Земля – Венера – Земля

Позже выяснилось, что за ужином, сидя в ресторане на Бали, прямолинейная, а откровеннее сказать – суеверная, Инна Францевна так напрямик и заявила очень расстроенной Инне Ричардовне, что это недоделёж и что она прекрасно знает, кто утащил и жильца с прислугой и группу захвата, только в помещении, где есть стены, не хочет говорить. Ну, а недоделёжу, как известно, стоит только начаться, а там уж его ничем не остановишь.

Эта глава находится в разработке. Перейдите пожалуйста к главе 17.

Примечания.

1Алексей Колышевский “Откатчики. Роман о «крысах»”

Глава 14 – Поединок следователя и астронома (чтение).

Эта глава находится в разработке. Перейдите пожалуйста к главе 17.

Глава 15 – Вести из Ницы (чтение).

Эта глава находится в разработке. Перейдите пожалуйста к главе 17.

Глава 16 – Раздвоение Спиридона (чтение).

Эта глава находится в разработке. Перейдите пожалуйста к следующей главе.

Глава 17 – Плечо Лао Ванга, комбинезон Серджио Де Карпинтьеро и отлучки Дипеша Сидху (мемуары).

Путь наш до Венеры длился семь недель.1Повторный основной разгон начался с существенной задержкой. После аварии из девяти двигательных реакторов в распоряжении остались только пять. На полную мощность можно было использовать только центральный.

После той спонтанной вахты, проведя короткую дерадиоактивацию, вернувшись в каюту, я осмотрелся. Томик Бунина, раскрывшись веером, примкнул корешком к условному потолку. Ленточка-закладка вывались наружу и плавно покачивалась. Её линия напоминала траекторию нелинейного переходного процесса. Что её в страницах не удержало? Вентиляционный сквозняк? А, вот, иллюминатор. За ним бездна, звёзд полна.2Велотренажёр. Миниунитаз на вакуумной тяге. Старые добрые незаменимые вещи на века. Ведь, хотелось удобств. Благоустроенности. Я взял себе индивидуальный люкс. Обошлось соответственно. А так бы летал по отсекам в общественные места, оправлялся в комбез и в стены глядел.

Позвонила сестра. Долгий разговор. Четыре секунды задержка с ответом.

Я задумался. Что происходит? Лет до семнадцати я обожал играть в Симс. Часто устраивал там своим персонажам весёлую жизнь. А, может, кто-то тоже в меня играет? И мой игрок заскучал? И, что неприятнее всего, сны участились…

Чтобы как-то отвлечь себя от попыток найти ответы на вопросы задач неразрешимых, я решил послушать аудиокнигу. L’Étranger,3которую Альбер Камю сам прочитал. Голос автора и его надуманный сюжет перенесли меня из мира навязчивых иллюзий обратно в мир реальный. Очень старая запись. Не имитированная.4На середине первой главы я заснул.

“Раструбы” вернули мне деньги за перевес багажа и разницу за люкс. Собственно говоря, разницы не было, с формальной точки зрения. Обычный билет был абсолютно бесплатным. Тут же перевели меня в один из пустующих на корабле супер-люксов. Он был просторнее, и к велотренажёру добавился гребной станок. Иллюминатор, понятно, тоже был большой, почти во всю стену. Милос в полёте вращался вокруг своей цилиндрической оси со скоростью один оборот в 24 часа и создавал бодрствующим пассажирам “бизнес” класса иллюзию смены времени суток. Мои биоритмы почти не изменились за время полёта. На корабле был ещё и гранд-люкс. Там была даже ванна. Меня, как единственного пассажира-участника ликвидации серьёзной аварии могли бы перевести в этот номер. Но он был занят.

Яркий диск Солнца, занимавший по мере приближения к Венере всё большую часть обозримого пространства, напомнил древнее пророчество: «Человечество будет смотреть на Солнце сквозь прозрачный кристалл…»5Материал иллюминатора (сверхпрочный, огнеупорный, регулирующий пропускную способность света в зависимости от его интенсивности) вполне соответствовал такой формулировке: прозрачный кристалл.

Однажды меня навестил капитан. Я узнал, что Лао идёт на поправку, что пришлось делать ему операцию, настолько была серьёзная травма. Благо "Милос-4"обладает всем необходимым, чтобы произвести срочное хирургическое вмешательство любого уровня сложности. Ещё узнал, что с этой неразлучной троицей, Лао Ванг, Серджио Де Карпинтьеро и Дипеш Сидху, капитан летает уже 10 лет и, что сам он из Галифакса.

