Ведьма модной индустрии

Значительно отстав от едущей впереди машины, мы добрались до деревни, в которой квартировались, отскребли комья грязи от резиновых сапог, по очереди помылись в тазике за занавеской, отгораживающей зону ванной, развесили сушиться вдоль печки намокшую под дождём одежду и сели ужинать. Ужин готовила дежурная, она уже и прибралась в комнате, натопила печь и нагрела к нашему приходу пару вёдер воды.

Вздрогнув от настойчиво тарабанившего в дверь кулака, мы переглянулись и спросили, кто бы это мог быть.

– Девочки, откройте, – раздался голос куратора нашего курса.

Оказалось, к нам стучался перепуганный преподаватель информатики, за что-то сосланный вместе с нами в это картофельное помешательство.

Я оглядела девушек – все уже успели переодеться в домашние спортивные костюмы и халатики – и отдёрнула щеколду.

– Все живы? – оглядывая нас, спросил обеспокоенный куратор.

– А что с нами должно было случиться? – удивилась Марина.

– Один студент упал с машины и попал под колесо кузова, в котором везли собранный сегодня урожай, – сознался преподаватель.

– Так мы с ними не ездили, пешком шли, – заверила словоохотливая Марина.

– Молодцы, – успокоился куратор.

– Вадим Алексеевич, а кто пострадал? – спросила я.

– Кира, я не знаю, как его зовут, но это студент Политеха, – ответил преподаватель, уже собираясь уходить.

Куратор вышел, а мы с Маринкой собрались после ужина сходить навестить болящего, а заодно проверить, тот ли это пострадавший, которого я видела.

– А что мы ему скажем, зачем пришли? – не нашлась я.

– Кира, пошли, по дороге придумаем, спросим о его здоровье и узнаем, чем можем помочь, – заверила меня подруга.

Парень действительно оказался тем, кого я видела в своём видении, студента звали Сергеем Михеевым, и он, как оказалось, не так уж и сильно пострадал. По крайней мере, конечности его были целы – спасло парня пресловутое русское бездорожье и затяжной дождь, который размягчил укатанную глиняную колею до состояния масла. Его просто вдавило в грязь, а ещё парень успел увернуться, и колесо прошло рядом, скользнув по боку и щеке.

Возвращались домой мы молча: я обдумывала, чем мне эти видения могут в дальнейшем навредить, а Маринка, как впоследствии выяснилось, думала, что у неё есть подружка-ясновидящая, и теперь все сложные жизненные ситуации можно будет видеть наперёд. Но мне пришлось её разочаровать, так как проваливаться в подсознательное пространство по своей воле я не умела, а что именно запускает механизм моих видений, я ещё не выяснила.

Месяц сбора урожая больше ничем выдающимся нас не порадовал, и мы бодрые и радостные вернулись домой. Ура, можно подальше закинуть ватники и резиновые сапоги и одеться в соответствии со своим статусом студенток модной индустрии.

Учебный год начался с той пьянящей энергии, которая бывает только в юности. Первая неделя пролетела как один день, увенчавшись традиционным осенним балом – главным светским событием нашего техникума. Именно там, в вихре вальса и под ритмы первых дискотечных хитов, Ольга познакомилась с обаятельным курсантом. Юноши из расположенного неподалеку военного училища были частыми и желанными гостями на наших вечерах, добавляя им нотку романтизма. Нас же по-прежнему сопровождали наши верные рыцари – Сергеев и Беликов.

***

Я была безмерно рада вернуться к учебе. За лето в моей голове скопился целый архив идей, эскизов и образов, которые требовали немедленного воплощения на бумаге, а в перспективе – и в ткани. Мне не терпелось реализовать свои замыслы и получить оценку преподавателей-профессионалов.

Приближался к концу 1990 год – время тектонических сдвигов не только в политике, но и в уличной моде. Деним перестал быть просто одеждой, он стал символом свободы. И в этот момент на модную арену вышел неожиданный игрок. Легендарный поезд Москва—Пекин превратился в главный торговый караван эпохи, и хлынувший оттуда поток китайских товаров составил сокрушительную конкуренцию агонизирующей советской легкой промышленности.

