Бизнес как экспедиция

Мне очень нравилось позднее осеннее время, когда на реках оставались только опытные рыбаки и охотники, которые жили по своим законам – очень простым, понятным и человечным. Неоказание помощи на реке невозможно было представить: мотор ли у тебя на лодке заглох, запчасть ли какая вышла из строя или бензин закончился – можно было запросто подъехать к любому рыбаку и взять в долг и запчасть, и бензин. Отсюда, с реки, во мне появилось деление мира не то чтобы «на своих и чужих», а скорее на себе подобных и других людей.

Думаю, тогда и закладывались первые камешки в фундамент будущей идеологии «Руяна».

Я и сейчас люблю бывать в тех местах, где когда-то устраивал себе экзамены на выносливость, плутал и порой обмораживал нос и щеки. Но теперь стреляю реже, приезжаю туда за покоем и тишиной: просто слушаю крик перелетных птиц. Они летят издалека, радостно кричат, и в эти минуты ты будто заново рождаешься. В какой-то момент огромная стая распадается на пары, и ее история заканчивается. Все это очень похоже на «Экспедицию», когда мы носимся по миру одной командой, а потом возвращаемся домой – и стая перестает существовать…

Через несколько лет после охоты у меня появилась вторая страсть – шахматы. В их стройном, логичном черно-белом мире я зависал подолгу, и в подростковом возрасте стал чемпионом Тюменской области.

Глава 2. Отец

Единственное, что отец может передать сыну, – это масштаб задачи.

Педагог Шалва Амонашвили

Самый важный человек

Давайте выпьем за наших родителей. Потому что все, что в нас есть хорошее, – это от них. А все плохое – от нас самих.

Традиционный тост на полянах «Экспедиции»

Самым важным авторитетом в жизни для меня был и остается отец. Несмотря на то что его уже много лет физически нет, мне нетрудно воссоздавать мысленно его образ и советоваться с ним в тяжелых ситуациях.

Павел Васильевич Кравцов был Педагогом с большой буквы. И для своих учеников он стал богом. Дело не в музыке, а в том, что и он видел в них богов. Мне кажется, что почти во всех отношениях я пошел дальше, чем отец. Я уверен, что он бы этим гордился. Но есть одна область, в которой отец для меня остается недосягаемым. Будучи выдающимся педагогом, он всегда видел, что выйдет из его подопечных. При этом он никогда не делил свои усилия пропорционально талантам учащихся. Всегда одинаково вкладывался во всех.

Много лет спустя, когда отца уже не было, я приезжал в город своего детства и встречался – зачастую случайно – с его учениками. Все они относились ко мне как к родному человеку, потому что я был сыном Павла Васильевича.

Больше всего мы общались, когда бывали вдвоем на охоте. Именно там у меня выработался важный навык: в любом состоянии – неважно, спал я или нет, независимо от того, сколько выпил, – ружье держал на предохранителе и никогда не направлял на человека, даже если оно было не заряжено.

Я могу вспомнить всего два-три случая, когда отец серьезно наказал меня. Причина всегда была одна – неосторожное обращение с оружием.

Кредит доверия как стартовый капитал

Начиная с шестилетнего возраста каждую весну и осень я был в лесу и не расставался с ружьем. Охота стала моим любимым увлечением, моим учителем. Вместе с оружием я получил и груз ответственности за то, что происходило со мной и с теми, кто был рядом.

Тогда же я научился сам планировать свои одиночные походы, быть осторожным и думать о том, как не заблудиться, ведь в тайге никто не найдет даже с вертолетами. С годами я понял, как мне повезло, что меня воспитали на доверии, что отец с самого начала сумел донести до меня простую истину: ты должен отвечать за свои поступки.

Я так никогда и не спросил у отца: что это было для него – отпускать меня, ребенка, одного в лес?

Конечно, не все было гладко. У индусов есть пословица

«Умные родители позволяют детям обжигаться».

Однажды я ушел с товарищами ловить рыбу, обещал вернуться вечером. По дороге было опасное место: там сплавляли лес, и надо было идти по бревнам. Некоторые гнилые могли провалиться – много людей в том месте утонуло, родители знали об этом и волновались за меня. А мне было лет одиннадцать, и мы решили остаться на рыбалке до утра.