Мне пришлось побывать в Галифаксе. Родители подарили мне на окончание школы круиз с НАХЛей. Вышли из Бреста вернулись в Ла-Рошель. В общей сложности я посмотрел 16 игр сезона. Шесть во время плаваний, десять на суше. Одну из них в Галифаксе. Играли Сагеней Лэйкерс и Галифакс Докерс.

Капитан выслушал рассказ о моём путешествии. Учтивыми кивками подтверждал припоминаемые мной результаты и интересные моменты того матча. Того, в его родном городе. Произнося: “О, да, это было что-то! Я помню”. Ему было тогда семь лет. Он тоже там был. Он пошёл на игру со своей мамой, она была родом из Сагеней. Вернулся домой на маму обиженный. Его команда проиграла, мамина выиграла. Но в конце капитан заметил, что к сожалению, повзрослев, сделался равнодушным к хоккею с шайбой на льду. Мы распрощались. Он пообещал заглянуть ко мне в гости, если пересменка между полётами выпадет на Венере. Я после его ухода подумал, что тогда и космодром его прибытия или отбытия обязан располагаться над тем же анклавом. И обрадовался, что мысль о таком важном нюансе не пришла ко мне сразу. Непременно ею бы поделился, под напором наивной несдержанности. Причём, попытаться уточнить, не мой ли удачный удар сапогом помог спасти "Милос-4", я так и не решился.

Хочу пожелать, чтобы моё последующее повествование получится поскладнее. Причина для этого есть. В силу несколько трагических обстоятельств, свойственных дикой природе, я буду в дальнейшем использовать пергамент. Загодя заготовленный с запасом папирус пойдёт на черновики.

Что грехи таить, одержим я был в молодости НАХЛей. Была она самой престижной лигой на Земле. Столь длительное отсутствие её в моей жизни – может, именно это-то и стало моим самым горьким разочарованием четырнадцатилетнего анабиоза, а не расставание с Джордан. До анабиоза я с безграничным увлечением наблюдал за игрой звёздных игроков на взлёте их карьеры. После я почти никого из них не застал. Кто-то доигрывал. Кто-то тренировал. Кто-то спал уже. Два круизных лайнера списали в утиль под давлением экологов. Соответственно, сезон урезали по времени. И плей-офф на один круг. Тоска. Упадничество. Но, всё-равно, безотрывно от писательских тренировок смотрел я хоккей на всём растянувшимся по времени пути на Венеру.

За сутки до ожидаемой посадки "Милос-4"оживился. Тысячи три пассажиров разбудились заранее. Чтобы поскорее влиться в новую жизнь. Я тоже вынырнул из своей кельи. Поглазеть. По отсекам косяками летали элегантные дамы. Некоторые с детьми. Кавалеры от них не отставали. Дети прекрасно переносили невесомость. Как выяснилось позже, перегрузки при посадке им тоже оказались не в тягость. Все, возбужденно жестикулируя, говорили об одном и том же. Обсуждали предстоящий спуск. Возмущались. Опоздание на 37 земных суток! Аж в четыре с половиной раза! То обстоятельство, что их всех спящих и ни о чём не подозревающих могли эвакуировать и отправить неведомо куда до получения дальнейших распоряжений, мало кого заставляло задуматься.

Да. Несовершенна была в те времена человеческая природа. В наших глазах лишь наши собственные печали выглядели самыми удручающими. Приведи тогда кому-то в пример чью-то несопоставимо более тяжёлую жизненную ситуацию, этот кто-то нисколечечко бы не ободрился. Лишь горше принялся бы оплакивать свою собственную несчастнейшую жизнь. Теперь всё не так.

Заглянул в торговый отсек. Просто так. Быстро вернулся. Начиналась трансляция игры между Ла-Рошель Хьюгенотс и Сент-Джонс Слаггёрдс. Но только я повернул в коридор, где за одной из дверей располагался отведённый мне щедротами космокомпании номер супер-люкс, как углядел посреди коридора выплывающие из дверей номера гранд-люкс хорошо запомнившиеся силуэт и фактуру. И силуэт, одетый в комбинезон знакомого фиолетового цвета. С отражающими свет бурыми переливами, тоже не забытыми. “Уж не филолог ли мультиязыковед МакМёрфи летит со мной одним рейсом?” – сказал я чуть ли не вслух.

