Нерешенная задача

Он был взбешен, но прекрасно понимал, что, если у супруги его отца останется хоть малейший след на теле от его домогательств, это будет его последний момент пребывания и в доме отца и в его жизни. Он давно ходил по краю пропасти, сам удивляясь терпению родителя. Его руки ослабли, и он снова схватил Анни за грудь. Как ужаленная кошка она, извернувшись, вскочила. Перед ним только мелькнули её разъяренные глаза и дальше он только отмахивался от её ударов. Она исхлестала ему все щеки, била кулачками по груди, и схватив из вазы цветы, стала обрушивать весь цветочный водопад ему на голову. В стороны только отлетали лепестки и ветки. Он успел схватить её за руки, но она стала кусаться. Вывернулась. Схватила со стола кофейник и стала им размахивать, попадая ему по рукам. На ковер выливались темные струи кофе.

– Дикая! – крикнул он и укрылся в соседнем кабинете.

Анни стояла, тяжело дыша и пытаясь привести себя в порядок. Она понимала. Что с этим нужно как-то справляться и со своими эмоциями. Скорее бы уже переехать в свой дом, и она постановила себе что сейчас же соберется съездить на стройку и теперь будет сама контролировать ход строительства и торопить всех, пусть это и будет стоить им с Отто фон Махелем дополнительных расходов.

Возвращаясь вечером домой, праздно проводящий свою жизнь отпрыск знатного рода даже не вышел из своей комнаты, зато вернулся граф. Анни стала увлеченно рассказывать ему о строительстве и осторожно попросила ускорить их переезд. Супруг все понял. Он не знал, что произошло сегодня утром и Анни, словом, не обмолвилась, но его также беспокоил сын и рядом с его присутствием, граф испытывал дискомфорт. Ему хотелось уже быть только рядом со своей супругой.

Пришло следующее утро и Анни отправилась в больницу. Первого она встретила Игн. Ставший за все это время лучшим другом и понимающим человеком, близким ей по интересам и по духу, Анни по нему даже соскучилась. Он отказался прийти на её венчание, поздравив словесно, но ей его не хватало. Он также обрадовался. Но, как всегда, был очень занят, всегда торопился, всегда старался во все вникнуть и везде быть полезным. Он быстро принялся рассказывать Анни, что наблюдает сейчас одну беременную женщину, и ребеночек в животе не переворачивается, а ей срок подошел родить. Кесарево сечение в Венгерском королевстве еще никто не решался делать. Единственное, что практиковали в этих случаях, положить живот в ледяную ванну. Ребенок начнет убегать от холода и перевернется. И Игн попросил Анни заняться подготовкой этой женщины к процедуре.

– Я вчера уже ассистировал на операции – похвастался он. – Гангрена ноги. Бедному старику отрезали ногу. Спал я сегодня только с употребленным коньяком.

В больнице не хватало бинтов, средства, выделяемые из казны в первую очередь, тратились на анестетик-кокаин и эфир, необходимый при операциях.

Бинты делались из старых сорочек и рубах. Их аккуратно нарезали и кипятили. Всех клиентов просили рваные, старые сорочки не выбрасывать, а приносить в больницу.

Анни как тень ходила везде за доктором Дэвидом Цобиком. Венгр по национальности, он уже двадцать лет имел опыт работы хирургом. И самым первым врачом в Венгерском королевстве кто оперировал миндалины при воспалительных процессах. А в те времена у детей– это было частым явлением. И только самые последние пять лет, во время этой операции с использованием хирургической гильотины, пациентам стали вводить мягкий анестетик в виде раствора кокаина. А раньше эта операция для врача была пыткой, пациенты кусали за пальцы от боли и врач, не успевший убрать пальцы, рисковал их потерять на совсем.

Она пропускала через свой мозг каждое его слово. Она как «девушка на побегушках», бросалась выполнять каждое его распоряжение первой. Она влюбилась в своего наставника как собачка привязывается к своему хозяину. Она не подвергала сомнению ни одно его действие. И даже Игн стал выговаривать ей в том, что не разделяет её слепой веры каждому умозаключению учителя. Они тоже люди и тоже ошибаются. Утром они начинали ритуальный обход, и она бежала следом, вооружившись большой папкой с картонной бумагой – представлявшей аналог карточки больного, за его семенящей походкой. Прищурив один глаз и расширив максимально другой в пенсне, все уже заучили наизусть его коронную фразу, произносимую при появлении в палате: «Мы не сможем переставить горы, но мы сможем выстроить платину!», которая вселяла надежду пациенту и ободряла врача в успехе лечения.

