Каролина

Мечтая о сновидениях, я задремала. Ничего. Тишина, какой не отыскать в мире живых. Темнота, какой не бывает даже по ночам, когда внутри все свечи погашены, а снаружи несут дозор межи. Такой сон подобен морганию. Закрываю глаза – открываю глаза.

Рядом со мной на покрывале, в ворохе шёлка и кружев, сидела девушка и сосредоточенно орудовала иголкой.

– А я платье тебе подшиваю, – сообщила она. – Мэрг велела привести тебя в порядок к вечеру, вот я заглянула посмотреть на твою фигуру. Говорят, ты к нам прямо из тюрьмы?

Девушка отвлеклась от своего занятия и уставилась на меня. А я – на неё. В ней был свет.

– Ты не смущайся из-за этого, – она подмигнула, – многие из нас там побывали. Меня Мэрг вообще на улице нашла, только не здесь, а в столице. Деньги там другие крутятся, сама понимаешь, я даже сперва уезжать не хотела. Но здесь лучше, спокойнее, Мэрг заботится. Меня Дэзи зовут. А тебя Каролина, я уже знаю.

Ей удавалось улыбаться отлично от других, как-то… неотягощённо, и мне вдруг очень захотелось, чтобы эта девушка с любопытным взглядом и ямочками на щеках каждый день будила меня по утрам.

– Парик для тебя тоже есть, – сообщила Дэзи. Её, кажется, не смущало, что я не отвечаю. – Мы тут все носим парики – ну, кроме Солль.

– И ты?

У Дэзи были каштановые волосы до плеч. Когда она наклоняла голову, волнистые пряди скользили по её щекам и ловили весь свет в комнате.

– Конечно. Как говорит Мэрг, мужчинам нравится всё пышное: пышные волосы, пышные юбки, пышные, цветастые комплименты . А мы здесь для того, чтобы радовать мужчин.

– А ты не думаешь… – мне не хотелось обидеть её, но вопрос уже сорвался. – Тебе это не кажется унизительным?

Дэзи рассмеялась.

– Приумножать радость в мире – не унижение, а привилегия. Не все на это способны, согласись? С тобой вот ещё придётся повозиться, тут одним париком не отделаешься.

Она тоже не хотела меня обидеть, просто говорила всё, что думает.

Итак, в известном борделе для привилегированных особ мне предстоит учиться радости. Это может оказаться сложнее науки соблазнения.

– К тому же, радость нынче высоко оплачивается, – добавила Дэзи. – Погоди немного, и я всё тебе покажу.

Обычно сумерки навевают тоску, но сегодня я была слишком занята тем, чтобы чувствовать. Слушать, как лопаются пузырьки мыльной пены, закрыть глаза и на ощупь различать прикосновение к коже кружевных чулок и атласного белья. Вдыхать аромат духов, светлой пудры; облизнуть губы, чтобы попробовать на вкус маслянистую розовую помаду.

Кажется, я никогда ещё не была так занята.

А потом пришла Мэрг и заявила, что всё это никуда не годится. Мне пришлось стереть краску с лица и вернуть светло-голубое платье – жаль, за несколько минут я успела привыкнуть к тихому шуршанию шёлка.

– Отнеси это Норе, – велела Мэрг насупившейся Дэзи. – А потом ступай вниз, твой поэт снова заявился.

Дэзи закатила глаза.

– Мне сегодня не здоровится, – попыталась увильнуть она, но на Мэрг это не произвело впечатления.

– И не думай подниматься с ним наверх прежде, чем он закажет хотя бы два графинчика вина и плотный ужин. Ступай.

Когда дверь за Дэзи закрылась, Мэрг подошла к своему шкафу и достала оттуда ворох тяжелой тёмно-серой ткани.

– Романтики, – сказала она, – безобидные, но бесполезные. Толпа пьянчуг может затеять драку, зато перед этим они закажут столько выпивки, что мне на неделю хватит по долгам платить. А от возвышенного стихоплёта, который черпает вдохновение не в парах дурмана, а в красоте женского тела, многого ждать не стоит.

