Приключения славянки: Цветок Безвременник

***

На склоны ступенчатых гранитных скал медленно опускались вечерние холодные сумерки, заботливо окутывая всё вокруг своим лиловым плащом. Я взглянула на небо, одним взмахом ресниц заволокла его тёмными снежными облаками, и они стали медленно разбредаться по просторному куполу небес. Ещё мгновение – и на западе скрылся последний пурпурный отблеск заходящего солнца. Мир погрузился во мрак зимней ночи.

Я неспешно прошлась по скрипучему снегу горного уступа, поочерёдно касаясь кряжистых стволов стариков-сосен. Ласково проводила ладонью по грубой потрескавшейся коре, ощущая пальцами каждый глубокий застарелый или недавно появившийся шрам, нанесённый жестокими зимними ветрами и морозами, да неумолимым жаром летнего солнца.

«Вы многое повидали, многое пережили, но не преклонились ни перед чем, ни перед кем. Не страшила вас ни скудная, твёрдая как камень земля, ни равнодушное синее небо, скупое на обильные питательные дожди. Молчаливые и величественные, взираете вы с неприступной высоты крутых склонов одинаково равнодушно на все дела людские, добрые и злые, на поступки доблестные и подлые, на речи льстивые и праведные, на взгляды завистливые и искренние, на чувства истинные и лживые, на вражду и злобу, на дружбу и предательство, на любовь и ненависть… Всё повидали вы на веку своём, и всё пережили».

Я вновь подняла глаза к небу, такому низкому, что казалось, будто узловатые натруженные руки-сучья сосен цеплялись скрюченными пальцами за мягкие податливые бока сизых туч, заставляя их плыть по тёмному морю небосвода ещё медленнее, ещё неторопливее. Да и куда спешить? В этом месте время ничто, оно не имеет границ и условностей. В этом далёком безлюдном краю оно практически остановилось, да оно здесь и не важно. Зачем оно здесь? Для кого? Здесь некому вести подсчёт прожитых дней, веков… Ведь единственные жители этого края – горы да потрескавшиеся древние как мир сосны. И что бы ни происходило там, внизу, здесь будет всё, как и сотни лет назад…

Не поворачивая головы, я ощутила, как за моим левым плечом, отделившись от монолитной тени горного массива, появился чёрный сгорбленный силуэт. Сделав полшага навстречу мне, он неуверенно замер.

– Здравствуй, Морана, – могильным холодом прошелестела тень. – Не ожидал тебя здесь встретить. Снова.

– Отчего же? Это ведь и мой край тоже, – не поворачиваясь к собеседнику, произнесла я, сделав ударение на слове «мой» и даже не подумав отвечать приветствием на его слова. Слишком много чести. Да и не желаю я ему здоровья, раз на то пошло.

Тень ничего не ответила, лишь едва заметно недовольно дёрнула плечом. Ишь, не по нраву мои слова.

– Зачем ты пришла? – снова прошептала она.

Я медленно повернулась к собеседнику и холодно посмотрела на него.

– Ты знаешь, что происходит в Заповедном Бору? – сразу приступила я к главной цели визита, опустив всякую вступительную белиберду.

– А что происходит? Ты о чём?

– Брось, ты прекрасно понимаешь, о чём я. Кто за этим стоит?

– А, ты о резкой смене погоды? – тут же проявила чудеса проницательности тень. – Не знаю.

Я недоверчиво вскинула правую бровь.

– Уверен? – я медленно провела рукой по кряжистому стволу сосны, оставляя ледяной морозный след на коре, а затем продемонстрировала тени одну из своих фирменных ядовитых улыбок.

Фигура резко вздрогнула, сгорбившись сильнее.

– Д-да. Неужели ты думаешь, Морана, что я стал бы от тебя что-то скрывать?

«О да, я в этом просто уверена».

– Мы ведь на одной стороне.

– На одной стороне? – усмехнулась я. – Брось! То, что люди плетут о наших якобы общих с тобой кознях против всех и каждого, ещё не означает, что так оно и есть на самом деле. И ты прекрасно знаешь об этом сам! Я терплю тебя здесь постольку поскольку, но стоит мне узнать, что ты замышляешь против меня хоть какую-нибудь пакость, пусть это будет даже просто косой взгляд в мою сторону, гнусное спаивание лешего перебродившей рябиновкой или мимоходом брошенная в мой сапог гадюка, и моей доброте конец. Выпну тебя с этих гор так далеко и глубоко, куда даже сам чёрт не заглядывал в силу своего анатомического строения! (Это я, конечно, загнула, но пусть думает, что я и так могу).

