Хроники Чёрной Земли

– Мертвяки! – вырвалось у Шере, но, получив подзатыльник от Иринефер, он тут же замолчал.

Харап посмотрел на него и спросил:

– Какие ммм… мертвяки сглазили, рассказывай.

Иринефер ответила вместо Шере:

– Да сочиняет мальчишка, харап, не слушайте его.

– Отчего же не слушать? – вздохнул харап. – Ежели были упокойники в доме или рядом, от этого вполне может болезнь произойти. Тогда нужно в их склепы отнести приношения и попросить не трогать больше больного. Так приходили мёртвые в дом? – и он обвёл всех взглядом.

Иринефер замялась. Саф поднял руку и заплетающимся языком сказал:

– Приходил один… из прошлого, под оградой ходил.

– Имя? Где могила? – спросил харап.

Саф указал рукой на жену, давая понять, что ему трудно говорить. Иринефер сказала:

– Хамерут зовут, а где могила, мы не знаем.

– Плохо, – сказал харап. – Ну слушайте меня. Ежели могилу найдёте, нужно отнести туда подношения – ожерелья, разную утварь, серебро, еду и питьё. А пока не нашли, хорошо проветривать, отгонять нечистую мошкару и трижды в день давать питьё, которое я оставлю. Я сам буду приходить утром и вечером и читать хекау от мертвячьей болезни. Платить будете мне по полдебена серебра каждую луну, можно продуктами или новыми вещами…

С этими словами харап достал из своего мешка лист папируса, чернила и палочку и начал писать. Писал он долго, а когда весь слегка желтоватый лист покрылся знаками, потребовал тазик, льняную салфетку и кувшин с водой. Он стал смывать написанное с папируса, направляя на него струю воды над тазиком и старательно протирая салфеткой. Когда на папирусе остались только едва различимые разводы, он перелил мутную жидкость из таза в небольшой кувшинчик в форме страусиного яйца, закупорил его и поставил на низкий столик.

После всех этих действий харап встал и вопросительно посмотрел на Иринефер. Та засуетилась, стала водить руками по телу, как бы подыскивая, что ценного на ней есть, в конце концов, сняла ожерелье со стеклянными бусинами и протянула его харапу. Тот внимательно осмотрел ожерелье, поджал губы и снова посмотрел на Иринефер. Она снова засуетилась и вынула из ушей серебряные серьги. Харап, взял и кивнул. Затем он расставил по комнате несколько статуэток и направился к выходу.

– Питьё, которое я приготовил, давать по две ложки трижды в день шесть дней. Потом по ложке трижды в день шесть дней. Потом повторять сначала… – на ходу выдал он рецепт лечения и уже в дверях, остановившись, сказал Иринефер, глядя нарочито в сторону:

– Первые хекау приду читать завтра рано утром. Завтракать буду у тебя. На завтрак приготовить жареного гуся в масле, овощи, вина полхину. Хлеб из тонкой муки без отрубей. Вечером приду читать вечерний хекау. На ужин мне… – и харап стал диктовать меню ужина. – Сейчас поем, что есть, указывай, женщина, куда идти.

Иринефер отвела харапа в небольшой обеденный зал для важных гостей, устроенный в дальней комнате их домика. Харап шёл медленно, пригибаясь под низкими притолоками в дверях, цокал языком и кряхтел, обозначая своё недовольство.

Когда харап ушёл, Иринефер вышла во двор и заплакала. Дочь обняла её и начала успокаивать.

– Где же нам ему каждый день по гусю брать, а? – запричитала Иринефер. – Отец болен, нам сейчас столько не заработать…

– Да ну его! – возмутился Шере. – Гуся ему… пусть жрёт, что дадим!

Иринефер посмотрела на него и улыбнулась сквозь слёзы.

– Хорошо бы, сынок… Но он ведь тогда и лечить будет кое-как. Умрёт отец-то. Мертвячья болезнь страшная, год духи силы сосут, потом убивают.

– А как их, духов, прогнать-то?

