Багровый – цвет мостовых

Гаэль взял альт, лежавший на столе, и в комнату нахлынули мелодичные звуки, лившиеся из-под смычка.

– Сыграй еще что-нибудь, – попросил Тома, когда последние отголоски песни утихли. – Я допишу и дочитаю все завтра.

– Как прикажете, – учтиво кивнул старший и начал другую пьесу.

Спустя месяц тренировок, малыш мог гордиться тем, что освоил правила чтения и приступил к тому самому роману. Однако, чтобы понять смысл текста, ему потребовалось пополнить словарный запас и выучить грамматику. В трудные часы ребенок в отчаянии думал бросить все, но после, замечая знакомое слово в какой-либо книге, или понимая случайно брошенные Гаэлем фразы на французском, Тома ободрялся и с укрепленными надеждами приступал к учебе. Для своего возраста он был чрезвычайно серьезен; одолев роман и добившись своей цели, он не остановился.

Спустя пару недель после прочтения первой книги, мальчик принялся искать новое чтиво среди того, что имел его старший друг. Выбрав небольшую пьесу, Тома раскрыл ее на середине и ужаснулся: он не понимал ни слова.

Тут же в дверях появился Гаэль; он выглядел измотанным и опечаленным. Задумав приободрить его, ребенок не без волнения решился вести с ним диалог на французском.

– Почему ты грустишь? – робко спросил Тома, боясь допустить ошибки.

Гаэль лег на диван, поэтому малыш не мог заметить его на миг появившейся улыбки.

– Я не грущу, – отвечал ему старший на своем родном наречии. – Это всего лишь усталость.

Тома бросил сочувственный взгляд на друга, а затем снова посмотрел на книгу, которую держал в руках.

– Гаэль? Что это за… – малыш задумался, припоминая иностранное слово, однако сдался и произнес его на английском: – …язык?

Он передал ему пьесу, и студент, едва увидев обложку, с готовностью сообщил:

– Итальянский.

– Ты и его знаешь? – удивился мальчик.

– Да, – без хвастовства сказал юноша. – Мой отец – корсиканец, переехавший в Реймс. Мать – француженка. Мы, конечно, чаще использовали французский, но и итальянский тоже не редко звучал в нашей семье. Он как второй родной язык для меня.

Новый факт еще больше поразил Тома.

– Сколько языков ты знаешь? – расспрашивал он на английском, однако Гаэль, видимо, бросил ему вызов, продолжая говорить на французском.

– Французский, итальянский, английский. Также учу латынь и планирую в скором времени приняться за греческий.

Мальчик присел на край дивана и сочувственно вздохнул:

– У тебя, верно, голова трещит от таких знаний.

Студент засмеялся, привстал на локтях, и затем сел рядом с юным другом.

– Нет, – покачал светлой головой он. – Мне это приносит радость. Ты и сам понимаешь.

Несколько минут они оба молчали. Слышен был лишь марш часовых стрелок. Лицо молодого человека снова омрачила тоска.

– Ты был прав, Тома, – тихо признался Гаэль. – Я и впрямь опечален.

Мальчик с тревогой посмотрел на друга, ничего не говоря и дожидаясь, когда тот продолжит.

– Сейчас, как ты знаешь, июнь. Я окончил колледж несколько недель назад и тянул время, хоть у меня заканчивались деньги. Что я имею в виду?..

Снова молчание. Война меж мыслями является причиной запинок и долгих пауз.

– Мне нужно уезжать, – сокрушенно доложил Гаэль, не в силах смотреть на собеседника; однако если бы он перевел взгляд, то наткнулся бы на преданную, исполненную решительности улыбку.

Когда-нибудь люди научатся смотреть в глаза.

– Все еще не понимаю из-за чего ты грустишь, – просто заявил Тома. – Я ведь поеду с тобой.

Студент живо обернулся, не веря своим ушам; на его лице застыла неловкая милая улыбка. Крепко обняв ставшего столь дорогим мальчика, он пробормотал:

– А я опасался, что ты захочешь остаться…

– Ни за что! Ни за что! – выпалил Тома, округляя глаза. – Я никогда с тобой не расстанусь! Никогда. Если кто-то нас разлучит, я сбегу от него и найду тебя все равно!