– Не смей, Морана! Не смей меня пугать! Ты не имеешь права так со мной разговаривать, я тебе не слуга, я ведь тоже бог! Равный тебе, между прочим, и имею такие же права и силу, как и ты, – шелест вдруг перешёл на свист.

– Равный мне? – я откровенно расхохоталась тёмной фигуре в лицо.

И что ж вы с Сенькой, сговорились, что ли?

– Отчего же ты, равный, прячешься в тени деревьев? Почему не выйдешь сюда и прямо не посмотришь мне в глаза? Что же ты так трясёшься и горбишься, стоит мне только бровью повести в твою сторону?

Я сделала шаг навстречу собеседнику и раскинула в стороны руки в широких, достающих до земли рукавах, будто хотела заключить его в страстные объятия. Но тень шарахнулась от меня как от чумной, прячась под защиту ближайшей корявой сосны. И правильно, да только не поможет это.

Отовсюду – из-под земли, из скалистых расщелин – навстречу фигуре за сосной медленно пополз туман, ласкаясь к моим ногам, словно послушная домашняя кошка, распространяясь по сторонам, клубясь и с каждым мгновением всё гуще обволакивая землю и сосны. А вместе с пробирающим до костей туманом на горный кряж ступил мороз, невидимой ладонью касаясь всего вокруг. Стволы натужно заскрипели, не в силах больше противостоять такому холоду. Первой не выдержала кора дерева за моей спиной, начала лопаться со звуком порванной тетивы. А следом затрещали и остальные деревья заполняя уступ оглушительным звуком, усиленным в несколько раз эхом скал.

Мороз тем временем крепчал, усиливался, почти с гулом возвещая о своём присутствии, и с каждым вдохом становилось всё труднее и труднее дышать. Не мне, – ему. Стужа будто вытеснила из воздуха весь кислород, выморозила его, проникая колючими коготками в рот и нос, сжимая ледяным кулаком лёгкие и сердце. Она была практически осязаема, скрежеща когтями по поверхности деревьев и скал, покрывая всё вокруг тонким слоем инея и льда, она подбиралась всё ближе и ближе к тому, кто, дрожа всем телом (скорее от страха, нежели от холода), медленно преклонял колени перед могуществом Моровой девы.

Уже почти ничего не было видно, над Железными Горами висела непроницаемая пелена морозного тумана. Это богиня Зимы жестоко, не щадя никого, показывала свою волю и силу тем, кто посмел не подчиниться ей.

– Довольно! Прошу, прекрати, – услышала я, наконец, глухой шелест тёмной фигуры, склонившейся в беспомощной позе.

– Надеюсь, с такого ракурса тебе стало виднее, равны ли наши с тобой силы и имеешь ли ты хоть какое-нибудь право называть себя богом, – надменно посмотрела я на него сверху вниз.

Чернобог19 резко вскинул голову, гневно полыхнув на меня угольками красных глаз. Но тут же поник, покорно оставшись стоять предо мной на коленях.

Другого я и не ожидала.

– Итак, вернёмся к первоначальной теме нашей милой дружеской беседы. Встань! – я деловито заложила руки за спину и прошлась взад-вперёд, небрежно пошевелив при этом пальцами, разгоняя мороз.

Я даже небо расчистила от кудлатых облаков, позволив уже ущербной луне разбавить чернильную ночь серебристым сиянием.

– Что же ты думаешь по этому поводу? Кто может за этим стоять?

– А почему я должен тебе помогать, Морана? С чего вдруг? – недовольно буркнула тень.

– А с того, мой старый друг, что, если не будешь помогать мне, это может обернуться для тебя ещё большими неприятностями. Итак, кто может за этим стоять? – вкрадчиво повторила я.

– Может, стоит задать этот вопрос самой себе? – язвительно подметил Чернобог.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Тебе лучше, чем кому-либо другому, а тем более мне, должно быть известно о существовании твоих недругов.

– Поверь, к большому сожалению, даже мне не известно обо всех моих когда-либо существовавших врагах, недругах и завистниках. Так что, может, ты прольёшь немного света на этот вопрос?

– Сомневаюсь, что я способен тебе вообще хоть чем-то помочь.

– Может, ты просто не желаешь? Или, возможно, тебе что-то мешает? Я могу быстренько развеять все твои сомнения, ведь ты же не хочешь приобрести себе врага в моём лице? – угрожающе предупредила я.