– Вот он и знает… Придётся откуда-то ему гусей таскать. О боги, хоть воруй иди… – снова заплакала Иринефер.

Тут из дома, шатаясь, вышел отец. Лицо у него покрылось красными пятнами, глаза блестели.

– Папирус дай… – с трудом выдохнул он и сел на землю возле низкого столика. – И всё для письма…

Кафи метнулась в дом выполнить просьбу отца. Почти тут же она вернулась, вывалив на столик всё перечисленное.

– Письмо писать буду… – Саф посмотрел на Иринефер. – Ему…

Та понимающе кивнула головой, а Шере немедленно спросил у Ка – кому отец собрался писать? «Мертвяку Хамеруту, – ответил Ка. – Чтобы не мучил болезнями…»

Саф писал долго. От слабости из рук у него всё валилось, он часто останавливался, заваливался на бок, потом снова выпрямлялся и продолжал писать. Наконец, когда солнечная ладья Ра уже нависла над горизонтом за рекой, он с трудом поднялся и протянул исписанный папирус жене:

– Письма усопшим относят в их гробницы… – тихо сказал он. – Но у того нет гробницы, отнеси на мою…

С этими словами Саф медленно зашёл в дом. Вскоре раздался скрип лесенки, по которой он взбирался на своё ложе.

К утру у него начались сильные судороги. Харап, пришедший к завтраку, где его уже ждал зажаренный гусь, насыпал в глиняную вазу порошок бурого цвета и объяснил как разводить.

– Это чтобы тело не крючило, – пояснил он. – Но придётся дополнительные хекау читать… Лекарство без магии не поможет.

Наевшись, харап прилёг под отцовским сикомором и задремал. Поднявшись через какое-то время, он отправился к отцу читать хекау и оставался у него довольно долго. Иринефер, зашедшая, чтобы спросить, не нужна ли какая-то помощь, обнаружила, что харап рассовывает по своим котомкам амулеты, снятые с Сафа:

– Зачем это? – опешила Иринефер.

Хабау злобно глянул на неё исподлобья и прошипел:

– Не лезь не в своё дело, женщина. И не заходи сюда, когда я занимаюсь лечением.

Немного помолчав, он сказал уже мягче:

– Вредные эти амулеты, демонами они заговорены. Силы сосут из твоего мужа…

– Эти амулеты… – начала было Иринефер, но увидев сердитое лицо харапа, промолчала.

Затем харап пошёл во двор и собрался было уходить, но Иринефер догнала его.

Шере не слышал, о чём она говорила, но понимал, что мать просит заменить гуся на завтрак чем-то подешевле. Харап сморщился от неудовольствия, но, поскольку хозяйство было явно небогатым, в конце концов, кивнул головой и ушёл. С лица Иринефер впервые за два дня исчезли морщинки озабоченности.

– Слава кемтским богам, – сказала она облегчённо. – Согласился через день есть рыбу… Но зачем же он снял амулеты? Ведь это Ренф-Анх дал их ему…

– Похоже, от них больше вреда, чем пользы, – откликнулся Хеси. – Харапу виднее!

– Да, но… ведь Ренф-Анх был очень сильным харапом. Если бы он был здесь, он бы сразу вылечил Сафа…

– Это нам неизвестно, – сказал Хеси.

Средство, которое дал харап, в сочетании с его заговорами, помогло. Через несколько дней судороги у Сафа прекратились. Иринефер решила, что, видимо, Хабау делает всё правильно и успокоилась.

Как раз в этот день Шере заметил за оградой Эй-Нефер, которая явно поджидала его. Иринефер, увидев её, нахмурилась:

– Чего эта негодница сюда повадилась?

– Мут… – сказал Шере, – мут, Эй-Нефер хорошая, но несчастная.

– Она ворует! – строго сказала Иринефер.

– А помнишь ты днями сказала: «Хоть воруй…»?

Иринефер строго посмотрела на Шере.

– Это я в сердцах, от отчаяния! Мы же нашли способ обойтись без воровства.

– А она не нашла, – сказал Шере.