Анни понимала, что она должна будет оперировать больных. Как все врачи это делают. Придет он – этот первый раз и надо справиться. Но она боялась. Молодых врачей не сразу бросали в дело. Некоторое время она исполняли работу медицинских сестер, наблюдая работу врача–хирурга со стороны и привыкая ко всему, затем их ставили ассистировать при операции. Это уже было сложнее, потому что всю ответственность за операцию и жизнь больного брал на себя главный хирург, но ты должен все делать исправно и уметь зашивать живую ткань и держать в руках инструменты умело и уверенно. Но, приходит время, когда ты оперируешь и принимаешь решение. А в ходе операции могут произойти самые не запланированные и неожиданные моменты. Когда больной– живой человек, все просчитать невозможно.

Ребеночек в животе молодой женщины так и не перевернулся от ледяной ванны. Доктор Цобик сидел озадаченным, рядом со своими коллегами. Анни и Игн, «постойки смирно», выстроились у входа в кабинет.

– Женщина молода, силы есть. У нас достаточно эфира и шелка? – строго спрашивал доктор обслуживающий персонал. Обычно веселое и добродушное его лицо, сейчас было напряженным.

Его коллега, младший хирург, доктор Анре Мирано, итальянец, воспротивился. Он уже осознал ход мыслей главного врача.

– Это колоссальный риск! Такие операции успешны только в пяти случаях. И это в клиниках, с более богатым хирургическим оснащением и лучшими условиями!

Доктор Цобик кивнул головой. Он все отлично знал. Его усталый взгляд с надеждой, ища помощи в принятии решения обвел внимательно всех присутствующих. Не найдя поддержки, он как бы ушел в себя, погрузившись в размышления, а все напряженно ждали. В кабинете повисла пауза и воздух, как будто, стал плотным и осел на плечи, давя своей тяжестью. Анни первый раз в жизни столкнулась с таким и в душе у неё вырос немой вопрос «что же делать в данной ситуации?». А, следом за ним, тихий ужас вполз внутрь и у неё глаза стали расширяться, словно решение должна была принять она. Все фибрами своих тел уловили флюиды гнетущего напряжения, витающие в помещении. «В данный момент решалась судьба молодой женщины и её не рожденного еще ребенка, а их в эту жизнь послала только воля Господа!».

– Эта женщина тогда обречена. – наконец произнес доктор Цобик. – Попытавшись прооперировать, мы дадим ей шанс.

Анри Мирано вскочил с места и нервно стал вышагивать по кабинету взад и вперед. И со стороны казалось, что свои мысли он высказывает вслух не окружающим, а самому себе.

– Если она умрет сама, нас никто не обвинит. Вы, учитель, правы, но этого не объяснить простому обывателю. Они не поймут, что операцией мы давали ей шанс. Нас обвинят, если она умрет под вашим скальпом. Не надо оперировать, я так думаю.

Доктор Цобик менялся в лице, и все наблюдали, как оно у него становилось упрямее.

– Все бояться делать эту операцию, так как мало практики. Но она была описана во многих работах. Если мы так никогда и не начнем, уповая на то, что пусть кто-то другой будет первым, мы так и не научимся хорошо оперировать. Нужно начинать. Я последний месяц очень тщательно изучал работу еврейских врачей-акушеров. В голове что-то отложилось. Дело за практикой. Кто семья этой пациентки?

Все направили взгляды на Анни, она вела записи.

– Пациентка живет с матерью, супругом. Они работаю на новом заводе Войцеховского. – И произнеся эти слова, она вздрогнула. Тупые иголки вонзились в сердце. Как долго уже она о нем не думала! И вот!

– Пригласите мне её родных, самых близких. Я поговорю с ними, постараюсь все объяснить, и, если они дадут согласие, завтра готовьтесь к операции.

– Кто с вами? – спросил Анри Мирано.

– Ты, Анри, и все остальные будут нужны. Зовите родных. Решение за ними.

Анни встревожилась. Доктор уловил её порыв.

– Что?

– А что мне сказать, если будем оперировать, самой пациентке? А вдруг она сама и будет против?

– Да, Анни. Она должна все знать. Вот ты и расскажешь, но она не будет против. Все хотят иметь шанс на жизнь.

