Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II

Сазонов, однако, на этом не успокоился. Учитывая, очевидно, нежелание высших военных кругов допустить вмешательство Министерства иностранных дел в планы военных операций, он уже 29/16 декабря в новом письме Янушкевичу вернулся к вопросу под тем предлогом, что «министерству необходимо знать, обязано ли оно подготовить для наступления нашей армии к Проливам условия, которые позволили бы избежать переправы по Черному морю (то есть обеспечили бы проход через Румынию и Болгарию), либо сократить по возможности таковую (то есть обеспечить высадку в Варне или Бургасе)?» Не считаясь далее со словами Янушкевича о необходимости отложить операцию до победы над Германией и исходя из основной мысли, подсказавшей ему его первое письмо, он рассуждает об операции как о предстоящей в ближайшем будущем. Если же, продолжает он, в самом деле «боевая готовность нашего флота позволяет совершить сказанную операцию, не прибегая к помощи соседних государств, то мин-ству ин. дел не подобает вступать в какие-либо переговоры по этому вопросу» (см. письмо Янушкевичу от 29/16 декабря 1914 г.).

На этот раз ответ ему был дан самим главнокомандующим, со слов которого кн. Кудашев записал мнение Ставки по возбужденному Сазоновым вопросу (см. памятную записку Кудашева от 31/18 декабря). Ответ был столь же решителен, сколь и неутешителен для министра. Великий князь в самом деле категорически заявил, что «одни мы захватить Проливы ни под каким видом не можем»[23]. Мало того: он допускал существование таких условий, при которых для достижения этой цели потребуется не только содействие второстепенных балканских государств, но и «военная помощь Англии и Франции». Ввиду этого, по мнению великого князя, в данный момент «не следует в политических объяснениях с нашими союзниками идти дальше, чем мы уже пошли, и (следует) довольствоваться пока тем, что уже получили от Англии и Франции», то есть известными их заявлениями относительно соблюдения наших интересов при разрешении вопроса о Проливах и Константинополе. «Дальнейшего он предполагал бы достигнуть путем сношений только на военной почве, притом исключительно главнокомандующими между собой», причем, однако, «вовсе не исключалось (будто бы) участие Министерства иностранных дел» и даже в некоторых случаях его инициатива».

Сангвинические мечтания Сазонова о возможности разрешить вопрос о Константинополе и Проливах «самостоятельной русской операцией», – мечтания, отнюдь не соответствовавшие суждениям военных и морских специалистов об этом деле, изложенным во время совещания, состоявшегося 21/8 февраля 1914 г. под его же председательством, – разбились, таким образом, о решительное сопротивление Ставки, оценивавшей дело, по необходимости, прежде всего и главным образом с точки зрения реальных военных сил и возможностей России. Тяжелые поражения в Восточной Пруссии и неудачи в Польше, выяснившие такое техническое превосходство Германии, которого до войны, видимо, не ожидали не только в России, но и во Франции[24], и опасения за боевое снаряжение русской армии[25] обязывали Ставку к чрезвычайной осторожности. В частности, они же привели, накануне только что упомянутой беседы великого князя с Кудашевым, к разговору его с Вилльямсом, который тотчас был использован английским адмиралтейством для того, чтобы «в помощь России» приступить, несмотря даже на уклончивое отношение Китченера, к серьезным военным действиям против Проливов.

