Полная версия
Новое назначение
ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА
Чехословацкий восточный фронт. Златоуст занят противником.
«Правда», 5 июля
ПЯТЫЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД
СОВЕТОВ
«Свердлов. Итак, фракция левых эсеров покинула зал заседаний. Заседание Всероссийского съезда продолжается. (Аплодисменты)».
ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА
Чехословацкий восточный фронт. Шадринск занят противником.
«Правда», 7 июля
ВО ВСЕ РАЙОННЫЕ КОМИТЕТЫ РКП,
ВО ВСЕ РАЙОННЫЕ СОВДЕПЫ,
ВСЕМ ШТАБАМ КРАСНОЙ АРМИИ
«Около 3 часов дня 6 июля брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие графа Мирбаха. Мобилизовать все силы, немедленно поднять на ноги все для поимки преступников.
Председатель Совета Народных
Комиссаров В. Ульянов (Ленин)».
ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
«Сегодня, 6 июля, около 3 часов дня убит бомбой германский посланник граф Мирбах.
Россия теперь по вине негодяев левого эсерства на волосок от войны.
На первые же шаги, предпринятые для захвата убийцы, левые эсеры ответили восстанием против Советской власти.
Все на свои посты! Все под оружие!»
«Правда», 8 июля
ТЕЛЕГРАММА
«Задерживать все автомобили. Везде опустить шлагбаумы на шоссе. Арестованных не выпускать без тройной проверки и полного удостоверения в непричастности к мятежу.
Ленин».
ПОДРОБНОСТИ
ЛЕВОЭСЕРОВСКОЙ АВАНТЮРЫ
Захватив Центральный телеграф, левые эсеры разослали телеграмму по всем линиям:
«Всякие депеши за подписью Ленина, а равно депеши, направленные контрреволюционными партиями правых эсеров, меньшевиков, кадетов и монархистов, задерживать, признавая их вредными для Советской власти вообще и правящей в настоящее время партии левых эсеров в частности».
ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
Отдано распоряжение об аресте всех левых эсеров и прежде всего об аресте всех членов ЦК ПАРТИИ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ. Оказывающих сопротивление при аресте – расстреливать.
ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА
Чехословацкий восточный фронт. Вследствие прорыва Волго-Бугульминской жел. дороги и недостатка сил Советской власти пришлось оставить Уфу.
«Правда», 11 июля
ЯРОСЛАВЛЬ В РУКАХ БЕЛОГВАРДЕЙЦЕВ
«Белые выступили в ночь на 6 июля в 2 часа. Председатель Совета тов. Закгейм заколот штыками. Военный комиссар тов. Нахимсон захвачен в номере гостиницы «Бристоль». Он расстрелян во дворе офицерским отрядом… Населению сообщено, что Советская власть в Москве свергнута».
НА МУРМАНСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ
Англо-французско-сербскими войсками занята вся железнодорожная линия от Мурманска до Сорок. За вчерашний день неприятель продвинулся на 11 верст к югу от Сорок. Расстреляны члены Совдепа – Мальцев, Каменев, Вицук.
«Правда», 12 июля
«Муравьев, бывший главнокомандующий войск внутреннего фронта, левый эсер, пытался двинуть войска на Москву. Получив отпор, он покончил самоубийством».
ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА
Чехословацкий восточный фронт. Ялуторовск занят чехословаками. В районе Екатеринбурга восстания против Советов подавлены.
«Правда», 16 июля
«Сегодня в номере: Германское правительство потребовало от Советского правительства допущения батальона германских солдат в Москву для охраны германского посольства. Совет народных комиссаров в этом отказал.
Коммунист!
Умеешь ли ты обращаться с оружием? Справишься ли с пулеметом, с ручной бомбой, с минометом?
Если нет, немедля приди в свой район и запишись на обучение.
Будь готов защищать социализм!»
ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА
Чехословацкий восточный фронт. Бирск занят противником. Наши силы отходят.
«Правда», 17 июля
ПРИКАЗ ПО АРМИИ И ФЛОТУ
«Среди военных специалистов было за последние недели несколько случаев измены. Мохин, Муравьев, Звягинцев, Веселаго и некоторые другие перебежали к иностранным насильникам и захватчикам.
Никакой пощады предателям!»
«Правда», 19 июля
«Сегодня в номере: Николай Романов расстрелян».
ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА
Чехословацкий восточный фронт. Противник ведет наступление по двум железнодорожным линиям: Екатеринбург – Челябинск и по Западно-Уральской. На первой из указанных линий наши войска отошли в районе станции Мраморской.
«Правда», 24 июля
ПЕРЕДОВАЯ – УГРОЗА РАСТЕТ
«Чехословаки взяли Симбирск. Волга перерезана еще в одном месте. Самая крупная артерия страны перехвачена тугой веревкой. Мятеж расползается, как жирное пятно на бумаге. Да здравствует натиск на врага!
Коммунист!
Умеешь ли ты обращаться с оружием?
Справишься ли с пулеметом, ручной бомбой, минометом?»
ГУБЕРНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
ЗАВОДСКИХ КОМИТЕТОВ
«…Слово о текущем моменте предоставляется тов. Ленину.
“Последние дни, – начинает оратор, – ознаменовались крайним обострением дел для Советской Республики. Голод – самый отчаянный враг Советской России”.
Товарищи!
Ввиду появления холеры в Москве прививайте себе противохолерную вакцину и убеждайте других делать это.
Прививки производятся бесплатно».
РЫТЬЕ МОГИЛ БУРЖУАЗИЕЙ
Петроград. Введенная среди буржуазии повинность по рытью могил для холерных проводится энергично. Ежедневно обеспеченное население отправляется на рытье могил.
«Правда», 25 июля
«Товарищи и граждане!
Чехословацкие банды временно лишили нас возможности получать и то скудное количество питания, которое мы получали до сих пор. Вчера и сегодня мы не могли совершенно выдавать хлеб населению. Приняты экстренные меры, чтобы добыть муку.
Товарищи рабочие!
В Финляндии и на Украине, где хозяйничают враги народа, на почве истощения работает новая болезнь под названием испанка. Что же будет здесь, где хлеба нет, если удастся дьявольский план взять рабочих измором.
Теснее революционные ряды!
Все на своих местах, все на страже в эти тяжелые дни!»
ЯРОСЛАВЛЬ НАШ
Чрезвычайная комиссия выделила из общей массы арестованных 350 человек, в большинстве бывших офицеров. По постановлению комиссии эти 350 человек расстреляны.
ВОССТАНИЕ БЕЛОГВАРДЕЙЦЕВ В ВОЛЬСКЕ
Вооруженные банды захватили Вольск, распространившись и на уезд.
КРОВАВАЯ РАСПРАВА В СЫЗРАНИ
Расстрелянные рабочие насчитываются сотнями, если не тысячами.
ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА
Чехословацкий восточный фронт. Наши части с боем отходят к Екатеринбургу.
Номер «Правды» от 25 июля был последним, который видели геологи. Страна, как женщина, истерзанная, обезумевшая от боли, рожала новый строй.
Утром 29 июля геологи увидели чехов. Екатеринбург стал белым.
Гапеев растерялся. Что делать с мандатом Совнаркома?
Геологи сошлись в проходе и спорили, не зная, что предпринять.
Из купе выходит Кратов. За ним парикмахер – Кратов никогда не посещал парикмахерских, вызывая мастеров к себе. Он выбрит, подстрижен и надушен. На нем новый костюм вместо дорожной тужурки – позолоченные молоточки празднично сияют на солнце. В руках поблескивает портфель крокодиловой кожи.
– Успокойтесь, господа. Прошу не выходить из вагона… Все дальнейшее я беру на себя…
Он вынимает из портфеля сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Она голубая.
Это засвидетельствованная петербургским нотариусом полная доверенность акционерного общества Копикуз. Кратову передоверялись все права общества – он мог заключать договора на неограниченные суммы, продавать имущество общества и приобретать для него, отвечать на иски и вчинять таковые, производить любые расходы по собственному усмотрению, выдавать векселя, обеспеченные всем активом общества.
Через два часа Кратов возвращается из города. Вагон прицепляют к первому поезду, отправляющемуся на восток.
Через двое суток геологи прибыли в Омск. Там заканчивалось формирование временного Сибирского правительства.
В Омске стояли несколько дней. Кратов пропадал в городе. Он провел крупную деловую операцию, заключил договор с Сибирским правительством на поставку угля и получил в качестве аванса полтора миллиона керенками – они ходили у всех властей.
К пузатому московскому чемодану, покоившемуся всю дорогу на верхней полке, Кратов привязывает ремнями тяжелый маленький баульчик.