ГЛАВА 30

Да. Операция была назначена на утро. Пациентка дала согласие. После сумасшедшего дня, Анни решила заехать к Ангелу на ипподром. Не долго ему уже осталось жить там. Достроиться её дом, и он переедет туда в конюшню и получит заслуженный покой. Но, сейчас, в тяжелых раздумьях и с нехорошим предчувствием, она хотела его увидеть. Он снимал каким-то чудесным образом с её плеч и мыслей негатив.

Было поздно, и она никуда не поехала верхом. Она просто долго стояла, прильнув к лошадиной морде, закрыв глаза и весь прошедший день мысленно подвергался анализу. В своем сердце она была абсолютно уверенна в правильности принятого решения доктора Цобика. Но если есть на белом свете сила предчувствия, то ей сейчас не предвиделся лучший исход операции. Кто знает? Может это так говорит с тобой подсознание, может это и есть интуиция врача?

Теплые, шершавые губы Ангела дотрагивались до её спины, она протягивала ему ладошку, и он опускал свои губы в них, оставляя её влажной. Домой идти не хотелось. Она почему-то с большим желанием отправилась бы сейчас в дом к тетушке, упала бы там на кровать и долго смотрела бы на круглую луну за окном. А придя в дом к графу, нужно было подавать ответные знаки внимания на заботливость супруга, а еще, не дай Бог, ей придется столкнутся с этим гнусным сынком. А у неё сейчас не было ни на что сил.

Ангел стал учащенно фыркать. Переминаться с ноги на ногу и за спиной Анни почувствовала чье-то присутствие. Обернувшись, при свете газового фонаря, она разглядела смуглое, красивое лицо князя Артура. Он приближался. Ее сердце гулко заныло и застучало как «бешенное» Усталость как рукой сняло, вернее, она сейчас её перестала ощущать, так как её перебили чувство волнения и тайной радости.

Подойдя, он хотел было дотронуться ей до плеча, но передумал. Она увидела такое томительное ожидание в его глазах и грусть. Он скучал. Да, он скучал все это время. И как всегда, всегда уже было, по её телу побежал легкий холодок, уступающий место разливающейся теплоте по всем членам и наконец-то, чувство комфорта и успокоения уверенно овладело её эмоциями, и пришло понимание глубиной души того, что это её родной человек, волею судьбы для неё не предназначенный.

– Анни – тихо произнес он. – Я видел вас с экипажа и уже дальше ехать не мог. Я должен был вас увидеть. Это сильнее меня, оказывается.

О, дева, Мария! Ее вдруг, охватило неистовое желание прильнуть к его груди, спрятать лицо в родной теплоте и так стоять бесконечно, пока хватит сил в ногах. Это было толчком огромной силы и бороться с этим желанием у неё тоже не было сил.

Он это почувствовал и сам притянул её к себе, сильно обнял. Она почувствовала его дыхание возле уха и твердую руку на затылке, пальцы перебирали выбившиеся из-под шляпки волосы.

Ангел из ревности легонько толкнул её мордой в плечо, и она отстранилась. Всегда она умела брать себя в руки и знала, даст сейчас волю чувствам и эта животная, мощная стихия заставит её забыть обо всем и даже совершить непоправимое.

Он не хотел её выпускать из своих объятий, но она упрямо отстранялась.

– Князь, ни вам, ни мне это не принесет благо.

– Ты хочешь сказать, что теперь мы должны играть роль оловянных солдатиков и наши чувства загонять как можно глубже?

– Да – твердо ответила она.

– Но зачем, Анни. Мы взрослые люди. Мы понимаем, что жизнь диктует свои законы, но чувства– это тоже воля Бога. Что сейчас мешает нам хотя бы, хотя бы общаться? Вы же избегаете меня всеми силами, да и я, честно сказать, вначале пытался так поступать.

– Князь, я сейчас замужем.

– Да. Анни, Я и желал этого и не желал.

– Как? – не поняла она его слов.

– Я желал, чтобы ты заняла в этой жизни то место, которое заслуживаешь. Но…Но мне горько осознавать, что с тобой рядом другой мужчина и он к тебе очень близок.

– Да, князь. Это горькая правда. Мы все малодушные люди. Мы хотим любить, но ничего не отдать в жертву своей любви. Мы не хотим бороться за свою любовь. А теперь я буду бороться за счастье своей семьи, – проговорила она, но он по её опущенным ресницам видел, что нет силы правды в этих словах. И в то же самое время, его поражала такая глубокая, мудрая зрелость, так не свойственная её возрасту.