Иринефер смягчилась.

– Ну ладно, иди поболтай с ней, раз уж тебе так невмоготу.

Шере, радостный, выскочил на улицу.

– Привет, малёк, – улыбнулась Эй-Нефер.

– Привет, – ответил Шере.

– У тебя отец болеет?

– Да, откуда знаешь?

– Да все говорят, – неопределённо ответила Эй-Нефер. – И харап Хабау от вас не вылезает…

– Да, он лечит отца, приходит по утрам и вечерам…

– И сколько берёт?

– Полдебена в луну и завтрак с ужином, – ответил Шере.

Эй-Нефер присвистнула.

– Ого! Где же вы столько брать будете?

– Не знаю…

Эй-Нефер помолчала немного и сказала:

– Про Хабау говорят, что он так себе лекарь… Слишком много запросил.

Шере ничего не сказал.

– Многие, кого он лечил, умерли, – продолжала Эй-Нефер.

Шере снова промолчал.

– А чем отец болен?

– Мертвячья болезнь, из-за воздуха, летучих тварей и злых духов, – перечислил Шере.

– И как? Лечение как?

– Да так, – махнул рукой Шере. – Корчить перестало. Но сначала и не корчило. Непонятно…

– У нас плохие лекари, – сказала Эй-Нефер. – Вот в Унуте…

– Ну ты опять?! – рассердился Шере. – Опять со своим Унутом?!

– Ну ладно тебе, – миролюбиво сказала Эй-Нефер. – Я одна пойду. Вот луна почернеет, и уйду.

Шере покосился на неё.

– И не вернёшься?

– Конечно нет, я же с мамой останусь, – ответила она.

Шере ничего не сказал. А Эй-Нефер странно посмотрела на него, словно принимая какое-то решение, но сомневаясь.

– Ты знаешь, малёк, – сказала вдруг она. – У меня есть кое-что. Жди меня здесь, я сейчас!

И она резво умчалась.

Шере остался стоять посреди улицы, ничего не понимая. Ждать пришлось довольно долго. Когда он уже собрался уходить, Эй-Нефер налетела на него из-за угла и сунула ему в руку какой-то тканный мешочек.

– Держи! Это от мамы осталось, я всё берегла… но сейчас вам нужнее.

И снова унеслась прочь по дороге. Шере посмотрел на мешочек, в нём что-то лежало. Он заглянул внутрь, это было серебро.

Дома мать взвесила его, оказалось два с половиной дебена. Она посмотрела на сына:

– Откуда?

– Ты всё равно не поверишь, – ответил Шере. – Эй-Нефер принесла.

Иринефер так и застыла от удивления.

Ни на следующий день, ни через день Эй-Нефер больше не появлялась. Разычкивая её, Шере несколько раз ходил на берег. Он помнил, что Эй-Нефер собиралась уходить после новолуния, значит, оставалось ещё четыре-пять дней. Он ходил на рынок, и к дому, где жили её родственники, но нигде не повстречал её.

Отцу тем временем становилось всё хуже. Лихорадка выматывала его. Только на два-три часа в день болезнь отступала под действием заклинаний и питья Хабау, но затем набрасывалась на него с новой силой. Однажды Шере услышал, как Хабау разговаривает с матерью:

– В Унуте знают верное средство от мертвячьей болезни. Жрецы храма Джехути им владеют. В Унуте от мертвячьей болезни не умирают…

– Для чего ты говоришь мне это? – спросила Иринефер.

– Так… – ответил харап. – Может есть кто в Унуте, чтобы помогли.

– Нет никого, – ответила Иринефер. – Да если бы и были, нет денег на тамошних лекарей.

– Плохо, – сказал Хабау. – Духи мучают Сафа. Они не отступятся, пока не захватят его Ка и его Ба или не будут изгнаны. Без Ка человек теряет лицо и ум. Без Ба – не может попасть в Дуат. А в Унуте знают, как их изгнать.

Иринефер заплакала. Хабау коснулся её плеча и сказал:

– Не плачь, женщина. Тебе нужен муж?