– Разве в вашем заведении не это ценится выше всего? – Я удивилась. – Не женская красота?

Мэрг усмехнулась.

– Клиент, который приходит сюда, – она взяла платок и стёрла остатки помады с моих губ, – платит за одну, иногда за двух девушек. А вот хорошего дорогого вина с виноградников солнечного Лорга он может выпить гораздо больше.

– Но ведь девушка стоит дороже?

Не ответив на вопрос, Мэрг протянула мне мой новый наряд.

– Нижняя сорочка тебе не нужна, наденешь только платье, – сказала она. – И про помаду забудь, мне нравятся твои бледные губы. А вот глаза… да, глаза мы подведём чёрным.

Подкупом, шантажом или даром убеждения Мэрг раздобыла разрешение на свет. Пока мы спускались на первый этаж по широкой лестнице, я насчитала двенадцать свечей под круглыми стеклянными колпаками: они мерцали в изогнутых подсвечниках, вкрученных в стену, и подсвечивали рисунок обоев.

В лестничном пролёте висел огромный портрет девушки – как раз напротив входа, чтобы сразу привлекать внимание посетителей.

– Обычно народу больше, – сказала Мэрг. – Но иногда наших клиентов переманивает другое модное заведение, чуть ниже по улице.

В зале и правда было тихо. У двери на кухню скучали повар с разносчиком. Круглые столики в большинстве своём пустовали, за несколькими сидели девушки и шёпотом переговаривались друг с другом. Я думала, мы подойдём познакомиться, но Мэрг провела меня в теневую часть за лестницей.

– Модное заведение? – переспросила я. – Игорный дом?

– Храм, – ответила Мэрг. – Сегодня День покаяния.

Мы сели. Она неопределённо махнула рукой, и к столу тут же подбежал долговязый парень с подносом в руках. Мэрг следовала правилам этикета: в приличных заведениях еду подавали мужчины.

Перед нами появились две кружки пива, горячие ячменные лепёшки и тарелка с тонкими ломтиками вяленого мяса.

– Неуютно, должно быть, от такого соседства? – Я вспомнила недобрый взгляд, которым служитель храма наградил нас сегодня утром.

– Мне? – Мэрг хмыкнула. – Мне колокол их спать мешает, а больше никаких неудобств.

Она сжевала полоску мяса и отпила разом четверть кружки пива, а я заворожённо наблюдала. В доме герцога Лосано хозяева и их гости пили вино из хрустальных кубков на тонких ножках, оставляя мизинец, промакивая губы белоснежными салфетками. Сейчас, в сравнении с Мэрг, те богатые господа представлялись мне прислужниками собственного статуса. Свободу же олицетворяла струйка пивной пены, которая скатилась по кружке и оставила на столе круглый след.

– Эти пустоголовые фанатики веры не понимают главного, – добавила Мэрг. – Проклинают нас, хотя мы поставляем им клиентов. Оно ведь как получается: сегодня человек придёт сюда и отдаст тридцать райнов за грехопадение, а завтра он отправится в храм и выложит все шестьдесят, чтобы искупить, подняться в два раза выше.

Мне стало смешно.

– Мы, значит, поставщики грехов? Трудимся на благо Богов и их самоотверженных служителей?

Чтобы легко заполнить пустоту воспоминаниями, они должны быть яркими – содержание вторично. Этим вечером мне хотелось не думать, а впитывать ощущения. Я чувствовала мягкий велюр, повторявший контуры моего тела, тяжесть парика на плечах, смесь из запахов пудры, пива и духов Мэрг. Мне нравилась монотонность звуков… подвижный узор, который рисовали свечи – бликами на бутылках, тенями на лицах девушек. Мне нравились плотные шторы на окнах, благодаря которым свет хранился внутри, а темнота оставалась снаружи.

