Нож

И снова раздалась оргия непримиримых звуков, трепещущих и возбуждающих каждый нерв Джека, задевающих каждую его мышцу и проникающих прямиком в его кровь. Был слышен и еще один вздох Роберта, но уже в совершенно ином виде – воздух поступал с некоторым прерыванием и создавалось ощущение, что шар начинал задыхаться. Затем Роберт по всей видимости восстановил своё дыхание и продолжил разговор в нормальной манере общения, чем немного озадачил вдумывающегося в суть дела Джека:

«Второе – после того, как вы с аудиторией поприветствовали друг друга, подойди к нефритовой платформе главного судьи УИПП (Уполномоченного Исполнением Первоначального Приговора), отведи ему свой второй поклон и стань на белое поле, которое располагается прям напротив судьи, ты его сразу увидишь, оно даже подсвечивается немного. Как только ты встанешь на это поле, то его цвет изменится, в зависимости от преступления, которое ты совершил. Синий цвет означает нарушение договоров, невыплату счетов, кредитов, нахождение на территории закрытого предприятия без определённых документов. За это следует наказание первого уровня сложности. С каждым последующим цветом уровень будет повышаться и наказание будут ужесточаться. Какие именно следуют наказания тебе и так скажут, так что в это мы погружаться не будем. Следующий цвет – розовый. Появление этого цвета предусматривает невыплату задолженностей гражданину ГИП (Города Изолированных Потребителей) городу „CILOLI“ через должностных лиц или их посредников, а также невыполнение хотя-бы одного пункта сделки между нарушителем и крупной компанией – более крупной, чем те, с которыми ты сталкивался в своей деревушке, Джек. Наказание второго уровня сложности, всё по стандарту. Далее у нас идёт Фиолетовый…».

– «Далее у нас идет… фиолетовый? А может серо-буро-малиновый? Или какой? Сука, я же дальтоник…» – сфера медленно улетала дальше, забыв о Джеке —«Всё перепутал!».

– «Мистер Джек, кровь красная?» – вопросительно вибрировал шар, усердно бегая жгутиками по воздуху, чтобы максимально быстро вернуться – «Да, спасибо. Предпоследним цветом является красный. Его ты скорее всего и получишь, Джек, ведь он высвечивается только в тех случаях, когда перед судом – преднамеренное убийство, лишение жизни гражданина ГИП, насилие, имеющее сексуальный характер, нарушение работы мелких и крупных предприятий или их временное выведение из строя. А трава голубая, мистер Джек? Ай-яй, может зелёная? Ну вот это и есть последний цвет, воплощение всеобщего ужаса»,

Джек сначала не поверил словам Роберта и принял их за шутку, ведь последним цветом оказался самый безобидный и добрый из всех цветов. «Зачем они всё делают по-другому?» – подумалось свободно, пока что.

– «Напоминает сок трав после косилки, раскидистые деревья, своими пышными и густыми кронами создающие прохладные тени, что спасают тебя в невыносимую летнюю жару. А может тот зелёный вагончик, на котором мы с родителями покидали свой родной город на встречу пугающему и неизвестному, что одно и то же. Когда-то у меня была душа, но как я посмел отдать её… Интересно, где она сейчас?».

Джек сначала заметил, что сок у растений не зеленый. Но какой вагончик для такого полуколобка-полувибратора? И что теперь для Джека эта сфера – философствующий через слои непонятного вещества шар, чья зеркальная поверхность ранее напоминала отражение мира, в котором находились оба, отражение света и каждого теплого лучика, внутренняя пустота, отдающая холодом или вовсе полнейший вакуум, напрочь лишенный всякого ощущения мира, который он не хочет или не может принять. А вдруг этот летающий пельмень прав и, прожив тысячу лет, застал время зеленого сока у травы. Вдруг его слепили человеком, и человек выбрал неправильно.

– «Но в нашем случае, Джек, всё немного по-другому. Зеленый – цвет земли, в частности тех границ, пересечение которых влечёт за собой тетаническую ответственность. И наказание здесь одно – твоя жизнь. Да, самое, что ни на есть, строгое наказание, самая огромная плата, которую тебя заставят заплатить без твоего согласия или несогласия. Здесь вообще мало что от тебя зависит – просто не дёргайся и, возможно, не клюнут. Также зелёный цвет грозит тебе в случае убийства жителя города „CILOLI“. И от этого невозможно убежать, скрыться, уединиться – тебя найдут и вздернут, в какую дыру ты бы не залез – глаза повсюду, и любой желающий тоже следит против твоего».