Тронутый такой бескорыстной верностью, Гаэль поднялся с дивана и стал напротив мальчика, с наигранной торжественностью произнося слова:

– Властью, данной мне мною, – эта фраза вызвала хохот у ребенка; юноша же, сохраняя артистизм, был якобы серьезен. – Объявляю Тома, пяти лет от роду, моим братом, и обещаю верой и правдой служить ему, помогая в трудную минуту.

Стоя на диване, Тома был практически на одном уровне с Гаэлем.

– Я принимаю эту честь с благодарностью, – ребенок подражал тону старшего; во взоре его не прослеживалось и намека на фальшь. Он у обоих излучал искренность. – Я буду предан тебе вечно!

Если бы кто-нибудь посторонний наблюдал эту сцену, он бы назвал ее слишком театральной. Однако, так как в комнате не нашлось ни единого, кто мог судить, души двух людей верили и четко знали, что произнесенная речь не пуста.

Этим же прекрасным вечером Гаэль и Тома вместе пошли в город и купили два билета на поезд до Плимута и на пароход, отчаливавший вечером следующего дня. Придя домой, они собрали вещи, и молодой человек отплатил хозяину дома за аренду.

Часа в четыре утра жильцы оставили комнату, а в шесть – завтракали, слушая стук колес поезда. Прибыв в Плимут, путники отобедали и разместились на пароходе.

Ночью не появлялось желание спать. Тома, выйдя на палубу, завороженно смотрел на удаляющуюся землю, а когда и ее очертания поглотил мрак, мальчик поднял голову и долго смотрел на небо.

Путь

домой

На утро пароход прибыл в Кале.

Помогая Гаэлю нести его вещи, Тома был слегка рассеян; его расширенные глаза пробегали по каждому пассажиру, любому прохожему; здания и природа в виде одиноких деревьев также не оставались обделенными его вниманием.

– Тома, будь внимательнее! – остерег малыша Гаэль, когда они вместе сошли с судна.

Мальчик обернулся, но от неожиданности не сразу разобрал по-французски. Новый для него язык теперь звучал везде. Он не являлся напечатанным текстом на пожелтевших страницах, он был свеж, дышал, жил, доносился из уст окружавших мальчишку горожан, звучал в разных тембрах и с множеством интонаций. Чувствуя разгорающееся волнение, Тома не отходил от своего названого брата дальше, чем на метр. Голова его кружилась от потока голосов. Задрав голову, он посмотрел на Гаэля; взгляд того был ясен и полон нежности.

– Куда мы идем? – по привычке малыш говорил с ним на английском, собеседник это заметил, однако он такой привычки не имел.

– Сейчас позавтракаем, а затем будем искать карету, чтобы поехать в Реймс, – отвечал Гаэль. – Мне нужно навестить отца. Он не знает о нашем приезде, так что для него это обернется сюрпризом.

Улица л'Этап, по которой ступали путники, вливалась в многоголосую Оружейную площадь, где развернулась ярмарка; веселая толпа наполняла окрестности гулом и рокотом. Поверх их голов высилась Сторожевая башня с гигантской разверзшейся пастью, словно кричащий зверь, тонущий в потоке людских тел.

Карету удалось найти лишь после обеда, ближе к вечеру; мало кто соглашался мучить лошадей долгой дорогой. Все же уговорив извозчика, путники загрузили свои вещи, уселись поудобнее и отдали приказ ехать.

– Уверен, тебе понравится старый добрый Реймс, – негромко проговорил Гаэль, когда мальчик устало положил голову на один из чемоданов. – Мой отец примет тебя, будто родного сына, ты можешь не беспокоится, он справедлив и добр.

– Прямо как ты, – заметил Тома, взирая на брата из-под полуопущенных век.

Карета была наглухо закрыта со всех сторон, а полумрак внутри нагонял сон на ребенка.

– Возможно, но он все еще мой недосягаемый идеал, – серьезно изрек юноша; в какой-то момент он просиял улыбнувшись. – У нас прекрасный дом! Я помню, окно моей комнаты выходило на восток, и я любил просыпаться рано и следить за тем, как светлеет небо. Подвигал стул, залезал на подоконник и сидел, наслаждаясь сладковатым ночным воздухом. Рядом с окном рос аккуратный клен, чья крона была естественна и кругла; он успокаивающе шептал мне колыбельные при малейшем порыве ветра. У нас есть дивный сад, я обожал там гулять, особенно, если нужно побыть наедине с мыслями. Со всех сторон тебя окружают подстриженные кусты, миловидные деревца… Как только мы приедем, я познакомлю тебя с нашими дорогими слугами, у нас их не много, но они не просто рабочие, они – члены семьи. Их совсем не много. Самый близкий наш друг – садовник, синьор Моретти, знавший меня с рождения. Право, эти люди дороги нам с отцом. Еще у нас есть небольшая конюшня, нашей лошади уже двадцать шесть лет. Представляешь, Тома, она старше меня на четыре года! Ее зовут Тереза, она кочевала с моим отцом, когда тот покидал Корсику, и до сих пор она с ним. Какое же кроткое существо наша Тереза! Если захочешь, ты можешь прокатиться верхом, Тома, это совершенно безопасно. В этих черных глазах теплится столько ума и любви, что заглянув в них, ты не сможешь не отразить эту любовь и признательность в своих глазах и на своем лице…