Пришел домой в шесть. Родители не спали. Мне никто слова не сказал, никто не наказал, но для меня это было самое страшное. Если бы отругали, было бы легче…

Я уже много лет доверяю людям. Понятно, что иногда доверие оказывается обманутым. Детский охотничий опыт и последующая армейская и походная юность привели меня к следующему выводу: тот, кто предал тебя однажды, предаст и в будущем. Поэтому я, улыбаясь, говорю подчиненным, что выстрелить мне в спину можно, но только один раз.

Два отца и два сына. Дух и материя

Виталий Прокопьевич Мамеев работал учителем физкультуры. В том же училище искусств, где мой отец преподавал музыку. Они были товарищами и концептуальными оппонентами. Мамеев считал главным материальный базис. Дома, лодки, машины и в пределе деньги. Зимними вечерами он плел в спортзале рыболовные сети. Летом брал участки на реке, рыбачил, сдавал тонны рыбы на рыбоконсервный комбинат. Мой отец считал, что главное – это воспитание и образование. И свобода выбора ребенка заниматься тем, чем он увлекается. В семье Мамеевых детей было пятеро. С одним из них, Олегом, мы вместе ходили в детский сад, потом в параллельные классы. Но главное, что нас связало, – это страсть к охоте, которая пуще неволи.

Ровесники росли хоть и северными, но городскими мальчиками. А мы чистили ружья, заряжали патроны и при первой возможности улепетывали в лесотундру. На нас, конечно, сказывалась разница во взглядах отцов. Я много читал, играл в шахматы и частенько валял дурака. Олег летом помогал отцу на реке, а зимой – по их большому хозяйству.

Сейчас у него в Салехарде рыбопромысловая империя. А я по-прежнему в «Экспедиции» ставлю социальные эксперименты. Наших отцов уже нет в этом физическом мире. Но дискуссия между ними продолжается в наших делах. И, возможно, ее будут дальше вести дети и внуки. Хотя, если честно, идеальное и материальное – два крыла одной жизнеспособной птицы.

Мальчикам свойственно меряться пиписками. Маленьким – маленькими, большим – большими. Мы с Олегом иногда встречаемся. И в жизни, и на страницах этой книги. А пока будем двигаться дальше.

Русские народные сказки – сплошь экспедиции

Важным занятием в школе было чтение. Однажды в интервью журналу «Русский репортер» меня спросили, какие книги я читал в детстве. Мне очень нравился «Герой нашего времени» Лермонтова, «Поединок» Куприна. До сих пор помню:

«Если я попаду под поезд и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колеса, и в этот последний момент меня спросят злорадно:

“Что, и теперь жизнь прекрасна?” – я скажу с благодарным упоением: “Боже, как она прекрасна!”».

Если совсем про детство, то мне запомнилась книга «На волне знаменитых капитанов» – там были Гек Финн, Гулливер, Мюнхгаузен, Робинзон Крузо.

– Ну это герои в духе «Экспедиции», – сказала журналистка.

– Все детские герои в духе «Экспедиции», – ответил я. – Любая история, захватывающая дух, – это экспедиция. Русские народные сказки – сплошь экспедиции.

В Канаде живет человек-сокровище Ирина Мухина. На ее лекции я услышал забавную фразу: «Запад управляется законом, Восток – традицией. Россия управляется пословицами и поговорками». Я думаю, что наряду с этим наша родина управляется анекдотами.

В книге их будет много и с подтекстом. Первый вот такой.

Собирается купец в экспедицию в тридесятое царство и спрашивает у любимой младшей доченьки, что ей привезти.

– Привези мне, папенька, чудище заморское для сексуальных извращений и плотских утех.

– Да ты что, доченька! – всплеснул руками купец.

– Все с тобой понятно, папенька. Тогда будем двигаться длинным путем. Привези мне цветочек аленький.

Что ты спрятал, то пропало, что отдал – всегда с тобой

На Крайнем Севере в советское время была своя субкультура. Люди щедро делились добычей с друзьями, соседями, врачами, педагогами и просто знакомыми. Это считалось общепринятой нормой и было естественно. Думаю, себе оставляли примерно треть. Пара-тройка уток или рыбин, коробка конфет из ящика, что удалось купить, даже елки новогодние из леса – все включалось в естественный оборот без финансовых эквивалентов.

