Полная версия
История левых идей: от Томаса Мора до современных марксистов
Александр Радищев является первым и самым успешным утопическим социалистов в России в плане теории, и все последующие утописты, будут либо ссылаться на него, либо пропагандировать некоторые из его идей и некоторые адаптировать под новые реалии крестьянской России.
В 40-ые годы XIX века наиболее яркие представители русского утопического социализма выступают с теорией, опирающейся на более или менее цельное философское основание. Важнейшими составными частями в эту теорию входят антропологическая идея природы человека, полной реализацией которой только и может быть социализм, и историческая диалектика мирового разума, понятного как дух человека, изначально стремящегося к строю братства и равенства. Русские социалисты сумели подметить некоторые существенные черты ограниченности западных систем утопического социализма, в частности присущей многим из них дух уравнительности.
Далее перейдём к социалистическим мечтаниям Герцена и Огарёва, возникшие в начале 1830-ых годов под воздействием идей Сен-Симона и Фурье и которых нельзя рассматривать отдельно друг от друга. Именно они положили начало социалистической традиции русской общественной мысли. Незрелость социально-экономических и политических отношений в России нашла в том, что ранний русский утопический социализм представлял собой разновидность христианского утопического социализма. Такое облегчённое в религиозную форму направление утопического социализма продолжало существовать и позже – у некоторых петрашевцев, среди членов Кирилло-Мефодиевского общества и даже у некоторых народников.
Затрону сначала Николая Огарёва. Начнём с того, что в отличие от других социалистов того времени он был из рода дворян и получил достойное образование в Московском университете, где и возникли первые взгляды и где вместе с товарищем Герценом организовал кружок, ярко выраженной политической направленности. Мировоззрение Огарёва складывалось под воздействием декабристов, а также идей Великой Французской Революции, поэзии Пушкина, Рылеева, Шиллера и идей западно-европейского утопического социализма. Позднее, изучая немецкую классическую философию Гегеля, Фейербаха и естественные науки, он критически воспринял диалектику Гегеля в революционно-практическом духе и пришёл к философско-материалистическому мировоззрению. В идейной борьбе 40-ых годов вместе с Белинским и Герценом стоял во главе формирующегося революционно-демократического направления. Более глубокое проникновение Огарёв в конце 40-ых годов в экономические условия жизни русского народа, переоценка им под влиянием поражения Революции 1848 года западно-европейского утопического социализма, привели его к выводу о необходимости революционно-демократической борьбы с существующим в России строем.
Поселившись в Лондоне, Огарёв присоединился к начатой Герценом революционной пропаганде и возглавил вместе с ним Вольную русскую типографию. Был одним из инициаторов издания «колокола», на страницах которого выдвигал социально-экономическую программу уничтожения крепостного права: предоставления крестьянам той земли, которой они фактически владели, уничтожение чиновничества и ведение выборного суда и управления, ликвидация цензуры отмена рекрутства и сокращение войска, свобода вероисповедания и полная гласность. Теория «русского социализма», выдвинутая Герценом, получила в статьях Огарёва дальнейшее развитие. Огарёв выступал за создание на основе общинного строя народного демократического государства, федеративной республики самоуправляющихся общин, группирующихся в волости и уездах. «Записка о тайном обществе», написанная Огарёвым, содержала развёрнутый план организации общественных сил в целях коренного народа преобразования социального и политического строя в России. В статьях и прокламациях Огарёв развивал идею крестьянской революции, как организованного, сознательного, руководимого действия. Стоит к тому же сказать, что Огарёв поддержал Польское восстание 1863-1864 годов. А в конце 50-ых – начале 60-ых годов участвовал в подготовке и создании общества «Земля и воля».