Поэтому я так легко сказала «мы».

– Мы трудимся ради собственного блага, – ответила Мэрг чуть погодя, будто слушала мои мысли. – Я забочусь о том, чтобы у каждого в этом доме была еда, постель, тёплая одежда и крупица радости. Скажи, каким словом ты могла бы обозначить своё существование?

Я не поняла вопроса и пожала плечами. А Мэрг другой реакции, похоже, не ожидала. Покончив с пивом, она отставила кружку в сторону и внимательно посмотрела на меня.

– После войны многие разучились жить – стали выживать. Выживание серого цвета. Я хочу остановить эту карусель и раскрутить её в обратную сторону, чтобы краски вернулись. Так что ответишь, Каролина, без долгих раздумий, ты живёшь?

– Я есть.

Мэрг успела улыбнуться.

Огонёк свечи на нашем столе дрогнул – почувствовал, предупредил, а через мгновение раздался протяжный крик. Я никогда не слышала его так близко и громко.

– Он здесь! – воскликнул кто-то. – Идёт прямо по нашей улице!

Мэрг накрыла ладонью светильник, и пламя задохнулось. Погасли и остальные свечи в зале.

Все кроме хозяйки бросились к окнам. Мне удалось добраться до центрального, которое выходило на самую широкую часть улицы. Не раздвигая штор, я выглянула наружу. Кто-то незнакомый обнял меня сзади и прижался щекой к виску, тоже подсматривая. Мы замерли – мы вдвоём, мы, обитатели дома госпожи Мэрг, мы, жители Мидфордии. Каждый вечер после наступления темноты.

Он проплыл мимо окна без шороха шагов. Только когти скребли по каменной брусчатке. Сгорбленная изломанная тень высотой с давно разбитый фонарный столб, с вывернутыми суставами и выступающими наружу рёбрами, он выглядел так, словно Боги – какие-то иные Боги из недр Разлома – набросали в мешок кости, рога, хрящи, сотню острых зубов, рваные крылья, ошмётки шкуры и шерсти, перемешали и вытряхнули. Он двигался так, словно существование приносило ему невообразимую боль.

Но меж не знает боли. Меж не знает жалости.

… Не вспоминай межа перед сном. Не говори о нём после пробуждения… трижды обернись вокруг себя и подставь ладони небу… Иначе придёт, погрузит когти в тело, выпотрошит, сожмёт челюсти на горле и выпьет жизнь, оставив обескровленную оболочку.

Взгляни в глаза своему страху, говорят, и он исчезнет. Может быть, меж боялся меня? Он остановился. Длинная кривая шея вывернулась, и темноту разбавили два белых глаза. Слепые, всё же они смотрели прямо на меня сквозь запотевшее стекло и плотные шторы.

А потом он отвернулся и бесшумно поплыл дальше по улице.

Одна за одной зажглись свечи, заскрипели стулья, вернулись голоса. И сердце – не сразу, – но снова забилось.

Дэзи

Люди быстро ко всему привыкают. Это одно из условий выживания, которое Мэрг так мечтает превратить в жизнь. Даже к тварям, которые каждую ночь наводняют город. Условия для них сложились благоприятные: темнота, пища… с каждым годом межей становилось всё больше.

Когда я, пытаясь восстановить память, спросила, почему их не отлавливают, управляющий дома Лосано посмеялся.

Он привык. Девушки борделя и его хозяйка, которая даже не повернула голову в сторону окна, тоже привыкли.

Мне ещё требовалось время.

– Госпожа Альво!

Я не сразу поняла, что обращаются к Мэрг. Конечно, ведь у каждого есть второе имя, даже – какое-нибудь – у меня.

К нашему столу неторопливо прошествовал высокий черноволосый мужчина и занял свободное место напротив.

– Гранд Ренфолд, как я счастлива снова видеть вас. – Мэрг мгновенно перевоплотилась в покорительницу мужских сердец – образ, которому я уже успела позавидовать сегодня утром.