Тома, борясь с усталостью и сном, старался внимательно слушать. Хоть во взоре можно было по ошибке прочесть безучастие, его сердце трепетало от теплоты, звучавшей в голосе Гаэля.

– Извини, что утомляю тебя разговорами, – сконфуженно сказал он, очнувшись от воспоминаний. – Поспи, дорога длинная.

Малыша не стоило уговаривать. Глаза его сомкнулись, и спустя каких-то несколько секунд пришел крепкий сон.

Тома пробудился, когда карета остановилась.

– Мы приехали? – зевнул мальчик, потягиваясь и разминая затекшую спину.

– Нет, – в недоумении нахмурился Гаэль и поспешил выйти. – Жди тут, – скомандовал он и закрыл дверцу.

До слуха мальчишки донесся разговор, из которого он понял, что возница дальше не поедет даже за дополнительную плату: лошадь вымотана. Словно в подтверждение, дверца кареты снова отворилась, и Гаэль с озадаченным видом попросил Тома выйти, а сам начал доставать чемоданы наружу. Дождавшись полной разгрузки транспорта, возница сел на козлы; лошадь двинулась тихим шагом.

Вечер обретал густую окраску. Путники, нагруженные вещами, направились искать другой экипаж.

По правую сторону от Тома расположилось огромное здание с двумя рядами окон с голубыми деревянными ставнями; над полукруглыми воротами, выкрашенными в такой же цвет, значилась надпись «Hôpital Général», обрамленная искусными завитками. Слева, на фоне просыпающихся звезд, высился грозный шпиль белесой церкви.

– В каком мы городе? – поинтересовался ребенок.

– Это Сент-Омер, замечательнейшее место! – сообщил юноша. – Я тут был несколько дней до отъезда в Англию.

И здесь отыскать карету представлялось практически невозможным, особенно на ночь глядя. Извозчики разводили руками и качали головами, слыша предложение о поездке до Реймса или хотя бы до Лана. «Переждите ночь, на утро легче будет найти желающих,» – советовали они, однако молодой человек дорожил временем и наотрез отказывался ночевать. Огромного труда стоило выловить в сети улочек фиакр и упросить кучера за повышенную плату доехать до Арраса. Гаэль погрузил багаж, помог Тома забраться и устроился сам. Их снова ждал долгий путь, единственное утешение – он был легче, благодаря лунной и тихой ночи, навевавшей дремоту и позволявшей забыться.

Одной рукой обнимая спящего маленького брата, Гаэль тоже уснул незаметно для себя.

За

плеском

волн

не

слышно

шума

перемен

Через день путники добрались до Реймса. Дорога их, отнюдь не легкая, пролегла через Аррас, Сен-Кантен и Лан, где они едва ли делали передышки, стараясь сразу поймать следующий транспорт; последние два извозчика, по настоянию юноши, подгоняли лошадей, и те переходили на размашистую рысь.

Распрощавшись с кучером, они решили позавтракать в таверне, а после продолжили дорогу пешком: некоторые улочки не годились даже для двуколок.

– Я вижу, мой дорогой Тома, путь тебя измотал, – заметил Гаэль. – Наше путешествие скоро подойдет к концу, и ты сможешь отдохнуть.

Путники свернули с улицы Ларж на де ля Кутюр; после этого от юноши так и веяло нетерпением: он вглядывался в знакомые дома, видно было, как дыхание его часто сбивается.

– Много чего изменилось! – воскликнул он, оглядываясь с восторгом.

Забыв про усталость, Гаэль быстрым шагом направился к воротам прекрасного двухэтажного дома. Тома еле поспевал, отдавая все свои последние силы, чтобы его скорость соответствовала скорости провожатого.

