Праведник

Уста скривились в злобной усмешке.

– Какая честь, – хрипло выговорил украинец на хорошем русском, – сам Яков Лот!

– Мы знакомы? – по-прежнему холодно поинтересовался Яша.

– Ватники и колорады не числятся в моих знакомых! – презрительно ответил патрульный. – Зато я хорошо изучил твое досье. Яков Лот, родился летом 2014-го в Донецке, под обстрелом. Мать и акушерку убило осколками – обе кацапки прикрыли собою несчастненького «малышечку». Отец – ополченец, позывной «Северус» – погиб через полтора года, при штурме Мариуполя. Бедный сиротка рос в Москве, у дяди, Николая Петровича Воронина. Там же Яшенька окончил школу. Пытался поступить в МГУ, да не вышло. Отслужил в армии, в 80-й арктической бригаде, водителем атомного танка-транспортёра. Не женат, не привлекался, не состоит. Последние шесть лет занимается противоправной деятельностью, помогая скрываться преступникам, злостно нарушившим Ювенильный и Семейный кодекс Евросоюза. Объявлен в розыск Интерполом, ФБР и СБУ. Я ничего не упустил? А, вата?

– Люблю разговорчивых, – усмехнулся Лот. – Имя! Звание!

– Олесь Кучера, – отрекомендовался украинец. Покосился на свой голубой погон с парой желтых звезд, и добавил не без гордости: – Бунчужный.[3]

– Подкрепление скоро прибудет?

– Даже не надейся, не скажу, – мужественным голосом ответил бунчужный.

– Откуда вам стало известно, что именно сегодня и именно здесь я пересеку границу? Разведка?

– Наводка!

– Кто?

Кучера смолк, плотно сжимая красные, словно измазанные кровью губы. Хлопнул выстрел, перебивая бунчужному колено – поросячий визг разнесся над рекою.

– Кто? – хладнокровно повторил Яша.

– «Розовые»! – завопил Кучера. – «Розовые» тебя сдали! Люди Большого Эрнеста! Вы их гомофашистами зовете!

– Кто именно?

– Не знаю! – простонал Олесь, и взвыл, наблюдая, как повело ствол «калаша»: – Да я, правда, не знаю!

– Верю, – сказал Яков и нажал на спуск.

Пуля вошла Кучере точно в переносицу.

Поднявшись, Лот внимательно осмотрел патрульных в остатке – те мирно спали, не реагируя ни на выстрел, ни на стрекот приближавшегося вертолета.

Яков поспешно укрылся в роще, и кинулся бегом к реке.

Вот и плотик – пройдешь мимо, и не посмотришь. Торопливо провернув баллончик, Лот добился того, что комок «пожамканного» эластика расправился, надулся тугим и пухлым диском.

С шумом вбежав в реку, Яков плюхнулся на плотик. Турбокоробка засвистела, крошечный водомет погнал плавсредство к другому берегу. Оглядываясь, Лот помогал себе руками, подгребая, подгребая, подгребая…

Когда пузатый «Еврокоптер» выплыл из-за холмов, Яша торопливо выбирался на берег, в тень раскидистых ив, таща за собою плотик.

Раздвинув плакучие ветви, Лот досмотрел, как вертолет завис над опушкой, как медленно снизился, раскручивая вихревой поток пыли, песка и листьев.

– Жак! – послышался дрожащий голос, и перевозчик вздрогнул.

Обернувшись, он увидел Клер, выглядывавшую из-за тальника.

– Я же вам сказал, чтобы уезжали! – рассердился Лот.

– А мы не хотим без вас, так неправильно!

Вздохнув, Яков пошагал за женщиной, оглядываясь на лопасти, кружившиеся над зарослями.

Минуту спустя он занял место водителя и, не слушая оправдания «балта», нарушившего приказ, завел двигатель. Тихонько, на первой скорости, джип тронулся прочь от берега, от границы «свободного мира». Но тот не отпускал.