Гранд, значит. В Мидфордии – престижная военная должность для людей благородного происхождения. А этот был рокнурцем. Они заняли нашу землю, жили в наших лучших домах; они ограничивали наши доходы, забирая себе бóльшую часть, вершили правосудие по своему настроению и, словно этого было мало, они присвоили наши звания.

Войну я не помнила, но это не мешало мне ненавидеть.

– Новая девушка? Не перестаю восхищаться твоим безупречным вкусом, Мэрг.

Словно меня заметили на витрине и выбрали среди другого товара.

Я ответила на изучающий взгляд гостя. Гранд Ренфолд сам заслуживал почётного места на центральной витрине. Гладко выбритый, причёсанный, в расшитой чёрной рубашке, одна пуговица которой стоила дороже, чем вся бижутерия девушек Мэрг.

– Каролина уже давно здесь живёт, – почему-то возразила Мэрг. – Просто вы не встречались.

Тот же паренёк, который раньше принёс нам пиво, вернулся с пузатым графином, но гость небрежным жестом отослал его прочь.

– Ну что ж, расскажи мне о себе, Каролина. – Его рука потянулась к моей, но я схватилась за кружку.

Гранд Ренфолд пока был единственным гостем, так что все в зале – украдкой или неприкрыто – наблюдали за нами. Может, это испытание? Не выдав тонкостей, Мэрг решила сначала проверить мою пригодность, мою полезность. Мягкая ткань платья вдруг стала душить.

– Мне всегда казалось, – я изобразила улыбку, – что главное преимущество женщины – не рассказывать, а молча слушать.

Ренфолд откинулся на спинку стула.

– Преимущество? – переспросил он, будто не расслышал. – Или, может быть, оружие?

– Если я назову это оружием, то к концу нашей беседы вам придётся сложить своё и признать поражение.

Теперь улыбнулся он, широко и торжественно, будто весь день готовился к этому обмену любезностями и вот дождался кульминации.

– Мы в Рокнуре не знаем такого слова, поражение. Объяснишь мне, что оно значит?

Может быть, в прошлой жизни я была убийцей? Захотелось заказать рыбу. Рыбу в высшем обществе разделывали с помощью небольших вилочек с двумя острыми зубцами – я бы воткнула эту вилочку ему в горло.

– Я распоряжусь, чтобы вы сегодня не скучали, гранд Ренфолд, – Мэрг поднялась из-за стола и мягко сжала моё запястье, её пальцы показались мне ледяными.

– Благодарю, мне уже необычайно весело, – гость схватил мою вторую руку.

– Уверена, любая девушка с удовольствием украсит ваш вечер…

– Я хочу эту.

Ренфолд тоже поднялся. Он сжал мою ладонь так, словно намеревался, если я уйду, оставить себе хотя бы парочку моих раздробленных костей.

– Солль уже заждалась вас. В её комнате накрыт ужин на двоих.

– Мэрг, я хочу эту.

Они буравили друг друга взглядом. В молчаливой схватке поражение ожидало того, кто первым отпустит мою руку, и почти минуту спустя гранд Ренфолд всё-таки узнал, что означает это слово.

Теперь мы с Мэрг поднимались по лестнице. Вроде бы я шла добровольно, и всё же она меня тащила. Хорошо, что не сразу к выходу.

На втором этаже, в узком коридоре с рядом закрытых дверей, Мэрг остановилась и развернула меня лицом к себе.

– Хочешь убить его? – спросила она буднично.

– А можно?

Внизу заиграла тихая музыка – видимо, появились другие гости, осмелившиеся в День покаяния пройти мимо храма. Звонкий смех Мэрг заглушили звуки лютни.

– Это пройдёт, – успокоила она. – Тебе нужно понять главный принцип нашей работы, и буря в сердце сменится штилем.

– Всё ради денег? – вяло предположила я.