Он меня не заметил или не узнал. Или сделал вид, что не узнал и не заметил. Но, так или иначе, он направился в противоположный от меня переход из коридора. И тут – не знаю, что со мной произошло. То ли сказалось моё подавленное строгим воспитанием любопытство. То ли заиграли во мне нотки тихой зависти. То ли воздействовали на меня загадочные последствия тренировок с переписываниями фантастических текстов.6Я двинулся следом. И про хоккей забыл. Играли между собой команды Восточно-американской и Западноевропейской конференций, не конкуренты друг другу и, по прогнозам, аутсайдеры.

Я уже почти нагнал того, кого счёл Ахматом МакМёрфи, и придумывал находу, как поестественнее удивиться нашей встрече, но при повороте в короткий и несколько узкий переход между отсеками я задел ногой кого-то летящего навстречу. Тот вскрикнул, как оказалось от боли.7Преследуемый же мною субъект успел скрыться за одним из поворотов. Он наверняка слышал крик, скорее даже вопли, но проигнорировал.

Кричал Лао Ванг. Удар, лёгкий, казалось бы, пришёлся в его левое плечо. Это был даже не удар, а касание пяткой. В толстом мягком носке. Я повернулся и стал извиняться:

– Прошу простить меня. Я торопился. И здесь так тесно. Могу ли я вам чем-то помочь?

Но Ванг молча смотрел на меня. Не отвечал. Я зачем-то повторил примерно то же, только на японском. Он продолжал молчать. Лишь по скулам его пробежали лёгкие волны. Волны презрения и ненависти. Не иначе. Его и вправду можно было бы счесть индейцем, или, как принято называть, первой нацией, если бы не немного курносый нос и довольно тёмный цвет кожи.

Я, совершив движение разворачивающегося у стены бассейна пловца кролем, попытался продолжить свой путь. Но в последний момент Ванг ухватил меня за щиколотку левой ноги. Той, которой я попал в его раненое плечо. И сказал:

– Господин торопыга-футболист, – он говорил на английском, и, если переводить слово в слово, это прозвучало бы: “Сэр ловкач соккера игрок”, – вы крайне неаккуратны. Очевидно, ноги ваш основной мыслящий орган. Пожалуй – единственный.

– Месье, – ответил я по-французски, с чистейшим беарнским акцентом,8– на Венере вы сможете найти меня в поданклаве Новый Тарб и убедиться, что ваши домыслы лишены оснований. Я сравнительно неплохо фехтую, довольно сносно стреляю как из огнестрельного, так и из метательного оружия. Уличать вас в трусости обернётся глупым и неблагодарным занятием, так что не спешите, потренируйтесь и выберите инструмент сатисфакции на ваше усмотрение. Всегда к вашим услугам. А пока, вновь прошу меня извинить.

Я говорил не оборачиваясь. Реакции Ванга не видел. Тот молча разжал пальцы. Я полетел дальше. Вписываясь в тот самый поворот, за которым скрылся предполагаемый МакМёрфи.

Я очутился вновь в торговом отсеке, бессмысленном и бесцельном. С технологической точки зрения. Всё находившееся здесь можно было заказать из каюты и тут же туда и получить, или отправить в багаж. Но из-за недобора пассажиров на корабле оставалось много свободного места. Надо было его чем-то заполнить.

Блуждания по лабиринтам торжества маркетингового искусства привели в зал распродажи произведений искусства изобразительного. Обладатели шедевров, уже в пути считали целесообразным от них отделаться, если кто-то захочет предложить уже сейчас за них приемлемую цену.

Среди прочих холстов, скульптур и барельефов в самом центре красовались уже виденные ранее Роденовский Мыслитель в своём третьем по счёту воплощении и упиравшийся взглядом в его брови Серджио Де Карпинтьеро. В роскошном комбинезоне. Правда, от того, уже однажды увиденного, этот отличался по расцветке и орнаментации. На заднем плане, в прощёлочке между кулаком скульптуры и подбородком астронавта, мелькнул летящий знакомый фиолетовый силуэт и скрылся в трубе выхода с противоположной стороны.

Надо заметить, что мой интерес к встрече с МакМёрфи практически сошёл на нет. Но я двинулся туда за ним уже по инерции. Следуя почти кратчайшей траектории с расчётом облететь живое препятствие в лице Де Карпинтьеро со спины. Он висел в той естественной позе, так если бы он стоял напротив памятника под воздействием сил притяжения.

