…Но Буря Придёт

– Потрудиться пришлось – врать не стану… Я же не Быстрым Убийцей был учен как кто-то! –арвеннид ткнул друга в бок кулаком.

– А как сдох этот пёс с дырой в брюхе, я снова стал звать в круг на сшибку Кривого. Тот, скотина, послал мне другого такого верзилу. А как я и того завалил – хоть и сам уже был еле жив – тут при всех не стал Уэн позориться, чтобы трижды быть битым щенком потаскухи, вышел сам ко мне в круг – полагая, что слаб я уже после боя.

– Ну и как? Был ты слаб, или врал им для виду?

– Был, не вру – но для виду стал слабже… – усмехнулся Льву Тийре, – погонял его так до усталости ног – ну и как обещал, зарубил там при всех наповал разом с братом, кто на меня со спины вдруг накинулся. А лишившись своих вожаков их владетели прочие из Гвартэ́ддиг, Инбер, Тиредд и прочих признали, что прельстились посланиями Къёхвара под уговоры Кривого – и тем прежний мир мы вернули. Присягнули друг другу в их роще Ард-Да́гда, что я не стану как прежде отца люди их старые вольности нарушать и брать поборы чрезмерные с торговых и меновых дел, а они отрекаются от союза с Къёхваром и дают мне людей на войну против ёрла.

Сын Медвежьей Рубахи умолк на мгновение, почесав подбородок.

– Ну и Гвервил и Мору отдал в жёны сыновьям фейнагов Кроммах и Инбер. Кровью союзы надёжней плетутся, как дядя Килух твердил…

– Тебя не узнать прямо, Тийре, – хмыкнул Áррэйнэ, с души которого словно слетели под вихрем студёного ветра тяготившие его воспоминания, – словно не одну лишь зиму я проспал в норах змея, а десятка два Самайнэ так миновали. Зрю, что рядом не старый мой друг сидит, с которым мы прежде вдвоём крали сливы и пьянствовали – а взрослый муж, твёрдо ведущий своей рукой воинство и страну. И не каждого áрвеннида даже в ратные годы таким прозвищем наделяли.

Он шутя ткнул товарища локтем под бок, усмехнувшись.

– Когда же с тобою мы были просто юнцами двумя без чинов, а? Наверное и забылось уже это время…

– Взрослый муж – кто под стрелы сам лезет, голо́вы сшибает и дурням ровняет носы… – усмехнулся невесело Тийре. На миг он умолк, бессловесно взирая на зубчатый кряж перевала.

– Не думал я никогда, что судьба меня прямо в Высокое Кресло усадит… – сын Дэйгрэ кивком указал вниз, где расстилались малые глазу отсюда строения города, и около священной рощи в кольце тверди укрепи виднелся дворец его предков, – наперекор всему ходу суде́б наших – и благодаря твоему лишь сломанному копью, Аррэйнэ – что в тот миг оказалось сильнее мечей многих Модронов. И теперь, став владетелем и ведя уже не один мой десяток, а все земли Эйрэ от гибели поражения, мне приходится не быть прежним. Договариваться по чести́, а не мечом лишь махать безоглядно, как в юности – хоть и не без него править тоже приходится, как сам видишь. Не поверишь, сколько в седле из удела в удел мне приходится ездить, со всеми семействами вести речь об упрочнении с Бейлхэ союза их.

Лев молча слушал долгую речь друга детства, не перебивая, и лишь так же пристально вглядывался в темневшие дали простора над Глви́ддглинн.

– Странно ведь вышло – я разделил былую власть отца между всеми домами, а получил из их рук гораздо большую, чем упокойный родитель. Даже многие непокорные прежде фе́йнаги севера теперь не перечат нашему делу, став союзниками. Хоть и приходится немало увещевать прочих, кому не по сердцу указы в обобщении домов Эйрэ. Претит им и строительство новых дорог и мостов с кáдарнле, и единение разных их мер воедино, дабы пресечь эту древнюю путаницу – где в какой земле чья есть бочка вместительнее, а воз камня весомее. И ещё… – он запнулся на миг, резко заговорив об ином.