Мэрг отмахнулась.

– Безусловно, даже не обсуждаем больше. Ты другое уясни раз и навсегда: не они используют тебя – ты используешь их. Пойдём, кое-что покажу.

Из последней комнаты доносились сбивчивые хриплые стоны. Мэрг посмотрела на желтоватый огонёк, мигающий в замочной скважине, затем – испытующе – на меня.

– Чутьё подсказывает, что я могу тебе доверять.

Она пожала плечами, беспечный жест спорил с глубокой складкой на её переносице.

– Мэрг…

Приложив палец к губам, она провернула ручку, и дверь скользнула в сторону.

На широкой кровати лежал мужчина, на первый взгляд тяжело больной: волосы взмокли от пота, полуоткрытые веки подрагивали. Он метался, точно сражался с простынёй, комкая её скрюченными пальцами. При каждом рваном вздохе его спина выгибалась, а из горла вырывался стон.

В постели мужчина был один, но воображение быстро дорисовало на картине недостающий силуэт, и к моим щекам хлынула волна жара.

Остальных обитателей спальни, похоже, ничего не смущало.

– Ты снова забыла запереть дверь на ключ? – спросила Мэрг с тихим укором. – В следующий раз сюда может войти кто-нибудь другой.

Дэзи виновато насупилась. Она с ногами забралась в кресло у окна и листала потрёпанную книгу, капая воском на страницы.

– Дэзи всё тебе расскажет. – Мэрг подтолкнула меня через порог и закрыла дверь. Мгновение спустя послышались её удаляющиеся шаги.

– Можешь запереть? Ключ там на полке лежит.

Я послушалась. Так бы и осталась неуверенно топтаться у порога, но Дэзи отложила свою книгу и уступила мне кресло – сама перебралась на угол постели, села, скрестив ноги, натянула нижнюю рубашку на колени и с любопытством уставилась на меня. Почему-то я представляла больший интерес, чем извивающийся в экстазе мужчина за её спиной. Впрочем, и я старалась на него не смотреть.

– Голубое платье мне больше нравилось, – заявила Дэзи, – это мрачное. Без рюшей, складок, все рёбра выпирают. Зато грудь – как будто даже есть, хм.

В этот момент мужчина на постели дёрнулся и издал особенно громкий, почти болезненный стон. Дэзи отвлеклась от рассматривания моих недостатков.

– Поэт, – она закатила глаза. – Такой чувствительный, эмоциональный… иногда я боюсь, что у него от оргазма сердце остановится. Представь, что бы с ним творилось, если бы всё происходило на самом деле.

– Вы не спите с клиентами?

– Очень редко. Если кто-нибудь понравится… погоди-ка.

Дэзи подползла к изголовью, склонилась над поэтом и прижалась губами к его шее.

– Для достоверности, – пояснила она, растерев ладонью появившуюся на коже красную отметину. Обыденность проделанных манипуляций поражала. – О чём мы говорили? Ах, да. Иногда всё по-настоящему. Мэрг этого не одобряет – не запрещает, но… Так недолго и влюбиться, говорит, а от любви проблемы одни. Вон, Солль совсем с ума сошла.

В горле у меня пересохло вполне по-настоящему.

– Они не знают? Ваши клиенты? – Я решилась внимательнее рассмотреть мужчину на постели. Он не извивался больше, не стонал. Тело обмякло, и грудь мерно вздымалась в глубоком дыхании спящего.

– Нет, конечно, это ведь обман! Узнает кто – мы все отправимся в Нуррингор, в лучшем случае ублажать тамошних охранников, в худшем… ну, ты сама знаешь.

Я знала. Все знали.

– Пока обошлось, – Дэзи постучала кулаком по деревянной спинке кровати. – Один местный колдун отвар нам готовит. Уж не знаю, что там внутри, ни цвета почти не имеет, ни запаха, только вязкий немного. Мы его гостям в вино подмешиваем.