Пожалуй, всё бы обошлось. Но… Легонечко оттолкнувшись, держась за канат и поглядывая на ближайшие стены справа, внизу и наверху, я полетел к противоположному выходу. К стенам были прикреплены картины в золочёных рамках и с ценниками. На одной такой, уже красовалась наклейка «продано». На ней была изображена дохлая рыба, раскрывшая рот, пустая бутылка и кочан капусты, с подписью – “голландская школа”. На другой рядом, приписываемой Андреа дель Сарто, очень большегрудая, дородная баба кокетливо улыбалась почтальону в костюме ангела и с глазами барана. Картина за ней была испещрена различными фиолетовыми и просто грязными, как бы чернильными пятнами, долженствовавшими передавать, по мнению Врубеля, нечеловеческую страсть Демона.9Потом небольшой женский портрет работы Больдини. Ещё наполненные драмой рисунки Пикассо – без него никак. Катастрофическая феерия Рене Магритта.10Карельский этюд Рериха, по цветовой гамме сопрягающийся с Врубелем. Леже. Чтобы приобрести любую из картин мне бы пришлось продать всю свою коллекцию гоночных автомобилей, добавить все свои сбережения, взять примерно такую же сумму в долг, а в форме гарантии его возврата поселиться в поданклаве Возрождение Тамбовщины в качестве крепостного крестьянина с приусадебным наделом. Я уже представлял смесь запахов навоза и киснущего молока, большой сельский дом с амбаром, уютный шорох сена и висящего на одной из стен Андреа дель Сарто… Идиллия! И главное, не надо задумываться и принимать решения. Кибер-барин есть. Всё это современному читателю знакомо и без моих воспоминаний.

И тут я увидел её. Мою любимую картину. Без рамки. Без ценника. Подпись: “Любезно предоставлено ммуникоопом “Штандарты равенства” для свободного просмотра”. Сколько раз любовался я её. В репродукциях. Самого высокого разрешения. И, вот, она передо мной. Дмитрий Казнин, “Едоки картофеля искоса поглядывают на девочку с персиками”.

У меня перехватило дыхание. Минуты три я провисел, не двигаясь. Над выходами из зала таймеры высчитывали время, оставшееся до посадки. На дне планетолёта включились реакторы – "Милос-4"готовился к предварительному торможению перед выходом на орбиту Венеры. Серджио Де Карпинтьеро восторженно охал и шуршал комбинезоном. А я всё висел.11И почти не дышал.

Но, всё же, я задышал ровнее, собрался, и двинулся дальше. Я пролетал в максимально возможной близости от Де Карпинтьеро. Он меня не видел. А я мог без лишней спешки пересчитать остистые отростки его шейных позвонков от затылка до плеч. И именно на этой полной оптимизма ноте Серджио Де Карпинтьеро произвёл резкое движение назад. Я уткнулся носом в его золотоносную спину с камушками, добытыми из кимберлитовых труб.

– А! Герой-сантехник! – промямлил Серджио, обернувшись и словно процеживая каждое слово по слогам сквозь зубы, – что будешь ремонтировать на этот раз?

О, я был рад тому, что услышал! К тому же, на родном русском языке. Похоже, мои предположения подтверждались. Эту напичканную кибернетикой и сопровождаемую выдающимися астронавтами громадину спас именно я. Стал бы этот ценитель ювелирных украшений и монументальной скульптуры просто так интересоваться моими анкетными данными и узнавать, что у нас общий родной язык? К тому же, уже второй по счёту член экипажа испытывал в мой адрес явное раздражение. И упоминал в косвенной и саркастической манере якобы имевшиеся у меня наклонности производить грубые физические действия, не требующие существенных умственных усилий.

Я дотронулся рукой до его комбинезона, уже спереди. Чисто машинально. То, что я позволил себе осязать, поразило меня и вынудило затаить дыхание. Я весь сжался от причастности к тайне.12И тут же невольно рассмеялся. И Серджио, более, чем очевидно, уловил причину моего веселья. Богатое убранство комбинезона с тыльной стороны создавала рельефная сенсорная голограмма. С фронтальной всё было по-настоящему. Сам же Де Карпинтьеро, говоря образно, дозревал и мог лопнуть от злости уже в следующую секунду.