Загоготал пулемет, прочесывая прибрежные заросли – ветки, да щепа так и летели в стороны. Натужно воя моторами, «Еврокоптер» поднимался обратно в небо, плавно разворачиваясь, цепляясь шасси за верхушки деревьев. Из дырчатых «бочек» с НУРСами полетели мелкие, но зловредные ракетки. Протягивая дымные хвосты над рекой, они рвались в лесочке, словно пропалывая деревца. Мимо!

– «Балтик», давай!

Турбина взвыла, покрышки взвизгнули, и джип метнулся вперед, прорываясь сквозь кусты.

Гулко стрекоча, вертолет пересек пограничную реку. Забил крестоцветный огонь автоматической пушки. Злые фонтанчики песка очередью прошли за «балтом», перечеркивая колею. Недолет!

Невидимый наводчик опорожнил еще одну кассету. Перелет!

Геликоптер накренился, с этакой ленцой разворачиваясь, и Лот похолодел. Прямое попадание – и никакая пласт-броня не спасет.

Джип – это не танк.

«Руссо-балт», монотонно докладывая о воздушной угрозе, бросался из стороны в сторону, прокладывая путь зигзагом, тормозя и ускоряясь, лишь бы сбить прицел.

Выскочив на заброшенную дорогу, он прибавил скорости, и в этот момент из зарослей показался пограничник в новороссийской форме, пристраивая на плече трубу ракетомета.

Яков видел его деловито-сосредоточенное, загорелое лицо какую-то секунду, а после пыхнули дым и пламя. Небольшая ракетка «земля – воздух» вынеслась из трубы, вращаясь и раскладывая остроконечные стабилизаторы.

«Еврокоптер» сразу передумал добивать внедорожник, взвыл, резко уходя влево, да только изделие русских оружейников было куда быстрее. Ракета тюкнула вертолет в основание хвостовой балки.

Вспух огненный шар взрыва. Хвост у «Еврокоптера» отвалился, а кабина, кружась, как юла, по косой сверзилась в реку.

Все, сидевшие в джипе, включая водителя, дружно выдохнули.

Пронесло!

* * *

Минуты не прошло, как машину остановили погранцы – трое веселых, зубастых парней в форменках и одна овчарка, тоже зубастая, но какая-то угрюмая.

Старший наряда проверил документы, и лихо козырнул – перевозчиков тут уважали, гадостей не делали и препон не чинили.

И покатился джип дальше.

Первым делом Лот заехал на мойку Георге «Мамалыжника», где с «Руссо-балта» не только соскребли грязь, но и депрограммировали налипшие «микрики».

Один из пупырчатых шаров-колес, нахватавшийся осколков, заменили, звездчатые вмятины от пуль металлизировали, и покатил внедорожник спокойно, без форсажей и дрифтов, выруливая на дорогу к Тирасполю.

Как всегда, оказываясь в Новороссии, Яков испытывал громадное облегчение, граничившее в полной опустошенностью – весь напряг, все опасности оставались на европейском берегу, их словно смывало прутовской водичкой.

Пассажиры тоже сидели притихшие, даже так – пришибленные, с трудом осознавая, что переживаниям их, тревогам и страхам пришел конец.

Да, впереди их ждали дежурные администраторы из службы иммиграции, но все эти формальности нервы не трепали – беженцев из Европы принимали без проблем. Не из Африки, чай.

Не доезжая Тирасполя, остановились в мотеле «Эксотал».

Шел десятый час вечера, так что все шустренько помылись с дороги, быстренько перекусили и завалились спать.

Утром Лот распрощался со счастливым семейством.

Глава 3. «Птичник»

Российский Союз, Королев, Центр подготовки космонавтов.

2045 г.

ЦПК окружал большой красивый парк, а стоянка для атомокаров, равно как и посадочная площадка для техники винтокрылой, находились у главного входа, за которым тянулась узкая аллея, обсаженная кустами смородины.

«Недурно», – подумал Воронин и потянул носом воздух. Пахнет. Николай Петрович сунул руки в карманы, и левой ощутил касание рукоятки ПП – пистолета-парализатора.

