Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи

Наличие этой связи определило заметное участие в средиземноморских процессах Восточной Европы и Кавказа. Таким образом, богатая и многоцветная сама по себе этнокультурная мозаика Средиземноморья становится еще разнообразнее благодаря исключительной силе притяжения этого неповторимого региона, вовлекавшего соседние страны и народы в политические, экономические и цивилизационные процессы, всегда отличавшиеся в средиземноморском пространстве исключительной интенсивностью.

Объяснение этому – не только в чрезвычайно благоприятных климатических и природно-географических условиях Средиземноморья, но и в уникальной возможности межэтнического и межкультурного общения. С древнейших времен люди гораздо меньше боялись воды, чем мертвых пустынь, непреодолимых гор и непроходимой чащи лесов, кишевших хищниками. Поэтому, как ни парадоксально, водные пути, несмотря на бури и кораблекрушения, издревле функционировали регулярнее, чем сухопутные, когда речь шла о больших расстояниях.

Благодаря этому Средиземноморье стало единственным в мире ареалом, где каждый этнос и каждая культура могли общаться не с одним или двумя-тремя соседями, а сразу с десятками иных этносов и культур. Естественно, это общение далеко не всегда бывало мирным и нередко заканчивалось истребительными войнами. И тем не менее оно весьма способствовало всестороннему прогрессу народов региона, развитию состязательности между ними, взаимопроникновению языков и обычаев, обмену хозяйственным, политическим и культурным опытом»[178].

Своеобразные культуры при столкновении с более сильным противником редко исчезали полностью. Весьма знаменательно, что именно всемирно известный знаток истории Средиземноморья Фернан Бродель открыл фактор «сопротивления культур», которые, вопреки всем попыткам их устранения, «появляются снова, упорно стремясь выжить».[179] На востоке средиземноморского ареала культурные образования возникли раньше, чем в Европе, укоренились прочнее и поэтому отличались большей жизнестойкостью.

В качестве примера можно привести цивилизацию Древнего Египта, которая выдержала нашествия и владычество гиксосов в XVIII веке до н. э., «народов моря» в XIII веке до н. э., ливийцев в X веке до н. э., эфиопов в VIII веке до н. э., ассирийцев в VII веке до н. э., персов в VI веке до н. э., греко-македонцев в IV веке до н. э., римлян в I веке до н. э. И лишь в IV веке н. э. византийцы довершили уничтожение основной части древнеегипетского наследия (главным образом, под флагом искоренения древнеегипетской религии, сопротивлявшейся христианству).

Таким образом, цивилизация Древнего Египта сопротивлялась более двух тысячелетий, в течение которых страна не только восемь раз попадала под иноземное иго, но и постепенно ассимилировала на своей территории иноэтническое население (рабов, кочевников, наемников, насильно переселяемых жителей завоеванных областей), а также интенсивно взаимодействовала с сопредельными регионами. Так, области Нубии, Ливии, Сирии, Палестины постоянно оказывались либо под властью Египта, либо объектами его экспансии. Египтяне многому учили других и многому учились сами. Их культура, как и культура других народов Средиземноморья, создавалась и развивалась в условиях иноземных влияний.

Если сказанное верно в отношении древнеегипетской культуры, одной из наиболее консервативных в Средиземноморье, то тем более применимо к остальным. Известно, чем обязана архаическая Греция XI–VI веков до н. э. культурам эгейцев, ахейцев, Древнего Египта, Финикии, Сирии, Малой Азии и древней Персии. Точно так же Древний Рим усвоил достижения греков, карфагенян, эллинистических государств Востока, а еще раньше – этрусков, самнитов, галлов и иных средиземноморских народов. Эти заимствования лишь усилили цивилизацию Древнего Рима, довели ее до совершенства, одновременно добавив элемент плюрализма в ее местные варианты. Без подобных процессов было бы невозможно социокультурное равновесие гигантской империи, впервые (и, как оказалось, лишь раз в истории) добившейся политического единства всего Средиземноморья.