Атмосфера философских дискуссий 30-40-ых годов XIX века породила многих замечательных мыслителей. Среди них выдающееся место принадлежит Александру Герцену – основоположнику теории «русского социализма». Выпускник Московского университета Герцен был близко знаком с выдающимся людьми, с Белинским, Бакунином, Грановским и Хомяковым. С молодых лет он относил себя к числу людей, горячо любящих Россию, тех, кто «раскрыт многому европейскому, не закрыт многому отечественному». Основательно изучив историю естествознания и пережив увлечение гегелевской философией и французским социализмом, Герцен в цикле статей «Дилетантизм в науке» высказал мысль о том, что России, возможно, предстоит «бросить нашу северную гривну в хранилищницу человеческого разумения» и явить миру «действительное единство науки и жизни, слова и дела». Одной из основных, усвоенных Герценом ещё в ранний период творчества, является утверждение необходимости свободы личности. Свобода приобщения к европейской культуре в полном её объёме, свобода от произвола властей, бесцензурное творчество – вот те недоступные в России ценности, к которым стремился Герцен.
Впечатления о первой встрече Герцена с Европой представленные в «Письмах из Франции и Италии» и в работе «С того берега», свидетельствуют о радикальных изменениях в его оценках европейской цивилизации. Позднее он вспоминал: «Начавши с крика радости при переезде через границу, я окончил моим духовным возвращением на Родину». Герцен отмечает «величайшее противоречия» западной цивилизации, сделанной «не по нашей мерке», пишет о том, что в Европе «не по себе нашему брату». Излагая своё видение европейской жизни, Герцен принципиально расходится со всеми известными ему социальными и философскими теориями – от просветительных теорий до построений Гегеля и Маркса. Он приходит к выводу о том, что претензии социальных наук покончить со злом и безысходностью, царящими в мире – несостоятельны. Жизнь имеет свою логику, не укладывающуюся в рациональные объяснения. Цель человеческой жизни – сама жизнь, и люди не хотят приносить жертвы на алтарь истории, хотя их вынуждают это делать, что показали события революций 1848 года. Критика Герценом западной цивилизации по причине разлада с ней может быть охарактеризована как экзистенциальная критика. Он критиковал идеализм Гегеля за то, что судьбу конкретной личности тот принёс в жертву абсолютной идее. По Герцену, западная цивилизация богата внешними формами, но бедна человеческим содержанием. Вот почему нивелирующее влияние на европейской цивилизации опасно для всех народов. Эта мысль получает отчётливое очертание в его работах 50-ых годов, в которых излагается теория «русского социализма» (сам термин «русский социализм» он впервые использовал в работе 1866 года).
Суть этой теории по Герцену, составляет соединение западной науки и «русского быта», надежда на исторические особенности молодой русской нации, а также на социалистические элементы сельской общины и рабочей артели. Контуры «русского социализма» уточнялись им многократно, а в письме «К старому товарищу» рассматривается Герценом уже в более широком общеевропейском контексте. Здесь звучат предостережения против уравнительности и «иконоборчества» – лозунгов революционеров-бунтарей. Герцен критикует поэтизацию революционного насилия, нигилистическое отрицания культурных ценностей. Многие из этих предостережений актуальны и поныне. Особенностью русского утопического социализма последующего времени является попытка «навести мосты» между идеалом и реальностью, будущим и настоящим. Это выражается прежде всего в поисках зародышей социализма в социальной истории, что обусловливает пристальное внимание социалистов 60-70-ых годов к проблемам экономического и политического развития. Такое направление социально-теоретических исканий привело, в частности, к возникновению и разработке особой, своеобразной разновидностью утопического социализма – так называемого «русского», или «крестьянского социализма», народничества, в рамках которого в основном и происходило развитие утопического социализма в России 2-ой половине XIX века не сводится к народничеству: внутри русской социалистической мысли имела место критика идеализации сельской общины и русского мужика как «носителя» социализма, развиваются положения о необходимости крупного промышленного производства как обязательной основы будущего общества, о длительности и многовариантности путей к социализму, о крайней сложности форм и способов его установления. Герцен за два года до смерти дал следующее определение «русского социализма»:
«Мы русским социализмом называем тот социализм,
который идёт от земли и крестьянского быта, от
фактического надела и существующего передела полей, от
общинного управления, и идёт вместе с работничьей
артелью навстречу той экономической справедливости, к
которой стремится социализм вообще и которую
подтверждает наука».