Поморщившись, вынул руки. Заложил их за спину и пошагал по аллее, прислушиваясь к звонким ударам по мячу – слева, за деревьями, пряталась волейбольная площадка, там занимались девушки со Станционного факультета. Их было хорошо слышно.

Справа находилась площадка баскетбольная, там кидали мяч парни с Командирского – слышимость тоже была прекрасная.

«Что-то подобное я уже читал, – задумался Николай Петрович. Хм… А разве бывает книжное дежа-вю?» Он пожал плечами.

Говорят, баскетболисты ЦПК дважды выигрывали у студенческих сборных Москвы, а один раз даже вышли в финал чемпионата России.

Все эти живописные подробности Воронин узнавал от сопровождающего – заочника Комфака Эдуарда Чибисова. Заочник Чибисов был огромного роста. Его отличало широкое, медного цвета лицо, густые темные волосы, остриженные «под ежика», редкого, фиалкового оттенка глаза и прямой маленький рот.

В свои тридцать два Эдуард старался выглядеть солидней, поэтому говорил сдержанно, не впадая в грех эмоции, а к Воронину обращался по армейской привычке – «та-ащ командир»:

– Я думаю, товарищ командир, – проговорил он деревянным голосом, – что будет полезно пополнить персонал станции дельным инженером-гастрономом. Экспедиция намечается не на одни выходные, а питаться всухомятку…

– …Вредно для здоровья, – согласился Николай Петрович. – Есть кандидатура, товарищ сменный пилот?

– Предлагаю Риту Чайкину, – сказал Чибисов, розовея. – В этом году она заканчивает «станционку», отличный специалист.

– Симпатичный?

– Кто?

– Не тупи. Кто… Специалист.

– А-а… Ну, да… В общем. К-хм…

– Вноси в реестр.

Воронин послушал завистливо вопли игроков да болельщиков, то радостные, то огорченные, вздохнул и сказал:

– Веди меня, Вергилий.

Чибисов улыбнулся застенчиво, и повел.

Плоскокрышие корпуса Школы открылись сразу за плотной шеренгой голубых елей и рядом ухоженных газонов.

Поднявшись по лестнице, Воронин ступил в просторный вестибюль учебного корпуса с большим бронзовым бюстом Циолковского. Давненько он тут не был…

В коридорах царила тишина – учебный год закончился.

Идея набрать персонал базы из заочников пришла Николаю Петровичу как-то сразу – себя вспомнил, такого же «грызуна гранитов». На ЗО поступали не юнцы, а молодые спецы, что-то уже кумекавшие в своем деле. Отчего ж не помочь людям в карьерном росте? Сами «люди» восторженно орали: «Конечно!», «Ну, вообще…», «Вот, здорово!» и «Ух, ты!»

В принципе, и сам Николай Петрович не шибко отличился от выпускников в восприятии реала, когда ему, простому командиру корабля, поручили станцию аж в системе Юпитера! Что уж там о молодых-то гутарить…

Воронин с Чибисовым шагали по светлому коридору, заглядывая в лаборатории, в столовую, в гулкие аудитории, библиотеки, спортивные залы, тренажные.

Они дошагали до конца коридора, попадая в вакуум-отсек ядерного ТМК[4] «Гагарин», «пристыкованного» снаружи.

Выйдя в рабочий отсек макета корабля, Чибисов показал на двери пилотской кабины.

– Сюда, – обронил он, и смутился: – Ой, да вы же знаете…

Николай Петрович молча улыбнулся, и переступил высокий комингс.

В креслах у пульта крутилось двое – насупленный хмурый хомбре лет этак тридцати с лишком, и его полная противоположность – худой, вихрастый, загорелый парень, улыбавшийся весело и радостно, так что на веснушчатой его переносице собирались тонкие морщинки.

– Знакомьтесь, – Чибисов хлопнул по плечу насупленного хомбре. – Сашка Иволгин, сменный инженер-контролер. Свое дело знает туго.