Действие вещества практически остановило своё влияние на потрёпанный организм, и Джек почувствовал прилив сил. Смысл предложений усваивался в его голове, как нарезка из свежих овощей, брошенных в кастрюлю с кипящим от подогревающего интереса бульоном. Но с осознанием и понимаем постепенно приходил и ужас, извлекаемый из каждого слова Роберта. Здесь не поспорить – наш мозг есть самое главное оружие, что может сыграть и против его носителя.

– «Время, Джек» – напомнил о своём существовании Роберт —«Достаточно на сегодня художественного безобразия. Теперь ты знаешь, куда идти и что делать – вооружись этим и смело топай навстречу своей судьбе. Знаешь…» – голос притих; сфера пыталась вытащить из себя последние слова, явно не предусмотренные её программой —«За время, проведённое вместе с таким болваном, как ты, я понял одну очень интересную вещь: как бы странно это не звучало, но я к тебе привык. Наверное потому, что ты еще ни разу не разомкнул своих губ и не извергнул в окружающую тебя среду какую-нибудь глупость, которая наверняка бы заставила меня слететь с орбит» -упоминать про шар и его схожесть с планетой не пришлось – «Что бы не ожидало тебя за этими дверьми, помни одно: Роберт стоит чуть позади, по левое твоё плечо, и в критических случаях Роберта нужно слышать, и самое главное – слушать всё, что он скажет, медленно исправляя совершенные ошибки. При худшем исходе – страдать нам обоим. Тебе и так за решеткой, а мне – за все твои грехи в зале суда. Тебе всё понятно?»

Джек убедительно кивнул.

– «Вот и отлично. А теперь я открываю дверь, и ты делаешь всё, как я сказал. Либо – ты сам знаешь что».

Щупальца круглого спутника потянулись к двери. При касании одного из них внушительных размеров двери тёмно-коричневого цвета, покрытой чуть поблескивающим в полутьме лаком, отсвечивающим два призрачных силуэта, принадлежавших Джеку и низкорослому мужчине, был слышен звук, аналогичный тому, что открывается дорогому посетителю в начале торжественных церемоний. Двери распахнулись, и Джеку открылся ошеломительный вид на пугающих размеров помещение, в котором и должен был вступить в силу приговор. В глаза бросались малахитовые стены, основания которых закрывали языки ярко-зелёного пламени, что находилось в своём порывистом и неумолимом движении, и обретало продолжение на этих самых стенах в виде жутких теней, искривляющих гладкую поверхность. Джек аккуратно ступал на наливные полы из зеленоватого мрамора и изумруда и, изумляясь каждой детали, находился в таком восторге, какой навряд-ли бы испытал любой другой преступник. Но ведь он не был преступником хотя бы даже своей совести? Впрочем, Джека мало интересовало, кем он являлся – путешествие всегда интересно, что бы не стояло за ним – так подумывал Джек. Обратив свой взор, стремящийся ввысь от безупречных полов к сгорающим стенам, и в конечном счёте, достигнув своим взглядом самой верхней точки – невиданного ранее потолка, на котором, предположительно, должна была находиться гигантская хрустальная люстра, либо десятки небольших – кованых или медных, что своими неподвижными и отяжелевшими тонкими руками сжимают свечи, по которым каплями стекает расплавленный воск, чей запах уносит нас под отлитые солнечным золотом купола, во внутренности чаш, переполненных осветлённой водой, чудотворных икон, скрывающих трещины ветхого здания, молитв и песнопений, обращенных к рукам Всевышнего, и царящей вокруг духовной атмосферы, сопровождаемой колокольным перезвоном. Вместо дорогих люстр и свечей на потолке, из его зловещей темноты были видны раскачивающиеся люди, чьи свернутые шеи были сомкнуты цепями, на которых и были подвешены. Их тела тоже отдавали зеленью, с нередким присутствием посиневших волдырей размером с кулак пятилетнего ребёнка. Вместо воска капала густая жидкость, походившая своими цветами на драгоценные минералы: зелёный аматрикс и калифорнийскую бирюзу. Целый дождь из крови повешенных окропил всё тело и лицо Джека. После того, как Джек целиком промок под холодным градом неизвестной жидкости, капельки на его одежде и коже начали тянуться друг к другу, образовывая единые массы, закрывая собой своего заложника, который, под этим тяжелым грузом слипающихся воедино слизней, не мог произвести ни единого движения в сторону, и стоял, как вкопанный. Постепенно всё это месиво поглотило ноги, торс, грудь и добралось до лица Джека. Когда плотоядные слизни начали проникать в глазницы и рот их жалкого пленника, в его ушах раздался набирающий силу голос:

– «Джек… Джек…» – повторялось одно и то же имя так, как будто произносящий его говорил себе в ладошку —«Джек, открой свои глаза, умоляю тебя…» – голос усиливался и был уже где-то рядом, совсем близко —«Они смотрят на тебя, Джек!».

Странно потрясывая Джека, невидимое чувство разыгралось на всю – телесное мясо ели, для движений больше не было сил. Стук в ушах повторился снова – голос, как сломанный микрофон, выстреливал колючим шумом в спину. Словно ветеринар, кусок света дергал всякую подкожную мерзость, «раздупляя» Джека, который вот уже делает новый шаг.

«А теперь кланяйся им… Быстро!» – в левом ухе был слышен громкий голос Роберта.

Но Джек его именно не слушал, ведь снова отдал всё своё внимание раздирающей заблудшую душу картине. Среди общего маскарада пугающих своей похожестью друг на друга людей, укутанных в багровые мантии, умостившихся на креслах из темного дерева, обтянутых красной кожей высокого качества, в поле зрения сразу попался один леденящий душу экземпляр, что или забыл нацепить на свое обрюзглое и морщинистое, немного сползающее лицо маску, или она и вовсе была ему не нужна. Это же оголённое лицо старика, не подчиняющееся дресс-коду, украшала сардоническая улыбка – углы рта были оттянуты книзу, образовывая множество кожных складок; брови стояли мостиком, вызывая одновременное сожаление и глубокое отвращение, а сверкающие во тьме глаза, объятые белой дымкой, выдавали слепоту старика, но, изучая их напрямую можно было убедиться – видели они насквозь. Эти безумные глаза сдирали с Джека кожу, отодвигали все ткани в сторону, резали покровы и ткнулись в бьющееся с бешеной скоростью сердце. Они сжимали клапаны и затрудняли кровообращение, собирали в кучку нервы, уходившие в пятки, и образовывали там клубок. С глаз взгляд снова перешел чуть ниже. При виде этого оскала с желтыми ближе к корням и черными, словно смола, на концах зубами, страх затек глубже в мозг. Волны седых прядей старика неравномерно разливались по темени его округлого черепа. Жидкие волосы, ссохшиеся и затвердевшие губы, покрытые пеленой глаза, растянутая кожа на шее, бесчисленное множество морщин, большинство из которых нашли своё уютное местечко на лобных складках жирного лица – всё это в совокупности отображало то, что делает с человеком время – как тот самый слизень, истачивает и дырявит, заражает и создаёт всё новых носителей времени, и тело становится своеобразным гербом.

Ноги Джека начинали затвердевать и становились неуправляемыми. Всё его тело, включая искаженное до неузнаваемости лицо, схватила сильная судорога, борьба с которой казалась невозможной.

Старик не моргал, и ни на одну секунду не отводил взгляда с тела, что в данный момент было схоже с трухлявым стволом дерева, да еще и смытым дождем в овраг. Такая обстановка лишала Джека его последних сил, постепенно превращая порабощенную фигуру в мягкотелого Сипункулида, доживающего свой век на одном из базаров в провинции Гуандун.

Как оказалось, не обошлось и без щупалец Роберта, благодаря которым окутанный страхом человек смог избежать потери своей души во мрачном соитии с иллюзией, застигшей его врасплох. К людям в красном Джек обращен был спиной, но исключительно из человеческого любопытства повернулся взглянуть, не продолжает ли пугающий старец пожирать своим всевидящим глазом стоящего на коленях. К счастью последнего, улыбающегося дьявола не обнаружилось – вместо него меж собой переглядывались представители публики в своих странных масках: кто-то пожимал плечами, приподнимая багряную мантию, другие и вовсе разводили руками, жестами высказывая своё недовольство и удивление от увиденного.