– Клянусь Пламенеющим, Аррэйнэ – иногда я жалею, что выучил письмена… Столько писанины, оказывается, лежит в руках áрвеннида – голова от неё распухает сильней, чем опара. Если бы не писцы и не помощь советами родичей, я бы умом от того давно тронулся. Хорошо, что теперь идёт распря, и меч я держу пока чаще чем перья с печатями.

– Знаешь, Тийре – у тебя полно верных друзей и отменное войско, как ни у кого из минувших владетелей Эйрэ. Вот только… разрешишь ли сказать тебе прямо, владетель, как прежде меж нами бывало?

– Со мною есть ты, Аррэйнэ, – перебил его арвеннид, – это уже половина от воинства Эйрэ. Чего ещё нужно нам для победы над Скъервирами? Говори, что за мысль ты там держишь?

Лев повернул голову к другу, встретившись взглядами.

– Я рядом – и буду твоей верной правой рукою доколе того ты потребуешь, и не отступлю, не предам. Но ты видишь, что кийн ваш оборван. Родных братьев у тебя больше нет, как и других прямых родичей крови Бейлхэ, полёгших в Ночь Смерти – а сколько иных их погибло за эту войну? Ведь все твои племянники как и ты не от брака родились, и юны ещё для правления. Дом ваш сейчас словно слабая ветвь в буревий, если дунет он вдруг посильнее.

Аррэйнэ смолкнул на миг, глядя вдаль на просторы сереющей в мгле засыпающей Глвиддглинн.

– Если тебя не станет – в сражении ли, или от убийц Скъервиров – то среди кийнов опять вспыхнет свара за опустевшее Высокое Кресло – и как знать, что грядёт нам? Чего стоят верные тебе воинство и круи́нну, раз у Эйрэ не будет опять прочной власти, соединяющей в согласии все доселе немирные между собою дома? Многие фе́йнаги и поныне готовы не сплоченный край наш порвать по кускам, что дейвóнам на радость лишь будет…

– И что ты сказать этим хочешь, Аррэйнэ? – спросил его друг.

– Тебе бы скорее семью завести себе, Тийре, родить сыновей – чтобы в чертоге владетеля снова соткали Поло́тнище Предков, где и твоё имя будет отныне – законное и непопираемое, следом за коим и имена всех потомков твоих будут вчертаны. А пока что для многих из фе́йнагов ты и доселе лишь сын потаскухи и áрвеннид без закона, как тявкал тогда толстый Оннох, перед тем как я заткнул его пасть.

– Прежде не говорил ты такого сам, Аррэйнэ… – как-то тихо промолвил сын Дэйгрэ, обернувшись и пристально глянув в глаза другу детства – понимая, что оба они изменились, став старше – и прежними юными им уже снова не быть.

– Прежде иными мы сами с тобой были, Тийре… – Лев умолк, вновь озирая пылавшие золотом с алым пожарища листьев уже угасающей осени.

Арвеннид долго молчал, словно обдумывая услышанное. Рука его задумчиво теребила усы с подбородком. А непростых дум на сердце владетеля Эйрэ в последнее время хватало.

– Ты конечно, всё верно сказал, Лев… И про убийц вот как в воду глядел – и яд мне пытались в бочонке прислать этим летом, и пару изменников этой зимой я повесил, кто влез мне в намёт в одну ночь заколоть.

– Даже так? – нахмурился А́ррэйнэ.

– Ну а как же? У Сигвара долгие руки… А изменников здешних хватает с горой. Гвенбранн из Катайр в союзных уделах их главный вожак и рука Когтя в Эйрэ – и его это люди явились ко мне по ночи. Правда руки их вышли не очень – одного заколол его собственной пикой, кто в ребро мне кольнуть наизлёт угодил, а иных сам сумел заломать, пока стража явилась на крики. И с отравою чудом лишь спасся – трое служек успели вино распочать, я же не жадный к такому… Пока вёл дела все с посланцами больхов, в стряпных они пеной пошли, все утробы пожрало им пойло.

– Кто прислал хоть – узнал?