Он раздает лутугинцам удостоверения от нового правительства с предписанием военным и гражданским властям оказывать всяческое содействие геологоразведочной работе в Кузбассе.
С едва заметной усмешкой, потонувшей в усах, Кратов сообщает, что Павел Павлович Гладков получил портфель министра торговли и промышленности в новом кабинете.
Котульский прекратил остроты по адресу Гладкова. Вагон покатил дальше на восток. Его номер не сохранился для истории.
Глава шестая
Восстание
IШампанское стынет в серебряных ведрах со льдом. Погоны мелькают среди черных фраков. В зал входит Кратов.
Оркестр военнопленных мадьяр играет встречу. Кратов в дорожном костюме – сапоги на двойной подошве, инженерская куртка.
Пятого апреля 1919 года Кратов выехал из Томска в Кемерово. Через два дня на недостроенном Кемеровском коксохимическом заводе в маленьких печах упрощенного типа начнутся испытания коксуемости осиновских углей. Пласты Осиновского угольного месторождения выходили на реку Кондому как раз против площадки будущего металлургического завода. Осиновка – ближайший пункт к Тельбесу. Кратов был уверен, что результаты испытаний будут превосходны, но все же волновался. Он выехал, чтобы лично проследить за процессом коксования.
По пути в Кемерово Кратов остановился ночевать в Кольчугине и попал на офицерский бал. Кратову скучно, после дороги у него усталость и насморк. Поручик Зеленков, начальник гарнизона, бывший псаломщик, лезет к Кратову целоваться. Трезвые глаза Кратова брезгливо щурятся. Оркестр играет. Никто не замечает, что музыканты следят за стрелками на больших часах и переглядываются. Кратов исчезает с бала. Он идет в недостроенный директорский дом, где двадцать комнат, столовая на сто человек, бильярдная и зимний сад. Там ему приготовлена комната на ночь.
Поселок угрюмо чернеет сплошным пятном без единого огонька. Музыка прорывается сквозь двойные рамы. Часовой у казармы поглядывает на яркие окна. Из дверей пулеметной команды выставил рыльце «максим» с заправленной лентой. Офицерские комнаты на втором этаже пусты – все на балу. Кратов идет в темноте, сунув правую руку в карман, где лежит маленький браунинг без кобуры.
Когда-то здесь стоял сплошной березняк; три лета все трещало на этом месте – крестьяне рубили, тесали и возили лес. В 1913 году Кратов привез сюда триста шахтеров из Донбасса. Он отбирал их лично и всех знал по именам. Он приобрел для них крестьянские избы и каждому купил корову и свинью. Рабочие помесячно выплачивали за это. Теперь в бараках кольчугинских копей шесть тысяч человек. В бараках все знают фамилию Кратова. Там получают деньги, на которых стоит его подпись, – собственные деньги Копикуза, боны от рубля до ста. Их называют «кратовками» или «копи-кузовками», другими деньгами рабочим не платят.
В директорском доме Кратов ложится в постель, насыпает сухую горчицу в носки и надевает их. Горчичник у пяток на двадцать минут – лучшее средство от насморка.
Бал продолжается. Сменяются мазурки и вальсы.
Штейгер Вагнер выпивает последнюю рюмку и смотрит на часы. Две минуты первого. Аккуратный немец идет за калошами. Он рано встает.
В передней его сбивает человек в белье, весь в крови. Он влетает в зал и дико кричит:
– Восстание!.. Восстание!..
Офицеры сразу трезвеют, хватаются за оружие и кидаются к дверям. Оркестр ударяет залпом из шести револьверов. Падают тела. Офицеры выскакивают из окон. Дамы в бальных туалетах бегут в темноту.
Завыл гудок протяжно и тревожно. Из шахтерских бараков выбегают люди. Поручик Зеленков бросается к казарме. Часовой пропускает, не спрашивая пароля. Едва Зеленков переступает порог, часовой выстрелом в спину кончает с поручиком. Это кольчугинский подпольщик, снявший часового.
Офицеры, отстреливаясь, бегут к лесу. По ним трещит пулемет.
Кратова поднял надрывающий душу гудок. Он подошел к окну и пытался разглядеть зарево пожара. Сквозь двойные рамы слышны выстрелы.