Я сначала думал, что это специфика жизни вдали от Большой земли. Уже в зрелом возрасте услышал историю. У товарища на Сейшелах есть туристическая рыболовная компания. Однажды он с сотрудниками-креолами поехал в супермаркет, а кошелек забыл в лодке. Спохватился, а они ему говорят: «Ничего страшного». И выносят из магазина пакеты с едой, пиво упаковками, блок сигарет.

Он спрашивает:

– У вас же нет денег?

– Конечно, нет, – отвечают креолы. – Помнишь, мы с туристами поймали большого голубого марлина на триста килограммов? Вы взяли немного на еду, а остальное мы раздали владельцу магазина, парикмахеру и всем остальным. Это на Сейшелах норма!

То есть в здоровой человеческой экосистеме делиться правильно, в идеале даже с превышением ожиданий. Это и радость, и инвестиция в будущее, и способ избавить себя от ненужных излишков. К обмену человеческим теплом и материальной энергией мы еще вернемся. А пока история, похожая на двояковыпуклую линзу. Про охотинспекцию и косторезное искусство.

Дело было поздней осенью. Мы с товарищем-подростком преследовали на моторной лодке ныряющую утку-подранка. Охотиться без разрешения на оружие (у подростков их не может быть) – это как ездить на машине без прав. А стрельба с подъезда запрещена и для взрослых. Неожиданно из-за поворота вылетели две скоростные лодки с охотинспекцией. Взяли нас в клещи, принудили остановиться и конфисковали у меня ружье. Это было все равно как потерять лицо для самурая.

Отец работал в училище искусств. Взял красивую работу – глухарь из бивня мамонта на роге лося. Пошел в инспекцию, отдал ее и принес ружье домой. Я бы не назвал это бартером. Скорее, обмен возможностями и способность договариваться. И, конечно, для меня это был урок взаимодействия с большими официальными системами. С тех пор мое оружие ни разу не конфисковывали.

Говорить на разных языках

Примерно тогда же я, сам того не подозревая, обнаружил в себе еще нечто важное: помимо умения охотиться и играть в шахматы – умение быть адекватным любой среде, быть в ней своим.

Попадая в круг охотников, я старался соответствовать тем, кто был в нем, оказываясь в кругу шахматистов в галстуках, я тоже был в галстуке. Попадая на улицу, общался с дворовыми мальчишками на их языке.

Я считаю, что это один из самых важных навыков. Находить общий язык и договариваться с пьяными оленеводами, трезвыми банкирами и, конечно, мужчин с женщинами. Если выбирать, чему учить детей, то этому в первую очередь. И, конечно, развивать договороспособность.

Крик поморника

Это было в 1984 году. Шли выпускные экзамены в школе, и я сдавал их в перерывах между охотой: если я получал на экзамене пятерку, мы с отцом уезжали в тундру и возвращались утром перед следующим экзаменом. Такая у нас была договоренность. И вот за два дня до последнего экзамена мы, будучи на охоте, вышли из лодки и построили скрадок на снеговине. Прошло несколько часов, отец пошел спать, а я стал свидетелем очень странного поведения птицы: чайка-поморник зависла прямо над моей головой и стала истошно кричать. Она висела долго, а потом села неподалеку на снег да так и осталась около скрадка до утра…

Когда мы вернулись в город, я рассказал об этом отцу, а он – ханту Гене Кольчину, с которым вместе работал в Клубе юных моряков. Тот посетовал, что мы ее не застрелили, поскольку такое поведение птицы – верная примета смерти.

Но я тогда не задумывался над приметами.

Мы вновь поехали на охоту, и когда должны были возвращаться в город, начался ураган. Мы пытались его переждать, но отец забеспокоился, что я не успею на экзамен, и решил переправиться через Обь, несмотря на непогоду. На расстоянии первых двухсот метров от берега, когда мы поняли, что рискуем, у нас еще была возможность вернуться, но тут, как назло, с носа лодки смыло якорь на веревке. И когда я с якорем оказался в лодке, встречать волну уже можно было только носом к ветру. В итоге нам ничего не оставалось, как переваливать через Обь. Где-то минут через двадцать мы поняли, что нам не выбраться из этой пучины, потому что волны были не просто большие, а гигантские. И наш опыт нахождения на воде не имел в той ситуации никакого значения. В том месте, где мы перебирались, ширина Нарангасской Оби в паводок была около четырех километров, и переваливать ее нужно было очень аккуратно, под маленьким углом к волне, которая идет на вас, иначе лодку просто перевернет. Не доходя до середины реки, я вдруг начал молиться, чего до этого никогда не делал. На мне и креста тогда не было, я крестился намного позже. И когда до берега оставалось метров триста-четыреста, я попытался вырвать у отца руль, чтобы направить лодку перпендикулярно берегу: если мы перевернемся, будет шанс доплыть. Но отец не среагировал, напротив, сжал руль еще сильнее… Когда мы, чудом спасшиеся, все-таки причалили к берегу, я выпрыгнул из лодки, упал на снег и стал кататься и визжать как щенок.