– Шепчут Гулгадда мне языки – были то Модронов люди. Может и Гвенол та, старая сука, за брата привет передала. Только кажется мне, что иной заварил то винцо, не из наших уделов… На какую-то четверть восьмины промедлить успел, словно чудом. Теперь братовы псы, что в охотничьей своре их были, прежде всех свою пробу снимают. Жрут от пуза лохматые – хоть на что-то сгодились…

– Хорошо, что ты жив. Но подумай сам всё же о том, что сказал я тебе по чести́… Ведь не раз ещё могут прислать они яд и железо…

Аррэйнэ смолк, теребя рукой шею. После вновь оглянулся, встречая глазами взор друга.

– Я же не зря о таком речь завёл… Как дела твои с Конналами?

– Только хуже – и вряд ли мне будет в том толк… – махнул Тийре ладонью, нахмурясь, – впрочем – здесь она, Этайн.

– Здесь? Откуда?

– Со мною прибыла сюда, – усмехнулся сын Дэйгрэ, – и от празднества Белтэ со мной уж всегда словно тень.

– Ну даёшь ты! Неужели увёз её сам из Глеáнлох? – присвистнул от услышанного Лев.

– Куда хуже – сбежала сама от родни! Так что правду сказал я – дел скверней не бывает… Не дал Кадауган мне ни воителя летом, ни желает он внять голосам их семейства. И Лабра́йды вопят, что увёл я чужую невесту у сына их фейнага – де сказала ведь «да» прежде Этайн, согласие дала… Ладно хоть не посмел он закрыть свои земли для всех наших воинств прохода на запад – прочие владетели возмутились такому желанию, и пригрозили Кáдаугану отобрать все дарованные Конналам прежде уделы.

– И не хочет он внять слову мира?

– Он быть может одумался бы – но мачеха Этайн глава там в семействе давно, как болеет супруг каждый день на трясучку и чувствует дурно себя, что совсем стал безволен. Так настроила мужа, что тот не желает и слышать о дочери, и не даст благословений для брака – мол, другому она уж посватана в зиму. Мол, таков уж закон – и ломать его он не позволит. А для змеи этой Гвенол лишь в радость, что в ссоре мы с Конналами. Шепнул мне Дубильщик про дела её с ёрловым домом – и у братца её в потайном дне ларя много ценного после нашли, как я снял его жёлудь того сам не зная, изменнику…

– Так что – скользкий тот был глазом Скъервиров? – поднял брови Аррэйнэ, – вот уж кто бы подумал на этого…

– Оно то. Одни Трое лишь знали, сколь много он тайн из дворца нашептал за все годы врагу… Чудом только спалить не успел все последние письма от Когтя, что сам получил с голубями, и ответ не послал ему, вы́блюдок – только так и узнали. Ну а помощник Броданна, как встряхнули того, и про дыбу Дубильщик ему намекнул, каково на верёвках оно растянуться – соловьём всё запел о чём знал сам про тайны хозяина, выдал всё – лишь бы в петлю без пыток попасть.

– Так значит, упёрся тут Кадауган?

– Хорошо хоть, восстать не решился – а то сам бы не знаю, что сказал бы я Этайн, если придётся родной её дом брать осадой, и уделы отца с его данниками усмирять своим воинством. А ведь мог отделиться – как стояли дейвоны уж подле самых Помежий с уделами Конналов… Но с тех пор нет от них мне ни в войско людей, ни монеты от податей – и всё требует дочь он вернуть, словно я её силой забрал у отца…

Тийре смолк, почесав подбородок, и нахмурившись молча взирал на просторы долины, что лежала вокруг тёмной кручи двуглавой Лесистой.

– По чести́ бы хотел я, чтоб жили мы с ней… И сама Этайн тоже ведь хочет – пусть и слова не скажет о том – слишком гордая, чтобы признаться. Ведь она дочерь фе́йнага древнего рода, чтобы так вот её потаскухою звали, как прежде чести́ли и мать мою. Иные и молвят мне в спину, в глаза не решаясь сказать, как я нос приравнял сыну Брайнэ второму, кто в лицо ей такое набросил, умёта кусок этот… – он запнулся, нахмурившись.