Несмотря на теоретический потенциал Николая Огарёва и Александра Герцена, но всё же наиболее глубокая концепция утопического социализма была выдвинута Николаем Чернышевским. В конце 50-ых годов он продолжил развитие утопического и т.н. «русского» социализма. Его взгляды на общину и на вопрос о судьбах социализма на Западе не во всём совпадали с герценовской концепцией. Модель Чернышевского называют «крестьянским, общинным социализмом». Главным в его теории было экономическое обоснование социалистического идеала.
Опираясь на западных классиков утопического социализма, Чернышевский приходит к выводу: социализм есть неизбежный этап социально-экономической истории общества по пути к коллективной собственности и «принципу товарищества». Тут он ближе всего из европейских и русских социалистов подходит к марксистской теории. А чтобы преодолеть «догматическое предвосхищения будущего», как он характеризовал социалистическое будущее, Чернышевский делает предметом своего исследования исторический процесс, пытаясь выявить механизм перехода от старого к новому, от «сегодня», к «завтра». Эти поиски приводят его к убеждению, что в основе перехода лежит объективная закономерность. Анализ исторического процесса и экономического развития капиталистической цивилизации подвёл Чернышевского к выводу, что вектором последней является рост крупной промышленности и возрастание обобществления труда, что в свою очередь должно привести к ликвидации частной собственности. Свой идеал собственности он связывал с государственной собственностью и общинным владением землёй, которые, по его мнению, «гораздо лучше частной собственности упрочивают национальное братство». Но главное, им соответствует освобождение личности, ибо основа последнего – соединение работника и хозяина в одном лице.
В заключении можно сказать, что утопический социализм – это этап развития учения об обществе, основанном на общности имуществ, обязательном для всех в труде и равном распределении благ. Социальная структура российского общества в основном была представлена крестьянством. Именно его интересы представляли видные представители русского утопического социализма в лице Герцена, Огарёва, Чернышевского и других. Оценивать утопии не следует с точки зрения правильности (или ложности) содержащихся в них идей. Их познавательная и историческая значимость в другом – они есть характеристика общественной мысли с точки зрения достигнутого ею уровня критического осознания, существующего положения вещей и способности противопоставить ему социальный идеал, призванный «разбудить» массы, дать им «точку социальной опоры». В целом, даже с учётом ошибочности многих выводов и неудач, утопические социалисты сыграли выдающуюся роль в развитии общественной деятельности, они сделали огромный вклад в философию и повлияли на многих выдающихся деятелей. Отдельные идеи утопического социализма появляются даже в последующих социалистических учениях, например, в марксизме.
Глава 2 – Левая анархия: виды и течения.