Несомненно, это единство было экономически, психологически и духовно подготовлено предшествующими полутора-тысячелетними контактами между средиземноморцами, сплетением воедино многих общекультурных традиций и личных человеческих связей. Иначе не правили бы в Риме императоры ливийско-пунического и сирийского происхождения, не находили бы общий язык Цезарь и Марк Антоний с царицей Египта Клеопатрой, не были бы виднейшими римскими историками греки. Полибий и Плутарх, не привлекла бы так римская культура нумидийского царя Юбу II и иудейского аристократа Иосифа Флавия.

Синтез цивилизаций

Средиземноморье – родина большинства известных человечеству синкретических цивилизаций, которые обобщили и синтезировали сущностные особенности и черты культур разных народов, являя собой убедительные доказательства возможности преодолеть барьеры между расами, языками, религиями и духовными мирами. Одним из первых доказательств такого рода является эгейская, или крито-микенская, цивилизация III–II тысячелетий до н. э., созданная в бассейне Эгейского моря, по мнению А. Тойнби, людьми «разных антропологических типов» из Азии и Африки, для культуры которых «характерны смешанные мотивы – как ливийские, так и анатолийские», осложненные к тому же (а, может быть, и определенные) древнеегипетскими и шумерскими влияниями[180]. К этому же типу относится и цивилизация Карфагена VIII–II веков до н. э., обнаруживающая на финикийской основе немало древнегреческих и древнеливийских заимствований, явное влияние этрусков, а также наличие смешанных этногрупп (ливо-финикийцев, иберо-финикийцев). Синкретическими были и все эллинистические культуры, представлявшие собой довольно органичный сплав культуры греко-македонцев и покоренных ими народов Ближнего Востока[181].

Указанный культурный синкретизм как бы помогал передавать эстафету исторического лидерства от одной этнокультуры к другой и в то же время являлся стимулятором исторического развития. Так, Карфаген способствовал вовлечению в орбиту греко-римского Средиземноморья находившихся под его влиянием ливийцев, нумидийцев, прочих африканцев. В то же время небывалый подъем Рима во многом связан с обогащением латинской цивилизации за счет достижений Карфагена и эллинизма. В Средние века эта традиция была продолжена Византией на востоке Европы, страной Aль-Андалус (мусульманской Испанией) – на западе и юге Европы.

«Постоянное раздвоение между восточным и западным миром, скрещение азиатских и европейских влияний… смешение греко-римских и восточных традиций» – такова характеристика Византии, пытавшейся возродить единство Средиземноморья под своей эгидой.

Особенно значительно влияние Византии было среди славян и восточных средиземноморцев (жителей Сирии, Ливана, Палестины), которые обязаны этой «западно-восточной» империи очень многим – своей принадлежностью православному христианству, иконописью (вообще живописью), церковной архитектурой, некоторыми нормами морали, политической культуры и эстетики «вместе с искусством варить стекло и строить храмы»[182]. Столь же синкретична была и цивилизация страны аль-Андалус на Иберийском полуострове, где, по мнению Анри Терраса, «религия Востока утвердилась и жила в стране, имевшей те же структуры, что и ее соседи в Западной Европе», а испанский историк Санчес Альборнос как бы подтверждает это тем, что «разницы между Кордовой и Багдадом нередко было больше, чем между Кордовой и Парижем».

Какими бы спорными ни казались эти тезисы, следует, очевидно, учесть мнение крупнейшего знатока этого вопроса Пьера Гишара, который прямо указывает на синтез «восточных» и «западных» структур в арабо-андалусском обществе, где романский язык употреблялся даже в мечетях и при дворе халифов наряду с арабским, где положение женщины было сопоставимо с таковым «на христианском Западе той эпохи», а их уровень культуры был намного выше, где органично (до XII–XIII веков) сосуществовали общины трех религий и гораздо большего числа этносов (включая «сакалиба» – принявших ислам славян), где «асабийя» (кланово-племенной патриотизм) сочеталась с римско-византийскими и вестготскими порядками городской жизни[183].