Кратов одевается, не попадая ногами в сапоги. Он выбегает на улицу и мечется, как слепой. Он знает: его не пощадят подпольщики. Год назад, в начале восемнадцатого, в контору Кольчугинского рудника пришли представители ревкома. Кратов собирался уезжать в Петербург: связь с правлением была утеряна, оно притаилось в столице, поток ассигнований иссяк. Перед отъездом Кратов собрал администрацию рудника в директорском кабинете. Ревкомовцы вошли туда. На основании Декрета о рабочем контроле они потребовали права участвовать в управлении рудниками.
– Мы считаем рудник своим, – сказал председатель делегации.
Кратов взглянул с интересом.
– Вы уверены, что сможете управлять копями? – спросил он. – Где достанете вы капитал?
– Вот наш капитал, – ответил шахтер. – Этим создано все.
Он положил узловатые темные руки на зеленое сукно стола, сжал и разжал кулаки.
– Прекрасно, – сказал Кратов, – хозяйничайте сами.
Он уехал в столицу, и с этого дня прекратилось поступление на рудник денег, материалов, продовольствия из томской конторы Копикуза. Не стало леса, не стало хлеба, не было наличности для выдачи заработной платы. Ревкомовцы отправляли продотряды на Алтай за зерном; требовали крепежного леса от Сибсовнархоза, уговаривали рабочих не разбегаться.
Когда пришли чехи, к конторе привели захваченных ревкомовцев. Преданный Кратову Садов, строитель Кольчуги некоего рудника и кемеровских коксовых печей, ударял тычком в губы и в носы связанных шахтеров. Его большой костистый кулак оброс коркой почерневшей крови. Кратов, уже вернувшийся из Москвы в известном нам вагоне, сидел в директорском кабинете. Он подошел к открытому окну, посмотрел на расправу, поморщился, захлопнул прозрачные створки и наглухо задернул шторы.
И вот мечется он, как слепой, кровь мерещится ему. Он видит: чернеет в темноте чья-то оседланная лошадь. У него колотится сердце, он вскакивает в седло и мчится. В ушах свист – так свистит ветер и пуля. За ночь Кратов проскакал до станции Юрга. Он пишет телеграмму в Томск о восстании и вдруг чувствует острую боль в ногах. Со стоном снимает сапоги. К пяткам нельзя прикоснуться – кожа сошла. Второпях он забыл высыпать горчицу из носков. На коне он не почувствовал боли.
IIЧерез три дня Кратов, как обычно, сидит в своем кабинете в Томске. Он одновременно директор-распорядитель и председатель временного правления Копикуза. Все общества Международного банка, имевшие дела в Сибири, создали временные правления и поддерживали друг друга. Кратов изворачивался, перехватывая ссуды, выпуская «копикузовки», распределяя за половину номинала новый выпуск акций среди сибирского купечества.
Собранные крохи Кратов бросал на заводскую площадку и на южную группу рудников. Проектное бюро металлургического завода было переведено ближе к площадке – в город Кузнецк. Туда выехал со своим штабом сумрачный и неутомимый Садов, назначенный главным строителем завода. Центральное правление Копикуза оставалось в Томске.
Рядом с кабинетом приемная. Там ковры и картины. На столах образцы тельбесских руд и кузнецких углей. Без доклада в кабинет не входят. Докладывает о посетителях швейцар Константин. Обычно он спрашивает: «Как прикажете доложить?», уходит, возвращается и сообщает: «Просили немного обождать».
Сегодня все проходят мимо Константина без доклада.
Входит человек в адмиральской форме. Это брат Кратова – Михаил Петрович, адмирал Черноморского флота, друг Колчака, ныне начальник Томского гарнизона и вооруженных сил Томской губернии.
Он здоровается с Константином за руку. В 1918 году при советской власти адмирал служил в Копикузе экспедитором – заклеивал пакеты, перевязывал бечевкой посылки и носил их на почту. С тех пор он сохранил дружеские отношения с некоторыми низшими служащими Копикуза.
– Что слышно на фронте, Михаил Петрович?
– Плоховато, Костя, отдали Уфу.
– Что же так, Михаил Петрович?
Адмирал вертит пальцами в воздухе. Он считает, что Колчак много лучше понимает в морских делах, чем в сухопутных. Не отвечая, адмирал проходит в кабинет.
– Ну как? – спрашивает Кратов брата. – Что слышно из Кемерова, с Гурьевска?..
– Кажется, спокойно… Карательную экспедицию отправляем в Кольчугино завтра.
Дверь распахивается. Быстро входит Елена Евгеньевна – жена Кратова. Она любит благотворительность и верховую езду.