Впервые термин – «Анархия» был использован для обозначения новой политической философии, в трактате Пьер-Жозефа Прудона «Что такое собственность?». К слову, Прудон был одним из наиболее влиятельных теоретиков анархизма, но марксистами рассматривался как мелкобуржуазный социалист и подвергался критике со стороны Карла Маркса и Фридриха Энгельса. И не один социалист ранее, не добился такой широкой читательской аудитории, особенно во Франции до и после Революции 1848 года как Пьер-Жозеф Прудон. Но до него были уже зачатки анархических идей и безгосударственного общества, выраженные, в первую очередь, в трактатах Уильяма Годвина. Тут можно упомянуть знаменитый трактат «Исследования о политической справедливости». Годвин выдвинул утопический проект построения общества независимых работников, продукта труда которых распределяются между всеми по потребностям. Высшим законом, руководящим деятельностью человека должно стать всеобщее благо, которое заключается в обладании умом, деятельностью добротой и свободой. В своей утопии Уильям видел становление нового общества, в котором основное стремление человека будет желание содействовать благу всех разумных существ, и в капиталистическом обществе такое становление не достижимо. Тут он один из первых по времени из представителей анархизма, призывал к равномерному распределению как богатства, так и труда, его производящего, при таком общественном подходе всякий человек будет иметь достаточно средств и времени для нравственного и интеллектуального усовершенствования, правительство и всякого рода власть окажутся не нужны, когда на земле воцарится счастье. Но рабочие в капиталистических странах, создавая весь продукт труда и не получая почти ничего с этого, находятся на позиции животных, которые никому не нужны, Годвин видит из такого положения один выход – это уничтожение частной собственности и упразднения государства как такового, которое подчиненно богатым людям. Государство является несправедливым устройством общества, и именно оно и частная собственность порождает все пороки человечества. Но человеку свойственно совершенствование и обязательно придёт то время, когда частная собственность и государство будут уничтожены, и создаётся новый лучший мир, основанный на совершенствовании человека. Тут Годвин, выступает за общество равных самостоятельных хозяев и самостоятельных общин, в котором всё будет в общем пользовании (за исключением личной собственности).
Такая близость взглядов Уильяма Годвина к раннеанархическим (в лице Прудона) заставила некоторых крупных исследователей отнести его к основоположникам анархизма. Тут мнения расходятся. С одной стороны, Годвин жил на рубеже XVII-XIX веков, а история анархизма начинается несколько позже, с другой стороны у него достаточно близки взгляды к анархистам, даже к тому же Прудону. Выводы можете сделать позже, после рассмотрения «Прудоновских» идей. И возвращаясь снова к Пьер-Жозефу Прудону, стоит вернуться на то место, где мы закончили. Главный труд Прудона – «Что такое собственность?» содержал бессмертный ответ: «собственность есть кража». Во всех его трудах множество строк, которые заслуживают цитирование. Во многих отношения он отличался от социалистов своего времени, с одной стороны его социальные взгляды мелкого ремесленника и мелкого буржуа, с другой стороны, он был очень схож с социалистами, так как был атеистом и антисемитом, что было типично для социалистов того времени. Но очень радикально отличался своими взглядами на государство, он называл себя анархистом и выдвигал теорию ликвидации государства. Вместо государства он пропагандировал «взаимное согласие», которое означало систему добровольных соглашений между крупными сообществами, занимающимися сельскохозяйственным производством и федеративную систему со строгим представительством, конституцию которой тщательно разработал. Используя версию трудовой теории стоимости, предполагал, что в подобных сообществах исчезнут все «нетрудовые» доходы и ренты, в то время как «народный банк» должен будет обращать в деньги продукты труда пролетария и предоставлять кредиты для инвестиций. Стоит заметить, что экономические воззрения Прудона не являются его сильной стороной, и часто критиковались Марксом, который высмеивал подобные идеи.
Сама фигура Прудона достаточна сложная и неоднозначная, но несомненно выдающиеся. Можно вспомнить того же Герцена, который с восхищением писал в своих воспоминаниях о «крупном мыслителе, отважном полемисте, несгибаемом и проницательном критике, подлинно свободном и честном аналитике, ставящем горький диагноз современной эпохе». Сам Прудон был обычным сыном крестьянина из Безансона, ставшего рабочим, всю жизнь проведший в тяжёлом и неустанном, физическом труде и крайней бедности. Он был одним из немногих вождей народных масс, который принадлежал не к господствующему классу, т.е. был непосредственным выразителем и представителем интересов трудового народа. Прудон становится известен среди рабочих и не только после выхода его главной работы «Что такое собственность?», всю свою жизнь активно саморазвивался, изучил самостоятельно несколько языков, познакомился с новейшими движениями философии, социальных и экономических наук, до 1848 года занимался наукой и публицистикой. А с 1848 года активно участвует в общественном движении, издаёт газеты и после попадает в тюрьму за отважную критику режима.