И если, когда речь идет о Византии, обычно приходится доказывать ее тесную связь с Востоком, подчеркивать ее «четко выраженный восточный колорит», то еще сложнее увидеть западные корни, западный социокультурный субстрат в аль-Андалусе, арабо-исламской стране, где уже в IX веке епископ Кордовы сетовал: «Христиане даже забыли свой язык <…> Наоборот, бесчисленны те, которые умеют выражаться по-арабски в высшей степени изящно»[184].

В аль-Андалусе постепенно формировалась совершенно новая народность смешанного происхождения, отличавшаяся этноконфессиональным плюрализмом. Реконкиста и попытка вторгшихся на полуостров берберов Магриба дать ей отпор нарушили этот процесс: с XII века началось массовое бегство из аль-Андалуса иудеев и христиан-мосарабов (от «мустаараб», т. е. арабизированный), обвиненных в помощи «неверным». Тем не менее плюралистичность цивилизации аль-Андалуса и пестрота населения страны сохранялись до самого ее исчезновения в 1492 году. Думается, прав Игнатий Юлианович Крачковский, говоривший об Иберийском полуострове: «Здесь прошлое дает нам яркий пример шаткости границ между Востоком и Западом, когда речь идет о развитии мировой культуры»[185]. Вклад аль-Андалуса в эту культуру пока еще не оценен в полной мере, несмотря на труды Хуана Вернета и Монтгомери Уотта[186].

Византия и аль-Андалус, разделенные водами Средиземного моря, поддерживали, тем не менее, регулярные контакты. Во-первых, даже потеряв свои владения на Ближнем Востоке, византийцы сохраняли там определенное культурное, экономическое и даже религиозное (среди христиан) влияние, особенно в Сирии. Это передалось и в аль-Андалус, где правили сирийцы Омейяды, которые Средиземное море называли «Сирийским», а свою столицу Кордову – «вторым Багдадом» или «западным Константинополем». Между Византией и аль-Андалусом имели место и торговые сношения. Из Византии в аль-Андалус везли мрамор и изделия из него (например, 140 колонн для резиденции халифа под Кордовой), а среди 10 тысяч строителей были мастера из разных стран, особенно из Египта. Предпринятые уже в ХХ веке раскопки этого омейядского «Версаля», как и других дворцов и замков аль-Андалуса, дали археологам основания говорить о гораздо большем, чем предполагалось ранее, влиянии искусства Византии и Сирии на культуру Кордовского халифата[187]. Существовали между обоими культурными центрами Средиземноморья IX–XI веков и связи интеллектуального характера, поддерживавшиеся нередко через еврейских купцов, христианских и мусульманских паломников.

Войны и работорговля с Византией (особенно в Италии и на островах Средиземноморья до Х века) обеспечивали приток рабов и военнопленных, среди которых преобладали служившие византийцам славяне (в том числе из Киевской Руси, направленные при княгине Ольге в 949 году, а затем – императором Никифором Фокой в 963–964 годах против арабов на Кипре, Крите и Сицилии). Эти славяне, принимая ислам, селились на Сицилии целыми кварталами, в которых кордовские правители набирали для себя гвардию «сицилийских молодцов». В X–XI веках из их среды в аль-Андалусе выдвинулось немало губернаторов и даже независимых правителей, опиравшихся на военных и чиновников из своей общины, ставшей влиятельной в стране[188].

Анри Пиренн пишет: «В империи не было деления по принадлежности к Азии, Африке или Европе. Даже при наличии разных цивилизаций у всех была единая, общая средиземноморская основа. Мы можем обнаружить одни и те же порядки, правила, манеры и привычки, одни и те же вероисповедания на различных частях средиземноморского побережья, где ранее уже существовали такие известные цивилизации, как древнеегипетская, тирская и карфагенская.

Торговое судоходство в Средиземноморском бассейне было сконцентрировано в его восточной части. Сирийцы, или те, кого таковыми считали, были ведущими мореплавателями и торговцами в Восточном Средиземноморье. Именно благодаря им такие товары, как папирус, специи, слоновая кость и изделия из нее, а также изысканные дорогие вина попадали даже в самые отдаленные места, например Британию.

