На просторах судьбы. Часть вторая

– Ты предлагаешь противостоять всемогущему фатуму и сотворить историю в противоречии с его волей? – улыбнулся Аэций.

– В настоящее время этот якобы всемогущий фатум христиан в твоих собственных руках, Аэций Флавий. Именно ты имеешь возможность направить его в нужное тебе русло. Ты, а не ваш бог, который ничего не решал и не решает, – не согласился Кельт. – Не упускай свой шанс.

– Так кто ты такой, что отрицает фатальность и ставит под сомнение даже существование собственных богов, во что верят и безбожные гунны? Зачем, с какой целью судьба свела нас? – смотря в пространство, задумчиво произнёс римлянин.

Никто не знает тайных троп собственной судьбы. В определённое вечностью время тому, кто ныне носил имя Аэций Флавий, будет вновь предоставлена возможность спасти от полного краха уже другую империю, возникновение которой в данную историческую эпоху никто не мог и предвидеть. И в той ещё несуществующей в мире материи реальности он с вечно присущим ему пылом и усердием вновь возьмётся, кажется, за совсем безнадёжное дело. Но только там у него будет больше шансов на успех, чем в этой последней попытке спасти идущий к верной гибели некогда гордый, заставлявший трепетать полмира и казавшийся вечным Рим.

А тот, кто в этом настоящем имел тело, носившее простое варварское имя-кличку Кельт, покидая покои своего высокопоставленного будущего родственника раздумывал над преданностью последнего идее, которая, как он небезосновательно считал, давно себя изжила. Империя должна уйти, уступив место под солнцем новым государственным образованиям. Эта нехитрая истина была давным-давно понята Кельтом. Знания и чёткое понимание структуры мира, коими он владел в относительно недавних воплощениях, хотя и не были ныне доступны, но, преобразовавшись в то, что принято называть интуицией и логическим мышлением, предоставляли ему возможность давать абсолютно недвусмысленную и точную оценку состоянию дел в современной Европе. И Кельт искренне не понимал, почему столь умный и чрезвычайно логичный человек, каким являлся Аэций Флавий, человек, которого он искренне уважал, не желает признать очевидного и упорно цепляется за то, чего не вернёшь.

Несмотря ни на что, он постарается выполнить задание возможно более полно и без срывов. Этим чистым, искренним желанием оказать помощь Кельт, как и в битве на Каталаунском поле, незримыми нитями ещё раз притянет себя к Аэцию, дабы в одной из жизней вновь помочь ему в трудный момент решить некую неведомую пока проблему. Проблему, которая, равно как и эпоха, что её породит, ещё не была проявлена в материальном мире.

Этот призрачный прототип-фантом, заложенный в основу развития исторических событий, что должны будут произойти на планете Земля, ещё пребывал в иных сферах. Следовательно, в своё время должен был появиться и человек, который эту проблему решит. Поскольку на другой стороне баррикад проблемы будут находиться некоторые из старых врагов современного Кельта, он со своей обычной целеустремлённостью и вечным, круто замешанном на желании мести упорством, что было свойственно всем без исключения его воплощениям, самостоятельно примется за решение задачи.

Но ни Кельт, ни Аэций ничего этого ещё не знали и даже не подозревали о подобном будущем. Настоящее звало их решать задачи современного мира, в котором самой большой проблемой являлся великий, что Аэций и Кельт безоговорочно признавали, завоеватель Аттила. Поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, Кельт направился в помещение, где жили варвары, с коими он сошёлся ближе всего. Кельт собирался рекрутировать среди них в опасную поездку самых отпетых молчунов, от которых за месяц можно было не услышать ни единого слова.

Кельт быстро набрал отряд, и когда через три недели Аэций вызвал его, чтобы узнать, как успехи, и назначить день отбытия, всё было готово. Отправлявшиеся в экспедицию воины были хорошо вооружены и экипированы, с запасными откормленными лошадьми, чем представляли реальную силу, с которой на опасном пути возможному противнику придётся считаться.

Аэций, в свою очередь, зная дотошность Кельта в подобных вопросах, не стал ничего уточнять, а лишь рассказал о человеке, который должен вывести на Илдикду, и дал два письма, одно для него, другое для королевы.

– Королева варваров умеет читать? – повертел письма в руках недоверчиво поинтересовался Кельт.