– Поданклав Новый Тарб. Всегда к вашим услугам, – сообщил я ему, чтобы не терять времени попусту, и, отлетая, про себя добавил, – хошь, не хошь, а губит дураков тяга к прекрасному.13

К моему потенциальному противнику сказанное напоследок тоже относилось. Но ко мне в первую очередь. Не задержись я у едоков с девочкой, мы бы не столкнулись. И я почти не умел фехтовать, и ни разу за всю свою жизнь не выстрелил ни из лука, ни из арбалета, ни из кремниевого дуэльного пистолета. Из револьверов стрелять доводилось. На экскурсии по Аризоне.

А выход из зала перепродажи шедевров человеческого творчества вывел в неотъемлемую часть любого торгового центра – фуд-корт. В его кулуарах было людно, однако пресловутый МакМёрфи там не задержался. Надо думать, чуждо было ему чувство голода. По крайней мере, в тот сиюминутный час. Я же порядком проголодался. Вероятнее всего на нервной почве.

Фуд-корт, или ресторанный дворик, как его называли блюстители чистоты русского языка, имел форму необычную. Додекаэдральную. Помещение из двенадцати стен. Каждая из них представляла собой равносторонний пятиугольник. На каждом плотно расположились небольшие окошечки популярных фаст-фудов того времени. Исключение было сделано лишь для Макдональдса.14Жёлтенькие холмики его буковки М красовались на самом обозримом месте. Окошко находилось в самом центре выделенной ему пятиугольной грани и было так же пятиугольным. А размеры его раза в три в четыре превалировали над окнами конкурентов. Дань факту, что он появился ещё до того, как в космос запустили первый искусственный спутник.

На этот раз правильно прочувствовав моё настроение СмартАпп указал на Теремок. Робот-повар прежде чем принять заказ, следуя многовековой традиции, обозвал меня сударем. Через 20 секунд передо мной появилась коробочка с тремя блинами. Два блина с кетовой икрой и один с осетриной. И фляга узвара – шиповник с боярышником. Надо было как-то отметить этот момент. Пусть, даже узвар подавали здесь синтетический, не говоря о блинах и начинке. Я узнал, чего ради 1100 часов тому назад я залезал в скафандр высокой степени защиты от радиации. Ради спасения девочки с персиками, на которую искоса поглядывают едоки картофеля. Хотя… Не исключено, что субъекты мирового наследия подлежали эвакуации наравне с людьми.

Я вспоминал, что немного читал о художнике. Журналист. Шутили, что каждый журналист мечтает написать роман. А он предпочёл живопись. 47 лет. 6 лет боролся с раком. Когда он рисовал этих едоков с девочкой, ему оставалось всего два года. Взлёт НТР. Стелс-истребители, лазерное оружие, боевые роботы, информационные войны, хакерские атаки. То, что мешало вычеркнуть рак из списка непобедимых заболеваний ещё тогда?

Ещё вспоминал, что знал о модели, с которой Серов написал настоящую “Девочку с персиками”. Я не запомнил её имени, а только, что у неё было трое детей, и что она умерла в возрасте тридцати двух лет от скоротечного воспаления лёгких. Аэропланы. Электрификация. Дизель. Рентгеновское излучение. Теория относительности. И ранняя смерть от воспаления лёгких.

Рядом семейная пара с детьми возилась с пиццей. Детей было трое, лет пяти, семи и девяти. Примерно. Острые уголки долек пиццы исчезали во рту. Горячий сыр вытягивался верёвочками подобно макаронам. В следующую секунду верёвочки рвались на части. Обрывки приобретали шароподобные формы и разлетались. Минидрон-уборщик летал кругами и собирал их. Но прошло чуть меньше минуты, от долек оставались лишь корки со следами мелких зубов, а вытянувшиеся от них нитки подостывшего сыра напоминали усы экзотического морского животного – моржа. Расположившаяся поблизости молодая пара поглащала суши и сашими. Кормя друг дружку. Палочками. Перебрасываясь.15Сосед по правую ногу ел суп Фо специальной ложкой. Её можно было спутать с недораскрывшимся бутоном тюльпана.

Взрослая часть семейства забрала и съела покусанные детьми корки пиццы. А сами дети уже играли в салочки. Младший, пролетая мимо меня, отомстил за Лао Ванга и не извинился. Родители не обратили внимания. Пущенные навстречу с избыточным кинематическим импульсом суши, с икрой летучей рыбы с одной стороны и с икрой мойвы с другой, встретились. Последствия столкновения в виде разлетевшихся по фуд-корту рисинок и икринок убрал всё тот же минидрон-уборщик. Опережая его, парочку икринок летучей рыбы и четвёрочку рисинок я успел словить ртом. Затем доел третий блин, с осетриной, сделал последний глоток боярышнико-шиповникового узвара и продолжил рассуждения. Про себя, направляясь в сторону противоположного выхода.