– Конечно, – всхлипнула Иринефер.

– Я могу достать это средство из Унута. Но деньги, конечно, понадобятся…

– Где взять мне деньги? – спросила Иринефер.

– Подумай, женщина, – ответил харап. – У тебя есть дочь… Я могу обменять лекарство на Кафи, она войдёт в мой дом как наложница.

Иринефер оторопела.

– Кафи? – она не могла поверить услышанному.

– Чему ты удивляешься, женщина? Ей уже одиннадцать. Через год в самый раз отдать её достойному мужчине. Чем я плох?

– Да ты же старик! – вскричала Иринефер. – Ты годишься в отцы моему мужу! Куда тебе нашу юную девочку? – и она окинула его взглядом с ног до головы.

– Ну смотри сама, – сказал Хабау и ушёл.

В это время из дома вышла Кафи.

– Чего он ещё хочет, мут? – спросила она.

– Тебя, – ответила Иринефер, глядя в землю.

Сноски:

1 – Многие дети в Древнем Египте носили косичку на правой стороне головы.

2 – Шен – брат.

3 – Теф, итеф, ит – отец.

4 – Харап – низшая ступень медика в Древнем Египте, вроде фельдшера.

6. Мер-Нефер. 38-37 дней до разлива. В путь

Харап был противный, жадный и наглый. И он собирался забрать у них Кафи, добрую и ласковую, которую Шере так любил. Как только Ка напоминал об этом Шере, его охватывал гнев. Он сжимал кулаки и бормотал тихо: «Не отдам! Не отдам!». Но, по правде говоря, он, слишком маленький и слабый, ничего не мог с этим сделать. Поэтому мальчик беззвучно глотал слёзы, которые текли у него из глаз от бессилия, и продолжал сжимать свои маленькие кулачки.

Затем разговор перешёл в другое русло. Что там говорил этот мерзкий харап? – спросил Ка. – Что заберёт Кафи за лекарство, которое возьмёт в Унуте? В Унуте, опять этот Унут, всё время Унут, куда не пойди, придёшь в Унут и больше никуда.

Эй-Нефер хотела отправиться в Унут на поиски богини Хатхор, которую она считала своей матерью. Отец собирается отправить Шере в школу писцов в Унуте. Мертвяк Хамерут – жрец из Унута, в Унуте когда-то служил и сам Саф. Там находится жилище Джехути – храм, а Джехути, всем известно, – бог врачевания, бог мудрости и бог, распоряжающийся судьбами умерших в Дуате. И, наконец, лекарство для отца можно найти в Унуте.

Получалось, что как ни крути, а спасти Кафи от гадкого старика Хабау и вылечить отца можно было, только сходив в Унут. Добыть лекарство и секрет его применения, принести отцу, а подлого и похотливого харапа унизить и прогнать!

Шере тут же вскочил на ноги. Лодка Джехути в небе светила всё слабее, кто-то в Дуате каждый день откусывал у неё краешек, чтобы ночью она появлялась в небе ещё более усечённой. Интересно кто? Может быть, это тот самый змей Апоп, которого неустанно поражает и поражает Ра, вплывающий в солнечной ладье в царство Дуата?

В блёклом свете убывающей луны Шере с трудом различал контуры предметов. Эх, где же Эй-Нефер, ну куда она пропала? Сейчас бы в самый раз с ней посоветоваться…

Шере направил свой взгляд в сторону калитки и там, на фоне разрисованной яркими красками ограды опять, как и той уже забывающейся ночью, увидел силуэт сидящего к нему спиной крепкого мужчины. Шере даже привстал, опершись на локоть.

– Эй, уважаемый… – негромко, полушёпотом обратился он к сидящему.