– Умеет, поверь, – уверил Аэций. – Илдикда очень необычная женщина, недаром в своём племени она слыла за могущественную колдунью. Аттила совершил большую ошибку, когда убил её отца и учинил насилие над ней самой, – усмехнулся он. – Но письма в случае непредвиденных обстоятельств уничтожь.

– Каких именно? – уточнил Кельт.

– Решишь это на месте, думаю, ты разберёшься при необходимости. Теперь главное – дорога, а она непроста. Переправишься через Рейн там, где его переходил Аттила. Затем спустишься к предгорьям Альп и пойдёшь вдоль Дуная до границ Паннонии, там тебя встретят. Выезжаешь завтра.

Кельт не стал задавать вопросов и, оставив Аэция, поспешил к Летиции. Прошло совсем немного времени, как девушка добровольно отдалась ему, и следовало не только уведомить её о скором отъезде, но и провести рядом оставшееся им время. Как знать, возможно, они видятся в последний раз.

– Завтра уезжаю, – прямо с порога сообщил он.

– Отец посылает тебя надолго? – кажется, ничуть не удивившись, поинтересовалась Летиция.

Кельт неопределённо повёл плечами.

– Как получится. Надеюсь, что нет.

Летиция подошла к окну.

– Сегодня ночь полнолуния. Говорят, в такое время лучше не начинать серьёзных дел.

– Христианское суеверие, – спокойно возразил Кельт, – у варваров это наилучшее время. Луна помогает путнику тем, что освещает путь и даёт дополнительные силы, дабы он мог достойно выдержать возможные испытания.

– Хорошо, не будем спорить, – согласилась девушка. – Давай посидим у окна, – предложила она.

Кельт пододвинул кресло, сел в него сам и усадил подругу на колени. Так они и провели всю ночь.

Утром, когда Кельт был в седле, Летиция подошла к нему и просто сказала:

– Возвращайся скорее, я буду скучать.

Кельт поцеловал девушку прямо с седла, прошептал ей на ухо несколько успокаивающих слов и, махнув рукой Аэцию, тронул коня.

Путь до границ Паннонии занял почти всю зиму. Только в начале января отряд Кельта достиг предгорий Альп и двинулся вдоль них на восток.

Через пять дней к вечеру, когда Кельт решил, что пора останавливаться на ночёвку, за поворотом дороги неожиданно открылась живописная долина, одним краем упиравшаяся в почти отвесную каменную стену. При виде этой картины сердце Кельта странно ёкнуло, ему показалось, что он здесь когда-то бывал. Однако физическая память категорически отказывалась вспоминать подобное событие, утверждая, что он ошибается.

Кельт, привыкший давать оценку собственным чувствам, остановил отряд и, приказав всем оставаться на месте, поскакал к стене.

Место было явно необычное. Здесь было искажено зрительное восприятие расстояний, из-за которого стена казалась дальше, чем была на самом деле, а посреди небольшой группы произраставших идеально правильным ромбом буков находился камень в форме идеального овала.

Проведя ладонью по его поверхности, Кельт подумал, что на ощупь это вовсе не камень, а нечто совершенно непонятное, при этом излучавшее приятное тепло. Насколько ему было известно, природа ничего подобного не создавала.

Кельт на миг задумался, затем, вспомнив, что в отряде есть уроженец здешних мест, поднял рог и длинно протрубил, призывая людей.

– Посмотри, – подозвав нужного воина, указал Кельт на камень. – Ко всему прочему он ещё и тёплый. Тебе это ни о чём не говорит?

Воин, как и все другие в отряде, отнюдь не был трусом, однако вид монолита его сильно взволновал.

– Это камень древних колдунов, они жили здесь задолго до того, как пришли мои предки, – держась позади на корпус лошади и не желая приближаться к монументу, сообщил он. – Лучше нам переночевать в другом месте.

– Что за колдуны?

– Точно не знаю, но они могли сдвигать горы и переноситься на огромные расстояния. Перед тем как уйти, колдуны наложили на камни заклятия, дабы никто из людей не смог воспользоваться их силой. Теперь любой, кто захочет проникнуть в их тайну или просто отдохнуть рядом, может умереть страшной смертью. Нам следует немедленно отсюда уехать, – настойчиво повторил он.

Но Кельт, с интересом озиравший странный камень, только усмехнулся.

– С каких пор ты стал так суеверен и пуглив, словно христианин, который всю жизнь грешит, а сам при этом страшно боится, что его за грехи не пустят в их рай? Успокойся, все мы когда-то уйдём к предкам. Если это монумент язычников, нам он точно не сделает зла. Скорее наоборот, если его попросить, он, возможно, окажет помощь и предостережёт от опасностей.