– Анни… …ты теперь графиня. Я хотел этого для твоей жизни, и ты не перестаешь меня удивлять, ты молода, а в твоих словах столько зрелости и силы воли!

– Князь. Я только теперь понимаю ваши слова и ваше решение, я в этой жизни совершила точной такой поступок как вы когда-то. И теперь я его не осуждаю, наверное…

– Анни, я не могу долго не видеть тебя. Мы же можем общаться, ну как друзья, почему нет?

– О, князь. За последнее время столько всего навалилось, я ни о чем другом кроме своей работы и не думаю.

Она потрепала Ангела по морде и простилась с ним.

Они вышли на улицу и должны были расстаться. Уже темнело, ей нужно вернуться в дом графа, иначе он начнет беспокоится. Но ей так стало теплее на душе и легче. Прощаясь, она как будто, часть себя оставляла князю. Эта борьба, такая не нужная и изматывающая. Он сильный, красивый, такой желанный, такой притягательный! Сидя в экипаже, скудная слеза украдкой пробежала по её щеке и пропала в воланах одежды. Она ехала в противоположную сторону от тетушкиного дома. К дому графа.

Граф встревоженный встречал её у входа. Она потянулась к нему подставляя щеку для поцелуя. И сразу поспешила подняться на верх и принять ванну. Спина разламывалась пополам от напряжения всего дня и надо смыть весь негатив водой. Граф остался ждать её к ужину в низу, а перед дверью ванны она наткнулась на Томаса. Он все с той же ехидной улыбочкой, попытался обхватить её за талию и больно сжать в своих наглых руках, но получил увесистую оплеуху, как всегда, рассмеялся и сбежал вниз. Анни нервно сбрасывала с себя всю одежду. Теплая вода, вот что спасет её от раздражения!

ГЛАВА 31

Анни увидела глаза женщины и отвернулась. Она обладала сильной энергетикой и любой взгляд могла выдержать, но не сейчас. Она провалилась стремительно в свое детство и перед ней стояли глубокие, полные муки глаза матери в свои последние минуты жизни. У неё даже пронеслась в голове быстрая мысль «Может все имеют такой взгляд в самые экстремальные мгновения своей жизни?». Мольба о помощи и осознание бессилия и беспомощности в данный момент. Человек, какой бы он взрослый не был, становиться в такие мгновения маленьким ребенком, который не может ничего, и не знает, что предпринять, как изменить ситуацию, что может ему помочь? Но в этом взгляде была еще надежда. Человек хотел жить. За свою совсем короткую практику в больнице, Анни уже встречала взгляд, в котором не было желания жить. Человек так измучился от болей и устал бороться с собой и с обстоятельствами, что принимал смерть осознанно и естественно.

Электричество в больнице проведено еще не было и все операции по возможности проводились утром, когда солнце вставало высоко и в окнах проходило много света. Время было около 11 часов. Все тщательно мыли руки перед операционной, врачам повязывали спереди клеенчатые фартуки. Инструменты стерилизовали в кипящем закрытом аппарате, напоминающем железный таз. Доктор Цобик был настолько сконцентрирован, что даже не на все вопросы сестер отвечал, пропуская их мимо. Встали с оголенными поднятыми руками полукругом и в помещение две сестры вкатили каталку с пациенткой. Анни вошла следом, она готовила женщину к операции. Очень важно было чтобы эфир начал действовать не раньше, чем сделается разрез на животе, но ни в коем случае не позже. Установив прочно каталку, пациентке быстро надели маску. Одна медсестра быстро и проворно раскладывала на столике рядом инструменты из стерилизатора. Анри Мирано контролировал действие эфира и скомандовал «Можно!»

Громко и жестко доктор Цобик потребовал: «Ланцет». Внизу живота, выше лобка, был сделан горизонтальный надрез, посочилась кровь, сестра стала быстро прижигать медицинским паяльником. А Доктор Цобик торопился, он уже резал мышцы живота, они прижигались дальше. Ребеночка быстро извлекали за ножки, он не дышал. Обрезали пуповину, положили его на пеленку на руки сестре, она похлопала его по чекам. Синий комочек не зашевелился. Она констатировала, что он мертв. Доктор Цобик услышал эту информацию, но сейчас его больше интересовала жизнь матери. Вынув послед, он скомандовал: «Шелк». Это значило, что нужно быстро шить. Анри Мирано мерил пульс пациентке, он падал. Мокрый пот большими каплями выступил на лбу доктора Цобика. Он быстро стал зашивать ткань матки, мышцы, потом быстро, быстро кожу. Шов был сделан. Он глубоко вздохнул. И тревожно посмотрел на своего ассистента. Тот держал руки на шее пациентки, там, где ниже ушей пульсирует жизнь. Мирано убрал руки. Они безжизненно повисли, и он с выражением недоверия на лице поднял голову на доктора. – «Пульса нет» – И в голосе было столько удивления! Все до этого шло хорошо. Как, как такое могло случиться и почему?