Но ответа не последовало. «Не слышит», – решал Шере. Но шуметь он не хотел, опасаясь перебудить всю семью. «Подобраться к нему поближе?» – подумал Шере и после коротких колебаний пополз. В какой-то момент ему показалось, что мужчина слегка повернул голову, и на мгновение Шере увидел его полупрофиль, чем-то поразивший его. Однако понять, чем, Шере не успел, как голова снова приняла прежнее положение. Шере дополз уже почти до ограды, когда обнаружил, что к мужчине он не придвинулся – он снова был от него на расстоянии трёх-четырёх шагов. Теперь он находился словно за оградой, сквозь которую был виден – всё так же более или менее отчётливо.

«Это чей-то Ка! – догадался Шере. – Интересно, чей?». Немного поразмышляв, он решил, что с Ка должен говорить Ка и мысленно попросил своего внутреннего собеседника, постоянно ведущего с ним диалог, спросить у загадочного пришельца, кто он и зачем пришёл. Почти сразу же мужчина исчез. «Ну вот, напугал его… – возмущённо сказал Шере своему Ка. – Не мог, что ли, как-то повежливее?» «Я вежливо», – услышал он в ответ.

Дети быстро переключаются и после неудавшейся беседы с незнакомцем Ка Шере снова заговорил об Эй-Нефер.

Он напомнил, что Эй-Нефер любит спать на берегу реки. Шере тихонько выскользнул на улицу и побежал вниз. До Хапи было несколько тысяч локтей, и Шере, пока бежал, сильно вспотел и запыхался. Но Эй-Нефер на берегу он не нашёл. Шере прошёл тысячу локтей на север, затем осмотрел столько же на юг, но немху здесь или не было, или она пряталась в каких-то укромных уголках, где-то между камней, куда проникало так мало и без того тусклого лунного света, что разглядеть там ничего было нельзя.

Вернувшись домой, Шере услышал всхлипывания. Это плакала Кафи. Он залез по лестнице на крышу и подошёл к сестре. Та, увидев его, отвернулась и сделала вид, что спит. Шере лёг на пол рядом с постелью сестры и уснул.

НаутроШере вскочил и сразу убежал на берег в надежде, что утром найдёт Эй-Нефер там, куда ночью не смог толком заглянуть. Он осмотрел все расщелины, крупные камни, и даже заглянул в каналы, дно которых в ожидании разлива пересохло и покрылось трещинами. В конце концов, Шере, разочарованный, ушёл. По пути он свернул к усадьбе, где жили родственники Эй-Нефер, походил возле дома, но и там её не встретил.

«Может, ушла в Унут?» – говорил Шере Ка. Но она говорила, что уйдёт после новолуния, а до него было ещё несколько дней. Он не знал, где ещё искать подругу и вернулся домой.

Дома в обеденной комнате харап Хабау поглощал завтрак. Он сидел на корточках возле низкого столика и руками отрывал куски от запечённой перепёлки, которую вчера поймал Хеси. Под столиком Шере заметил несколько бокалов, наполненных каким-то напитком, скорее всего, вином, так как бокалы были глиняные, а пиво обычно разливали в большие кружки, слепленные из ила. Харап один за другим доставал бокалы и запивал ими мясо.

В соседней комнате отец всё ещё метался в горячке. Ему явно стало хуже. Если в первые дни болезни он ещё вставал с постели и пытался что-то делать, то теперь половину времени Саф проводил в полузабытьи, а другую просто лежал, глядя в потолок, и даже не пытаясь подняться. Лечение Хабау помогло только от судорог, а лихорадка не уходила. Отец жаловался на неотступающую головную боль, нытьё в ногах и руках, его часто знобило и он просил накрыть его всем, что только можно было найти в доме. Лицо его было багровым, глаза налились кровью, веки отекли, превратив глаза в узенькие щёлочки.

Хабау положил в рот последний кусок перепёлки, вытер руки о ткань, которую ему подала Иринефер и, продолжая жевать, поднялся. Жир капал с его подбородка, Иринефер брезгливо поморщилась и снова подала ему салфетку.

– Вытри сама, женщина! – потребовал харап и, выставив в ухмылке зубы, посмотрел на Иринефер.