– Нет, не хочу. Но, как я уже сказал, я ничего не знаю. Я могу только предполагать. Возможно, ты кому-то насолила очень сильно, перешла дорогу, так сказать, или задела кого-то недобрым словом. Вспомни хорошенько!

– Если так рассуждать, то в этом лесу мне каждая ёлка мстить должна. Подумай сам, о чём ты говоришь, и главное – с кем! Да я тебя через каждые три слова оскорбляю, Варса по пятьдесят раз на дню посылаю лесом. Что стоит говорить о том, что мне ничего не стоит кому-то насолить, пускай и по мелочи. Да за милое дело! Так что мне нужно знать наверняка – кто этот тип. Я же не могу теперь в каждом человеке видеть потенциального врага!

– И не нужно, просто вспомни что-то более или менее существенное, а не простое… хм, словоблудие.

«Словоблудие?!»

Я уже было открыла рот, чтоб в очередной раз высказать, что я думаю о таких вот мерзких тварях, как мой нынешний собеседник, но вовремя опомнилась. На сегодня с него хватит бичеваний, пусть и словесных. Да, я его терпеть не могу! Его мелочные, лживые выходки и периодическое лебезение передо мной жутко раздражают. Но когда надо, он действительно скажет что-нибудь, стоящее моего внимания. Правда, совсем чуть-чуть, и только то, что не может навредить ему. Это, конечно, не значит, что во всех остальных случаях я могу доверять ему безоговорочно, нет. Ведь стоит мне отвлечься, совсем немного, и повернуться к нему спиной, и он, как и все отрицательные, но о-очень трусливые персонажи, не задумываясь всадит туда нож, причём обязательно какой-нибудь заговорённый и предусмотрительно пропитанный смертельным ядом, чтоб уж наверняка. Да и чтоб в случае чего не пришлось оправдываться, придумывая идиотские отговорки вроде: «Я так неудачно чихнул, и нож, каким-то странным мистическим образом оказавшийся в этот момент у меня в руках, сам вскочил в беспечно подставленную тобой спину». Всё это я прекрасно знаю, но почему-то продолжаю с ним общаться.

Возможно, это связано с тем, что он, как и я, злобное, отвратительное существо, приносящее всем только смерть, болезни и несчастья. Может, он действительно прав в том, что мы с ним похожи? Что ж, возможно, так и есть. Или я общаюсь с ним назло сёстрам и брату (тоже, кстати, не отличающимся благородством нравов), которые его терпеть не могут. А что до людей – да так им и надо! Что ж это за жизнь тогда будет, когда кругом только сплошное счастье и веселье? Э нет, так не пойдёт! Поэтому пока этот «чёрный» бог пакостит людям, я его не трогаю. Ну, или не всегда над ним изгаляюсь. Даже помогаю изредка. Мы же на одной стороне, как он выразился. Вот и сейчас я очень поднатужусь и молча проглочу не понравившееся мне определение моего способа общения с окружающими. «Словоблудие, хм…»

– Хорошо! Допустим, есть у меня некоторые подозрения, – нехотя произнесла я.

– Кто?

– Сам подумай!

– Авсения?

– Она самая, но полной уверенности у меня нет.

– А что её советник? Пробовала говорить с ним?

– С Лютым? Брось, он хоть и не способствует всем её гадостным выходкам, но в случае чего и выдавать её не будет. Какая никакая, она же всё-таки ему хозяйка. Бедный, порой мне его искренне жаль.

– Хм, возможно, она так же сочувственно думает и об участи Варсонофия.

– Что?! – сверкнула глазами я.

– Ничего-ничего, – тут же заискивающе ответила тень, выставляя перед собой в защитном жесте руки.

– Н-да, проблема… И не проследишь же за мерзавкой такой! Возможно, это она и организовала внеплановый ремонт в моём крыле, чтобы выманить подальше в лес. Что за паскудство! И ты ничего путного так мне и не поведал! Сидишь тут бобылём в горах, ехидно со стороны наблюдаешь, чья сторона верх возьмёт. Только учти, Чернобог, если вдруг Сенька главенствовать тут удумает, тебе от этого никакой пользы не будет. Так и знай, попрут тебя даже с этих неприглядных горных склонов. Подумай над этим на досуге. А теперь прочь! – устало махнула я на тень рукой, будто комара надоедливого прогоняя.

Тёмная фигура не стала спорить, лишь скользнула чёрной кляксой в ближайшую расщелину и растворилась, будто и не было тут никого мгновение назад.