– Насос! – на весь зал раздался голос доктора Цобика. И, началась такая стремительная суета. Анри Мирано молниеносно бросился подсоединять насос к трубке эфира. Но тело медленно-медленно приобретало все более белый-синий цвет и холодело. Все было бесполезно. Доктор дрожащей рукой опустил скальпель на зашитый живот пациентки, там его оставив, и обойдя каталку устало побрел из операционной. Операция не удалась.

Когда к нему в кабинет зашел Анри Мирано, Анни слышала, как доктор Цобик говорил: «Медленно, медленно оперируем, нужно все делать очень быстро! В этом причина! И эфир. Что-то надо делать с эфиром… Что-то надо делать с эфиром. Он не так быстро действует, как надо. Господи, ну в чем же дело? Женщина была здорова! Почему остановилось сердце?» С тем же немым вопросом ходила и Анни и Игн. Все твердо знали. Операция была необходимой, доктор Цобик угадал, что другого шанса у женщины нет. Ребенок завернулся в пуповину и задохнулся и в этой ситуации все, все бесполезно, кроме операции, но почему пациенты умирают?

После работы, Анни пошла к своей подруге Хелен в клинику. Ее интересовал вопрос, делались ли когда-нибудь за последнее время подобные операции там, где проходили лечение люди состоятельные, где оснащение в аппаратуре и медикаментах было лучшим.

Но Хелен её не утешила. В клинике подобных случаев еще не было. Кесарево сечение в Венгерском королевстве первым попробовал делать только доктор Цобик.

Но Хелен и озадачила свою подругу. Ее интересовала её личная жизнь. Томас фон Махель оказывал ей знаки внимания. Присылал корзины цветов, один раз встречал после работы у входа в клинику. Анни только услышала это имя, замахала руками. Хелен даже не ожидала такой эмоциональной реакции.

– Ты что? Он красив! Он статен! Он один из десяти самых богатых наследников в нашем королевстве! Где мне еще подвернется такая выгодная партия! Или ты опасаешься, что я и Томас отнимем у тебя все наследство!

Анни ужаснулась. Она и не ожидала, что такие мысли появятся в голове, старой по годам, дружбы подруги.

– Хелен, милая моя. Я тебя умоляю, выкинь этого человека из своей головы! Он злостный пьяница и садист! О, дева, Мария, я не ожидала, что ты не рассмотришь этого человека! Это так ужасно! Любая женщина, которая свяжет какими-нибудь узами себя с этим человеком, обрекает себя на муки! На стыд и унижение!

– Но почему. Анни! Я его ни разу не видела пьяным!

– Милая моя, ну тогда просто инкогнито в течении нескольких дней покарауль из-за угла нашей усадьбы, не поленись потратить время и у тебя не будет больше иллюзий по поводу этого человека! Хелен, кто угодно, но только не он!

Хелен пожала плечами. Она так и согласилась поступить. И случай не заставил себя ждать.

Этим же вечером, как и следующим вечером, Томаса фон Махеля камергер вынимал пьяным из экипажа. А через два дня он вообще пропал на несколько дней из дома и граф стал мрачнее тучи. Анни слышала утром в плохо закрытую дверь, как граф давал распоряжение своему камергеру опять поискать его в борделях. Анни раньше не видела, насколько это изматывает графа. Он в такие дни просто на глазах менялся. Взгляд становился тусклым, тревожным и даже с ноткой обреченности. Ей было его жалко. Но уходя на работу, она забывала обо всем. Работа затмевала все остальные тревоги и неурядицы.