По возвращении в город мы еще больше уверовали в наше непростое спасение: оказалось, что из-за силы ветра в тот день на Оби утонули две лодки и не ходили даже корабли.

Судить не мне

Отца не стало из-за халатности тюменского хирурга, забывшего за несколько лет до этого тампон в грудной клетке. Я спокойно и холодно размышлял над тем, как покончу с врачом, убившим моего отца. Причем я был уверен, что о природе этого преступления никто не узнает и что тот врач заслуживает кары. Но спустя несколько дней, немного остыв, я подумал, что негоже человеку решать судьбу другого. Бог сам его накажет.

В скором времени, пообщавшись с докторами, я узнал, что тампоны и инструменты забывают не хирурги, а их ассистенты, в обязанности которых входит пересчитывать все, что используется при операции. Так что ошибка, стоившая моему отцу жизни, скорее всего, была сделана не хирургом, а его помощниками…

Совершенно сознательно крестился

Дело было так. Под Новый год повез в подарок бабушке на Урал японский телевизор. Поезд, ночь, со мной в купе собака колли и женщина. У женщины началось мощное кровотечение. Мобильной связи в середине 90-х еще не было. До ближайшей остановки в Ярославле еще два часа. Ну сорвешь стоп-кран, встанет паровоз в лесу, медицинской помощи не добавится.

И тогда я решил, что, если спасу женщину, не потеряю собаку и еще телевизор уцелеет – точно покрещусь!

Не помню, что и как я делал на перроне в Ярославле, где остановка была две минуты. Но все удалось.

Через несколько дней я добрался до Камышлова в Свердловской области. В тот же день пошел в храм и принял крещение.

Стрелка личного компаса

На острове Тенерифе есть Посольство дельфинов. Его открыли Николь и Александр Гратовски, серьезные антропологи и путешественники. О фестивале «Дельфинство» я еще расскажу. А сейчас об одной важной и интересной практике, что там приключилась.

Ранним утром мы поднялись в кратер полуразрушенного вулкана. Нас было около тридцати человек, примерно половина русские. Каждый следовал инструкции. Взять с собой пять камней, пять листков бумаги и маркер. В кальдере было ветрено, поэтому инструкции говорились в электрический мегафон. Внизу под нами облака покрывали океан. Ветер с него принес мне обрывок из старой сказки Андрея Земского. Вот он:

– А что за команда была на этом Корабле? – спросил мальчик.

– Там были моряки, которые верили в Сказку и знали, что Остров не может быть Островом без нее. Этот Корабль и был Сказкой. На нем хранилась вещь, которая соединяла Корабль с Островом. Это был необычный Компас… Если он находился на Корабле, его стрелка всегда указывала на Остров. А если Компас был на Острове, стрелка указывала на Корабль.

– А если Компас был не на Корабле и не на Острове? – спросил мальчик. – Если человек с Компасом плыл в лодке по морю и не знал, где Остров и где Корабль?

– Тогда Компас указывал то, к чему человек стремился, куда хотел попасть – на Остров или на Корабль. К своему дому или к Сказке. Видишь ли, вся команда Корабля состояла из хранителей Компаса. Компас переходил из рук в руки, сам выбирая того человека в команде, который мог стать его Хранителем. Как вдохновение приходит к художнику, чтобы тот написал картину. Понимаешь?

Итак, мы разошлись по каменистому плоскогорью внутри древнего кратера. Каждый наедине с собой. Но, как обычно, удерживая боковым зрением окружающих. И стали слушать инструкции.