– А иные твердят, как тот Конлойх – что я должен иную себе взять жену, раз нет воли отца на союз мне и Этайн. А она мол, пусть будет как есть, моей тенью…

– Неспроста старый лис речь заводит… – прищурился Аррэйнэ, – что же за прок ему нос свой тут всунуть?

– Ты как зрящий впрямь, Лев… –Тийре невесело тюкнул себя кулаком по колену, – свою старшую внучку мне прочит в невесты – ну, ту Ольвейн, что Гийлину прежде он сватал. Мол – законных наследников жаждут увидеть владетели кийнов – по закону чтоб власть сохранялась, чтобы порядок заведенный был как и прежде.

– Будто сами рождением чистые все… – фыркнул Аррэйнэ.

– Что простили бы просто десятнику, не прощают владетелю Эйрэ. Есть закон, за который стоят все – а он посильнее меня…

Тийре умолк, уткнув взгляд в небеса.

– Только пусть хоть язык онемеет, хоть до каждого фе́йнага я снизойду по чести́ упросить для поддержки – но добьюсь своего, и Этайн женой нареку я! – арвеннид вспыхнул на миг, злобно стукнув рукою о кручу.

– Ладно, Лев – это долгое дело… Вечно с бабами так – что и радость, и горе приносят – как говорил дядя Килух. А пока на Совет собирайся давай. Там и Этайн увидишь – явится она подле меня ненадолго, встретить своего дядю из Кинир, кто прибудет с Помежий. Стал он теперь новым фейнагом Кинир после гибели старшего брата в сражении против Шару́.

– Верно – довольно речей, Тийре! – Áррэйнэ резко встал на ноги, отряхиваясь от налипших на одежды травинок и сора, и закинул через плечо свёрнутую в скрутку овчину.

– А что за мешок ты привёз? – бросил он взор на тот свёрток в ладонях у друга.

– Нечего, чтобы тебя узнавали пока по пути кто-попало… – Тийре развернул мешковину и протянул Льву добротный, шитый поверх плотной шерсти тончайшею шёлковой нитью просторный, длинный тёмно-синий плащ с глухим наголовником.

– Ну-ка примерь!

– Вот, теперь хоть достойно ты смотришься, а не точно какой-то пастух, – довольно сказал Нéамхéйглах – глядя, как Лев облачился в накидку, скрепив ткань у плеча костяною застёжкой с витыми стеблями травы и телами свернувшихся змей среди них.

– Достойно, говоришь? – усмехнулся товарищу Аррэйнэ, оправив обновку.

– Хоть женить тебя можно! Наша Гвендолен вышила мне. Но тебе дарю с радостью, чтобы носил до скончания веков. Да, погоди-ка ещё… Сядь пока.

Тийре достал из разреза своей верховни́цы какой-то шнурок и осторожно обкрутил им голову Áррэйнэ по самому лбу.

– Чего это делаешь ты? – усмехнулся тот, смирно застыв без движения и давая товарищу снова обмерить себя от макушки до челюсти.

– Вот скажи тебе всё! Потом сам то узнаешь… Сиди тихо, не дёргайся!

– Ищешь жбан подходящий, чтоб в знак мира дейвóнскому ёрлу в меду мою голову в дар отвезти? – неуклюже пошутил Áррэйнэ.

– Тьху ты, дурень набитый! – обиженный Тийре убрал мерку снова в разрез, – дейвóны и так совсем скоро Льва А́рвейрнов снова узрят – и посмотрим ещё, чьи гниющие бошки на кольях торчать будут к небу, тёмным Ллугом клянусь!

Вдвоём они спустились по тропе к мельнице, где стояли навязанными жеребцы, и пепельно-серый скакун в нетерпении обрадованно затопал всеми ногами.

– Я и Ветра привёл. Боялся, что с горя подохнет он за год. Веришь, но ни одного всадника не пустил себе на спину с тех самых пор, как тебя ножом ткнули!