И, не собираясь менять мнение из-за тревожного сообщения воина, что наверняка сделал бы другой на его месте, Кельт спокойно спрыгнул на землю.

– Забери коня, а меня до утра не беспокоить, – приказал он.

Но воины отряда, среди которых нашлось ещё трое человек, знающих о связанных с камнем легендах и успевших поделиться этими сведениями с остальными, не разделяли подобной беспечности. На взгляд варваров, такая смелость граничила с безумием, ведь Кельт бросал вызов неведомой силе, а не человеку. Поэтому воины дружно отъехали и принялись раскладывать костры на приличном расстоянии от колдовского монумента.

А Кельт, движимый несвойственным ему нетерпением, забрался на камень, где на гладкой поверхности обнаружил непонятный знак, светившийся слабым желтоватым светом. Недолго думая, он бросил попону на притягивающую его словно магнит поверхность и улёгся сверху. В тот же миг камень, что вначале был просто тёплым, неожиданно повысил температуру и словно закутал Кельта в некий тепловой кокон. Теперь, когда он делал выдох, пар у него изо рта не выходил, хотя стояла середина зимы и было довольно прохладно.

Внутренне удивившись, Кельт не стал глубоко вникать в происходящее, ведь ему было так хорошо и удобно на жёсткой поверхности монолита, как никогда ранее в жизни. И вот уже ночью, когда он, как обычно понаблюдав за звёздами, заснул, камень вдруг начал с ним говорить.

Находясь в полной власти сна и при этом с предельной ясностью осознавая, что спит, Кельт одновременно вёл беседу с камнем, на котором собственно находилось его тело. И это обстоятельство, совсем не казалось ему удивительным словно было вполне обыденным делом. Как не казались удивительными изменившаяся форма и золотистый свет, что при их разговоре начал испускать этот вроде бы неживой кусок твёрдой материи.

Диалог начался сам собой с обычного в среде людей приветствия, с которым камень обратился к Кельту.

– Рад вновь встретить тебя, – сказал он. – И хотя при нашей последней встрече, покидая мир материи, я надеялся обрести другой облик, всё вышло, как сказал ты.

– Разве мы встречались? – удивился Кельт.

– Ты не помнишь об этом?

– Это место и твой голос кажутся мне знакомыми, но тебя я не помню.

– Мы встречались не здесь, а далеко на востоке и в другой реальности.

– На Борисфене?

– Намного дальше.

– Я не бывал восточнее Борисфена, – возразил Кельт.

– Ты прошёл длинный путь и бывал во многих местах, но за минувшие столетия всё позабыл. Теперь твоя вечная память не может пробить барьер материальных оков, и я, к сожалению, также этому поспособствовал. Когда-то давно, желая отблагодарить за искренне оказанную помощь, я сообщил интересующие тебя в тот момент сведения, попросив быть осторожнее. Но это был неправильный шаг, ещё более осложнивший и мою собственную судьбу.

– Так ты имеешь тело камня из-за меня, – догадался Кельт. – Скажи, что нужно сделать, я помогу.

– Нет-нет каждый лично отвечает за содеянное, за последствия собственных действий или бездействий, и ты здесь ни при чём. Теперь моя судьба состоит в том, чтобы достойно выдержать испытание, но я хочу тебя предупредить. Сейчас ты направляешься на восток, и это не несёт для тебя осложнений, но остерегайся поездки на юг, где ныне живёт твой очень старый заклятый враг, который не преминёт воспользоваться своим положением, дабы получить удовлетворение за прежние обиды. В данной ипостаси твоей судьбой предусмотрена возможность избегнуть этой встречи и надолго направить свою стезю прочь от стези врага. Отсрочка неизбежного благоприятна для вас обоих, дабы предначертанная встреча состоялась, когда вы навечно усвоите всю бессмысленность вражды и мести. Иначе страшная вражда будет переходить вслед за вами из века в век, в каждом воплощении даря то одному, то другому большие возможности для расправы над недругом.

Но Кельт из всего сказанного ясно уловил только одно: где-то на юге у него имеется тайный недоброжелатель.

Италия – разноцветная молния осветила его сонный разум. Наверняка этот враг жил в Италии! Но откуда у него там враг, ведь он не был в Италии?

– Ты не ошибаешься? – спросил Кельт у камня. – Я никогда не бывал в тех местах, так откуда там взялись мои враги?