В коридорах нашей альма-матер замелькали яркие футболки с восточными принтами и ажурные топы – дешевые, доступные и, что самое главное, отвечающие острому запросу на новизну. Это был наглядный урок экономики и маркетинга, который мы получали в реальном времени: наша будущая индустрия проигрывала битву за потребителя прямо у нас на глазах.

***

Мы пересеклись с Ольгой в коридоре у кабинета технологии швейного производства. Она выходила с пары, и ее поникший вид разительно контрастировал с деловитым гулом выходящей толпы.

– Что случилось, подруга? – мы с Маринкой тут же бросились к ней.

Выяснилось, что ее роман с курсантом из авиационного училища, продлившийся всего месяц, бесславно завершился. Инициатором разрыва стал он.

– Оль, да брось его сама, первой! – выпалила я, руководствуясь юношеским максимализмом.

– Не могу… он первый успел, – на ее глаза навернулись слезы.

– Ну и забудь о нем! – я попыталась переключить ее внимание. – Хватит смотреть на военных, посмотри на гражданских. Давай мы тебе в Политехе кого-нибудь найдем! Маринка, – повернулась я к подруге, – попроси Беликова, чтобы он Ольгу со своими друзьями познакомил. Мы же все равно в выходные к ним на дискотеку едем.

Маринка посмотрела на Ольгу с сочувствием и скепсисом.

– У нее папа военный. Она привыкла к этой среде, к выправке, к форме. Ей с другими будет сложно.

– Да, диагноз, – с досадой вздохнула я. Привычка к определенному типажу, впитанная с детства, оказалась сильнее логики и дружеских советов.

После технологии пошли на моделирование, и, поскольку настроение было не очень, то и коллекция у меня вышла грустная. Я отрисовала восемь траурно-черных платьев разной степени длины и силуэтов: от строгих прямых силуэтов с юбкой-карандаш, юбкой-годе, с юбкой-воланом до А-силуэта, и каждый раз представляла в этих платьях Ольгу, которая стоит на могиле неизвестного курсанта, застрелившегося от неразделённой любви. А в руках она держит кроваво-красные гвоздики.

– Марина, поделитесь с соседкой по парте карандашами, а то, похоже, она сегодня на урок только чёрный карандаш взяла, – язвила преподаватель.

– Кира, почему у тебя вся коллекция чёрная? – задала вопрос Маргарита Андреевна. – Ты считаешь это стильно?

– Почему вся, цветочки красные, – не поняла я вопроса.

– Какие цветочки? – удивилась преподаватель.

– Ой, то есть, я хотела сказать, туфли красные будут, и клатч, – выкрутилась я, выходя из ступора.

– Так и рисуй красные туфли и клатч, – не успокаивалась преподаватель.

Маргарита Андреевна отошла. А Маринка уставилась на меня. Я поделилась идеей возникновения данной коллекции. Подруга кровожадно улыбнулась и одобрила посыл. Настроение поднялось. А вы как хотели? Дизайнеры – они такие.

Второй курс пролетел почти так же быстро, как и первый, и нам осталось отучиться полгода на третьем, а это госы, диплом, производственная и преддипломная практики. Мы с Маринкой шли, что говорится, ноздря в ноздрю, распределение на предприятия проходило по баллам. Первыми выбор делали те студенты, у которых было больше баллов, и так, пока не останется то, что останется. В общем, троечникам мы не завидовали.

В Липецке год назад открылся Дом моды, и две наши студентки, отработав там год, выскочили замуж за военных и умотали из города по распределению мужей. Поэтому там было сразу две вакансии художников-модельеров. Мы с Маринкой решили рискнуть, и, хотя по баллам мы могли выбрать и другие города и предприятия, возможность жить и работать вместе нас вполне устраивала. Парням нашим ещё оставалось учиться два с половиной года, и они в расстроенных чувствах провожали нас в чужой город.

Ольгиного отца перевели в Ленинград, но пока, суть да дело, город переименовали в Санкт-Петербург, а случилось это в 1991 году. И подсуетившись, он помог дочери получить перераспределение в Питер. Взрослая жизнь наступала на пятки, пришлось становиться самостоятельными.

Глава 2 Липецк

Липецк, расскажу немного о своем новом пристанище. Город представлял собой промышленный центр, расположенный на берегах реки Воронеж. Липецк был известен своими металлургическими предприятиями и активно развивающейся инфраструктурой. Улицы Липецка гармонично сочетали в себе советскую архитектуру с новыми строительными проектами, что придавало городу уникальное очарование. Городские парки и аллеи становились популярными местами отдыха для горожан, предлагая свежий воздух и умиротворяющую атмосферу.