3. Первоначальный план дарданелльской операции

По получении телеграммы Вилльямса Китченер имел продолжительную беседу с Черчиллем, которого он запросил, что мог бы предпринять английский флот в помощь России. В этой беседе участниками ее, «ясно видевшими далекоидущие последствия удачного нападения на Константинополь», «были упомянуты все возможные альтернативы на турецком театре», и, в частности, вспоминалось об их ноябрьских дискуссиях относительно возможности отправки десанта из Египта на Галлиполи. Черчилль настаивал на нежелательности, если в дальнейшем появится возможность «серьезного нападения на Константинополь», начать там теперь операции чисто демонстративного характера. Однако Китченер, признавая важность этого аргумента, «постоянно и решительно возвращался к заявлению, что у него нет войск, без которых он мог бы обойтись (в Англии и Франции), и что он не может принять на себя ответственность за новое значительное расширение наших военных обязательств». «Мы не имеем войск для десанта где бы то ни было», – писал он в тот же день, 2 января (20 декабря) Черчиллю в краткой, резюмировавшей его мнение, записке[26]. И в полном соответствии с этим он дал все в тот же день на обращение к нему великого князя весьма уклончивый по существу ответ, в котором обещал, что «будут предприняты шаги для совершения демонстрации против турок», но вместе с тем высказал опасение, что «никакое действие, которое могло бы быть решено и осуществлено, не сможет серьезно отразиться на численности врага на Кавказе или вызвать его удаление оттуда».

Дальнейший ход событий, приведших к дарданелльской операции и определивших ее характер, представляется недостаточно ясным, так как политическая сторона обсуждения вопроса в Лондоне, как уже было указано, тщательно затушевывается в наиболее осведомленных по данному делу английских официальных и частных изданиях[27]. Ясно лишь одно, а именно что вопрос рассматривался отнюдь не только с точки зрения чисто военной целесообразности, но не в меньшей степени с точки зрения политических целей, преследуемых Англией на Ближнем Востоке.

Среди этих целей, как уже сказано, обеспечение английских интересов в районе Проливов и Константинополя, несомненно, занимало особенно важное место. Об этом свидетельствуют хотя бы приведенные выше данные о переговорах с Грецией в августе и сентябре 1914 г. Тем не менее ряд причин привел к тому, что вопрос не был поставлен с полной отчетливостью. Этому содействовали как соображения внешнеполитические, – в частности, опасения Грэя относительно впечатления, которое произведет в России укрепление Англии в этом именно районе[28], – так и соображения военного характера, – в частности, сомнения военных и морских специалистов в возможности направить при данных условиях против Дарданелл силы, обеспечивающие успех операции.

Отсюда получился ряд колебаний и противоречий, отчасти, впрочем, лишь кажущихся, ибо основная цель английской политики в вопросе о военных операциях на Ближнем Востоке – воспользоваться силою своего флота, дабы укрепить там свое положение, – проходит красной нитью через все решения английского правительства.

В этом смысле чрезвычайно любопытно, что с первых же дней выдвигалось наряду с дарданелльским направлением операции еще другое, а именно александреттское.

В приведенном у Черчилля письме к нему первого морского лорда адмирала Фишера, от 3 января[29], последний, высказываясь против «бесплодного бомбардирования Дарданелл», развил план большой операции, которая должна была быть осуществлена частью английским флотом и десантом, частью силами Греции и Болгарии. Англии при этом предназначалась операция именно на Кайфу и Александретту, из коих последняя «должна была представить предмет реальной оккупации ввиду ее чрезвычайной ценности с точки зрения нефтяных полей сада Эдема (Месопотамии?), с которым она непосредственно соединена рельсовым путем[30]; этим мы выкинем оттуда германцев, ныне расположившихся в Александретте с огромной турецкой концессией, последним достижением архиврага Англии, Маршалл-фон-Биберштейна»; с этой целью надлежит «под видом защиты Египта заменить все индийские войска и 75 000 испытанных войск маршала Френча территориальными войсками из Англии и переслать их, запутав предварительно дело фиктивными сообщениями, непосредственно в залив Безику (около входа в Дарданеллы), с тем чтобы направить их вместе с войсками, ныне находящимися в Египте, против Кайфы и Александретты». Одновременно с этим следовало организовать наступление Греции на Галлиполийский полуостров и Болгарии – на Константинополь. «Все это вы сказали мне сами»[31], — продолжает адмирал и заканчивает тем, что в связи с этими последними операциями «адмирал Стерди форсирует одновременно Дарданеллы».