Да уж, дела… Проку от этой встречи как с пьяного лешего трезвой мысли. Ведь явно чего-то не договаривает! Неужто в самом деле в курсе и специально не сказал, чтоб поизгаляться? Вот узнаю всё, мало никому не покажется!

Я задумчиво поглядела на ночное небо, мигающее далёкими серебристыми звёздами. За острый рожок убывающего ночного светила цеплялись почти прозрачные реденькие облака и неспешно уплывали вдаль, а по лунной извилистой дорожке неспешно прогуливалась Числобог20. Сдаётся мне, подслушивала она нашу с Чернобогом беседу. Я её не виню, какой бы бесстрастной и равнодушной ни казалась богиня, она имела женское начало, а, как известно, любая баба любопытна и не прочь разузнать сплетни, сунуть нос в интриги и послушать душещипательные истории.

Через мгновение она неслышно ступила на горный склон и улыбнулась спокойной, умиротворённой улыбкой.

– Приветствую тебя, Морана, Зимняя богиня!

– Здравствуй, Числобог, богиня Лунная! Вот так встреча!

Та степенно поклонилась и с интересом посмотрела на меня.

– А я знаю, зачем ты тут.

– Да? И зачем же? – сделала я удивлённый вид.

– Он ничего тебе не сказал. Да это и неудивительно, – продолжила она, будто не слыша моего вопроса.

А вот это становится уже интересно.

– Может, тогда ты скажешь? – вежливо спросила я.

Числобог вскинула брови и внимательно глянула на меня серебристыми глазами.

– Сегодня дивная ночь, не правда ли? – спустя какое-то время зачем-то сказала она.

И так она всегда.

– Да, дивная. Так ты что-нибудь знаешь? – с нажимом повторила я, начиная раздражаться её невозмутимым спокойствием и игнорированием моих вопросов.

– Я люблю эти края. Особенно зимой, – сделала она паузу, глядя на меня, будто похвалила за услугу, оказанную ей. – Люблю гулять по заснеженным горным склонам долгими зимними ночами среди здешних вековых сосен, взирать на сонный мир с высоты, наблюдать за тем, что происходит там, внизу, созерцать действительность… Только созерцать, Морана, – повторила она.

Да я это уже поняла. Как подслушивать чужие разговоры, так она может, а как поделиться ценной информацией – так сразу нет, созерцательница хренова. И зачем только с ней заговорила? Знала же, что это пустая затея – болтать с ней, лучше ещё раз тряхануть Чернобога, чем выслушивать философские бредни богини Времени. Надо было вообще её не дожидаться, а сразу уйти.

– Ты же знаешь, я ничего не могу тебе сказать, – заметив на моём лице разочарование, ответила она. – Мой удел бесстрастно, спокойно следить за ходом времени, но не вмешиваться в его течение. Мне всё одно – силы тьмы или служители света. Твои дела – это только твои дела. Извини.

Я недовольно поджала губы. Зачем, спрашивается, тогда явилась? Поиздеваться, что ли? Нет, сегодня явно не мой день. Точнее, ночь.

Длинноволосая красавица сочувственно улыбнулась, искренне пытаясь сделать вид, что ей не всё равно. Но я ей нисколечко не поверила. Что ей до чужих забот? До чужих жизней? Равнодушная, безучастная ко всему, она только и может, что ехидно наблюдать за потугами других, тщательно скрывая злорадство под маской бесстрастного отношения ко всему сущему. Ничего ей не интересно, спокойна и размеренна до безобразия. Ей всё одно – день или ночь, лето или зима, невозмутимо отсчитывает она и мгновения, и столетия, украдкой позёвывая в кулачок. Тоже мне, созерцательница действительности!

– Я правда сочувствую тебе, Морана. Ты злишься, не понимаешь меня, точнее, не хочешь понять. А я не буду тебя убеждать и объяснять, почему не могу тебе помочь. Уж извини. Такова моя сущность, я далека от суетности мира, в котором живёшь ты, в котором живут все другие. Ты можешь на меня обижаться, корить за равнодушие, но от этого ничего не изменится, время всё так же будет идти вперёд, а я всё так же буду его отсчитывать, не взирая ни на что, какие бы события ни случились. И с этим ничего не поделать.

– Я это уже поняла, – вслух повторила я то, до чего уже и сама додумалась. – Что ж, сама справлюсь, не в первый раз, – буркнула я, не удостаивая богиню даже взглядом.