Упомянутый гость всхрапнул и перевернулся на живот.

– Разве так просто перепутать сон с явью?

Дэзи хихикнула.

– Колдун знает своё дело. Я сама как-то его отвар попробовала, и, знаешь, Каролина, это была самая яркая ночь в моей жизни. У этих так же, потому они возвращаются снова и снова. В фантазиях каждый из них герой, искусный любовник, под каждым девушка извивается в неземном блаженстве. В фантазиях не бывает осечек, нет запретов, пропадает неловкость. К тому же, наслаждение они получают настоящее, хочешь посмотреть?

Дэзи потянулась к краю одеяла, но я быстро замотала головой.

– Не могу разобрать, отчего твой румянец, от смущения или облегчения. – Она спрыгнула с кровати, подбежала и, усевшись на подлокотник кресла, пытливо уставилась на меня сверху вниз. – Ты, что ли, из этих, из благочестивых?

– Если честно, не знаю, – призналась я. – Просто сегодня вечером я уже познакомилась с одним вашим клиентом, и после того, что ты рассказала, мне не так сильно хочется воткнуть вилку ему в горло.

Дэзи звонко расхохоталась и сообщила, что я забавная.

– Я?

– Ну да. А почему у тебя волосы короткие?

– Не знаю.

– А любовников у тебя много было?

– Не знаю.

– А… ты умеешь читать?

– Умею.

Её глаза засияли. Дэзи схватила со столика рядом книгу и разложила её у меня на коленях.

– Как звучит это слово? А что оно означает? – она ткнула пальцем на середину страницы.

– Шандриан, – прочитала я вслух. – Это редкая бабочка с чёрными крыльями. Говорят ещё, что это самый чёрный в мире цвет.

Минуту Дэзи завороженно смотрела на меня, будто пыталась разгадать, откуда у меня такие познания. Если бы она смогла, я бы расспросила. Но Дэзи вдруг резко захлопнула книгу.

– Самый чёрный цвет – это душа королевского судьи, – заявила она. – А ещё крылья межей.

– Не вспоминай межа перед сном, – повторила я машинально.

Дэзи отмахнулась. Она вновь перебралась на кровать, проверила, крепко ли спит её поэт, и уселась в выжидательной позе.

– Я в детстве тоже училась читать, многие буквы и цифры помню. А потом война приключилась, – она пожала плечами.

И мидфордская письменность вдруг стала нежелательной. Хорошо, что устно языки похожи, легко притворяться…

– Я была там поблизости, той ночью. – Если до сих пор Дэзи не беспокоилась, что её гость проснётся, то теперь она заговорила шёпотом. – Мы с семьёй жили в деревне под Виартом. Порой, когда во дворце короля Ромеро проходили пышные торжества, нам даже слышна была музыка. Той ночью тоже было громко, только…

Дэзи поёжилась, а я вместе с ней. Память не рисовала мне картинки, страшные образы не затанцевали перед глазами, но тело помнило. Кости заломило, по спине побежали мурашки – не приятные, а колючие, словно вооружённые маленькими острыми пиками.

– Я тогда на крыльцо выбежала. Сразу увидела, что огонь на сторожевой башне не горит, а ведь он каждую ночь освещал округу огромным факелом. А потом их, межей… Они бесшумно плыли по воздуху, чернее ночного неба, а с земли их подгоняла вереница вестников на лошадях. Ты встречала вестников?

Я медленно покачала головой. Не встречала, но знала.

Они появились на полуострове четыреста лет назад. Закончилась последняя большая война между Рокнуром и Мидфордией – закончилась миром, но на сдобренной кровью земле всё дальше стал разрастаться Чёрный лес, а из Разлома полезло ещё больше межей. Тогда к далёким северным островам отправили корабли, гружёные дарами и обещаниями. Вернулись они с вестниками. Предвестниками беды их ещё называли.