В связи с этим приобретает исключительный интерес нота, врученная Черчиллем около 15/2 января французскому морскому атташе, которой он сам придавал особое значение, ибо, раньше ее вручения, «озаботился, чтобы проект был формально контрасигнирован премьером, лордом Китченером и сэром Э. Грэем, а также «первым морским лордом и начальником (морского) штаба». Эта предосторожность соответствовала «делу большой важности, относительно которого представлялось существенным, чтобы впоследствии по поводу него не «возникло недоразумения». Нота эта содержала два пункта. В первом говорилось, что «британское правительство находит нужным предпринять в близком будущем наступательные действия против Турции. Адмиралтейство вследствие этого решило осуществить нападение на дарданелльские форты и форсировать, если возможно, вход в Мраморное море». Операция предрешена, и адмиралтейство ограничилось в дальнейшем краткими данными технического характера и изъявлением надежды, «что эскадра французских линейных кораблей, вместе с французскими подводными лодками и авиационной базой Foudre, будет кооперировать (с английской эскадрой) под начальством французского контр-адмирала».

Особенное значение имел, однако, второй пункт. «Военное министерство, – говорилось в нем, – считает также нужным оккупировать в течение февраля Александретту и ее дистрикт, с целью прервать турецкое железнодорожное сообщение в этом чрезвычайно важном стратегическом пункте. Если эта операция осуществится, представлялось бы подходящим (convenient), чтобы высадка в Александретте и пребывание британских сил на суше охранялись британскими судами, для чего, вероятно, будут использованы некоторые из более старых судов, находящихся ныне в египетских водах». Значение этого пункта явствует из того, что еще до этого оказалось необходимым пересмотреть англо-французскую морскую конвенцию 1912 г., предусматривавшую вручение военного командования в Средиземном море французскому адмиралу. «После того как французы уже согласились, чтобы области Дарданелл и Египта были обе изъяты из их высшего командования… представлялось весьма желательным не вторгаться дальше в его права», – говорит официальная история морской войны Corbett’a[32]. «Но, – читаем мы далее, – так как (английский) адмирал Peirse был ответственен за защиту Египта, логика требовала, чтобы он включил в свою сферу все побережье от Мерсины (к западу от Александретты) до Эль-Ариша (пограничного пункта Египта и Турции) и, в частности, Александретту… Комбинированная (то есть морская и сухопутная) атака этого пункта представляла одну из альтернатив действий против Турции, которую предлагал лорд Китченер. Весьма влиятельными кругами (By very weighty opinion) она рассматривалась даже как более подходящий объект, чем Дарданеллы».

С точки зрения целей, преследовавшихся русской Ставкой, операция против Александретты представлялась, ввиду ее несомненного стратегического и политического значения, отнюдь не менее подходящей, чем весьма трудная и грозившая выдвинуть вопрос о Проливах и Константинополе операция дарданелльская. Тем не менее в телеграмме, препровожденной Черчиллем 19/6 января через Бьюкенена и Сазонова великому князю, о ней не говорилось ни слова, а шла речь – «в дополнение к более мелкой демонстрации», о которой телеграфировал Китченер 2 января ⁄ 20 декабря, – лишь о «попытке форсировать проход через Дарданеллы морскими силами». Вслед за тем говорилось о желательности содействия русских морских и сухопутных сил, однако лишь к тому моменту, когда внешние форты будут разрушены, дабы неудача, если таковая последовала бы, не получила характера серьезного поражения. «Однако, – продолжалось в телеграмме – очевидно, с целью убедить Ставку в том, что дело идет не о чисто формальной отписке в ответ на пожелания великого князя, – мы намерены довести дело до конца (press the matter to a conclusion)». В соответствии с чисто морским характером операции меморандум в дальнейшем ограничивался перечислением судового состава образуемой специальной эскадры, совершенно не упоминая о десанте.

Это последнее обстоятельство вполне соответствовало формальным решениям и мероприятиям английского правительства и, в частности, его морского ведомства, что представляет, если взять этот факт в отдельности и вне его связи с сопутствовавшими ему секретными планами властей, одну из тех кажущихся «таинственностей», которыми окружено посейчас все это дело.