Джек с облегчением вздохнул, приподнимаясь и обретая свое исходное положение. Страх ненадолго испарился из его холодной кожи, но вместо него своё укромное местечко внутри взбаламученного организма нашел стыд перед механическом другом, как стыдится пьяница перед трезвым товарищем. Улыбаясь по-дурацки, Джек аккуратно оглянулся в другую сторону, держа в своей голове читаемую мысль – «Это всё не я, это слепые руки обстоятельств…». Двери вдруг закрылись, и никого в них больше не было.

«Обвиняемый, прошу вас!» – раздражённо проговорил УИПП (Уполномоченный Исполнением Первоначального Приговора). Джек немного ускорился и оказался на белоснежном квадрате. Джека немного трясло – он напрочь забыл сделать те обязательные движения, которые ему пытался вбить в голову круглый проводник. Оставалось лишь мирно дожидаться своей жалкой участи. Вся эта ситуация напоминала серьёзный разговор между учителем и учеником, что-то нужное ведь оказалось не сделанным. И такого неотложного в помощи взгляда на спину больше нет, всё только обезоруживающее осуждение судейскими глазами. Здесь судьи все, даже Джек над собой, грубо ненавидя то внутри, что нужно крепко любить.

«Всё, что вы скажете или сделаете в этом помещении обязательно будет направлено против вас» – судья, нахмурившись, перевернул листок на столе, имеющем форму правильного додекаэдра, верхняя грань которого и служила той поверхностью, на которой располагалось «дело номер…». -«Сейчас вы подвергнитесь первоначальному анализу, в ходе которого мы и выявим характер ответственности, которую вы понесёте вследствие совершенного вами преступления – действия, противоречащего догмам Преинституции. Во время проведения анализа попрошу вас оставаться на своём месте до тех пор, пока я лично не сообщу о вашем выходе за пределы данной территории – в противном случае к вам будут приложена грубая сила. Если вам всё понятно, то можно приступать».

Наступило всеобщее молчание, и пятиугольные грани начали показывать не один цвет, а сразу пять в виде треугольников еще меньшего размера – они, в свою очередь, постоянно меняли цвета в уже заданном диапазоне (наличие только тех цветов, которые были связаны непосредственно с самим преступлением). Пятиугольник, лежащий в середине додекаэдра, прямо напротив лица Джека, вдруг погас. Вместо пяти цветов на каждом треугольнике появлялась цифра, а вместе с ней окрашивалась и остальная часть небольшого треугольника (цифра – белая, остальное пространство – зелёное). «5…» – загорелся первый треугольник —«4…» – на очередь пошел второй-«3…» -с точно такой же последовательностью загорелись и остальные-«2…1…».

Грань, служащая таймером, потеряла свой цвет и стала черной. Каждый пятиугольник, стоящий рядом с уже погасшим, становился черным до тех пор, пока вся фигура не обрела единственный цвет.

Красный свет портала под ногами Джека заливал туловище и придавал ему зловещий вид брони тирана, тонущего в потоке кипящей крови перед ликом пробудившегося от вечного льда пленника. Слизень внутри резво заскользил, онанируя Джеку в мозг – точно также мы напрочь теряем логическую связь с миром, отторгаем ответственность, чтобы извращенный червяк выел человеческое лицо и начал говорить такие недостойные нас слова.

– «Властью, данной мне великим и уважаемым Создателем, исходя из полученных данных и возникшего в присутствии Уполномоченных Лиц заключения по делу гражданина ГИП – Джека Уильямса, подтверждаю обвинения в убийстве гражданки ГИП – Бейлы Саггистон и объявляю о вступлении в силу приговора по делу: «Убийство гражданина ГИП» – Судья охватывал взглядом всю свою аудиторию, будто с нетерпением выжидая их поддержку и согласие на елейных мордах за единым маскарадом. После того, как по всему залу пролетело протяжное эхо и бесследно исчезло спустя небольшой промежуток времени, Судья поднял стопку листков, возлежавших на его причудливом столике, аккуратно их выровнял и снова обратился к своим терпеливым и внимательным слушателям:

– «С этого момента гражданин Джек Уильямс официально является „Врагом Преинституции“ и несёт за собой наказание в виде работ по облагораживанию выделенной ему территории и пожизненного заключения в стенах ТБИНа (Тюремного Блока Изолированных Нарушителей) без права на официальную амнистию, но с возможностью требовать своего помилования кому он там захочет» – судья поднял правую руку и указательным пальцем достиг области крайней трети правого нижнего века, и проделал такой же приём с левым. В конце концов его трепетный и иссохший палец остановился возле мышцы гордецов и продержался в таком положении чуть больше двух-трёх секунд, а после – снова опустился на гладкую поверхность стола.

