Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II

Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. В 2 т. Т. II

Под редакцией Евгения Адамова

© «Центрполиграф», 2024

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2024

Предисловие

Важнейшим и освещенным наибольшим количеством документов является в данном издании весьма сложный вопрос о дарданелльской операции, к которому относятся: а) внутренне связанные между собою разделы – I [ «Общие соображения российского правительства по вопросу о завладении Проливами»], II [ «Отношение российского правительства к дарданелльской операции»] и V [ «Вопрос об использовании Бургаса, в качестве базы, русским флотом»]; б) объясняющие отношение к дарданелльской операции двух наиболее заинтересованных балканских государств разделы – III [ «Отношение греческого правительства…»] и IV [ «Отношение болгарского правительства…»]. Поместить переписку о Бургасе вслед за разделом IV (об «Отношении болгарского правительства»), отделив ее, таким образом, от документов, относящихся непосредственно к политике российского правительства, мы сочли более удобным потому, что вопрос об использовании Бургаса является частностью болгарского вопроса в целом. Выделить же этот вопрос в самостоятельный раздел, не сливая включенные в него документы с документами, включенными в раздел IV, нас побудило соображение о том, что этот вопрос имел совершенно особое специальное значение для России (что и отразилось в создании особого «дела» в Министерстве иностранных дел). Значение это усугубляется тем обстоятельством, что российское правительство с давних пор (во всяком случае, уже в 1904 г.) рассчитывало на использование болгарских портов для операций в направлении Проливов[1] и, следовательно, разрешение этого вопроса являлось одним из пробных испытаний направленной к утверждению на Проливах политики российского правительства эпохи царствования Николая II.

Дипломатическая переписка, касающаяся дарданелльской операции, представляет интерес не только ввиду исключительной важности этой операции, около которой создалась обширная политическая литература (не говоря о материалах следственной комиссии английского правительства), но и ввиду позднейших событий, связанных с союзнической оккупацией Проливов. Британская политика в вопросе о Константинополе и Проливах вскрывается, разумеется, – и это надо твердо помнить – лишь отчасти и лишь косвенным образом, до тех пор, пока закрыты архивы Foreign Office. Это обстоятельство обусловило необходимость предпослать нашим документам статью профессора Э.Д. Гримма, главным образом сопоставляющую наши документальные данные с данными, рассеянными в других, по преимуществу английских, литературных источниках и воссоздающую, насколько возможно, картину междусоюзнических отношений в данной сфере, с уяснением действительного направления, реальных целей и средств политики заинтересованных сторон.

Переписку по вопросам о перемирии и о сепаратном мире с Турцией мы объединили в хронологической последовательности, ввиду тесной связи этих двух вопросов. Документы этого раздела (VI) развивают положения, установленные в сношениях между штабом Верховного главнокомандующего и министром иностранных дел (через посредство директора дипломатической канцелярии при штабе Верховного главнокомандующего), известных нам по первому разделу первого тома. Реального значения и практических последствий постановка вопроса о перемирии и сепаратном мире с Турцией не получила, но она дала такой же повод к обнаружению различий в действительных позициях российского, французского и английского правительств по вопросу о судьбе Константинополя и Проливов, как и сношения по вопросу об оккупации и временном управлении Константинополя (раздел VII), в которых обращает на себя внимание попытка установления «нейтральных зон» и общее расхождение между союзниками на почве противоречия интересов, взаимного недоверия и соперничества, несмотря на состоявшееся соглашение.

При неизбежной отрывочности материалов, касающихся постановки интересующей нас основной проблемы в связи с «пожеланиями» сепаратного мира между Россией и Германией (раздел VIII), мы не считали возможным ограничиться по этому вопросу документами, касающимися переговоров Протопопов – Варбург, включенными в первый том (также раздел VIII) по указанным там же соображениям; публикуемые здесь документы выразительно свидетельствуют о том, в какой мере вопрос о Константинополе и Проливах стал вопросом о мире и о войне для правительства Николая II.