Почувствуйте, где вы в ваш обычный будничный день. Найдите на территории это место и придавите там камнем листочек с цифрой один. А теперь вспомните самый-самый счастливый день в вашем прошлом. Почувствуйте и найдите это место. Придавите там камнем лист два. Эти две и последующие три точки должны быть в прямой видимости друг от друга.

Теперь почувствуйте и найдите точку, где находится ваш вероятный завтрашний день. Пойдите туда и придавите камнем лист номер три.

Вспомните самый черный день в вашей жизни. В который никогда не хочется попасть снова. Найдите это место. Там будет точка четыре.

А теперь остался последний листок и камень. Почувствуйте и найдите точку полного будущего счастья. Даже если это не точка, а направление. Камень должен придавить листочек на этой траектории. Нашли? Хорошо.

Теперь посмотрите, как выглядит на местности ваша личная карта. Главное, что она теперь есть. Как ее интерпретировать – это ваше дело. Два момента, на которые стоит обратить внимание. Первый. Насколько направление из сегодняшнего будничного дня в завтрашний ведет вас в направлении счастья. И второй. Если сегодняшний день на линии из счастливого вчера в наилучшее завтра – возможно, вы на правильном пути.

Упражнение заняло примерно полчаса. Я стоял и рассматривал свою личную карту жизни. Ветер разогнал облачность, и внизу открылся великий и спокойный океан. Когда компас есть, чувствуешь себя увереннее.

Глава 3. Адекватность большим системам

Трудно быть Степашкой среди хрюш.

Надпись на футболке «Экспедиция»

Все живое ограничено в размерах. Компания, населенный пункт, сельскохозяйственное производство, далее по списку. Ключевую роль там играет человек. Как субъект, принимающий решения. В идеале разумный и идейный. В больших системах, например корпоративных, человек таким субъектом уже не является, система сама субъект и живет в своих интересах и по своим правилам. Часто вступая в конфликт с другими большими системами. Тогда они становятся похожими на паучков в банке. Тем не менее жизнь не останавливается. Живое остается адекватным и быстро адаптируется.

Хоть к ковидному мракобесию, хоть к попыткам цифрового фашизма.

Однажды я познакомился с польским экстремалом Яцеком Палкевичем. У него есть книга про выживание в городе. Главная мысль там такая. Если на тебя с неба падает бочка с дерьмом, самое разумное – отойти в сторону.

Я предлагаю не тратить время и силы на борьбу со злыми неживыми системами. У них свои интересы и разборки. А у живых людей и без того хлопот хватает. Важно быть незаметными и малоуязвимыми. Смотрите, какое красивое слово – «творяне»! Вот и давайте творить. Строить солидную экономику, создавать кооперативы и альтернативные валюты. Наращивать социальный капитал. Обмениваться радостью, энергией, товарами и услугами. Рожать детей, наконец!

Пауки в банке будут продолжать есть друг друга. И сражаться за кусок мертвечины пожирнее. Нас ситуативно тоже могут погрызть. Особенно, если ничего не делать. Так что остаемся адекватными и не теряем нюх. А пока анекдот к месту.

Издал Лев закон, что всем зверям в лесу запрещается бухать. Под страхом смерти, естественно. Идет на следующий день, смотрит, а заяц пьяный. Взял его за уши, поднял и говорит: «Последний раз, Косой, прощаю».

На следующий день идет, а заяц пьянее прежнего. Мало того – валяется в луже, один нос торчит. Наклонился Лев, поднял опять зайца и говорит грозно:

– Ну, Косой, прощайся с жизнью. А заяц такой:

– И-ик… Ты сам-то, царь, свои законы читаешь? Что там написано? Всем зверям! Что ты до меня, до рыбы, докопался?!

Ну и в завершение историю про эпиграф к этой главе. Приходит как-то в VIP-зал ресторана «Экспедиция» Сергей Степашин, руководитель Счетной палаты РФ. Не один, а с сопровождающими товарищами. А я за пару дней до этого утвердил надпись на оранжевой футболке «Трудно быть Степашкой среди хрюш». И зуд такой – пошутить. «Давайте, – говорю, – Сергею Вадимовичу эту футболку подарим. Он точно интеллектуал, а значит, с чувством юмора. Должен оценить!» Сказано – сделано. Подарили, оценил, думаю, и впредь будет приходить. А мы двигаемся дальше по тексту.