Из Египта везли дорогие тончайшие ткани. Сирийские землячества-колонии можно было встретить по всему Средиземноморью, а половину населения такого порта, как Марсель, составляли греки. Кроме сирийцев во всех средиземноморских городах можно было встретить и евреев, которые также селились там небольшими общинами. Они были мореплавателями, торговыми посредниками, банкирами (ростовщиками и менялами), и их влияние в экономической жизни было в то время так же велико, как влияние Востока в искусстве и религии. Так, именно с Востока прибыли на Запад по морю аскеты; таким же путем пришли с Востока христианство и традиция носить митру – богато украшенный головной убор, надеваемый во время богослужения представителями высшего православного духовенства и некоторыми заслуженными священниками» [189].

«Вторжения германцев не уничтожили средиземноморское единство античного мира; они также не оказали сколько-нибудь существенного влияния на римскую культуру, поскольку она продолжала существовать в V в. уже после окончательного распада Западной Римской империи»[190].

Германские вторжения носили разрушительный характер и вызвали общественные потрясения, но в то же время они не привнесли ничего принципиально нового ни в общественный строй и общественные порядки, ни в хозяйственную жизнь и экономическое устройство общества, ни в язык, ни в основные общественные институты. Pимляне, столкнувшись с германцами и прочими «варварами», описывали северян как отвратительно белокожих и светловолосых, похожих на болотные привидения, а не на нормального красивого человека, который, видимо, должен быть смугловат. Средиземноморская цивилизация выжила и сохранилась.

Главными очагами культуры являлись именно те районы, которые были расположены на побережье Средиземного моря, и именно отсюда стали распространяться такие новые для того времени явления, как монашество, обращение англосаксов в христианство, распространение скифско-причерноморского, или варварского, искусства и т. д.

Благотворное и созидательное влияние шло с Востока: Константинополь был тогда крупнейшим мировым центром во всех отношениях. В 600 г. картина мира была такой же, как и в 400-м: глубоких изменений внутреннего содержания не произошло.

Причиной разрыва с античной традицией стало быстрое и неожиданное распространение ислама в результате вторжений арабов-магометан. В итоге Восток был окончательно отделен от Запада и средиземноморскому единству пришел конец. Такие регионы, как Северная Африка и Испания, всегда являвшиеся частью западного сообщества, отныне оказались в орбите Багдада и тяготели именно к нему. Здесь появилась другая религия и совершенно иная по сравнению с предыдущей культура. Западное Средиземноморье, превратившись в «мусульманское озеро», перестало быть тем главным средством торгового и культурного обмена, коим оно всегда было[191].

Запад оказался в блокаде и был вынужден опираться на собственные силы и ресурсы. Он был вынужден развиваться, замкнувшись в самом себе. Впервые в истории мировая ось сместилась от Средиземноморья на север. Упадок, в который погрузилась монархия Меровингов, привел в результате к появлению новой династии – Каролингов, корни которой уходили на пронизанный германским влиянием север Европы.

Папа римский вступил в союз с новой династией, порвав с императором Византии, который, будучи поглощен борьбой с арабами-магометанами, не мог более обеспечить Риму реальную защиту. И далее церковь действовала в соответствии с новым сложившимся порядком вещей.

В Риме и в созданной им империи у церкви не было никаких противников и конкурентов. Власть и влияние церкви еще более усиливались оттого, что государство, в первую очередь королевская власть, оказалось не в состоянии управлять и позволило поглотить себя феодалам, что стало неизбежным следствием экономического упадка и регресса, который переживало общество.

Все последствия этих перемен можно было со всей наглядностью наблюдать после смерти Карла Великого. В Европе, где главенствующую роль теперь играли церковь и феодалы, сложился вполне определенный общественный порядок, который лишь слегка видоизменялся в различных ее районах. Европа явила свой новый лик. Начинались – используя традиционный термин – Средние века. Переходный период затянулся. Можно сказать, что он продолжался сто лет – с 650 по 750 г. И именно в ходе этого периода анархии и потрясений античная традиция исчезла и обнаружились новые элементы.