Наконец, последняя группа наших документов, относящаяся к проекту босфорской экспедиции 1917 г. (раздел IX), является, по существу и по времени, заключительной фазой борьбы за Константинополь и Проливы, представляя картину полного осуществления тех предвидений, которые читатель встречает впервые почти на первых страницах нашего собрания документов – в заявлениях генерала Алексеева, передаваемых Сазонову Кудашевым.

Считаем необходимым здесь же оговорить неточность, установленную нами при изучении подлинников документов, опубликованных в 1922 г. в сборнике «Материалы по истории франко-русских отношений за 1910–1914 гг.», с 530, а также в Livre Noir, v. II, р. 458. В записке Д.А. Нелидова, с дополнениями Н.А. Базили, «Обзор последних переговоров по вопросу о Проливах», воспроизводится меморандум сэра Эд. Грэя, врученный А.П. Извольскому 14 октября н. ст. 1908 г., по тексту «копии», приложенной к упомянутой записке, на английском языке. В этом тексте нами было обращено внимание на многоточия, в трех местах прерывающие текст. При ознакомлении с подлинником ответа сэра Эд. Грэя обнаружилось, что многоточия эти соответствуют пропускам слов и целых фраз, сокративших – с явным ущербом для его ясности и смысла – текст этого, первостепенной исторической важности, документа[2].

Необходимо также указать на существенное дополнение по одному из наименее разъясненных документами Министерства иностранных дел вопросу – о политике Соединенных Штатов Америки, – внесенному изданием «Допрос Колчака», под редакцией К.А. Попова (Ленинград, 1925). По показанию адмирала Колчака, американский адмирал Глэнон «совершенно секретно сообщил» Колчаку в Петрограде в 1917 г., по-видимому в июне, что «в Америке существует предположение предпринять активные действия американского флота в Средиземном море против турок и Дарданелл». Приглашая Колчака в Америку для дачи «всех сведений по вопросу о десантных операциях в Босфоре» американскому правительству, американский адмирал просил русского адмирала «никому ничего не говорить и не сообщать об этом даже правительству, так как он будет просить командировать меня (Колчака) в Америку официально для сообщения сведений по минному делу и борьбе с подводными лодками». (О дальнейшем течении этого вопроса см. «Допрос Колчака», с. 83, 92 и сл.)

Политическая обстановка военных операций для захвата Константинополя и Проливов, 1915–1917 гг

I. Дарданелльская операция

1. Вопрос о дарданелльской операции в Англии в первые месяцы войны

Задолго до того, как в России в связи с войной возник вопрос о каких-либо операциях для захвата Константинополя и Проливов[3], задолго даже до вступления Турции в войну, первый лорд адмиралтейства У. Черчилль поддержал перед сэром Э. Грэем сделанное Венизелосом 19/6 августа 1914 г. – то есть через неполных три недели после начала войны – предложение предоставить все вооруженные силы Греции в распоряжение союзников для операций против Турции. Венизелос прибавил, что это предложение было сделано «в особенности (in a special sense) Великобритании, с интересами коей интересы Греции неразрывно связаны»[4]. Вопрос шел очевиднейшим образом об овладении Дарданеллами[5], а смысл предложения Венизелоса ясно определяется более поздним (от 5 марта 1915 г.) письмом Венизелосу греческого консула в Лондоне, Ставриди, находившегося в постоянных сношениях с тогдашним канцлером казначейства Ллойд Джорджем, в котором говорится: «Как Вы уже знаете, желание Франции и Англии заключается в том, чтобы Россия не стала всемогущей на Востоке. И если Франция и Англия возьмут Константинополь, то их идея заключается в том, чтобы сделать город интернациональным. Несомненно, что для нас это было бы в тысячу раз лучше, чем видеть его окончательно в руках России»[6].