Характер операции и состав потребного для нее флота формально определился следующими опубликованными у Черчилля документами. 3 января 1915 г., то есть в день получения Черчиллем вышеупомянутого письма адмирала Фишера, Черчилль запросил командовавшего дарданелльской эскадрой вице-адмирала Кардена, «считает ли он форсирование Дарданелл одними судами осуществимой операцией», при условии участия в ней более старых линейных, а также и вспомогательных судов, причем извещал, что правительство считается с возможностью тяжелых потерь, допустимых ввиду важности могущих быть достигнутыми результатов[33]. 5 января Карден ответил, что «не считает возможным форсировать Дарданеллы одним ударом. Они могут быть форсированы длительными (extended) операциями при помощи значительного числа судов». 6 января Черчилль ответил ему, что его взгляд встретил сочувствие высоких авторитетов, и предложил ему представить подробные соображения[34]. 11 января эти соображения были представлены, причем, согласно заданию, речь шла исключительно о морских операциях и высказывалось предположение, что они могут быть закончены в течение одного месяца[35]. Штаб адмиралтейства не только не имел возражений, но предложил увеличить требуемое Карденом количество судов только что законченным постройкой сверхдредноутом «Королева Елизавета» с его 15-дюймовыми орудиями. Военный совет в заседании 13 января одобрил операцию, хотя – странное дело, отмечает сам Черчилль, – только на третьем месте, причем из доступных нам данных не явствует, в чем заключалась первая из одобренных операций (Александретта?); на втором же месте была поставлена ранее не упоминавшаяся и фактически не осуществленная операция против Катарро «для воздействия на Италию». Целью дарданелльской операции объявлялось пройти, по приведении в негодность фортов и очистке минных полей, к Константинополю и уничтожить «Гебен»[36].

Если принять во внимание письмо адмирала Фишера от 3 января и решительное осуждение им впоследствии чисто морских операций, без содействия сильного десантного отряда, против Дарданелл, то согласие старого, весьма влиятельного и независимого как по положению, так и по личному характеру адмирала на содержание меморандума великому князю становится понятным лишь при условии, что мероприятия против Дарданелл рассматривались, им и, очевидно, не им одним, лишь как прикрытие истинных намерений правительства.

Это предположение косвенно подтверждается двумя документами, подписанными Черчиллем 20 января, то есть на другой день после отправки меморандума великому князю. Один из них представляет одобренное Фишером распоряжение по адмиралтейству. В нем устанавливается желательное время начала дарданелльских операций (15 февраля), но вместе с тем говорится, что «нежелательно концентрировать всю сумму линейных судов, потребных для дарданелльской операции, сразу. Остающийся флот должен быть распределен между Мальтой, Александрией и Александреттой, откуда он может быть легко сконцентрирован, как только будут одержаны успехи. Как только начнется нападение на Дарданеллы, должно состоятъся занятие Александретты. Таким путем, если мы не сможем открыть себе дорогу через Дарданеллы, мы сможем утверждать, что это была лишь демонстрация, цель которой заключалась в том, чтобы прикрыть занятие Александретты». Такая постановка важна для Востока. Начальнику морского штаба Джексону, в частности, поручается «контролировать и изучить морскую часть операции по занятию Александретты и согласовать свою работу, насколько понадобится, с военным министерством»[37].

Второй, еще более любопытный и показательный, документ представляет письмо Черчилля Китченеру с знаменательной припиской в конце: «Я посылаю копию первому министру, чтобы держать его в курсе дела». Сообщив о том, что до начала бомбардировки дарданелльских фортов значительнейшая часть флота, по указанным выше мотивам, будет распределена в поименованных местах, он продолжает: «Весьма желательно также, чтобы александреттская операция была подготовлена по времени так, чтобы она совершилась практически одновременно с нападением на Дарданеллы… Можете ли вы это так устроить и сообщить мне ваши александреттские сроки? Мы предполагали открыть огонь по Дарданеллам 15 февраля»[38].