И это развитие событий получило логическое завершение в 800 г., когда была создана новая империя, что подтвердило разрыв между Западом и Востоком. Запад получил новую Римскую империю – и это является убедительным свидетельством разрыва со старой империей со столицей в Константинополе, которая по-прежнему продолжала существовать[192].

Арабское завоевание Испании

Появление ислама вдохнуло колоссальные для того времени силы в кочевников Аравии. Из этих мест никогда не ожидали серьезной опасности ни государства Ирана, ни Римская империя.

Теперь же отсюда начались великие завоевания магометан, стремительно, на крыльях новой религии покорявших провинции восточной части империи. К 636 г. окончательно пала богатейшая Сирия, спустя 2 года – Иерусалим, Месопотамия и Иран, а чуть позже и Египет также были приведены под контроль халифата. Настала очередь всей северной Африки, и это дело xалифат решил к 689 г., когда окончательно пал Карфаген.

Не взяли лишь небольшой город Сеута на побережье у Гибралтара, но и это было уже вопросом времени. Наместник халифа Муса ибн-Нусайр подчинил местных берберов и привел их к исламу. Чтобы добиться их покорности, Муса обещал им участие в арабских походах и несметные сокровища. По легенде, король управлявших Испанией вестготов Родриго нанес незадолго до этого смертельную обиду правителю Сеуты Юлиану, и тот, жаждавший мести, предложил помощь и флот арабам. Дать берберам возможность грабежа, тем самым выполнив обещания, и решить вопрос с Юлианом – это было подарком судьбы для Мусы. 7 000 берберов стали основой войска для похода, который вначале планировался как всего лишь грабительский[193].

А что в то время было по ту сторону Гибралтара, где совсем не ожидали подобного нападения? Пиренейский полуостров еще в V веке захватили вестготы, ставшие высшей военно-административной властью. Воинами они были лучшими, чем политиками, – за два столетия вестготы не сблизились с местным населением, даже сумели еще больше от него обособиться и вызвать раздражение. Военная сила позволяла им оставаться на вершине общества, на которое они смотрели с презрением.

Даже браки с местными вестготы не практиковали. Романо-иберийцы, старая римская знать, баски и астуры помнили и наглядно видели, что вестготы здесь захватчики, лишь пользующиеся достижениями романской цивилизации. Поэтому как только пришли арабы, местное население предоставило вестготам возможность самим разбираться с сильным врагом. Не было единства и среди самих вестготов, которыми правил король Родриго, некоторое время назад силой и без права захвативший власть. Подлинной поддержкой окружения он не пользовался[194].

В 711 г. арабо-берберское войско, возглавляемое Тариком ибн-Зиядом, высадилось в Испании и грабило побережье. Видя, как легко достаются слава и сокровища, Муса дал подкрепление – не менее пяти тысяч воинов. Эта сила уже хотела не просто грабежа, но закрепления на столь щедрой земле. Тем временем Родриго в Толедо собрал армию до 33 000 человек. На первый взгляд, арабы не могли рассчитывать на серьезный успех[195].

Армии сошлись 19 или 23 июля 711 года у реки Гвадалете. О ходе битвы известно немного. Братья Родриго покинули своего политического конкурента, видимо рассчитывая за счет грабителей, которые все равно скоро уйдут, решить эту проблему. Арабские историки рисуют героическую картину того, как был убит король Родриго. Ахмед аль-Маккари писал: «Тарик заметил Родерика, он сказал своим приближенным: «Это король христиан» и бросился в атаку со своими людьми. Воины, окружавшие Родерика, были рассеяны; видя это, Тарик прорвался через ряды врагов, пока не достиг короля и не ранил его мечом в голову, и не убил его, когда люди Родерика увидели, что их король пал и его телохранители рассеяны, отступление стало всеобщим и победа осталась за мусульманами». Лишенное лидера войско не оказало настоящего сопротивления и было разбито[196].