«После весьма напряженного (anxious) обсуждения» сэр Э. Грэй, однако, убедил кабинет, в который вопрос был, стало быть, внесен, отказаться от предложения Венизелоса, будто бы только потому, что выступление Греции на стороне Антанты могло бы повлечь за собой, так сказать автоматически, присоединение Болгарии к ее врагам[7].

О напряженности интереса английского правительства и адмиралтейства к вопросам Ближнего Востока свидетельствует далее одобренная Грэем инструкция, данная Черчиллем 31/18 августа известному главе английского Балканского комитета Н. Бекстону перед его агитационно-пропагандистской поездкой на Балканы. В ней энергично выдвигается первоклассное значение воссоздания балканского союза при участии Болгарии, Сербии, Черногории, Греции и Румынии, – союза, «достаточно сильного, чтобы сыграть действительную роль в судьбах Европы». Ввиду «нашего решения относительно Турции», то есть решения держав Антанты по возможности избежать войны с Турцией путем гарантирования ей «неприкосновенности и независимости», инструкция предусматривала, правда, непосредственно лишь союз названных государств против Австрии; однако настойчивость, с которой в ней подчеркивается готовность Англии, «совершенно не заинтересованной в балканских делах», поддержать «всякий шаг, который будет сделан для создания сильного единения христианских народов такого типа, как то, которое одержало победу в первой балканской войне», то есть в войне «христианских народов» с Турцией, – вскрывает истинный смысл всего этого шага. «Действуя совместно, в единении и с взаимной добросовестностью, балканские государства могут ныне сыграть решающую роль и приобрести выгоды, которые им никогда, быть может, снова не достанутся». Этим они обеспечат себя от эгоистических поползновений держав, в том числе, очевидно, и России, заинтересованных – в отличие, как заявляется в инструкции, от Англии – в делах Балканского полуострова[8].

Как себе конкретно представляли в Англии возможность примирить интересы победителей 1913 г. и побежденной Болгарии, нас здесь не интересует. Нам важно только отдать себе отчет в той атмосфере, которая царила в Лондоне с самого начала войны по вопросу о Ближнем Востоке. Одним из центральных пунктов его для английских государственных деятелей оставался – несмотря на постановление Комитета имперской обороны (Committee of Imperial Defense) 1903 г., что «исключение России из области Проливов не представляет для Великобритании первостепенного (primary) морского или военного интереса»[9], – все тот же вопрос о Проливах и Константинополе. С этой стороны приобретает особое значение письмо Черчилля начальнику главного морского штаба сэру Ч. Дугласу от 1 сентября 1914 г. «Я сговорился вчера (то есть в день подписания им упомянутой инструкции Бекстону) с лордом Китченером, – читаем мы здесь[10], – что два офицера адмиралтейства должны встретиться с двумя офицерами, назначенными директором департамента военных операций военного министерства, дабы изучить и составить план захвата посредством греческой <…> силы Галлиполийского полуострова с целью допущения (to admitting) британского флота в Мраморное море». Несмотря на то что в это время Антанта еще держалась миролюбивой политики по отношению к Турции и несмотря на то что директор департамента военных операций генерал Каллуэлль 3 сентября высказал убеждение, что предположенная галлиполийская операция представляет чрезвычайные трудности и потребует высадки не менее шестидесятитысячного отряда, Черчилль – на этот раз с одобрения Грэя – послал 4 сентября главе английской морской миссии в Греции контр-адмиралу Марку Керру телеграмму, мотивированную близостью войны с Турцией, в которой предлагал ему обсудить, совместно с греками, вопрос о греческой операции для захвата Галлиполийского полуострова и о вхождении англо-греческого флота в Мраморное море с целью потопления турецко-германских судов. Такая операция даст возможность «овладеть всем положением», «в соединении с черноморским флотом русских и их военными силами». Последние слова должны были служить инструкцией Керру, как надлежало толковать самую операцию, переговоры о которой велись без осведомления о них России[11]. Само по себе такое предложение соответствовало желаниям как Венизелоса, так и короля Константина, решительно уклонявшихся от военной поддержки Сербии против Австрии, но весьма готовых воспользоваться возможностью проникнуть, с одобрения и при содействии Англии, а стало быть, и Антанты, в Мраморное море и в Константинополь – нескрываемую цель греческого империализма. Опасения относительно Болгарии, издавна существовавшие в Афинах, однако, сыграли здесь свою роль, и 9 сентября Черчилль получил через Foreign Office сообщение Марка Керра, что Греция сможет выступить лишь в случае одновременного вступления Болгарии в войну с Турцией, то есть не может довольствоваться нейтралитетом Болгарии, которой она не верит[12].