Та, ни капельки не смутившись, легко пожала плечиками, мол, ей и вправду всё равно, как с ней разговаривают. Мы обменялись ещё парочкой никому не нужных фраз, не касающихся дел насущных, и вежливо раскланялись. В самый последний момент она кинула мне лучик серебристого взгляда красивых глаз и задумчиво добавила, будто не мне, а куда-то в пустоту:

– А ночь и впрямь сегодня дивная.

Затем повернулась ко мне спиной и медленно растаяла в сиянии лунного света.

Я наморщила лоб, пытаясь сообразить, к чему это она, а потом плюнула на эту затею, успокаивая себя мыслью, что не мне одной она несёт всякий бред и всегда не по делу.

Тяжко вздохнув, я в последний раз глянула на тёмные, сгорбленные силуэты сосен, по-прежнему не желающие делиться со мной своими знаниями и думами по поводу происходящего. А ведь знают же всё! И почему я не могу общаться с душами этих великанов! Ручаюсь, они бы многое могли поведать. Я бросила на них длительный, укоризненный взгляд…

Нет, всё же придётся своими силами до всего доходить. Эх! Я щёлкнула пальцами и обернулась белоснежной сипухой. Легко набрав высоту, я покружила немного над Железными Горами, разминая крылья, а затем взяла курс на месяц, уже опирающийся на высокие макушки елей. Глядишь – ещё чуть-чуть, и он упадёт в объятья далёкого горизонта до будущей ночи.

Глава 3

День зимний тёмен, да ночь светла.

Кстати, о ночи.

Ночь была и впрямь превосходной. Как, впрочем, и все последующие. В одном люди были, безусловно, правы: я любила это время суток. Это была воистину моя пора. Пора, когда можно вволю погулять по высоким маковкам деревьев под руку с ветром, звонко хохоча вместе вьюжным смехом. Когда запросто можно покружить метелью вдоль и поперёк людских селений, приглашая всех на снежный танец, порой игриво запуская ледяные пальцы в дверные щели и натужно гудя в печных трубах. Когда, не задумываясь, можно обернуться прекрасной девой и ледяными губами бесстыдно зацеловать до красных щёк всех припозднившихся домой молодцев. В общем, повеселиться вволю!

Это всё, конечно, можно сделать и днём… Правда не будет того задора и ощущения таинственности. Ночь – особенное время, когда на земле происходят всевозможные чудеса и невиданное волшебство. Время, когда зимней ночью вполне возможно встретить на своём пути необычайной красы деву в снежных одеждах и на санях, запряжённых тройкой кипенно-белых лошадей с искристыми серебряными гривами, шумно несущихся над дорогой в вихре синей метели. А ночью летней запросто можно стать свидетелем весёлых шумных игрищ шаловливых русалок на пруду, а то и не задумываясь принять бесстыдное предложение поплескаться вместе с ними, безусловно, нагишом.

Только ночью можно увидеть, как по тёмному небу гуляет Лунная дева, щедро рассыпая по сторонам горсти золотых и серебряных звёзд. А далеко внизу, в непролазных чащобах услышать задушевные и тоскливые песни тех, кто днём так же, как и все простые люди, добросовестно занимался домашним хозяйством…

Да, странное это время – ночь. Под её пологом наравне с добром творятся дела тёмные, и каждый может не бояться показать своё истинное лицо, ибо ночь для того и существует, чтобы дать приют всем, кого отверг свет. А в особенности щедра ночь зимняя, – долгая, да светлая, ко всем справедливая, для всех равная.

А для тех, кто боится ночи, её длинных теней и таинственных шорохов, кто недоволен вечно всем и даже тени своей пугается, тому и день покажется тёмен. Даже летом.

***

Нагулялась я за эти ночи по миру всласть! Где-то снега намела, где-то кулаком морозным трескучим погрозила, чтоб народ сильно уж не расслаблялся. Порой лёгкой позёмкой кружила, а иногда и ураганом снежным прохаживалась, когда уставала – невесомым тёплым снегом сыпала, и слушала тишину сонной ночи, да песни деревенских прядильщиц, что в свете лучин сидят за веретеном, а наслушавшись, отдохнув как следует, вновь в раж входила – бушевала с новой силой и от души.

Навеселилась, наработалась, устала вусмерть и, довольная, вернулась домой, к тёплому очагу, горячим пирожкам с капустой и грибами, ароматной мовнице21 с еловыми вениками да привычному бурчанию старого филина. Эх, не думала, что так истоскуюсь по краям родным, по Варсонофию занудному, по Труту пугливому, по весело пышущей дымом золотистой избушке, что затерялась среди топких непроходимых для простого люда болот, по могучим кедрам, подпирающим крепкими руками-ветвями небосвод…

Да и о проблемах своих совсем не время забывать.