Скажем несколько слов о его личности. Как человек, Прудон был весьма противоречив, сочетая, казалось бы, несочетаемые качества. Личная скромность, аскетизм, и непритязательность совмещаются у него с некоторым тщеславием и наивно-мессианской самоуверенностью, безупречная честность в личной жизни, смелость и принципиальность в отстаивании главных для него идея совмещаются с реформизмом средств. Но сам он определил характер своей деятельности как: «непоколебимость принципов, постоянные сделки с людьми и обстоятельствами». Будучи лично непрактичным человеком, он разработал много конкретных и вполне приложимых к жизни социальных и экономических проектов (и утопических в том числе), а чуть позже забросил многие из своих проектов. В своей политической жизни был достаточно наивен и ошибочен, что можно увидеть на протяжении многих лет. Так, в июне 1848 года, он очень сожалел о своём бездействии в революционных потрясениях:
«Память июньских событий будет тяготеть вечным
угрызением на моей совести… Парламентская чепуха, в
которой мне пришлось жить, лишила меня всякого
понимания» – признавался в «Исповеди революционера».
(Впрочем, он искупил свою вину, выступил 31 июля в Национальном Собрании с гневным разоблачением буржуазии, устроившей июньскую бойню).
Позднее ошибочно занимал позицию в отношении президентских выборов, питал первоначальные иллюзии в отношении «социалистичности» режима Луи Бонапарта, и порой проявлял лояльность и законопослушность в отношении властей. Прудон был достаточно стоек и принципиален, но порой, его подводила собственная наивность, то он поддержал Наполеона III, то давал себя обмануть буржуазно-либеральной оппозиции. Но в конце жизни он понял, что свободолюбивая личность, должна следовать по своему пути, должна быть верна своим идеалам и убеждениям, независимо от внешних факторов. Связи со всеми лишениями, заключениями и эмиграции в жизни этого человека, трагично звучат слова, написанные незадолго до смерти:
«Мы умрём при нашей задаче, прежде чем взойдёт заря, о
которой мы мечтали. Пусть так. Мы пойдём вперёд без
надежды. Мы останемся верны нашему прошедшему, нашей
политической религии, нам самим. Мы будем помышлять о
наших братьях, умерших в изгнании, в тюрьмах и на
баррикадах…»
При всех ошибках и заблуждениях, компромиссах и уступках, Прудон лишь изменял детали и обоснование своих взглядов (ведь менялась сама действительность), но его основные убеждения были неизменны и лишь закалялись в борьбе. Русский биограф Прудона писал про него следующее:
«Он мог противоречить себе в частностях и в вопросах, не
имевших для него важного значения, но всегда стремился к
одной и той же цели и всегда оставался горячим
защитником интересов трудовой массы, из которой сам
вышел».
В книгах и статьях Прудона – видна искренность и горечь, человечные и страстные слова в защиту трудового народа, представителем и выразителем которого он был всю свою жизнь. Первоначально, в 40-ые годы XIX века, Прудон стремился (из-за нравственных соображений) к примирению противоположных классов, к мирному разрешению конфликтов, но когда эти конфликты заострялись, когда происходили революционные потрясения, то для него не было вопросом – на чьей стороне быть: конечно, вместе с трудящимися, с рабочими и крестьянами, с революцией против господствующего класса, против государства в любых одеяниях: монархии Луи Филиппа, или же Якобинской диктатуры.