Указания как в первом, так и во втором из этих документов на необходимость занятия Александретты для могущего потребоваться маскирования неудачи дарданелльской операции, «в соответствии с психологией народов Востока», едва ли смогут при наличности вышеприведенного письма Фишера ввести в заблуждение даже самых доверчивых читателей.

Не является возражением и то обстоятельство, что на самом деле занятие Александретты не состоялось, ибо имеются серьезные основания утверждать, что это произошло не по доброй воле английского правительства, Китченера или Черчилля, а под давлением Франции, уже наметившей в качестве своей доли добычи при разделе Османской империи, помимо Сирии, Киликию и, в частности, оценившей значение Александретты не хуже Англии[39].

Операция против Александретты была задумана не для прикрытия дарданелльской операции, а имела бесспорно самостоятельное значение с точки зрения ближневосточных интересов Англии.

Все это, однако, отнюдь не значит, чтобы дарданелльская операция представляла первоначально только фикцию, маскировавшую единственно серьезную александреттскую операцию.

Такова была, правда, по всем данным первоначальная точка зрения Китченера, лорда Фишера и других влиятельных адмиралов. За это говорит, между прочим, то, что Китченер, по инициативе которого формально было выдвинуто александреттское дело, неразрывно связанное с значительной десантной операцией, вплоть до 9 февраля отказывал флоту в содействии каких-либо войск вне этого района и только 16/3 февраля согласился дать их для поддержки дарданелльской операции.

Иную позицию занял с самого начала Черчилль, встретившийся в известной степени с Ллойд Джорджем в стремлении втянуть в войну еще не использованные силы Греции и Болгарии, дабы заменить сухопутными их силами или силами одной Греции необходимый для осуществления дарданелльской операции английский десант, укрепиться в районе Проливов и, вместе с тем, предотвратить часть последствий грозившего, казалось, уже тогда полного крушения русской военной силы.

4. Отношение русских властей к проекту дарданелльской операции

Впечатление, произведенное телеграммой Черчилля на Сазонова, было, правда, как и следовало ожидать по его предшествовавшим обращениям в Ставку, чрезвычайно тревожное.

Оно ясно отразилось в «строго доверительном» письме Сазонова лично Кудашеву от 21/8 января 1915 г. Сообщая о препровождении им английскою ответа в Ставку, Сазонов вместе с тем высказывает здесь – для доклада великому князю – мнение, что «предварительно для ответа лорду Китченеру следовало бы тщательно взвесить, можем ли мы в настоящую минуту оказать англичанам просимую ими поддержку и, в случае удачного оборота дела, сыграть в занятии Проливов подобающую России роль?». Политические последствия единоличного успеха англичан в области Проливов настолько беспокоят Сазонова, что он возбуждает далее вопрос, «не лучше ли было бы просить наших союзников, ввиду изменившегося в нашу пользу положения на Кавказе, повременить еще с предположенными действиями против Дарданелл», если бы только на поставленные им выше вопросы, и в частности, очевидно, на вопрос о «подобающем России» участии в операции пришлось ответить отрицательно.

Опасения Сазонова не встретили, однако, отклика в Ставке, на которую не произвели никакого впечатления приведенные им чисто военные соображения – «рискованность задуманного предприятия и опасные последствия возможного его неуспеха», с одной стороны, и улучшение положения на кавказском фронте после блестящих побед под Ардаганом и Саракамышем 21 и 22 декабря 1914 г. (3 и 4 января 1915 г.), с другой стороны. В самом деле на другой же день после доклада Кудашевым письма Сазонова (22/9 января) Янушкевичу и беседы последнего с Вилльямсом, то есть уже 23/10 января, Кудашев получил «для перевода на французский язык» проект ответа на телеграмму Китченера, «почти целиком написанный рукой великого князя». Вслед за тем – все того же 23/10 января – ответ был вручен Вилльямсу и «дополнен и развит словесными разъяснениями» великого князя, сводившимися к двум основным положениям, а именно: во-первых, к тому, что Верховное командование при всем желании «не может обещать» союзному флоту содействия «ни флотом, ни сухопутными войсками», и, во-вторых, к тому, что «с военной точки зрения всякий удар, нанесенный Турции», будет выгоден России потому, что облегчит «положение не только на Кавказе, но и в Европе, «так как поражение турок, несомненно, определит ориентировку балканских государств в желательную для нас сторону» (см. письмо Кудашева Сазонову, помеченное «Петроград, 25/12 января 1915 г.», представляющее, очевидно, письменное изложение устного доклада Кудашева, поспешившего, ввиду важности дела, отправиться лично в Петроград).