Интересно узнать, что там наш подлый незнакомец ещё учудил, какую гадость изготовил к моему возвращению! А может, я зря себя на плохое настраиваю. Может, и нет там никого, и в помине не было. Привиделось, почудилось, дурным сном оказалось. Эх, как бы здорово-то было!

Я опустилась на охлупень22 и стала поджидать возвращения Варса с охоты. Долго ждать не пришлось: только я занялась чисткой пёрышек, зажмурившись от удовольствия, как почувствовала лёгкое колыхание воздуха, и рядом со мной уселся филин.

– Ну здравствуй, Морана! А я уж думал морунов за тобой посылать!

– Что так? Соскучился?

– Да не то чтобы тоска смертельная меня заела, просто чует сердце моё: не по нраву гостю нашему твоё отсутствие долгое. Он, понимаешь ли, вниманием своим здешние края одаривает, а тебя всё нет и нет. Тебя всё ветер носит где-то!

Ой зря, зря понадеялась я на чудесный исход! Видать, не привиделось мне всё, и незнакомец взаправду существует. Жаль.

– Что значит «где-то»?! Я что, по-твоему, развлекалась? Я, между прочим, работала, а заодно и выясняла кой-чего. Буду я тут сиднем сидеть, выжидать, когда этот гад сам из лесу выйдет и скажет: «Здрасссьте! Вот он я, злодей недоделанный, хватайте меня, пока я вам очередную бяку не выкинул!». Ещё чего! Сердце, видите ли, у него чует! Где Трут? Пожрать чё-нибудь есть? А то я щас с голодухи ноги протяну и сами с незваными гостями разбирайтесь! – я слетела с крыши на землю и вошла в избу в истинном величественном, но изрядно потрёпанном обличии.

Трут молча зыркал на меня из-за печи, не зная, то ли кидаться на стол накрывать, то ли лучше уж не лезть под горячую руку. Я выразительно поводила бровями, и он, сглотнув, благоразумно выбрал правильный вариант.

Утолив первый голод, я пришла к мысли, что сейчас можно и подобреть чуток.

– Ну, Трут, рассказывай, чего тут у вас нового случилось! Необычного, бросающегося в глаза! – дружелюбно велела я.

– Э-э-э, дык, вроде как и ничего…

– Что, совсем? – расстроилась я. – А вот у Варса сердце чуяло чего-то, – нетерпеливо постучала я пальцами по столешнице.

– Ну-у-у, волкодлак если только. Так они каждую зиму пакостят, по селениям дерут овец да тех, кто спьяну их за домашних собак принял.

– Баранов, то бишь, – хмыкнула я. – Волкодлак, значит. Вот это уже интересно. И много задрал? Где бегает, как часто, далеко отсюда?

– Э-э-э, ну… – аука звонко поскрёб в затылке. – Этот токмо по лесу рыщет, ревёт белугой, аж ели дрожат. Двух дровосеков задрал вчерась. В основном в Сосняках его примечали, да у озерца того лесного я пару раз следы видал.

– Ага. И что за следы?

– Обычные, волкодлачьи. На медвежьи смахивают шибко.

– Хм, и что же это за волкодлак такой медвежий? Может, это и не волкодлак вовсе, а медведь-шатун?

– А может, и медведь, – тут же согласился со мной Трут.

Нет, ну неисправимый тип!

– И давно объявился сей странный зверь?

– Так деньков пять назад и объявился.

– Ага! Так я и знала! Выходит, как я по делам отправилась, он тут же и нарисовался?

– Выходит, что так.

– Интересно, интересно…

– Что же тут интересного? – подал голос откуда-то взявшийся Варс.

– Интересно, что он всё больше по лесу рыщет. Обычно нежить прямиком к людским селениям отправляется, а этот, значит, в лесу околачивается. А дровосеки эти, скорее всего, ему просто под горячую руку, то есть лапу, попались, да под острые клыки. И сдаётся мне, что он их просто задрал, не съел? – вновь обратилась я к Труту.

– Нет, не съел, – кивнул аука.

– Не понадкусывал чего, печёночку не выел?

– Нет.

– Что, даже не пожевал для приличия?

– В том-то и дело, что нашли их целёхоньких, только горло разорвал, – ответил филин.