С графом у неё текла спокойная, размеренная жизнь. Он не докучал ей своим слишком внимательным отношением и заботой. Но когда им доводилось быть вместе, Анни даже и не могла раньше предположить, что мужчина умеет быть настолько нежным и ласковым. В её представлении, конечно же, они были грубее и нетерпимее, чем женский пол. И притом, ей с графом всегда было интересно разговаривать. Она пришла к выводу, что он более тонко и глубже даже чем она, видит людей. Последнее время она стала делиться с ним всем, что в течении дня происходило у неё на работе и её удивляло, как ему это не безразлично! Он вникал во все, как её друг Игн, и давал свою оценку происходящему так точно и лаконично! И ему так же, как и ей, глубоко импонировал характер доктора Цобика и его отношение к работе, к пациентам. Ее удивляло то, и она не могла этому дать объяснение, что выходец из старого знатного австрийского рода, начавший свою жизнь в роскоши и сейчас живущий в роскоши, он не был этим горд и так же, как и она и Игн оценивал людей не по знатности происхождения, а по тому, какой они ведут образ жизни, по уму и способностям. Сам не был самолюбив и не кичился своим происхождением. И при своих капиталах, мог бы уже давно вести спокойный, праздный образ жизни, занимаясь только собой и купаться в полном благополучии, но…это было совершенно ему не свойственно. Он занимался своим металлургическим заводом, проводил там больше времени, чем кто-либо другой из его окружения. Рано вставал, поздно возвращался, читал много новейшей литературы о развитии техники, всегда сам просматривал статистические сводки, которые каждый день для него готовил его управляющий и даже сумел окружить себя такими же трудолюбивыми, и не заносчивыми людьми, которые являлись начальствующим составом у него на производстве. Анни даже приняла к своему сведению, как нужно работать с утра до ночи, не жалея своих сил. Зато домом, граф совершенно не занимался. Но …этот также не простой вопрос, решался хлопотами серьезной, исполнительной и очень рассудительной экономкой Дорой. Все, на полном доверии, было отдано в её руки, её в доме очень уважали, и она чувствовала в нем свою неограниченную власть над всеми, кроме хозяев. Но с хозяевами она вела себя как равная и граф это приветствовал. Граф да, но не его сын. Но знав отношения сына с отцом, Дора просто игнорировала глупое и паразитическое существование младшего отпрыска, снося молча, не вступая даже в разговоры о его поступках и словах, зная, что граф будет всегда её защищать и никогда не скажет в её адрес дурного слова и не осудит. Томас фон Махель, конечно же создавал дискомфорт для всех. Даже хотя бы тем, что его так часто приходилось камердинеру носить пьяного на своих плечах из ресторанов, борделей, комнат, сдаваемых внаем. Приходилось убирать разбитые им в таком состоянии вещи, бокалы, посуду. Приходилось по утрам приносить отпаивающие его рассолы и чаи. Сносить его не добрые взгляды и порою унизительные ругательства. Но, они все научились не обращать на это внимание!

Граф однажды вечером, когда они с Анни сидели, укутавшись в пледы у камина, предупредил о своем отъезде, на неделю, в Вену. По банковским делам. Он хотел в Вене решить какие-то вопросы по кредитам, так как основные свои капиталы он держал именно в Австрийских банках, а не в венгерских. Анни сидела и не могла сразу разобраться в возникших у неё чувствах. С одной стороны, она как бы почувствовала какое-то облегчение и даже свободу. А с другой стороны, чувство потери. «Неужели мне становиться жаль, что граф так на долго уезжает первый раз?» И вот она поняла. Остается же этот мерзкий, наглый, надоедливый «потомок фамилии фон Махель». И целую неделю она будет один на одни, не считая слуг, с ним в этом доме. «А может переехать на время к тетушке? Но нет… Она даст только лишний повод этому гнусному человеку думать, что она его побаивается!».

Граф уехал. Два дня Томаса втягивали домой в невменяемом состоянии. Когда по утрам он отходил и высыпался, Анни уже не было, она уходила в больницу. И вот на третью ночь он не появился дома, и она с большим облегчением уснула после двенадцати, а утром решила наконец-то выспаться, так как все-таки находилась в нервном напряжении рядом с неприятным соседом. Она, конечно же закрывалась в комнате и внизу была комната Доры, но … …но напряжение присутствовало. Утром, выспавшись, она решила насладиться ванной и попозже отправиться на работу. Разомлев, она растянулась в теплой воде и закрыла глаза, наслаждаясь теплой негой. Томас открыл дверь отмычкой с обратной стороны, и Бог его знает, как ему это удалось. Анни довольно долго лежала и не подозревая, что над ней нависла мрачная энергетика этого негодяя. Она её как-бы почувствовала и открыв глаза, ахнула от неожиданности и испуга. Он напряженно и молча рассматривал её в ванной. Она закрыла грудь рукой и нервный холодок пробежал у неё по спине.