Ясно, что для «тщательного взвешивания» соображений Сазонова, при такой быстроте действий, времени не оставалось, и вопрос, «несмотря на его бесспорное политическое значение, был решен на основании чисто военных соображений. Этому, быть может, содействовало и то обстоятельство, что в Ставке отнеслись весьма скептически к успеху «английского предприятия», видимо рассчитанного на, хотя бы и систематические, действия одного лишь флота без всякого упоминания об участии в деле серьезного десанта. В этом именно смысле высказался в беседе с Кудашевым ген. – квартирмейстер, то есть глава оперативного отдела Ставки, ген. Данилов.

Указав на непрочность положения на Кавказе, несмотря на недавние победы, он заявил, что «лично» «безусловно» не верит в успех англичан, добавив, впрочем, что, «даже при условии успеха» англичан, «посылка нами каких-либо войск для десантной операции на Босфоре» невозможна. В то же время он успокаивал Кудашева, что, даже овладев Проливами, уничтожив турецкий флот и наведя страх на Константинополь, англичане не смогут овладеть им, ибо «никакой десант, который они могли бы выслать, не в состоянии был бы одолеть турецкую армию, которая не отдаст же без боя столицу»…

Между тем из разговора Кудашева с Вилльямсом, предшествовавшего его разговору с Даниловым, в то же время явствовало, что, «читая между строк телеграмму Китченера», следовало прийти к выводу, что «вопрос о форсировании Дарданелл (английским) адмиралтейством уже решен», независимо от того, смогут ли русский флот и армия принять в этом деле участие или нет.

Расхождение во взглядах между Министерством иностранных дел и Ставкой было, таким образом, снова полное. Недаром Данилов просил Кудашева сказать Сазонову, «чтобы он отнюдь не расхолаживал англичан»[40]. Новая попытка Сазонова (см. телеграмму от 12 февраля ⁄ 30 января 1915 г. Кудашеву) предотвратить операцию указанием на ее «чрезвычайную рискованность» – «ибо, в случае неуспеха, значение союзнического флота на Средиземном море может быть серьезно подорвано» – привела лишь к тому, что в Ставке окончательно было признано необходимым избавиться от дальнейших советов Сазонова по данному вопросу[41]. Уже 14/1 февраля Кудашев в «весьма лаконической форме в конце довольно длинного письма известил Сазонова, что Янушкевич ему «сообщил волю государя, чтобы дело о завладении Проливами сосредоточилось в Ставке и что государь признает только одно решение этого вопроса: присоединение обоих Проливов». Можно сомневаться, что Николай II, принимая это решение в таком виде, знал настроения Ставки по данному вопросу и, в частности, мнение генерала Данилова, пояснившего в ранее упомянутой беседе с Кудашевым «самым внушительным образом», что «завоевание Босфора потребует отдельной войны, а будет ли Россия способна вести эту отдельную войну и захочет ли, – в этом он глубоко сомневается».

Официально Сазонову «воля государя», впрочем, впервые стала известной в совещании по вопросу о Проливах, состоявшемся 19/6 февраля под председательством председателя Совета министров Горемыкина, в котором последним был оглашен «совершенно секретный» рескрипт на его имя Верховного главнокомандующего от 14/1 февраля, – рескрипт, копия которого, по заявленному 19/6 же февраля желанию Сазонова, мотивированному тем, что рескрипт «по своему предмету непосредственно касается деятельности вверенного ему ведомства», был ему препровожден… 24/11 февраля.