«Объявляю завершение вынесения первоначального приговора. За подсудимым остаётся его последнее слово или желание, которое может подлежать рассмотрению только с разрешением, полученным в результате общего голосования». Судья презрительно опустил свой взгляд на без пяти минут заключенного, и сразу стала ясна его мрачная позиция.

Джек устало мотал своей головой из стороны в сторону, пока случайно не заметил, как плита под его пятками обретала тот же белоснежный покрой, в виде огромных и пушистых хлопьев.

– «Вот и славно…» – победоносно произнёс Судья —«Заседание окончено, все могут быть свободны…» – после этих слов он снова глянул на Джека —«А ты думал? Ебись с этим дальше сам» – Джек остолбенел, встряхнул головой и понял, что последние слова пришли ему в голову сами.

– «А вам в ту дверь слева…» – тем же пальцем указал верный путь добрейший судия, ехидно улыбаясь —«Там уже ждут».

Джек прекрасно понимал, что ждёт его за той крошечной дверкой, во многом отличавшейся от парадной не только своим размером, но и формой, покрытием и наличием дверной ручки с отверстием меньше сантиметра. Но одного он понять всё же не мог – что ждет его за толстыми тюремными стенами? Совершенно серьезно, он сядет сейчас на пожизненно, и пропадёт во мраке. Осознание бьёт под дых всегда слишком поздно, а в нос, почему-то, бьёт тяжелый аромат мочевины.

Мысли теснили свободный, чистый воздух и таяли на земле. Рождались новые, а старые уходили в недра грунтовых вод, где всё смывалось в единую неразбериху. Сколько дней, месяцев, или даже лет Джек сможет продержаться в неволе, прижавшись к холодным бетонным стенам, отторгающим всякое проявление теплоты внутренних чувств и ощущений приближающейся весны? Со временем всё не только снаружи, но и внутри закончит свой цикл, и бог знает, что останется после – полосы, отточенные мелом на стенах, плакат обнаженной девушки, или привыкший ко всему скелет, обтянутый треснутой кожей и тем тряпьём, на котором собранная комочками пыль и есть след покинутой надежды?

От всей этой картины хотелось вывернуться наизнанку, но Джек оставался еще спокойным и уравновешенным. Несколько шагов – и вот он уже на пороге, отделяющем его прошлую жизнь от неминуемой настоящей и будущей. Теперь никто ничего не расскажет ему, наверное. Тут же в голове промчалась путеводная звезда и позолоченная табличка с именем «Роберт». Может стоит вернуться и отыскать его? Зачем идти вперёд, если путь позади уже проверен и не так опасен? Хочется хотя-бы за всё извиниться.

Но Джек, будто озарённый, еще ближе подошел к небольшой дверце в мир больших перемен, но, по правде, лишенный всего, и дернул за ручку.

– «Это дверь в мой личный туалет, ну повернись ты чуть левей…» – вздохнул судья, спешно набивая кожаную сумку, копошась нервно. На Джека он не смотрел.

Джек поднёс правую руку ко лбу, с которого градом стекал солёный пот и двинулся неуютно в направлении двери, находившейся «чуть левее» от первой. Подойдя к ней вплотную, он с опаской подогнул легкую ручку и дверь подалась вперёд.

В лицо ударил свежий воздух так, что низ пиджака парил, словно ковёр-самолёт, а из потрёпанного кармана вместе с длинными нитками вылетели небрежно скомканные бумажки, и что-то слегка тяжелое с каждым разом налегало на бедро, но он не придал этому никакого значения. Волосы развивались, словно пшеница, прижатая к родной земле, в которой набирает высоту, а мысли со свистом покинули уже свежую голову.