В марте мы с Маринкой вышли на наши новые места работы, вдохновленные новыми идеями. На просторах родины веяло свободой слова. Мода девяностых в России была абсолютно уникальным явлением. Названия стилю того времени не придумано до сих пор. Что не мудрено. Это было время, когда «сама мода, как бы, вышла из моды». Я бы назвала этот модный период вульгарным. Кто постарше, помнит желтые лосины и колготки в сеточку, жуть. Ах, да, еще дольчики были. В стране наступил повальный дефицит продуктов, прилавки магазинов были пустые. Чем голоднее становились люди, тем короче дамы шили юбочки. Пресловутому советскому пуританству пришел конец. Улица Тверская в Москве приобрела новый смысл, как и голубой цвет.

***

Нашим домом в Липецке стала комната в общежитии квартирного типа – настоящая роскошь по меркам того времени, с отдельным санузлом и собственной кухней. Мы с Мариной поселились вдвоем в просторном и светлом помещении, которое тут же решили превратить из казенного жилья в стильное место.

Это стало нашим первым самостоятельным дизайн-проектом. Мы начали с чистого листа, оклеив стены фактурными белыми обоями под покраску. Старая, выданная кастеляншей мебель прошла полный цикл реставрации: мы ошкурили потертые поверхности, загрунтовали и покрыли их несколькими слоями матовой белой эмали. Так родилась наша «белая-белая комната» – минималистичный, почти стерильный интерьер, который требовал ярких акцентов.

Следуя законам колористики, мы ввели в этот монохромный мир мощное цветовое пятно.

Окна мы задрапировали плотными шторами сочного оранжевого цвета, которые мгновенно притягивали взгляд и заливали комнату теплым светом. На подоконнике алым пламенем расцвела герань – дань традиционному уюту в нашем авангардном пространстве.

Как художники, мы не могли обойтись без авторского штриха. На стене появился стильный постер, нарисованный нами: гиперреалистичный срез апельсина, с которого стекает капля сока.

Кровати мы застелили мягкими, дымчато-серыми меховыми пледами, добавив интерьеру тактильности и уюта.

Жизнь в Липецке нам определенно нравилась. Развитая инфраструктура и мягкий, теплый климат создавали комфортную среду, в которой хотелось остаться надолго. Мы обустроили свой быт, создав маленький оазис гармонии и стиля. Но за стенами нашего белого убежища нас ждала суровая реальность.

Самое болезненное разочарование ждало нас на работе. Нас, молодых художников-модельеров, полных свежих идей и желания творить, фактически лишили голоса. Ощущение было такое, словно птице подрезали крылья.

Вся наша работа свелась к механическому копированию. Нам выдавали стопки западных журналов мод – Burda Moden, Vogue, Elle – и ставили задачу: адаптировать увиденные модели и построить для них лекала. Страна стремительно переходила на рельсы рыночной экономики, и главным критерием успеха стала не уникальность, а продаваемость. Шили то, что гарантированно найдет своего покупателя, – проверенные западные силуэты.

Наш Дом моды, который в наших мечтах был храмом эксклюзивного дизайна и высокого искусства, на глазах превращался в безликую фабрику по производству ширпотреба. Мы, мечтавшие создавать будущее российской моды, стали простыми закройщиками. Это был жестокий, но очень важный урок о том, как идеалы сталкиваются с реальностью дикого рынка.

***

– Пойдем на телеграф, закажем переговоры с Питером, – предложила я Маринке.

Мы сидели в гулкой, пахнущей сургучом и озоном кабинке, ожидая, когда телефонистка соединит нас.

Разговор с Ольгой не обрадовал.