Хомбре приветливо улыбнулся – и превратился в совсем-совсем другого, очень мягкого и доброго, немного даже наивного, душевного, робкого с девушками и неуверенного в себе человека. Вот почему, подумал Воронин, он такой серьезный и неулыбчивый… Прячется.

– Александр, – сказал Иволгин сиплым голосом, – этого достаточно.

– Николай Петрович. Назначили начальником планетологической станции «Юпитер-1».

– Ух, ты… На Амальтее которая?

– На ней, родимой.

– Ну, ваще-е…

Вихрастый представился Юрой Селезневым. Он был бортинженером. Сменным.

– Готовы отлучиться с Земли? – спросил Воронин, пряча улыбку за показной строгостью.

– Да! – воскликнули дуэтом оба сменных.

И тут, неожиданно для самого Воронина, произошло новое пополнение – сам начальник ЦПК явился в тренажную, ведя под руку невысокого, очень изящного молодого человека восточной наружности, и… Яну собственной персоной, в девичестве Рожкову.

Яна смотрела на Николая Петровича очень честными глазами и мило улыбалась.

– Как вы и просили, уважаемый, самые лучшие в выпуске с факультета Переподготовки, – залучился начальник, добрейший «Евгенич». – Рекомендую вам штурмана Тосио Кавамото и киберинженера Яну Рожкову.

Яна улыбнулась, рефлекторно пленяя.

– Ну, оставляю вас, – прожурчал Евгенич, потирая руки, словно умывая. – Знакомьтесь, любите и жалуйте!

Начальник удалился, а Воронину пришлось представлять присутствующих прибывшим.

Пожав всем руки, Яна скромно заметила, потупясь:

– Выходит, я буду единственной женщиной на корабле?

– Нет, – помотал головой очарованный «киберинженером» Чибисов, – будет еще Рита Чайкина.

Яна весело рассмеялась.

– Да у нас, смотрю, целый птичник организовался! – сказала она. – Чибисов, Чайкина, Иволгин, Воронина…

Тут девушка запнулась и густо покраснела.

– Действительно, – деланно улыбнулся Николай Петрович, словно не заметив яниной промашки, – похоже на клетку с пернатыми.

Ну, что ж… Риту мы ждать не будем. Да, Эдуард?

Чибисов покраснел.

– Она сейчас у матери в Одессе, – сказал он с запинкой, – но на космодром прибудет без опозданий. Я за этим прослежу.

– Отлично… Надеюсь, никто до старта не передумает?

– Ни за что! – пылко сказал Селезнев.

– Да сограсные мы, – пожал плечами Кавамото.

Тосио, хоть и родился в Хабаровске, букву «л» так и не научился выговаривать.

– Ну, – развел руки Чибисов, – раз уж Кавамото-сан «за», чего уж нам-то противиться?

– Тогда пошли, – сказал Воронин. – Старт назначен на двадцатое. Сбор в космопорту «Байконур». Разбегаемся!

Персонал станции, громко переговариваясь, потянулся к выходу. Николай Петрович отстал, чтобы поравняться с молодой женой.

– Ты чего хулиганишь? – прошептал он. – Ты хоть понимаешь, как это опасно – работать у Юпитера?

– Лучше уж там с тобой, чем здесь одной! – убежденно сказала Яна. – Очень надо стариться при живом-то муже!

Воронин вздохнул только.

– Какому дураку ты голову заморочила, чтобы он дал «добро» на твое участие в экспедиции? – спросил он утомленно.

– Денису, – повинилась жена. – И ничего он не дурак, просто добрый…

– Бабник он, – буркнул Николай Петрович. – Глазки, небось, строила?

– Поцеловала, – коварно улыбнулась Яна, и тут же уточнила: – В щечку!

– Убил бы… – пробормотал Воронин.

– Кого?! – расширила девушка глаза в притворном ужасе. – Меня?!

– Обоих!