Замолкнувшее ввиду этого, а также ввиду тяжелого положения на французском фронте и других причин, на некоторое время дело о дарданелльской операции снова возникло в связи с наметившейся к концу октября опасностью нападения турецких войск на главную артерию Британской империи, Суэцкий канал[13]. Последовавшее вслед за тем 29 октября вступление Турции в войну приблизило эту опасность. В ноябре месяце в район канала были направлены первые австралийские и новозеландские отряды в подкрепление стянутому там флоту. Еще до их прибытия и высадки (1 декабря) Черчилль обратился 25 ноября в Военный совет (высший военный совет, собиравшийся под председательством премьера Асквита) с запиской, в которой он доказывал, что «истинный метод защиты Египта заключается в нападении на Галлиполийский полуостров», но что это «весьма трудная операция, требующая значительных сил», а именно десанта в 60 тысяч человек, могущих быть отправленными в два приема к месту операции[14]. Но и эта мысль разбилась о невозможность, – при крайне напряженном состоянии англофранцузского фронта, малой численности «новых армий», за организацию которых принялся Китченер, при остром недостатке боевых снарядов, с одной стороны, и неприспособленности наличных английских заводов к быстрому увеличению их производства, с другой стороны, – уделить на такого рода операцию потребную сумму вооруженных сил и технических средств[15].

Но уже в декабре 1914 г. положение изменилось к лучшему. После удачного исхода напряженных боев около Ипра и на Изере (ноябрь) и перенесения центра тяжести германских наступательных действий в область Августова и Сувалкской губернии, положение английского участка Западного фронта настолько укрепилось, что фельдмаршал Френч мог выдвинуть идею наступательных – при участии флота – действий по бельгийскому побережью для отнятия у германцев Зеебрюгге и других возможных стоянок их подводного флота. Турецкое движение на Египет могло казаться безнадежным либо, по крайней мере, надолго отсроченным. Повстанческое движение в Южной Африке удалось ликвидировать. А сверх того и, пожалуй, главным образом уничтожение 2 декабря германской эскадры адмирала фон Шпе у Фолклендских островов к северу от мыса Горн на южной оконечности Южной Америки освободило адмиралтейство и английское правительство, – в связи с последовавшим еще ранее уничтожением или обезврежением германских крейсеров, действовавших до того независимо от этой эскадры, – от гнетущей заботы за судьбу как военных транспортов, так и коммерческих судов, поддерживавших жизнь и промышленность английских островов.

Отсюда, естественно, возникал вопрос о формах дальнейшего использования основной боевой силы Великобритании, то есть ее флота. Положение на Западном фронте уже приняло характер позиционной войны, не обещавшей, ввиду технических ее особенностей, быстрых и решительных успехов. Положение на Восточном фронте свидетельствовало о том, что, при всей своей, не столько действительной, сколько потенциальной, многочисленности, русские войска не в состоянии там, где они сталкиваются с могучей железнодорожной системой и техникой германского военного аппарата, оказать такое давление на Германию, которое выходило бы за пределы хотя бы и очень важных в отдельном конкретном случае (например, во время победоносного наступления германцев в августе-сентябре 1914 г. во Франции) действий и приобрело бы решающее для войны значение. Черчилль свидетельствует, что в связи с этим и, в частности, в связи с положением на Западном фронте возникла мысль о том, что, раз обход германского фронта во Франции представляется невозможным, необходимо произвести более глубокий обход его, путем действий в Балтийском море или – ввиду слишком очевидной невозможности этого при сопротивлении Швеции – путем действий в области Средиземного моря, то есть против Турции. Военно-политическая важность позиции, приобретенной Германией в Турции, тогда, по-видимому, правда, еще не учитывалась, и вопрос рассматривался преимущественно с точки зрения вовлечения в антигерманскую коалицию Италии и балканских стран. Тем не менее и это представляло уже серьезный плюс, за который стоило бороться.