В августе 1991 года случился путч ГКЧП. И хотя Горбачев сохранил свой статус, ситуацию в России это никак не улучшило. В армии был разброд и шатание, денег у страны, содержать многочисленные войска, не хватало. Ольгиного папу сократили. Человек, отдавший родной дивизии всю сознательную жизнь, остался в сорок три года без пенсии в звании подполковника. На заводы было устраиваться бесполезно, предприятия в большинстве своем стояли без заказов, либо там не платили совсем, либо задерживали зарплату. Семью, по сути, кормила Ольга. Ее Дом моды, на удивление, держался на плаву, они заключили договор с американским партнером, и теперь отшивали «фирменную» одежду в своих цехах, по американским лекалам и с их фурнитурой. Позже Ольга пристроила и маму к себе на работу в цех упаковки. Не имея швейного образования, и ни дня не проработавшая жена военного, стала прикреплять к «якобы импортным» изделиям иностранные лейблы и упаковывать модные шмотки в иностранные пакетики. Понятие “франшиза” в обиход еще не войдет долго.

***

Воскресное солнце лениво цедилось сквозь тюль, оседая пылинками на полированной поверхности югославской «стенки». В гостиной Ситниковых собрался костяк старой гвардии.

Начал, как всегда, Шангин. Полковник, чьи плечи до сих пор помнили вес погон, с силой опустил стопку на стол. Водка плеснула на скатерть.

– Державу… Великую державу превратили в банановую республику без бананов! – его голос, обычно звеневший металлом на плацу, теперь дребезжал от горечи и выпитого. – Страна третьего мира. Стыдно в глаза смотреть старикам.

Майор Якимов, человек более язвительный, усмехнулся в свои аккуратные усы.

– Чего ты кипятишься, Игорь? Все логично. Союзные республики… они как крысы с корабля, который сам капитан направил на рифы. Всем срочно понадобился свой флаг, свой гимн и свой таможенный столб. Суверенитет! – он произнес это слово так, словно пробовал на вкус что-то прокисшее.

Ситников, хозяин дома, медленно нарезал колбасу на блюдце. Он был мыслителем их маленького кружка, человеком, который всегда искал причину, а не виноватого.

– Самостоятельность – это прекрасно, – сказал он, не отрываясь от своего занятия. – Только как эта машина будет работать по частям? Не понимаю. Ведь мы были одним организмом. Разорви это – и все захрипит, всё остановится. Их экономики хрякнут первыми. А следом и наша.

– Вот! В самую точку! – Шангин оживился, найдя поддержку. – У меня знакомая в Риге, на молочном комбинате всю жизнь отпахала. Помнишь, какая в советской Латвии сгущенка была? Деликатес! Она мне раньше с гордостью писала: «Наша сгущенка на экспорт идет, в Союзе ее днем с огнем не сыщешь!» А как только получили свою независимость, пришло от нее письмо, все в слезах. Комбинат встал. И знаешь, почему?

Он сделал театральную паузу, обведя друзей тяжелым взглядом.

– Потому что оказалось, что молочный порошок для их «экспортного чуда» везли из-под Рязани, жестяные банки штамповали в Череповце, а мазут для котельной гнали из Баку. И за все это теперь пришлось платить твердой валютой по мировым ценам. Сгущенка стала золотой в прямом смысле слова. И на Западе она за такую цену никому не сдалась. Всё.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Якимов налил всем по новой.

– Зато, – он поднял свою стопку, и в глазах его блеснул ироничный огонек, – зато теперь мы с вами можем вот так сидеть, резать правду-матку про банановые республики, и никто за нами ночью не приедет. За свободу слова, господа офицеры!

Ситников тяжело вздохнул и кивнул, не поднимая глаз от нетронутого бутерброда.

– Это точно.

Итак, мужчины ругали правительство, а женщины упивались мексиканскими слезливыми сериалами. И если в 1989 году мы с подругами рыдали над несправедливостью, выпавшей на долю «Рабыни Изауры», то в эти выходные Ольга с мамой чувствовали сопричастность к судьбе «Просто Марии».

***

В те смутные годы, когда семейные лодки, одна за другой, шли на дно, разбиваясь о рифы бесхлебного быта, Ситниковы стали крепостью. Их маленький мир не просто уцелел – он закалился, спаянный общей бедой и тихой, не требующей слов преданностью. Это было редким исключением в эпоху тотального распада.

Евгений Петрович, человек, выкованный из армейской стали и знающий точную цену и слову, и делу, не позволил себе роскоши раскисать. Уныние было непозволительной слабостью на поле боя, а новая жизнь и была полем боя. Увидев в глазах жены и дочери не жалость, а твердую веру в него, он понял, что его главный тыл надежен.