Но ветер вдруг дал заднюю и буквально вытолкнул Джека из проёма. За дверью оказалось – ничего. Джек оступился и полетел вниз, падая на что-то мягкое и нежное, как подхватывающее его облако. Послышался скрип и приглушаемое тарахтение крошечных колесиков. Тяжелый квадратный люк отделял Джека от подмигивающего только ему солнца, и спустя одно лишь мгновение закрыл собой всю панораму небосвода. В глазах все стало тусклым и расплывалось. Джек, придя в не себя от ярости, вскочил, как ужаленный, и начал выбивать по стене помещения, в котором теперь находился, самые разнообразные ритмы, но его кулаки врезались в тот же смягчающий удары материал, так что все старания были напрасны, а звуки – неслышны. Он долго стоял в таком положении, но в кромешной тьме его поведение снова изменилось, и Джек плюхнулся на пол, горько рыдая от переполняющей его боли утраты.

***

Захрустел трикотаж матраса напротив совершенно растворившегося Джека, собственно, окруженного этими матрасами со всех сторон. Зацарапали крошечные ножки, не принадлежавшие никому, коготками на концах. Обмякшее тело задрожало – сейчас не он источник звуков, ему хочется законопатить черную точку в этой келье без свечки плотным одеялом, которого поблизости нет.

Черная точка, чернее нависшего фона, плавала в одном месте рядом с Джеком, подскребывая – по её бокам образовывалось вблизи явное шевеление. На всякий случай, ноги пришлось поджать к себе. В темноте белели глаза, как в любой ночной сцене. Белые шарики замусолили напротив Джека так трагично, и будто рыдали без слез. Перед Джеком, привыкшим к темноте, стояла на пальцах, вместо ушей, верхняя и безносая половина черепа, словно принадлежавшая тому, кто уже утонул под хлопковым сумрачным полотном. По-варварски черномазые пальцы вжимались в податливый пол, закругляясь тромбоном, череп затрусился в потрясающем ознобе, либо обычной судороге. Маленький уродец всё-таки успокоился через секунд десять, чем-то двинул Джека в ногу:

– «О, ты уже в лоховозе… Значит, я вовремя!».

Его пальцы, голова – всё ушло в непрозрачную глубь, исчез из виду мистический компаньон, но по-прежнему общался голосом из «дыры», громко кашляя:

– «Ты не ищи меня только. Здесь ничего нет, а мой глубокий колодец исчезнет спустя время. Я просто дам тебе… Да где ж ты, ё моё… Тут же торчал…» – пауза – «Во-о-тано!».

Джек мало чего видел, но рядом с ним звякнуло что-то после падения. Черная точка уменьшалась тяжело, раздавливая своим весом матрас, пока не сузилась в ноль – гость не попрощался и ушел. Джек стал щупать её, лужицу из вязкой тени, бегая по ней уже своими пальцами и, проведя указательным вдоль понял, что порезался. Страх вырос в смятение, но палец продолжал скользить по остроте в мазохистическом припадке, подключилась вся рука, охватившая предмет ладонь бросила его в карман пиджака бессознательно. Казалось, что где-то за пазухой уже существовала проекция этого предмета, но именно сейчас у неё получилось перейти в настоящее.

Глава 12. Одна клетка на всех

Тьма по-прежнему сгущалась в спёртом воздухе. Ни одному лучику света не удавалось проникнуть внутрь, как бы сильно они не стучались снаружи. На самом же деле звук этот зарождался под давлением тяжелых колёс, обтянутых лысой резиной, на мелкий придорожный гравий. Сухой треск, вибрация под ногами, звонкие удары острых камушков об ржавый дымящийся глушитель и заднюю подвеску – единственное, чем Джек занимал себя на протяжении всего пути. Зрачки расширились, и скучающего пассажира начинали развлекать будоражащие воображение тени, навевая страх и чувство, что кто-то совсем близко, уже в наряде пострашнее, на расстоянии вытянутой руки, пытается играть с тобой твоим же оружием.

Прислушайся на секунду: ты здесь не один и никогда не был в одиночестве, хоть и глупо верил в своё личное пространство. Неоднородность «личного» допускает присутствие рядом с тобой «кого-то еще». Он не уведомит даже тогда, когда встанет к тебе вплотную. Ведь он всего лишь твоя тень, ты никогда бы о нём и не узнал, если бы не один сущий пустяк. Стойкий запах пота. Глоток стремительно выделяющейся слюны, перевалившей за бледный кончик языка. Хриплые, медленные вдохи и выдохи. Поток теплого воздуха, ощущаемый каждым рецептором кожи затвердевшей щеки. Но это и есть ты, только уже не в себе самом.