Чужаки с пустыми чёрными глазами, из которых глядела в ответ сама смерть, пугали жителей полуострова, но имели власть над межами. Непритязательными соседями они поселились в Чёрном лесу, и на много веков стало тихо, пока… пока король-предатель Эналаи не позвал их в союзники для новой войны. Всё изменилось. Чужаки теперь звались союзниками и вместе с победившей стороной по праву пожинали плоды победы. Их страшные подопечные теперь кормились, размножались, почитались. Люди шутили между собой, тайно, шёпотом, что не король-предатель Эналаи правит объединёнными Рокнуром и Мидфордией, а тот, другой король, который носит на плечах чёрный плащ из крыльев межа, а на голове, вместо короны, его острозубый череп.

За такие шутки, произнесённые вслух, сотни мидфордцев отправились кормить межей в Нуррингор.

– Говорят, вестники ничего не чувствуют, не умеют. – Дэзи стянула со спящего мужчины половину одеяла и завернулась в него. – Думаю, так и есть. Когда несколько дней спустя вестники ворвались в наш дом и уволокли моих родителей, жалости я уж точно не заметила. Тогда в Нуррингор ведь всех подряд забирали – выбирали сами, кто преступник, а кто раб. Повезло тебе, Каролина, что ты не помнишь. Наверное, легко так жить.

– Мне повезло, – пробормотала я.

– Они ведь даже не люди, – прошептала Дэзи со смесью злости и страха. – Вестники. Один как-то пришёл сюда, девушку хотел. Здоровенный такой, страшный. Волосы белые, глаза – два пустых колодца. Уж не знаю, как, но Мэрг смогла его спровадить… Я огорчила тебя, прости.

Я вздрогнула. Может, в моё пиво тоже добавили какое-то снадобье, отчего рассказ Дэзи погрузил меня в странное подвешенное состояние, где-то на границе между явью и сном. А может, я просто устала.

– Вовсе нет, я… я всегда такая.

– Ты разная, – быстро возразила Дэзи. – Твои глаза легче читать, чем длинные слова в книге. Они всегда чуточку грустные, но каждый раз грустные по-разному.

Забрезжил рассвет, а мы всё говорили. Про войну, про вестников и межей Дэзи больше не вспоминала, а развлекала меня историями о Мэрг, о клиентах, о других девушках. Эта ночь показалась мне длиннее, чем те несколько зимних месяцев, которые я помнила.

Когда небо за плотными шторами начало сереть, Дэзи резво подскочила и вытолкала меня из спальни. Обернувшись напоследок, я увидела, как она сбросила с себя сорочку и скользнула под одеяло к ночному гостю.

В коридоре я остановилась. Здесь, как сказала Мэрг, было принято спать днём, и именно это желание сковало моё тело. Всю ночь я наблюдала, как воск свечи плавился и стекал по подсвечнику, а теперь словно сама угодила в густое тягучее вещество. Как двигаться, куда идти? Есть ли у меня уже своя комната, или Мэрг снова разрешит поспать на её кровати.

– Каролина? Это ведь ты Каролина?

Пока я вертелась по сторонам, у меня спиной возникла девушка. Нора – я узнала её из рассказов. Тонкая, исключительно милая, с чуть вздёрнутым носом и ямочками на щеках. То голубое платье и правда очень шло к её светлым волосам.

– Это я.

– Тебя спрашивают – там, на улице, – Нора потянулась к моей руке. – Девушка какая-то. Сказала, что её Тея зовут.

Внутри всё сжалось, воск обратился ледяной водой. Забыв об усталости, я шагала за Норой вниз по лестнице, мимо кухни – к чёрному ходу.

– Постой. – Нора нырнула в тёмную коморку и достала оттуда чёрную накидку с капюшоном. – Надень вот, а то там холодно.

Она улыбнулась и, тихонько насвистывая, зашагала обратно в сторону кухни, откуда щекотал ноздри аромат горячего молока и свежего хлеба. А я вышла на морозный утренний воздух.