Небрежно сбросив с себя чемоданы, молодой человек несколько раз постучал в ворота, заглядывая во двор через резные щели в заборе. Не прошло и пяти секунд, как его стук снова разнесся над окрестностями.

– И дом поменялся… Все поменялось… – взволнованно прошептал юноша. – Видно, дела отца идут в гору. Прежде это был скромный уголок!

Едва его слова утихли, роскошная калитка отворилась и показался привратник.

– Добрый день, месье! – кивнул ему Гаэль.

– Добрый день, – ответила бесстрастная фигура.

– Мы с вами не знакомы, но я сын синьора Равелло, живущего в этом поместье, – подавляя приступы счастья, сообщил путник. – Пожалуйста, не говорите ему ничего о моем прибытии! Я хочу сам прийти, неожиданно! Пропустите меня, месье.

– Я не могу вас пропустить, – бросил привратник, оценив ледяным взглядом пыльную одежду юноши, никак не сочетавшуюся с превосходным видом дома, которого он называл своим.

– Почему же? – возмутился Гаэль.

– Я не имею понятия про какого синьора вы мне только что рассказали.

– Как же! Вы не знаете, кому вы служите?! – студент недоверчиво свел брови; лицо слуги оставалось непроницаемым, точно камень.

– Я служу графу де Кюри, – каждое слово привратника омрачало лицо его молодого собеседника и повергало его разум в недоумение. – Это поместье принадлежит только графу де Кюри. Он отбыл в Париж и вернется не скоро, так что я не имею права вас впустить.

Гаэль отшатнулся, ему казалось, что под ногами разверзлась пропасть; голова загудела от неожиданного известия. Маленький Тома не сводил с него глаз, полных смятения.

– Подождите… – шептал юноша, силясь прийти в себя. – Подождите. Но здесь живет мой отец…

– Это поместье – сад, дом, все пространство, огороженное забором, – всецело принадлежит графу де Кюри, – безжалостно повторил слуга.

– Но как же! Вы не знаете при каких обстоятельствах было продано поместье? – впиваясь взором в человека и теряя контроль, допытывался Гаэль.

– Я не располагаю сей информацией.

– Что сталось с прошлым владельцем? Он жив? Где он живет? Или же он…

– Я не знаю, месье, – качнул головой привратник; терзания незнакомца растопили на его лице некое сочувствие.

Юноша долго неподвижно стоял, вперив ошеломленные и опустошенные мысли вглубь сада. Затем, шатаясь, он подошел к Тома и поднял свой багаж с земли.

Голос слуги долетел до него, будто отзвук далекого эха:

– Мне передать графу де Кюри о вас?

Ничего не ответив, Гаэль пошел прочь от поместья, ведя малыша за собой.

Впервые поселившиеся между ними молчание являлось столь угнетающим. Мальчик не до конца осознавал, что происходит и почему их не впустили, а ужасающий вид всегда радостного друга только усиливал его треволнения.

– Гаэль, – робко пискнул он. – Что случилось?

Брат ответил не сразу, малыш боялся повторять вопрос.

– Я не понимаю… Не понимаю… – пробормотал студент не своим голосом.

Больше мальчишка не решался с ним заговорить.

Ломая голову над тем, идут ли они бесцельно, или нет, ребенок заметил, как шаг Гаэля замедлился. Вскоре путешественники остановились у небольшого дома.

Стук призвал дворецкого.

– Здравствуйте, месье, – поприветствовал он.

– Добрый день, – проговорил гость бесцветным голосом. – Здесь еще живет мадам Бертлен?

– Да, это ее владения.

«Владениями» служака называл аккуратный маленький домик с пристройкой и крошечный цветущий садик с прудом, полным золотых рыб.

– Мадам сейчас дома? – получив положительный ответ, молодой человек продолжил. – Доложите, пожалуйста, мадам Бертлен, что к ней пришел Гаэль Вюйермоз, ее старинный друг.

Приняв от гостя визитную карточку, дворецкий не успел удалиться, как на пороге домика появилась дама. Она всплеснула руками и заторопилась навстречу путникам; дворецкий посторонился, уступая ей дорогу.

– Я не в силах поверить! – восторгалась она, обнимая юношу по-приятельски, с деревенской сердечностью. – Месье Вюйермоз нас не забыл! Ах, как славно, что вы приехали! Давно ли вы во Франции?

– Нет, – незваный гость качнул головой.