Старые армейские связи, оказавшиеся прочнее новых государственных институтов, сработали безотказно. Вскоре Ситников уже смотрел не в потолок питерской квартиры, а в панорамное окно офиса со скандинавским дизайном. Его новая должность звучала по-западному солидно: начальник службы безопасности в российско-шведском совместном предприятии – островке европейского порядка посреди бушующего русского хаоса.

Процветающий бизнес в те годы был похож на раненого зверя в джунглях: он истекал запахом денег, на который сбегались хищники. И они не заставили себя ждать.

Тогда Ситников начал собирать свою стаю. Он бросил клич тем, кого Родина сначала отправила в афганское пекло, а потом, списав за ненадобностью, выбросила за борт тонущего военного корабля. Его бывшие сослуживцы, прошедшие горы и пустыни, откликнулись сразу.

Опытный боевой офицер, он с холодной ясностью принял новую диспозицию. Раньше он защищал государственные рубежи, теперь – рубежи частной собственности. Суть миссии не изменилась: оберегать своих от чужих.

Настали лихие времена, и они требовали людей его склада.

***

Нас швырнуло в капитализм без всякой подготовки, как котят в холодную воду. Два с половиной года, отмеренные нашими с Маринкой наивными надеждами, прошли под девизом, который тогда знала каждая семья: «Не до жиру, быть бы живу».

Сергеев и Беликов, тем временем догрызали гранит науки в своих институтах, получая дипломы, которые уже почти ничего не гарантировали в новой, непонятной стране.

Маринка, моя прагматичная Маринка, сыграла на опережение. Прямо перед защитой Димкиного диплома они по-тихому расписались в ЗАГСе. Ни фаты, ни ресторана. Просто штамп в паспорте как охранная грамота. Расчет был верный: его, как примерного семьянина, распределили в Липецк на завод, где еще теплилась жизнь.

Мой же Сергеев, получив диплом, остался дома. Распределился в местную автоколонну – пахнущую соляркой и безнадегой. И оттуда, из деревянной будки междугороднего переговорного пункта, вещал о том, что любит меня,  ждет, и что я должна все бросить и приехать.

А куда ехать? В город, где нет ни одного Дома моды, а единственным трендом были вареные джинсы с рынка? Меня, художника-модельера, дипломированного специалиста по красоте и крою, там никто не ждал с распростертыми объятиями. Разве что третьесортное ателье – штопать старые дыры.

На последнем разговоре мы окончательно разругались.

– Ваня, подумай, а жить мы где будем, тебе от автоколонны квартиру дали? Или ты планируешь жить с моими родителями? Или с твоими? – злилась я.

Сергеев заявил, что если бы я его любила, то могла бы и устроиться закройщиком в какое-нибудь городское ателье, без работы бы не осталась. А ещё я, тварь меркантильная, квартиру отдельную пожелала.

А поскольку рядом со мной не было Маринки, вечно держащей в руках лопату наперевес, то корону мне поправить было некому. Итак, я гордая и амбициозная, осталась одна.

Беликовым, как молодой семье, от завода, на котором теперь работал Димка, дали малосемейку, он подсуетился, как молодой специалист, имел право, ещё и женатый.

Марина упорхнула из нашей комнаты устраивать семейный быт.

Вечером, в субботу, мы как-то сидели у подруги дома и придумывали ей новое пальто на вырост, точнее на выросший живот. Подруга переживала, что осталась без свадьбы. Что повторила судьбу матери.

– У мамы свадебного платья не было, и у меня тоже, – жаловалась подруга.

Гормоны, наверное, играют, беременная, что с неё взять.

– Что несёшь-то, – ругалась я.

Маринкину маму бросил парень, воспользовавшись её любовью, а сам женился на другой. И подругу воспитывали мать и бабушка, очень любящие свою кровиночку.

– Вы с Димой расписались, ты замужняя женщина, не говори ерунды. Давай, я тебе платье свадебное забабахаю, красивое, у меня фантазии хватит. Сходим в кафешечку, скромненько посидим, Ольгу позовём, она дама денежная, приедет, – предложила я.

– Не хочу, платье свадебное с животом не будет красиво смотреться, – капризничала Марина.

– Давай, после того, как родишь? – предложила я.

– Потом уже поздно будет, – не соглашалась подруга.

Домой я шла в расстроенных чувствах, с мыслью: «жизнь не удалась», Сергеев бросил, на работе, вместо того чтобы творить красоту, занимаюсь плагиатом. Денег, не так чтобы очень. Но беда не приходит одна.