Верно этот эпизод описан или все происходило иначе, неизвестно. Точно одно – христиане-вестготы потерпели полное поражение. На следующий год в Испанию прибыло еще 18 000 арабов, и начался захват полуострова. Местное население не начало масштабную борьбу с арабами. Города сдавались один за одним, где сразу, где после осады. За пять лет магометане установили контроль над большей частью Испании, лишь баски и астуры оказывали еще более-менее серьезное сопротивление. Гибкая политика арабов позволила им сравнительно легко укрепиться там, где вестготы не проявили для этого мудрости – веротерпимость и налоговые послабления склонили население на арабскую сторону[197].

Идущих на север арабов едва удалось остановить только на юге Франции в битве при Пуатье в 732 г., когда их смог разгромить Карл Мартелл, дед Карла Великого[198]. Если бы это удалось сделать вестготам в 711 г., возможно, арабы отказались бы от грабежа Испании и затем ее завоевания и у христиан был бы шанс сохранить свое влияние в Средиземном море в значительно большем объеме, чем после утраты Пиренейского полуострова.

Хотя о самой битве вследствие скудости источников в эту эпоху мы знаем крайне мало, исторические последствия этого события и арабского завоевания Испании исключительны по своему масштабу. Судьба многих исторических процессов (некоторые из них длятся до сих пор) была заложена здесь, арабами, в 710-е годы. Маленькие выжившие христианские королевства Испании боролись с арабами еще много столетий, последний правитель магометан был повержен и изгнан только в 1492 году королем Фердинандом II и королевой Изабеллой I[199]. Столетиями ориентированное на войну, испанское общество накопило колоссальный военный и идеологический потенциал, который теперь использовалo не для реконкисты, а уже для конкисты в Новом Свете.

Могущество Испанской империи будет невероятно огромным еще почти два столетия после 1492 г., когда первое плавание Колумба по-настоящему открыло миру Америку. Кроме того, арабское завоевание Испании завершило процесс установления мусульманами контроля над большой частью Средиземного моря[200]. Знаменитый бельгийский историк Анри Пиренн в своем фундаментальном труде «Империя Карла Великого и арабский Халифат» показал значение произошедшего в начале VIII века. Античный средиземноморский мир, основанный на единстве культуры, способов управления и морской торговле, был нарушен арабами.

Связь с античной традицией, культурная и экономическая, была разорвана. Экономика бывшей Западной Римской империи, управляемой германцами, основывалась также на росте городов и торговле. С приходом арабов в регион все большее значение приобретало сельское хозяйство и, следовательно, земельная аристократия. Ослабла королевская власть.

Начались Средние века. Сложились условия для феодального, средневекового облика Западной Европы – с политической раздробленностью, высокой ролью натурального хозяйства, специфической рыцарской военной организацией и пр. Кроме того, арабы лишили Константинополь возможности защитить и контролировать Папу Римского. В середине VIII в. отношения Папы и Константинополя была разорваны. Политическая жизнь вслед за хозяйственной смещалась с побережья Средиземного моря на север. Папы теперь зависели от поддержки франкского королевства.

Этот разрыв Восточной империи и Папы стал предвосхищением разделения христианства на западное и восточное, которое окончательно произошло в 1054 г., и началом их противостояния[201].

7

Рабство на Ближнем Востоке[202]

В 1842 году британский генеральный консул в Марокко, в рамках всемирных усилий своего правительства по отмене рабства или, по крайней мере, сокращению работорговли, обратился к султану этой страны с вопросом, какие меры, если таковые имеются, он предпринял для достижения этой желаемой цели.

Султан ответил в письме, выражавшем явное удивление, что «торговля рабами – это вопрос, в котором согласны все секты и народы со времен сыновей Адама… до наших дней». Султан продолжал, что он «не знал, что это запрещено законами какой-либо секты, и никому не нужно задавать этот вопрос, поскольку одно и то же очевидно как для высоких, так и для низких и требует не больше демонстрации, чем дневной свет».

Султан лишь немного устарел в том, что касается принятия законов об отмене или ограничении работорговли, и, к сожалению, он был прав в своей общей исторической перспективе. Институт рабства действительно существовал с незапамятных времен. Он существовал во всех древних цивилизациях Азии, Африки, Европы и доколумбовой Америки. Его приняли и даже одобрили иудаизм, христианство и ислам, а также другие религии мира.