Та протянула салфетку к его лицу и протёрла харапу губы. Он левой рукой схватил Иринефер за талию и властно притянул к себе:

– Оближи, – потребовал он и положил правую руку на грудь Иринефер. Она коротко охнула, отшатнулась от Хабау, вырвалась и выбежала вон. Тот засмеялся ей вслед и неровным шагом вошёл в комнату, где лежал Саф.

Шере, который стал невольным свидетелем этой сцены, был возмущён до глубины души. Что этот харап себе позволяет? Почему он ведёт себя в их доме как хозяин?

Вечером того же дня, сидя в саду на тростниковой циновке, Хабау говорил, обращаясь к Иринефер:

– В следующую лунуя отправлюсь в Унут по делам и проведу там несколько дней. Я привезу лекарство для твоего мужа, а ты, тем временем, подготовь мне комнату в своём доме. В эту комнату я буду приходить к своей новой наложнице, пока ей не исполнится двенадцать, когда я заберу её в свой дом. А пока налей-ка мне ячменного пива в эту кружку…

И харап подвинул ногой к Иринефер большую кружку.

– Только сначала помой её.

Шере мгновенно пришёл в ярость, схватил кружку с земли, размахнулся и изо всех сил ударил ей харапа по голове. Черепки разлетелись по саду, Хабау с криком схватился за голову и упал навзничь, а Иринефер с ужасом смотрела на него и только лепетала:

– Что же ты наделал, сынок… он теперь откажется лечить Сафа…

Харап с трудом поднялся на ноги, злобно посмотрел на Шере и вышел со двора, бросив напоследок:

– За это будет отдельная плата, женщина…

Иринефер была ошарашена случившимся и какое-то время молчала. Затем она сказала:

– Ты уже настоящий мужчина, Шере. Только вот ума тебе пока не хватает. Где мы возьмём лекарство для отца? Кто его будет лечить? Нам приходится терпеть этого харапа…

– И то, что он хочет забрать Кафи? Мы должны и это терпеть? – спросил Шере.

Затем он помолчал немного и сказал:

– Я сам добуду это лекарство, мут…

Иринефер посмотрела на него ласково и погладила по голове.

– Пойдём ужинать… добытчик.

Тут во дворе появился Хеси, который пришёл с прогулки.

– Встретил сейчас Хабау… у него полголовы в крови. Что это с ним?

– Шере огрел его кружкой, – сказала Иринефер.

Хеси остолбенел.

– Ну ты даёшь, братишка, – только и сказал он.

НочьюШере дождался, когда в доме наступит тишина, затем взял мешочек с лямками, положил в него несколько пресных лепёшек и небольшой кувшинчик с чистой водой. Затем он зашёл в дом, взял несколько невесомых салфеток, которые мут соткала из нити, сделанной Кафи, и положил их в мешок. Повесив на плечо этот запас, он поднялся на крышу к спящей Кафи и растолкал её. Кафи открыла глаза и недовольно посмотрела на него.

– Кафи, – сказал Шере, – я пошёл за лекарством для отца.

Та спросонок ничего толком не поняла.

– Хорошо, иди… – буркнула она и, повернувшись к стене, снова уснула.

Шере кивнул и спустился вниз. Вскоре он уже выходил из города с южной стороны.

«Эй-Нефер говорила, что лучше идти через оазис», – сказал ему Ка, и он направился к рощице, которая была бы видна на горизонте, если бы не недостаток света от тонкого серпика лодки Джехути.

Когда солнечная ладья Ра осветила небо западной пустыни, в трёх тысячах шагов от Мер-Нефера, в рощице, укрытый кронами невысоких раскидистых деревьев и кустарников, спал маленький рыжеволосый мальчик. Рядом с ним валялась небольшая дорожная сумка. Если бы он не спал, то увидел бы, как всего в сотне шагов по опушке прошёл Хеси, который рано утром отправился на поиски своего брата, затеявшего авантюрное путешествие. Хеси тоже мог увидеть его, если бы Шере не был скрыт ветками кустарников.

И тогда вся дальнейшая жизнь Шере сложилась бы совсем иначе.