Заходя в подъезд общаги, встретила на лестнице коменданта, которая язвительно так заявила:

– Не жирно ли, одной в комнате жить, раз подружка съехала, другую девицу подселим.

На душе стало совсем противно, мысль о том, что мне обязательно подселят какую-нибудь грымзу, не отпускала меня всю ночь. Не выспавшаяся и злая, я явилась на работу. Секретарша Любочка, передав, что директор желает меня видеть, поцокала шпильками обратно в приёмную. Я собралась следом за ней.

– Здравствуйте, Рудольф Яковлевич, – зашла я.

– Доброе утро, Кира, присаживайся, – пригласил директор.

– Наш завхоз рассказал мне об очень интересной статистике, говорят, ты в два раза больше тратишь расходного материала для создания эскизов. Тебе не удаётся с первого раза скопировать модели из журналов? – спросил директор, лукаво улыбаясь. Похоже, он уже знал ответ на этот вопрос.

– Нет, я отрисовываю свои модели на бумаге, ищу свой бренд. Возможно, когда-нибудь вам надоест заниматься плагиатом, или кто-то из иностранных дизайнеров предъявит вам иск за нарушение авторских прав, и вы обратите внимание на своих модельеров, – начала я.

– Считай, что твой час настал, – неси сюда свои рисунки, посмотрю.

Я метнулась в нашу с Мариной мастерскую, которая гордо именовалась конструкторским бюро.

– Ого, прилично, – выдал директор.

– Знаешь, ещё в 1991 году в Москве проходил первый конкурс молодых дизайнеров и модельеров – «Международная Премия Дизайна Smirnoff». Он пришёл к нам из Великобритании, сейчас они решили провести его в Петербурге. У нас полгода на всё, работы будет море. И да, вся документация должна быть подготовлена на русском и английском языках. Выбери курсы английского, скорее всего, пригодится при общении с членами жюри. Курсы я сам оплачу.

– А почему мы в нём раньше не участвовали, а ждали три года? – удивилась я.

– Потому что выживали, и не до конкурсов было, сама же сказала, занимались плагиатом, – честно ответил директор.

Я вышла из кабинета директора с такой улыбкой, как будто он мне зарплату в два раза увеличил. Депрессию как рукой сняло, я перестала себя жалеть, забыла о том, что меня бросил Сергеев, забыла, что мне хотят подселить соседку-грымзу. На обеде я выскочила к газетным киоскам, накупила газет, прочитала все объявления с курсами английского языка, нашла подходящую школу, и, отпросившись на часик пораньше, сбегала, записалась в неё, не забыв прихватить счёт на оплату. Маринка удивлялась моей расторопности, она уже вовсю готовилась стать мамой, и такой прыти не одобряла. Директор не обманул, курсы оплатил, и я стала учить английский на вечерних занятиях, три дня в неделю. Днём работа кипела, меня перевели дорабатывать собственную коллекцию. Из того, что я показала директору, он отобрал половину, но этого было мало. Маринка в гордом одиночестве всё ещё копировала модели из зарубежных журналов. Но ей оставалось каких-то полгода этим заниматься, впереди маячил декрет.

***

Новая соседка меня не впечатлила. Лена была на три года меня моложе, приехала к нам из моей родной альма-матер, но была технологом швейного производства. Какая-то она блеклая, – делилась я с Маринкой.

Зашла к ней как-то в цех, девица сидит, уткнувшись в бумаги, пишет свои технологические последовательности, разрабатывает табель мер, составляет технологические карты, по сторонам не смотрит. Джинсы, футболка, кеды, на голове намотана шишка, которая закреплена карандашом.

– Лена, привет, можешь сегодня после работы зайти хлеба купить, а то у меня вечером курсы? – попросила я.

Она согласно кивнула, и снова уткнулась в свои бумаги.

Вот и поговорили, – подумала я.

Сходила на переговоры с Питером, похвасталась Ольге, что буду участвовать в конкурсе дизайнеров одежды, подруга ответила, что они тоже будут участвовать со своей коллекцией, но туда только сами дизайнеры поедут со своей командой, а технологов с собой не берут. Но она попросила директрису, и та достала ей билет на показ, так что она будет наслаждаться шоу из зрительского зала.