– Иоська! Я открываю сбор. Ты должен подписаться первый.
– Какой? Куда?
– В Кольчугине перебьют рабочих. Надо помочь сиротам?
– Но ведь их еще не убили, Елена Евгеньевна, – говорит адмирал.
– Давай лист, Леля…
Кратов целует у жены руку и смотрит на нее влюбленными глазами.
Он пишет крупными буквами:
«В пользу вдов и сирот рабочих Копикуза, погибших при подавлении кольчугинского мятежа,
И. П. Кратов – 1000 рублей».
– Теперь вы, Михаил Петрович.
– Мне неудобно, душенька…
– Ну как хотите… Потом вот что, Иоська: я хочу сегодня на доклад Грум-Гржимайло. Возьмешь меня?
– Тебе будет неинтересно…
– Нет, нет… Офицеры собираются… Я обязательно поеду.
Братья договариваются о субординации между начальником отряда и прикомандированным к карательной экспедиции представителем правления Копикуза. Адмирал шутит, поминутно отвлекается, любезничает с Еленой Евгеньевной. Кажется, что речь идет о деловой поездке, а не об убийстве сотен людей. На листе бумаги Кратов аккуратно и быстро, без единой помарки, перечисляет необходимые меры содействия военных властей быстрейшему восстановлению добычи. Эту памятку он вручает адмиралу. Поболтав еще несколько минут, адмирал прощается и покидает правление.
В кабинет входит Курако в азяме – светло-коричневом костюме из грубой верблюжьей шерсти. Он посещает Кратова редко и всегда приходит запросто.
– Осип Петрович! Я перебрасываю свой штат из Кузнецка на Гурьевский завод.
– Почему?
– На фронте отступление. Будут мобилизовывать всех, кто не на заводах…
– Пожалуй, вы правы.
– Я беру с собой всех, кроме Близунова. С ним можете делать что хотите.
– Почему?
– Из него не выйдет доменщика. Он слишком любит свою жинку…
– Фу, какой вы… – говорит Елена Евгеньевна.
– У вас странные взгляды, Михаил Константинович, – поддерживает ее Кратов.
– Доменщик должен любить только одну женщину – домну.
В кабинет входит Константин. Он наконец дождался посетителей, о которых следовало доложить…
– Приехали с коксом из Кемерова… Прикажете обождать?
– Давай их сюда сейчас же…
Кемеровцы привезли новости. В Кемерове не было никаких попыток к восстанию – испытание осиновских углей прошло спокойно в назначенный срок. Приезжие развернули упакованные в бумагу конусообразные серебристые куски. Кокс был превосходен. При ударе друг о друга куски издавали металлический звук.
– Прекрасно, – говорит Кратов. – Могу вас поздравить, Михаил Константинович. Вы будете иметь уголь для коксовых печей в трех километрах от завода.
– Разрешите, Осип Петрович, взять один кусок…
– Пожалуйста. Вы будете на докладе Грума?
– Приду…
IIIАктовый зал Томского университета переполнен. Сидят профессора, инженеры, студенты, дамы. Много офицеров. В первом ряду Кратов. Рядом адмирал, геологи Гладков и Усов, профессор Гутовский и барон Фитингоф.
Грум-Гржимайло выступает против урало-кузнецкого проекта, выдвигая взамен собственный план – так называемый план Северной Сибирской магистрали.
Проекты Грума всегда неожиданны и часто скандальны. Промышленники не допускали его к предприятиям. Он не шел на сомнительные сделки и мешал темным делам акционерных обществ.
Грум вырос на Урале, стал лучшим мастером качественной стали, называл вздором все, что было написано о производстве черного металла, увлекся металлургией войны, изготовлением орудий смерти. Со всех заводов прогоняли его, как скандалиста. Студентом он прочел у Добролюбова[6], что русским писателям не даются практические деятели, Штольцы (из романа «Обломов»), потому что не с кого писать.
«Я решил стать Штольцем», – записал Грум в своей автобиографии. Это не удалось ему. Цейдлер, умнейший делец Урала, директор акционерного общества Надеждинских заводов, сказал однажды Груму:
– Вы слишком порядочный человек, чтоб быть управителем завода.
Грум любил вспоминать эту фразу.
Грум выходит на трибуну. Он огромного роста, с длинными зубами, с насупленными мохнатыми бровями, седая борода спускается до пояса – настоящий дед Черномор. Его встречают аплодисменты.