О регулярной армии, партизанах и диверсионных группах

Шел апрель 2020 года. Локдаун крепчал, абсурд набирал градус. Про вирус и будущее было абсолютно неясно.

Агрессивная пропаганда крепла, местами до маразма. Краснодарский край особо отличился. Всех приезжих при контакте с полицией принудительно закрывали на двухнедельный карантин. Так вышло, что в одной из кубанских станиц у бабушки с дедушкой застряли мои младшие сыновья. Прошел месяц. Мы боролись в Москве за живучесть бизнес-судна «Экспедиция». И товарищам совсем не понравилась моя идея проведать детей. Все регионы пропускали машины нормально, но проехать в станицу мимо всех постов полиции Краснодарского края было невозможно.

Иногда надо ехать просто потому, что надо. Ранней ночью оранжевый внедорожник с большим логотипом на борту и верным Като за рулем взял курс на юг. В штабе гонки «Экспедиция-Трофи. Мурманск – Владивосток» мы много лет придумывали изощренные навигационные задания. Теперь это выглядело учениями. Конечно, у нас были заготовлены документы, что мы едем транзитом в Крым. И телефоны лиц, принимающих решения в Краснодарском крае. Но большие системы одинаковы во всем мире, и мы очковали не на шутку. В ныне запрещенных соцсетях я повесил посты про поездку, и там поднялся гам. Самым экзотическим комментом стал вот этот: «Человек, в ресторане которого бывает президент РФ, не имеет права…» Около полусотни тут же отписались, чуть больше добавились в друзья.

Мы проложили наиболее безопасный маршрут по степям и бездорожью. Это удлинило его на пару сотен километров и примерно шесть часов. Но он все равно проходил через несколько станиц. Вот этим-то ощущением я и хочу поделиться.

С потушенными фарами подкрадываешься к окраине села… Переглядываешься с товарищем и решаешь, что безопаснее объехать степью.

Дети обрадовались мне, планшету и конфетам. Этот текст написан за пару лет до начала СВО. Сейчас, конечно, все гораздо серьезнее.

Мир устроен просто: или ты стволовая клетка, или раковая

Однажды Вадим Лобов привел в домик на крыше ресторана «Экспедиция» двух интересных людей. Одного я знаю давно. Второй представился Валерием. Он оказался крупнейшим в мире поставщиком оборудования для майнинга, да еще и веганом. Я раньше не знал, что веганы отличаются от вегетарианцев тем, что не едят вообще ничего животного происхождения.

У Валерия в мире семнадцать офисов, в Грузии он крупнейший потребитель электроэнергии. Живет в самолете между своими офисами в разных странах. Видимо, на высоте веганам хорошо думается. И Валерий легко поделился видением про критические инфраструктуры для будущего человечества.

Первая – воспитание и образование. Вторая – еда и вода.

Третья – здоровье и правильная медицина.

Потом я немало размышлял про этот разговор. Действительно, надо не просто чистить океан от пластика. А воспитывать детей так, чтобы они не бросали в море бутылки (кроме стеклянных с письмами).

Еды хватит всем, если прекратить воевать. А вода – самое драгоценное, что у нас есть. Мы из нее состоим. И к тому же она хранит и переносит информацию. Больницы надо переименовать в здравницы. Жить на высоких вибрациях и в положительном настрое.

Разговор в домике постепенно перетек с крипты на будущее человечества и на устройство Вселенной вообще. Огонь помогал беседе. В какой-то момент Вадим ушел, и мы остались вдвоем. Наступило время кайрос.

С точки зрения Валерия, Бог – энергия после большого взрыва, которая стала масштабироваться. Сначала галактиками и планетами, потом людьми и религиями. Общность при этом сохраняется через любовь и информационные вибрации. Все двухсторонне – отдаешь и забираешь, как стволовые клетки. Или просто забираешь, как раковые, если отключаешься от канала. Пока не выжжешь все вокруг, метастазы доедят остатки. Очень похоже на сегодняшнюю цивилизацию, за последние пятьдесят лет уничтожившую половину живых видов на земле. Но корпорации продолжают укрупняться (жиреть), а сверхбогатые – богатеть, поскольку другой парадигмы нет. К счастью, есть живые, не разъединенные дьяволом с потоком, они склонны к общности и хотят изменить парадигму.