Воронина оглянулась – никого – и нежно обняла Николая Петровича, прижалась к нему и поцеловала, язычком касаясь его языка.

– Я буду приходить к тебе в каюту, – прошептала она, – и соблазнять Николая Воронина… А ты мне нравишься таким – вылитый мачо!

Воронин застонал – и покорился судьбе.

Глава 4. Политинформация

Евросоюз, Большой Париж

2048 год

Перевели ли ему плату за перевоз, Яков не удосужился проверить. Не потому, что видел в людях только хорошее, просто лень было искать терминал. А через радиофон лучше не связываться со всякими сервисами – чем ты незаметнее, тем целее.

Да и не тот человек Жослен Роше, чтобы обманывать спасителя своих любимых внучат…

Возвращение в Европу не было отмечено ни единым происшествием, тем более чрезвычайным. Лот добрался до Парижа, и загнал джип в лабиринт старых подземных туннелей, запутанный настолько, что не всякий диггер решался по нему бродить.

Бетон со следами опалубки сменялся кирпичной кладкой, по сторонам ржавели мощные чугунные конструкции, звонко капала вода, и пахло чем-то плесневелым.

Яков выключил фары, оставив гореть одни подфарники, и тьма сразу прихлынула, обступая атомокар сырым мраком.

– Эй! – крикнул Лот.

Эхо аукнулось гаснущим отгулом, и опять тишина, прерываемая капелью-метрономом.

Закурлыкал радиофон, и Яков вздрогнул.

– Чтоб тебя… Алло?

Стереопроекция высветила голову «Идальго».

– Привет, Лот!

– Здорово, – ответил Яша ворчливо.

– Ты уже здесь?

– Типа того. Да выкладывай, выкладывай… Вижу же, что чего-то тебе надо от меня.

– Угадал! – Робер ухмыльнулся. – Поздним вечером устроим очередную «политинформацию»…

– Политинформа-ацию?.. Хм. Поздним вечером… Скажи уж сразу – ранней ночью. Где?

– В старом карьере, вверх по течению Сены.

– А кто будет вести? – спросил Лот подозрительно. – Опять я?

– Нет! – рассмеялся «Идальго». – Моя очередь! На тебе и «Дакоте» – охрана.

– Охра-ана?.. Ладно, буду.

– Тогда пока! – все с той же бодрой интонацией попрощался Робер.

– Пока… – вздохнул Яков.

* * *

Если бы не «Балтик», Лот вряд ли бы нашел место, выбранное для «политинформации».

Находилось оно вне дорог, среди обрывов, врезанных в гряду сыпучих прибрежных холмов. Это была циркообразная ложбина, резко ограниченная выступами опрокинутых слоев песчаника.

Покинув джип, Яков сунул в ухо горошину переговорного устройства, оглянулся в потемках, проводя рукою с зажатым в ней гониометром. Вот крошечный приборчик блеснул индексом, поймав сигнал ультрафиолетового маячка. Туда!

За мачтой с излучателем Лот скорее угадал, чем увидел друзей.

– Джек?

– Я за него, – хихикнул в темноте «Вергилий» Ганс. – Привет!

– Здорово. Скоро сеанс?

– Джек только что звонил, говорит, подгребают уже.

– И то хлеб…

Парижане, не свободные в выборе информации из-за цензуры, готовы были сносить все трудности, тайком, в обход законов, собираться за городом, только бы познать истину.

Приходили и те, кто владел всею полнотой знания, лишь бы побыть среди «своих», почувствовать, что ты не один такой в царстве полуправды и откровенной брехни.

Горожане приплывали к месту встречи на низких надувных плотах, подхватывали их и тащили с собой – послужат сиденьями.

Приглушенный шум толпы разрастался – сдавленные голоса, шиканья, шарканье подошв множились.

– Третий, я первый, – щелкнуло в ухе. – Как обстановка?

– Первый, я третий, – откликнулся Яков. – Все идет штатно.

– Нормуль! – булькнул «первый».

В призрачном свете стереопроектора возникла щуплая фигурка «Идальго».