– Это что же, ваш маленький слуга? – умильно улыбнулась женщина. – Хорошенький.

– Вовсе нет! – Гаэль мигом вернулся к действительности, густо краснея и надеясь, что малыш ничего не разобрал. – Это мой названый брат, его зовут Тома. Он плохо говорит по-французски, но очень старается.

– И впрямь чудный ребенок! – воскликнула мадам Бертлен и опомнилась. – Зачем мы стоим на улице? Пройдемте же скорее в дом, выпьем кофе, вы мне расскажете о своих приключениях за пределами родины, месье Вюйермоз. Право, я очень соскучилась по вашему обществу! Пройдемте.

Однако Гаэль не сдвинулся с места.

– Погодите.

Дама обратила внимание на его подавленное состояние.

– Что с вами… – мигом осознание озарило ее, и она издала сочувственный вздох.

– Что с моим отцом? – негромко произнес юноша, приготовившись ко всему.

Мадам Бертлен внимательно посмотрела на старого друга и изрекла:

– И данный вопрос – первый… Это многое говорит, месье, вы могли бы сетовать насчет поместья, но…

– Прошу, ответьте мне! – в негодовании воскликнул Гаэль, что заставило женщину вздрогнуть.

– Ваш отец переехал в Провен…

– Так он жив! – выдохнул молодой человек, щеки его снова обрели живой цвет. – Какое же это счастье! Говорите, говорите! Где он? Вы знаете его точный адрес? – расспрашивал обезумевший сын, доставая маленькую записную книжку из внутреннего кармана жилета.

– Да, конечно! Насколько я помню, он живет на улице Марго. Запишите! – она продиктовала гостю все, что знала. – Странно, разве синьор Равелло сам не должен был вам рассказать? – тихо проронила хозяйка.

Спрятав блокнот обратно в карман, Гаэль виновато поморщился.

– Я не пользовался почтой все четыре года пребывания в Англии, – сокрушенно признался он. – Представляю, отец сильно переживал…

– Признаюсь, мне не ловко, месье Вюйермоз, заставлять гостей стоять у порога, – мягко сказала мадам Бертлен. – Еще раз умоляю вас пройти в дом. Ваш спутник выглядит изнеможенным.

Гаэль обернулся и рассеянно посмотрел на маленького Тома; тот, если и был уставшим, не подавал вида, перенося трудности с гордостью и терпением. Старший брат слабо дернул уголками губ, но неискренняя улыбка лишь разогрела сочувствие во взгляде малыша.

– Прошу меня простить, мадам Бертлен, – вздохнул молодой человек, склоняя светловолосую голову. – Но я хочу увидеть отца как можно скорее. Мне нужно ехать в Провен. Еще раз извините.

– Но постойте! Я хочу быть вам полезной, месье Вюйермоз. Отправляйтесь в путь в моем экипаже, наши кони молоды и резвы, – удерживая гостей, она окликнула кучера и велела подготовить экипаж для поездки.

Гаэль сердечно пожал руку мадам, не веря такой удаче.

– Спасибо вам, мой дорогой друг! Как мне вас отблагодарить? Мне не жалко для вас никаких наград.

– Моя награда в том, что вы называете меня другом, месье, – с улыбкой молвила женщина, следя за выполнением ее приказа.

Экипаж был полностью готов. На козлах сидел кучер, державший тонкую плеть над двумя бурыми жеребцами.

Осыпая великодушную женщину благодарностями, Гаэль усадил в транспорт маленького брата. Когда после всех прощальных лобызаний можно было ехать, кучер подстегнул плетью коней, и карета заторопилась оставить хозяйский дом позади.

Сирень

,

позабытая

из

-

за

чая

Над высокими обросшими зеленью холмами восходило бледноликое солнце. Его любознательные лучи пробирались во все укромные места, протискивались в любые темные углы и непременно озаряли утренним светом. Купаясь в этом теплом свечении, певчие птицы взмывали в небеса, будто проталкивая солнце и помогая ему подняться, чувствуя его преклонный возраст.

В восемь часов утра карета минула церковь Сен-Круа, и через минуту у скромного двора кучер остановил лошадей, несшихся во весь опор. Из экипажа чуть ли не на ходу выпрыгнул молодой человек, он помог слезть со ступенек ребенку и взвалил на себя чемоданы. Но даже ноша не умерила его пыла. Позабыв распрощаться с возницей, юноша ринулся к невысоким воротам и принялся настойчиво стучать.