– Спасибо, дружище. Ну привет, мой хороший… – подойдя к фыркавшему от радости Ветру Áррэйнэ потрепал жеребцу его гриву, чувствуя заигравшие под его шкурой упругие мышцы, и верный скакун отозвался неистовым ржанием, ударяя копытом о землю.

– Вот и окончилась твоя служба, Хребет, – сказал Тийре стоявшему неподалёку воину из некогда своего первого дáламлáох, – прости, что такой долгой выдалась.

– Благодарю, áрвеннид, что вернул нашего Льва, – почтительно отозвался Моррва, садясь верхом, – и служба эта была за первую честь!

– Поехали! – Тийре присвистнул, подстёгивая поводьями скакуна и разворачивая ринувшегося жеребца к спуску в ардкáтрах, объятый мглой сумерек, средь которых как угли алевшими искрами тлели огни угасающих к ночи окошек.

Ночь наплывала на землю.

ГОД ВТОРОЙ "…СЛОВНО УГЛИ ПОД ПЕПЛОМ" Нить 5

Вечерело, и селище Къеттиров на перевале хребта в самом сердце Стейнхаддарфъяллерне стало клониться ко сну. Скот с последнего летнего пастбища звуком рожка и кнутами сгоняли в хлевы. Угасали последние печи, дав на ночь жар тепла для жилищ. Затворялись ворота и ставни окошек.

Бундин закинул седло на плечо, и оставив усталую Пчёлку в конюшне пошёл по ступеням наверх, поднимаясь в чертог для проезжих. Это лето не глядя на дядин запрет он провёл на востоке средь воинства данников Къеттиров, и ходил в их загонах аж к Дэир-глинн в Эйрэ. Матери брат как узнал, то с гонцами к Воротам прислал свой написанный свиток, где сурово корил и просил не лезть в пламя, но сам не бранил. А потом вызвал скригга их дома – повелел помогать собирать скакунов по уделами для воинства – и до осени нити дорог оплели его путь, когда Пчёлка несла парня к селищам с гейрдами, грязью луж и колей уводя вдоль отрогов хребта от востока на запад.

Летом в Помежьях внезапно ему повстречался сын Бурого – младший – и теперь уж единственный с гибелью братьев в ардкатрахе Эйрэ. Айнир был сейчас в воинстве Скороногого из Чёрной Кручи, став его первым помощником там – и сам средь других вёл Железную Стену на недругов. Увидав в стане Бундина тут же велел оставаться в гостях хоть на день, усадив за накрытый пусть скудно, но всё же с избытком для вечно едавшего прямо в седле на скаку добрый стол, на который поставил и полный хмельного кувшин.

Разговор вышел славный – не виделись парни давно, с той осенней дороги к Хатхалле как спутники старого Эрхи – и было им что рассказать. Айнир, уже отъедавшийся после худобы от раны в спине той зимою, окрепший и ставший суровей, не так как был в юности, весь молчаливый и замкнутый, мрачный, нёс ратную службу их дому уже за троих – тем не менее был столь радушен и прям, и за до́бро накрытым столом в их обозе они говорили всю ночь, обсуждая минувшее.

Средь разговора, когда поминали всех павших их родичей, Айнир вдруг точно припомнив спросил, отчего ему дали подобное имя? Что за история, кою обходят молчанием дядя с отцом?

Он хотел уж доверясь как брату рассказать сыну Доннара правду, кто есть он – на деле или только по слухам, что с рождения вились вокруг – но тут точно нарочно к столу их явились товарищи Айнира, услыхав его речь про Соседскую Смуту. Зажурчало по кружкам вино, и скорее его потекли разговоры – вспоминая чужие рассказы и слухи, на ходу обрывая уже говоривших.

– Да – творилось в те годы там то ещё дело на севере… Сколько семейств перебили друг друга в раздорах!

– И не счесть! Те же Младшие Рагни, Хатбъёрны, Ротсвейны, Аску́льфы и Грени – точно Гнев Всеотца их пожрал, как и того Рёйрэ дом…

– А как тех же вот Гальдуров Дьярви там словно овец перерезали прямо на свадьбе!

– То потом – после свадьбы!

– Так и Къеттиры…

– А Къеттиры что?