– Друзья! – начал Робер безо всякого пафоса. – Наш сеанс мы начнем с телесюжета, снятого еще в две тыщи пятнадцатом. Это интервью профессора Франсуа Пиньона, которое он давал в студии «ТФ-1». В эфир оно не пошло. Посмотрим?

– Посмотрим! – откликнулась толпа.

Стереопроекция легла на вогнутую кручу, налилась цветом… Пошла картинка, плоская, но яркая. Седой, представительный месье Пиньон сидел в кресле напротив молоденькой ведущей, улыбаясь иронически, но горькая складка у губ профессора придавала его улыбке нотку печали.

ВЕДУЩАЯ (бодро): Господин профессор, ваши высказывания по поводу гендерной теории известны. Что вы можете добавить к уже сказанному?

ПРОФЕССОР (спокойно): Ничего, мадемуазель.

ВЕДУЩАЯ: (растерянно): Совсем ничего?

ПРОФЕССОР (вздыхает): Скажите, мадемуазель, что утверждает эта, якобы научная теория?

ВЕДУЩАЯ: М-м, насколько я помню, теория гендера… она о том, что существует не два пола, а семь – мужской, женский, гомосексуальный, лесбийский… Еще есть бисексуалы, транссексуалы и интерсексуалы. И человек сам определяет свою сексуальную ориентацию, свою идентичность с тем или иным гендером. По-моему, так.

ПРОФЕССОР (иронично): Браво, мадемуазель! Вам удалось в двух словах изложить весь этот гендерный бред.

ВЕДУЩАЯ: Почему бред?

ПРОФЕССОР: А вот скажите, когда вы раздеваетесь у себя в ванной, кого вы видите в зеркале?

ВЕДУЩАЯ (неуверенно): Себя, наверное…

ПРОФЕССОР (с силой): Вы видите женщину! Кстати, молодую и хорошенькую. Когда раздеваюсь я… Ох… Ну, внешние признаки мужского пола все еще заметны, скажем так. И какая-нибудь лесби, раздевшись, наблюдая за своим отражением, тоже увидит как бы женщину. А гей узрит как бы мужчину. И все! Иных полов в природе не существует! Только мужской и женский! И у людей, и у зверей, у насекомых, у растений даже, у всего живого.

ВЕДУЩАЯ: Но нетрадиционная сексуальная ориентация не выдумана, она реальна!

ПРОФЕССОР (назидательно): Нетрадиционная, следовательно, ненормальная. Поймите, мадемуазель, все эти словеса, вроде гендерной идентичности или сексуальной нетрадиционности, подменяют куда более верное определение. А именно – половые извращения. Наша политкорректность привела к тому, что отклонение от нормы принимается за норму!

ВЕДУЩАЯ: Однако те же геи считают себя нормальными…

ПРОФЕССОР (мягко): Мадемуазель, ни один душевнобольной не признает себя таковым. В чем причина психофизиологической ненормальности геев? Некий генетический сбой приводит к гормональному дисбалансу…

ВЕДУЩАЯ: Это как?

ПРОФЕССОР (терпеливо): В крови каждого из людей присутствуют и женские половые гормоны, и мужские. И наша ориентация зависит от того, чего и сколько в нас намешано. Если у мужчины больше доля андрогенов,[5] то он и ведет себя, как мужчина, а вот если в нем преобладают женские гормоны… Всё! Получите завсегдатая «Голубой устрицы»! Понимаете? Я говорю все это не для того, чтобы кого-то задеть, отнюдь нет. Просто хочу донести до зрителей одну непреложную истину: существует норма, заданная биологически, проверенная чуть ли не миллиардом лет эволюции, а все прочее – от лукавого! Поэтому нельзя говорить: «сексуальное меньшинство». Это же автоматически приводит к уравниванию, вообще отрицающему половые различия. Гетеросексуалов и гомосексуалов ставят на одну доску, тем самым признавая последних нормальными. Дескать, натуралов больше, а членов ЛГБТ-сообщества меньше, только и всего! Это гибельная ошибка. И ни в коем случае нельзя говорить: «нетрадиционная семья». Я не против однополых браков, но вы хоть семьи-то не касайтесь! Семья – это отец, мать и дитя. Ну, если, в общем, то самец, самка и детеныш. Всегда и везде, при любом раскладе! Вот, для чего создается семья?