Но пока Шере спал, Хеси, считавший, что он ушёл куда дальше, прошёл ещё несколько тысяч шагов на юг и, не найдя даже следов братишки, вернулся обратно в дом своего отца, где уже сидел ухмыляющийся харап Хабау, а Иринефер прикладывала примочки к его разбитой голове.

– Это Джехути лишил разума твоего сына за то, что он напал на меня, – громко говорил Хабау, похотливо вцепившись руками в бёдра Иринефер. И если вы не смиритесь, то он лишит разума вас всех, я говорил с ним сегодня ночью.

Иринефер старалась избавиться от настойчивых объятий старого харапа, но тот вёл себя нагло и настойчиво. Хеси опустил глаза и прошёл мимо, сделав вид, что не заметил, как Хабау пускает слюни, заглядывая склонившейся перед ним Иринефер за отошедшую на груди ткань платья.

Стыд перед сыном переполнил чашу терпения Иринефер. Она вдруг выпрямилась, сильными ударами стряхнула липкие пальцы харапа со своих бёдер, отошла на шаг и, гневно сверкая глазами, заявила:

– Или ты, харап, за оговорённую плату будешь лечить моего мужа и больше ни на что не претендовать в моём доме, или убирайся вон и больше не появляйся на нашем пороге. Пусть мой муж лучше умрёт, чем получит на свою голову несмываемый позор из-за неверной жены и обесчещенной дочери! И как тебе, о, харап, не совестно так себя вести? Что ты скажешь после смерти священному Змею Уамемти о своих прелюбодеяниях1?

С этими словами раскрасневшаяся от стыда и гнева Иринефер подошла к ограде и открыла дверь со двора на улицу. Хабау был поражён. Он уже не раз с помощью подобных уловок забирал дочерей бедняков в свой дом и развлекался с их жёнами. До сих пор этот метод не давал сбоев, и вот вдруг добыча, вкус которой он уже ощущал, уходила прямо из рук. Мало того, женщина ещё и уличала его в тяжёлом бета́2, что само по себе могло повлечь неприятности. Только что старый харап предвкушал, как вот-вот удовлетворит свою похоть сначала с женой, а затем и с дочерью, а теперь ему приходится уходить несолоно хлебавши? Ну нет, он так просто не сдастся.

– Хорошо, хорошо, женщина, – сказал он миролюбиво. – Я буду лечить твоего мужа, не выгоняй меня.

Иринефер закрыла дверь и наблюдала, как Хабау на коротких кривых ножках, словно утка раскачивая задом, заходит в дом.

– Она сказала «и», – сказал себе Хабау. – Ну, ладно, пусть будет не «и», а «или», – и лицо его исказила усмешка. – Девчонка всё равно будет моей, как бы ты ни сопротивлялась.

И харап бросил взгляд в сторону Кафи, которая как раз в этот момент спускалась по лестнице из своего закутка на крыше.

Сноски:

1 – Змей Уамемти – один из сорока двух богов посмертного суда, которым умерший клялся, что не совершал сорок два греха. Змею Уамемти умерший говорил, что никогда прелюбодействовал.

2 – Бета́ – одно из десяти понятий греха в Древнем Египте (иу, иуит, исефет, аут, уха, бут, бета́, хуу, хабет, аб). Кроме того, бета́ было одним из шести понятий вины – ун, хебенет, сехеф, гебау, аджа и снова бета́.

7. Путешествие. 37-32 дней до разлива. Озеро

В это самое времяШере быстро шагал по камням и песку вдоль оазиса. В рощу он заходить не хотел, опасаясь змей, на которых можно случайно наступить, не заметив их среди растительности. Здесь тоже могли ползать змеи и, кроме того, скорпионы, но на каменистой почве их было легко заметить издали и обойти. С утра он позавтракал одной лепёшкой и запил её водой. Теперь Шере прикидывал как долго предстоит ему идти до Унута, о котором он знал только то, что это столица Заячьей области, и находится он за островом Кети1 на другой стороне Великой реки.