Вскоре выяснилось новое, исключительно важное, обстоятельство: Россией возбуждался вопрос о необходимости громадных денежных субсидий – по 500 миллионов рублей в месяц, – обусловленных как намечавшимся расстройством ее финансовой системы вообще, так, в частности, катастрофическим истощением ее боевого снаряжения (артиллерийских снарядов, ружей и т. д.)[16], явившимся, в свою очередь, результатом не предвиденного никем из участников войны неслыханного расхода этого снаряжения на всех фронтах и «затяжного» характера самой войны[17].

Как раз в связи с этими денежными и военно-техническими затруднениями, ставившими, казалось, самую возможность дальнейшего длительного участия России в войне под серьезное сомнение и приведшими в январе 1915 г. к первому междусоюзническому финансовому совещанию в Париже, канцлер казначейства Ллойд Джордж в последних числах декабря 1914 г., в записке, внесенной 1 января 1915 г. в Военный совет, предостерегал от оптимистического взгляда на военное положение, подчеркивал возраставшую ошибочность дальнейшей ставки на Россию, как на «первостепенный фактор» в борьбе с Германией, и настаивал на «необходимости активной операции на Балканском полуострове в целях присоединения Греции и Болгарии к делу союзников»[18].

Препровождая записку Ллойд Джорджа Асквиту для внесения ее в Военный совет, Черчилль писал: «Я желал, чтобы Галлиполи было занято одновременно с объявлением войны»[19]. Ставка на Россию уже отступала в сознании части членов английского кабинета на задний план перед новой ставкой на неиспользованные еще силы балканских государств: Румынии, Болгарии и Греции. Можно было вернуться к основным идеям инструкции Н. Бекстону. Трудность – та же, что и прежде, – заключалась в том, как согласовать эту линию поведения с теми «некорректными», по мнению Черчилля, притязаниями России на Константинополь и Проливы, которые были предъявлены русским правительством после вступления в войну Турции[20] и которые, хотя и в весьма неотчетливом виде, были признаны сэром Э. Грэем 14 ноября 1914 г., «ввиду всепоглощающей (supreme) необходимости поддержать Россию среди ее несчастий и поражений»[21]. Ведь обходиться без помощи России, то есть без безумной траты русским правительством человеческих жизней и хозяйственных средств ради ведения войны до «победного конца», – траты, ради которой только и были интересны Франции и Англии «союз» или «соглашение» их с Россией, – и тогда, в самом начале 1915 г., и значительно позднее, вплоть до 1917 г., ни Англия, ни Франция не могли. Сознания же грядущего поражения в русских командующих слоях – правительственных и «общественных» – еще не было, или, точнее, не было сознания, что Россия фактически уже перестала быть в этой войне «первостепенным фактором» и превращалась в вспомогательную силу, не имевшую достаточного собственного веса, который ее союзникам придется в полном объеме учитывать при заключении мира.

Это затруднение фактически было устранено телеграммой английского представителя при русской Ставке генерала Вилльямса о разговоре с ним Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, состоявшемся 30/17 декабря 1914 г., о которой в Лондоне осведомились, по-видимому, того же 1 января 1915 г., когда была заслушана на Военном совете записка Ллойд Джорджа, или на следующий же день.