– Господа, – произносит Грум. В зал врывается ветер.
Не закрывая за собой дверей, в зал входит Курако и одиннадцать куракинцев вслед за ним. Все одеты одинаково – в светло-коричневые куртки и штаны из грубой верблюжьей шерсти. Среди них инженеры, окончившие по два высших учебных заведения, но ни один не носит форменной фуражки. Курако ненавидел инженерскую форму. Он говорил:
– Не тот инженер, у кого два молоточка на лбу, а тот, кто за рубль сделает то, что дурак за два.
– Господа, – повторяет Грум. – На свете есть страна, работающая черный металл на древесном угле в маленьких заводах, очень напоминающая Урал. Однако в противоположность Уралу железная промышленность не влачит в ней жалкого существования. Напротив, она побеждает на мировом рынке колоссы Западной Европы и Америки, ввозя свои изделия в мировые центры промышленности и культуры. Эта страна – Швеция. Она поставляет сталь недосягаемого для Европы качества. Эта маленькая страна справедливо вызывает удивление металлургов всего мира.
Курако всю жизнь воевал с металлургами немецко-бельгийского типа. Он впервые видел перед собой нового противника – представителя шведского течения – и слушал его с интересом.
Грум перешел к личным воспоминаниям о Швеции. Он рассказал о маленьких чистеньких заводах, об огромных лесах, прорезанных паутиной железных дорог. Железные дороги Швеции приспособились к малой населенности и к малой провозоспособности. Большинство станций упрощенного типа. Это домики в два окна с верандой для пассажиров. К проходу поезда начальник станции, он же стрелочник, телеграфист и сторож, отворяет станцию, пропускает поезд и возвращается к себе.
– В середине прошлого столетия, – продолжает Грум, – шведская железная промышленность находилась накануне краха. Рост коксовой металлургии и падение цен на железо на мировом рынке грозили совершенно погубить слабую металлургию Швеции, работавшую на древесном угле и потому поневоле дорогую. Шведы нашли выход. Они открыли свою страну для иноземного дешевого грязного железа и объединились для борьбы с мировой конкуренцией в области высших сортов стали.
Грум подходит к критике урало-кузнецкого проекта. Год работали над ним инженеры, геологи и профессора Сибири. Кипы экономических записок, таблиц, чертежей могут заполнить небольшую комнату. Основа проекта проста и понятна ребенку. Строятся четыре – только четыре – завода. Один в Сибири на рудах Тельбеса, три на Урале – у горы Магнитной, у Байкала и Алапаевска. Каждый завод американского типа, производительностью 800 тысяч тонн металла в год. Все четыре дадут мощность довоенной русской металлургии. Кузнецкий бассейн даст заводам кокс.
Грум говорит:
– Урал обладает самыми чистыми в мире, бессернистыми рудами. Чистота руд – столь драгоценное качество, что засорять их плавкой на коксе, всегда содержащем серу, – государственное преступление.
Грум изложил проект, которому Курако не мог отказать в остроумии. Грум предлагал провести круговую магистраль из Томска на Урал. Он называл ее Северной Сибирской магистралью. Свыше трех тысяч километров железной дороги просекут сплошной массив почти безлюдных лесов площадью больше Германии. Отсюда Урал получит практически неисчерпаемое количество древесного угля.
Грум перечислил изделия, требующие высококачественного древесноугольного металла: цилиндры паровозов, поршневые пружины, изложницы, прокатные валы с закаленными поверхностями, детали автомобилей, инструментальная сталь.
– Кроме того… – Грум возвысил голос: – Кроме того, уральские руды как бы специально созданы для предметов вооружения и обороны. На Урале мы возродим булат древних. История металлургии указывает, что все изобретения в ее области делаются и применяются прежде всего в военном деле. Война – это лаборатория мирной культуры. Человеческая культура проходит дорогую и суровую школу милитаризма и только путем этой школы познает возможности, вложенные в металл.
Грум подводил итог. Страна настежь открывает ворота потокам грязного коксового железа из-за границы. Урал становится мировым центром древесноугольного железа, несравненного по качеству. Россия выделывает лучшие в мире орудия войны. Этим она обеспечивает свою мощь в концерне мировых держав. Миллионные капиталы, русские и иностранные, частные и государственные, надо направить не в Кузнецкий бассейн и не в четыре сверхгиганта, а на сооружение Северной Сибирской магистрали и в уральскую древесноугольную промышленность.