Любимые слова Леже: "Ренуар изображал то, что видел. Я изображаю то, что понял…"16Пожалуй, за Казнина я мог бы сказать, что он изобразил и то, что увидел и то, что понял. А увидел и понял он тщетность величия духа, наделённого титаническим талантом, в противопоставлении простой иронии, насмешливому отношению к жизни. Когда понимаешь, что жизни этой остаются считаные дни.

В подобные моменты отрешений я зацикливался на размышлениях о прошлом. О прошлом человечества. Воспринимая его как единый живой организм. Войны – приступы хронических заболеваний.17Мир – их временная рецессия. Атомные бомбардировки – прививки. Тормозившие желание лишний раз использовать ядерное оружие вплоть до его ликвидации. Каждая клетка организма – индивидуум. Взять человека, так в его теле клетки полностью заменяются в течении 7 лет.18Заболеет, поранится, получит травму – клетки уничтожаются даже быстрее. Не болел бы, не травмировал себя, совсем другие клетки образовались бы на месте прежних. То есть, просто не было бы меня, не будь всех этих болезней человечества – этих чудовищных злодеяний. Другие, а не я, думали бы тогда о прошлом, настоящем, будущем. Или бы за них думал кибернетический барин. Если бы, довольствуясь подобной идиллией, вообще придумали вычислительную технику и технику вообще.

Откуда я – игнорщик Истории – знаю про атомные бомбардировки? От прадеда. Он мне, ко всему прочему, говорил, что и на его Иокогаму тоже планировали сбросить бомбу. И поставить мировой рекорд смертности от одного авианалёта. Но перепланировали. А ему снились сны об атомной бомбардировке. Хотя уничтожение ядерного оружия совпало ещё с его ранним детством.

Перед самым первым своим полётом в космос я сдал сперму в банк. Мало ли что – профессия небезопасная. Узнал заодно степень своей фертильности. 73 миллиона сперматозоидов на миллилитр. 6 миллилитров эякуляция. Ниже среднего, но вполне приемлемо для естественного оплодотворения. Как тут же сообщил мне мой старенький СмартАпп. Тот знал меня как облупленного и выдавал только релевантную информацию. Биология – не моя наука, но наглядность школьных пособий просвещала хоть как-то. И ещё такие занятные хромосомы – Икс и Игрек. Что-то из области элементарной алгебры? Уравнение с двумя неизвестными? И, вот, они – числа. Представьте себе порядок вероятности рождения конкретного человека. Выстроенного уникальным переплетением хромосом яйцеклетки и сперматозоида. Определяющих пол, внешность и физиологию.

Имелась в прошлом такая профессия – историк. Удел её – анализ прошлого. Как должен был поступить тот или иной самодержец, парламентарий, дипломат, полководец или религиозный гений, чтобы провести безболезненно выдающуюся реформу, предотвратить народное восстание или не потерпеть сокрушительное фиаско на поле битвы. Роль историков часто брали на себя общественные деятели, социологи и даже отдельно взятые писатели и журналисты. Также находили время порассуждать и поспорить на эту тему пилоты и штурманы космических кораблей. Бортпроводники от них не отставали. Чем ещё занять себя на дежурстве в рубке? Выбрать тему для беседы и поговорить с задумчивым товарищем. В прошлом тысячелетии тоже самое любили делать, по утверждению президента какой-то небольшой страны, водители такси и парикмахеры.19Стоило лишь немного заскучать клиенту. Мой старый знакомый Евкурий, катавший меня, забегая вперёд, в итоге дважды и условно причисляемый к водителям такси, пожалуй, имел некое право на подобное амплуа. Люди, спроектировавшие его и создавшие, в той Последней Мировой Войне, о которой Евкурий столь уверено рассуждал, непосредственного участия не принимали и родились до неё. Появление на свет Евкурия практически не зависело от этих событий, хоть и состоялось лет на двадцать позже. Его создали технологии. А вот рождение моих родителей, его почти ровесников – изменись ход событий за девять месяцев до появления их на свет хоть чуточку – их рождение было бы уже невозможно. Добежали бы другие сперматозоиды моих дедушек, чего доброго даже до других яйцеклеток моих бабушек.