2. «Инициатива» великого князя Николая Николаевича

Телеграмма генерала Вилльямса сообщала о том, что русский Верховный главнокомандующий, подтверждая свое намерение строго придерживаться «первоначального» плана[22] сосредоточения всех сил России, «хотя бы и в ущерб собственным интересам», против «главного» врага, то есть против Германии, и признав в связи с этим необходимым настолько оголить от войск Кавказ, что там оказывались возможными весьма тягостные не только для русских, но и для общесоюзных интересов последствия, – возбудил вопрос о том, не сочтет ли Англия возможным оттянуть возможно большие силы турок в другие области Османской империи путем военных демонстраций в «наиболее уязвимых и чувствительных ее местах». О Константинополе и Проливах при этом не упоминалось вовсе, и главнокомандующий вообще подчеркнул, в беседе с директором дипломатической канцелярии при Ставке кн. Кудашевым, что «мы ничего у союзников не просим; хотим их успокоить насчет наших дальнейших военных действий» против Германии (см. телеграмму Кудашева Сазонову от 31/18 декабря 1914 г.).

Для характеристики настроения Ставки и ее взглядов на вопрос о захвате Проливов и Константинополя чрезвычайно показателен обмен взглядов между Сазоновым и Ставкой, предшествовавший этому разговору и вызванный желанием Сазонова поставить на очередь вопрос об обеспечении за Россией «главнейшего результата», которого после вступления Турции в войну можно было ожидать от войны в целом.

Впервые этот вопрос был поставлен Сазоновым, для которого англо-греческие переговоры не могли остаться тайной, 21/8 декабря 1914 г. в письме к начальнику штаба Верховного главнокомандующего ген. Янушкевичу, в котором указывалось: 1) на первостепенную важность овладения обоими Проливами «с точки зрения общегосударственных интересов и огромных жертв», приносимых Россией вследствие войны, и 2) на невозможность рассчитывать добиться этого результата путем побед над Германией и Австрией, так как, «очевидно, турки добровольно не согласятся уйти из Константинополя», если не будут принуждены к этому силой.

Письмо ясно обнаруживает опасения Сазонова относительно степени реальности достаточно неопределенных дипломатических обещаний союзников и, в частности, заявления, сделанного ему Грэем через Бьюкенена 14/1 ноября. Недаром он через кн. Кудашева высказывал несколько позднее генерал-квартирмейстеру Ставки Данилову свое убеждение, «что только то он (Сазонов) считает крепко приобретенным, что добыто нами самими, нашею кровью, нашими усилиями» (см. письмо Кудашева Сазонову, написанное в Петрограде 25/12 января 1915 г.). Тут же, однако, выяснилось расхождение во взглядах на дело министерства иностранных дел и Верховного командования. Не предрешая в письме Янушкевичу момента операций, Сазонов высказывался, по соображениям политическим, за самостоятельную операцию русских военных сил, хотя бы и при участии Болгарии и даже Румынии (см. письмо его Янушкевичу от 29/16 декабря 1914 г.). Верховное же командование, исходя из более осторожной оценки военного положения на германо-австрийском фронте и строго руководствуясь «первоначальной программой» военных действий (см. памятную записку Кудашева Сазонову от 31/18 декабря 1914 г., записанную «со слов великого князя»), признавало самостоятельную операцию против Босфора и Дарданелл невозможной. Согласно с этим Янушкевич ответил Сазонову, что в данное время о самостоятельной операции речи быть не может, но что если бы после победы на Западном фронте «не удалось обеспечить обладания Константинополем и Проливами дипломатическим путем (I), то вопрос этот должен будет составить предмет совершенно особой военной операции», об объеме которой пока бесполезно говорить (см. письмо Янушкевича Сазонову от 25/12 декабря 1914 г.), – взгляд, подробнее развитый вслед за тем генералом Даниловым в беседе с помощником кн. Кудашева А. Базили (см. письмо его Сазонову от 28/15 декабря 1914 г.).