– Старый Рёйрэ не в этих уделах жива́л – а у горы…

– А не Къеттиры разве полвека с соседями теми, с Хатге́йрами распрей собачились, Хатге́йрд ихний до пепла сожгли и их всех перебили? Как там Храттэ башку снёс их скригге Собачьему Уху!

– Свиному! Дед говорил – как свиней забивали, не мог не сдержаться их скригга, чтобы свежее прямо без соли захрящить.

– Тьху ты, гадость какая… Аж блевать потянуло. Там же щетина одна на зубах остаётся!

– Да с чего вы про Къеттиров взяли? Те Хатгейры и сами друг друга изрядно проредили! К тому же заелись со всеми соседями, дурни, уповая на помощь от Скъервиров!

– Во, всё так – как мой дед говорил! А вот дом Рёйрэ взаправду взял Гнев Всеотца – вночи́ молнией вжарил, и в пепел их всех обратил!

– Ты молчи лучше, дурень, чтобы Горящего Гнев не накликать! Ржёшь, как будто про пьянку какую толкуешь!

– Ладно – довольно про Къеттиров… – буркнул насупленный Айнир, не желая вести эти речи при Бундине, – тогда все там сцепились: за ёрла одни, против ёрла другие, а иные и сам за себя. Одних спросишь – доселе гордятся участием, а иные молчат, точно в горле им кол. Даже от присказки той в дрожь бросает которых…

– Про цену клятвы Красной Секиры которая присказка?

– Не – другая, про скот там чего-то! Про быка и кобылу навроде…

– Про свинью!

– Да это про Стюр – и вражду их с соседями!

– Не – про Дьярви она, как скот сами крали годами у Гальдуров!

– Ага – а потом его им же назад продавали!

– Во-во! Оттого-то Плешивый и взъелся на них – а потом на фръялсталле сцепились все в ругани, каждый стоя на своём; за железо схватились – и понеслось по кривой…

– А я слышал от деда, сказал это блодсъёдда Аску́льф Чёрствый Хлеб, как в хриннауг убил он Ульфге́йра Чесотку из Грени.

– Вот ещё выдумал! Это как Стюр дом Ротсвейнов тогда перебили! У них же был вепрь багряный на стяге! А у первых – кобыла.

– Какая кобыла тебе?! Жеребец! И на стяге уд виден!

– Не про то это, слышал…

– Про то – вот Горящим тебе поклянусь!!!

– И я слышал про Стюр – что случилось там всё из-за бабы – а звали её…

– Бундин – ты-то про это уж точно слыхал за Воротами. Что за присказка эта, о чём? – обратился вдруг Айнир к товарищу, – сама вроде смешна, а про что-то зловещее молвит. Знаешь ты, как там всё было?

– Знаю, – ответил он кратко.

– Так о чём хоть? При чём здесь скотина?

– Уж прости – не хочу говорить. Больно мрачное дело… – нахмурившись Бундин прервал их беседу, – всё одно всем воздал Всеотец за ту кровь потом каждому…

Так и не вышел у них разговор в этот раз. Им бы знать, о чём тут толковали не ведая… Присказка верно смешная иным – но кровищи на ней в каждом слове разлито. Кто не знает всей правды – смеются услышав… а кто знает ту цену событий – молчат.

В питейне к закату собралось немного гостей, кто ещё не лёг спать и не выехал в путь темнотой, не страшась ночных странствий сквозь чащи. Там среди них он и встретил сидевшего подле огня земляка из их орна, торговавшего разным товаром Бергейра Еловую Палку.

– А, родня! – увидал тот вошедшего парня, – мы-то думали уж за Воротами, твои кости воро́ны объели в Помежьях.

– Смотрю – ждёте с охотой… – шутливо поддел его Бундин, – здравствуй, почтенный.

– Ты уж извини – повелось так у нас средь семейства. На язык не накинешь железо, а люди иные как палка моя – без смолы прилипучи. Ну – как сам? Что же дядя тебя с собой в войске не держит, а как бабу какую оставил в дому́?