Дверь приоткрылась, за ней виднелась смуглая и морщинистая физиономия слуги.

– Месье Гаэль Вюйермоз? – издал сдавленное восклицание тот, полностью отворяя дверь.

– Синьор Моретти! – не помня себя от радости юноша бросился в объятия к старому невысокому человечку.

Слуга что-то невнятно пробормотал, и, к сожалению, Тома остался совсем за гранью понимания диалога, так как тот велся на итальянском.

– Ну что же вы, что же! – между тем отстранился от слуги Гаэль, однако держа ладони на его тощих плечах и с невыразимой нежностью заглядывая во влажные глаза старого друга. – Мой любезный Моретти, не стоит проливать слез! Я вернулся, и даже не один! – он указал движением руки на крошечного спутника. – Бедный сирота стал моим любимым братом!

Заметив обращенные на него взгляды, Тома слегка поклонился.

– Право, вы неизменно добры! Какое же счастье, что время не переменило ваши нравы, месье Вюйермоз! – с улыбкой сказал Моретти.

– Послушайте, но где же отец? – взволнованно спросил юноша. – Он здоров?

– Еще бы! Вы заявились в тот момент, когда синьор Равелло и я пересаживали сирень. Он все еще ждет меня и, вероятно, бранит за долгую отлучку, – слуга лукаво усмехнулся.

– Я сам к нему приду! – выпалил молодой человек. – Не предупреждайте его, милый Моретти, прошу!

Слуга лишь сделал жест рукой, пропуская вперед господина и маленького гостя, а сам взял весь багаж и пошел следом.

Гаэль, забыв обо всех, побежал по единственной тропинке, ведущей, очевидно, в сад.

Он замер, увидев среди зелени и цветов старика. Тот был одет в простую одежду, в ней юноша узнал старый жилет, которому уже было более двадцати лет, и широкие штаны из толстого сукна, также не отличавшиеся новизной. Старик стоял спиной к гостю и окапывал куст, не прерывая недовольное бормотание.

– Ну и где он? – доносилось до ушей пришедшего молодого человека. – Вот же лентяй, только и придумывает поводы, чтоб от работы отлынивать…

– Не стоит наговаривать на доброго Моретти, отец, – бесшумно подойдя ближе, бросил Гаэль. – Он поистине предан вам.

Старик вздрогнул и обернулся, лопата выпала из его рук, которые он словно сложил в молитве.

– Гаэль! – прошептал он, глядя на сына широкими и ясными глазами, полными шока и бесконечной любви. – Гаэль!

Юноша бросился к нему в объятья.

– Простите меня, отец, – видя слезы на смуглых щеках старца, виновато произнес сын. – Я знаю, вы мне посылали письма, но я не пользовался почтой, у меня едва хватало денег… Мне ужасно стыдно!

– Ах, понимаю, понимаю, – горько отвечал ему седовласый синьор Равелло. – Тебе не за что себя корить. Однако, что и говорить, я провел сотни ночей не смыкая глаз, думая о тебе…

Гаэль ни на миг не сомневался в этом заявлении, он стал винить себя еще больше, только уже молча. Отпрянув, старик посмотрел на юношу с восхищением, смешанным с долей досады.

– А я, балда, ожидал увидеть все того же парнишку восемнадцати лет, – смеясь и стараясь не лить слезы, выдавил синьор Равелло.

– Что же вы…

– Четыре года прошло ведь…

– Ну, отец! Право, перестаньте! – мягко возмутился Гаэль. – Вы живы и здоровы, я жив и здоров! К тому же, я нашел вас, мы вместе. Все замечательно, а вы тем временем печалитесь и гневите судьбу. Так нельзя, прекращайте!

– Прав ты, прав, – бормотал старик, быстро кивая; он был чрезвычайно суеверен. – Но как же ты меня нашел? Я думал, что это невозможно…

– Нисколько! Это оказалось очень даже просто.

– Просто?! Как же, Гаэль?

– Я вам все объясню, – обещал сын. – Но не здесь. Мы очень устали в пути и хотели бы отдохнуть.

Старик Равелло непонимающе воззрился на молодого человека и насторожился.

– Мы? Ты сказал "мы".

Гаэль улыбнулся и уверенно кивнул:

– Я не ошибся, а ты не ослышался. Да, я сказал "мы", потому что в Англии я не мог расстаться с моим вернейшим другом – мальчиком-сиротой. Его зовут Тома, и я попрошу считать его моим братом.