В своих работах, написанных в 1848-1851 годах, Прудон проанализировал опыт многих революций 1848 года, и сделал главный вывод: революция несовместима с правительством, утопии некоторых революционеров по овладению властью и использованию её как средства преобразований, не могли закончиться иначе, чем они закончились, не могли привести к победе революцию, и привели к реакции и поражению революции. Прудон убедительно показал на подробном разборе фактов, как «правительственный предрассудок» вождей рабочих – привёл революцию к плачевному финалу. И в 1849-1851 годах он подробно развил философию анархизма, но в 1860-ых годов смягчив радикализм, перенёс акцент с общетеоретического отрицания государства на детальную критику государственной централизации во всех её проявлениях и на подробную разработку федералистских и мютюэлистских (от слова «мютюэл» – взаимность) проектов. Если же взглянуть шире, то мы увидим, что Прудон в полной мере осознал задачу социализма XIX века: воплотить в жизнь идеалы Французской Революции, провозглашённые, но во многом остающиеся лишь декларацией в условиях современного общества – реальное равенство и реальную свободу. Для Прудона либерализм и социализм –противостояли друг другу на уровне массового общественного сознания (идей отдельных теоретиков, например), и Прудон сумел не только их соединить на уровне теоретической абстракции, но и разработать конкретные механизмы их воплощения (пусть многие из них не совершенные). Он не только поставил задачу сочетания личности и общества, свободы и равенства, социальных и политических гарантий суверенитета личности, но и далеко продвинулся в их разрешении. А его подвижническая деятельность публициста и проповедника посеяла в массах трудящихся семена «либертарного социализма», идущего на смену буржуазному либерализму и социализму авторитарному.
Попытка самого Прудона не ограничивалась публицистикой и теоретическим обоснованием своих идей, воплотить их на деле собирался – через «Народный Банк» (весной 1849 года), хотя и идея была обречена на неудачу (в силу экономических ошибок, реформизма и умеренности, допущенных в данном проекте, а также в силу наступления реакции, приведшей к аресту Прудона и гибели банка), но имеет определённую ценность, как попытка перейти к делу и воплотить модель взаимности на практике. Преодолев собственные иллюзии в отношении компромисса с буржуазией и надежды на «добрую волю» императора, Прудон в своих поздних работах (прежде всего, в сочинении «О политической способности рабочих классов»), оставаясь мирным анархистом и отрицая как парламентский, так и вооружённый путь борьбы, оказывается одним из зачинателей метода гражданского неповиновения: призывая на выборах 1863 года к голосованию пустыми бюллетенями и к отказу от присяги на верность Империи – как к проявлению неприятия всей существующей буржуазно-государственной системы. Таким образом, Прудон шёл против течения не только в теории, но и на практике, отказываясь играть по правилам игры, навязанным системой, призывая рабочих к разрыву с буржуазией и парламентскими иллюзиями, а крестьян – с бонапартистскими пристрастиями. И рабочие и крестьяне только осознав свои интересы, соединив усилия, размежевавшись со своими врагами и организовавшись в самостоятельную силу, не участвуя в избирательных фарсах, могут добиться победы.
Обрисовав общественную деятельность Прудона, я пытаюсь обозначить его место в истории анархии, его революционность, именно он дал первый толчок развитию подобных философских и политических идей. Однако, не смотря на то, что Прудон использовал сам термин «анархия» впервые, он часто употреблял данное слово в негативном контексте («буржуазная анархия», «анархия производства» и т.д.). Именно Пьер-Жозеф Прудон превратил анархизм из малоизвестной мировоззренческой концепции в разработанное учение, ставшее знаменем массового движения во многих странах Европы. Что касается идейного влияния, то это влияние было огромным для современников. Помимо европейских анархистов – продолжателей прудоновских идей: К. Писакане в Италии, Пи-и-Маргаля в Испании, деятелей первого Интернационала и Парижской Коммуны, М. Бакунина, но так же Прудон оказал большое влияние на анархическое движение в США: Б. Тэккер и Ш. Дан, и помимо этого, другие теоретики и практики анархизма следовали идеям мютюэлизма, подтверждая их актуальность во всём мире.