я зайду завтра? – продолжал молодой человек. – Но дольше я не могу ждать. Я непременно должен выслать эти деньги… Для меня это очень важно…

– Завтра… завтра… – повторил несчастный.

Потом, собрав всю свою храбрость, он сказал:

– Сударь, лучше сообщить вам все как есть. Довольно трудно будет решить дела господина Ласеда, хотя при жизни его дела эти были совершенно ясными и прозрачными… Пассив доходит до весьма значительной суммы… Актив же мы еще не смогли определить.

– Да ведь это разорение! – вскричал ирландец, вставая. – Знаете ли вы, сударь, что эта сумма имеет для меня громадное значение! И вы говорите, что она может пропасть?