ВЕДУЩАЯ: Ну, чтобы жить вместе… Двоим, любящим друг друга…

ПРОФЕССОР (резко): Чушь! Семья создается для того, чтобы зачать и вырастить ребенка! Могут два гея или две лесбиянки быть родителями? Разумеется, нет! У них же один пол!

ВЕДУЩАЯ (робко): Вы так эмоциональны…

ПРОФЕССОР (успокаиваясь): А это потому, что я профессионал и вижу дальше наших горе-политиков, лишивших нацию святых понятий, таких как «мать» и «отец», заменив их убогими «родитель А» и «родитель Б». Детей в школах с малых лет приучают к тому, что нет девочек и мальчиков, тетенек и дяденек. Анекдот даже такой ходит: встречаются двое пап с детскими колясками. Один спрашивает другого: «Кто у тебя – девочка или мальчик?» «Не знаю, – отвечает тот. – Когда подрастут, определятся сами!» Смешно? Нет, страшно!

ВЕДУЩАЯ (удивляясь): Да чего же вы боитесь, профессор?

ПРОФЕССОР (очень серьезно): Расчеловечивания. Семья – это ячейка общества, а мы разрушаем ее. Следовательно, ведем дело к распаду всего общества. Мы вдохновенно расширяем свободу и равенство за пределы разумного, а это равноценно гибели. Есть у меня и еще одна причина для страхов – мигранты. Хоть со стороны политиков и раздаются трели о мультикультурности, но в реале этого нет, и не будет. Мусульмане и африканцы не приемлют наших гипертрофированных прав и свобод, сохраняя жесткий водораздел между мужским и женским. Расчеловечиваясь, мы уступаем им Европу…

ВЕДУЩАЯ (с беспокойством): Профессор, это уже попахивает расизмом!

ПРОФЕССОР (грустно улыбаясь): Так пахнет правда, мадемуазель. Меня утешает лишь одно – я не доживу до той ужасной поры, когда человечество превратится в серую массу безликих, бесполых, безличностных нелюдей. Но вы доживете, и мне вас жаль…

– Третий! Третий! – послышался заполошный голос в наушнике. – Визит! Как слышите меня? Повторяю: визит!

– Понял! – выдохнул Лот. – Визит! Безопасники?

– Полиция!

– И то хлеб…

– Третий, уводите «пипл»!

– Понял!

Налапав пистолет-парализатор, торчавший у него за поясом, Лот выставил мощность на индикаторе до предельных «09», и сдвинул муфту излучателя, чтобы сузить луч.

– Тревога! – разнесся механический голос. – Все, кто с нечетными номерами, уходят налево, с четными – направо! Дежурные проводят вас к электробусам!

Яков сбежал в низину, и мигнул радиофоном, как фонариком.

– Проходим сюда! – крикнул он. – Не бойтесь, дорожка ровная, не упадете!

– А куда бежать? – воскликнул кто-то испуганно.

– Вон туда, где фонарик! Не волнуйтесь, мы их задержим.

Люди черными неразличимыми тенями проносились мимо. Слышно было взволнованное дыхание, и глухой топот.

Вскоре Лот учуял запах пыли, поднятый «нарушителями общественного порядка». Люди набивались в электробусы, как селедка в бочки, и те, не освещенные, утробно ворча моторами и раскачиваясь на ухабах, отъезжали.

Летающие платформы полиции загудели и завыли пару минут спустя, когда перевозчики закончили с эвакуацией. Сверху протянулись узкие лучи прожекторов, стали шарить по земле, нащупали разбросанные плотики, и запрыгали туда-сюда.