– Ну, ему то виднее… Я волю его уважаю, раз до́ма дела́ есть – я тут. Как там родня хоть?

– Которая? – ухмыльнулся ему Гренистафур.

– Сам ведь знаешь какая…

– Да вот уж как знать… Говорят люди сам знаешь что – от кого ты.

– Да пусть хоть ёрлов сын… – покривился в ответ ему Бундин, – мало ли что говорят. Как наш скригга – здоров сам?

– Твёрже собственных прозвищ. Только ноги хворают уже, на коня трудно взлезть. Это ты за двоих набрал силы… – пошутил северянин.

Бундин лишь усмехнулся – устал он от шуток, давно безразличны уж стали их речи в затылок и шёпоты. Хотя может быть вовсе и нет – и попрежде как гвоздь ему в ногу все эти намёки про кровь его и про отца…

Бергейр щедро хлебнул, допивая свою кружку пива, икнул и налил её наново.

– Я так ездил аж в земли к тем брузгам вдоль моря, разжился там камнем горящим – во, везу на продажу до Винги.

– Как – берут?

– Да из рук вырывают! Хоть война, но любому жену с дочерьми ожерельем подобным украсить охота – или знатным чертоги свои орезьбить.А ты сам куда двинулся? В гости?

– Ага. Не был давно уж… Хочу повидаться с роднёй.

– Уж прости – да кого тебе видеть? Её разве могилу? Даже скригга наш, ей прежде стольким обязан – сам и то тебя так себе кровью своею считал – ты ведь знаешь… А иные и то – называют тебя сыном…

– Хватит. Что тебе-то с того, кто и что говорит?

– Да не жги себе сердце ты, Бундин! Я же лишь то говорю, что другие в лицо тебе прямо не скажут. Ну не свой ты для них – хоть сто лет ты в их орне средь всех проживи.

– Вот не все. Хоть бы внучку его повидаю, когда буду доро́гой у Стюр.

– А ты что – не слыхал? – поднял брови Бергейр, взняв кружку пива и дунув на пену.

– Что слыхал?

– Да про Гильду.

– Не слыхал вот. А что? Знаю только, весной овдовела…

– Так она утворила такое…

– Чего? Замуж вышла за брузга какого?

– Скажешь тоже, дурак! Отрыдала с седмину по мужу, а потом всю родню растрясла, чуть сама не сбежала из дому – но упросила и тестя, и мужа дядьёв, и отца – и отправилась вместе с загоном из местных к востоку. Как раз люди до воинства Бычьей Башки отправлялись в дорогу. Вот гляди ты – какая коза! Упросилась за мужа взять месть – мол, стреляю я ладно. Представляешь, земляк?

– Значит, нету там Гильды уже? – переспросил тихо Бундин.

– Я же толкую тебе – кто тебя теперь ждёт там у родичей? Снова хочешь услышать в спину, как зовут тебя сыном…

– Довольно, – опять оборвал его Бундин, – спасибо за вести, земляк.

– Да мне что – слово ведь не тот хрингур, отсыпа́ю как влезет что в уши кому. Ты смотри, стоит ехать ли, сердце бере́дить? Ну не свой ты для них, знаешь с детства ведь сам…

Говорливый Еловая Палка как мельница сыпал словами, повествуя для Бундина уйму событий – но тот молча отставил невзятую кружку, лишь внимая вполуха словам земляка. Стоит ехать ли вправду, коль единственно близкий с младенчества друг вот уж тоже не там, а исчезла вдали, поглощённая жёрновом распри – и жива ли она вообще? А он тут, протирает поножи в питейне среди стариков и обычного люда…

Надломленный, страшно уставший, он выехал утром назад, направляясь к Еловой Коряге – селению Къеттиров, что лежало попутно в дороге к Стейнхаддаргейрду.

Сумерки быстро сгустились над отходившим ко сну городищем, когда Тийре с товарищем проследовали ко дворцу. Моррва же, которому арвеннид отдал ту самую перевязанную узлами готовую мерку и велел срочно ехать куда-то к кузнечным и оружейным рядам, направил кобылу другою дорогой в ардкáтрах к вратам от полночной стены.