– Необязательно быть где-то в этой жизни, чтобы сполна получить взращенные некогда собой плоды, – ответствовал камень. – Твоё собственное творение само найдёт тебя в нужный момент.

Они говорили всю ночь, и вечная память со своей надчеловеческой пунктуальностью сохранит все подробности этого необычного общения.

Через несколько воплощений на заре новой поворотной жизни тот, кто был ныне Кельтом, будет пытаться наяву разговаривать с камнями. Именно подобным образом каждый человек повторяет однажды виденное либо некогда испытанное, но оставшееся за стеной времени.

«Старый враг! Да кто он такой? – думал Кельт всю оставшуюся часть пути. – Какой враг может ждать меня в Италии, где я никогда не был?»

Он многократно перебрал всех, кто так или иначе мог являться ему личным прямым, либо скрытым врагом. Однако таковых у него не было, если, конечно, не брать в расчёт всё племя гуннов во главе с Аттилой.

Нет, что-то здесь не сходилось, или, возможно, он чего-то не понял. Но почему именно Италия? Почему это слово всегда вызывало в нём необъяснимое, кажется, возникающее на пустом месте чувство тревоги? И это происходит с того самого дня, как он впервые услышал об этой стране. Даже во сне он сразу и безошибочно определил местонахождение своего противника. Непонятно! И тем не менее эта опасность, скорее всего, истинна. Кельт был язычником, привыкшим доверять в первую очередь самому себе и своим собственным чувствам, а не поклонником слепой веры во всемогущее божество. Да и жизнь почти в полном одиночестве с раннего детства обострила в нём всё, что изначально заложено в каждом человеке в качестве потенциальных, но скрытых возможностей.

Февраль перевалил за вторую половину, когда отряд Кельта достиг границ королевства Аттилы. Словно в подтверждение этого из заросшего густым кустарником подлеска выехал всадник и медленно направился навстречу, недвусмысленно показывая этим, что желает говорить с предводителем.

Кельт также тронул коня и встретил шпиона на равном удалении от своих. Что перед ним именно тот, кто необходим, он понял сразу. Аэций не только подробно описал внешность этого человека, но даже сообщил, во что тот будет одет.

– Аэций шлёт тебе привет и передаёт это послание, – без лишних церемоний перешёл к делу Кельт, протягивая шпиону предназначенное для него письмо.

Шпион быстро пробежал текст глазами, из чего Кельт сделал заключение, что ему было известно именно о его прибытии. Аэций, как всегда, играл на опережение надвигавшихся событий и заранее побеспокоился сделать необходимые распоряжения.

– Королева сейчас в ставке, – ознакомившись с письмом, также без лишних предисловий заговорил шпион. – Аттила находится на охоте и прибудет через три дня. Завтра я устрою тебе с ней встречу. Постарайся обговорить все вопросы в один приём, дополнительная встреча может вызвать подозрения. Когда вернётся хан, ты ему представишься, и открытая встреча с Илдикдой станет невозможна. Более ничего сделать для тебя не могу, да и Аэций указывает, чтобы я глубоко не впутывался в это дело.

Далее шпион объяснил, что в целях сокрытия до времени их прибытия воины Кельта должны остаться здесь, а его он отвезёт к святилищу богов, которым поклонялась Илдикда и предупредит её. После переговоров Кельт вернётся обратно и на полных основаниях поедет в ставку.

ГЛАВА 6

Положив руки под голову, Кельт непочтительно лежал на каком-то грубом, но явно «священном» столе рядом с алтарём неведомого ему божества и, равнодушно смотря в пустые глаза идола, думал о своём.

Илдикда появилась бесшумно, словно приведение, возникшее из ничего, и, остановившись рядом с развалившимся Кельтом, проговорила:

– Это святилище, и все предметы в нём являются священными. Или ты варвар, настолько смел, что не боишься гнева божеств?

– Приветствую тебя, королева, – произнес Кельт, покидая свое священное, но неудобное ложе. – Извини, если я невольно нанёс оскорбление твоим богам, но думаю, они на меня не в обиде.

Женщина окинула Кельта внимательным взглядом.

– Оставим этот вопрос богам, а сейчас я готова выслушать тебя, посланник Аэция. Надо полагать, то дело, ради которого он тебя прислал, не входит в компетенцию высших сил, ведь задачи сего мира, равно как и их решения создаются людьми и, увы, чаще всего ради своих собственных низменных целей.

– Не буду спорить с тобой, королева, но дело, по которому меня прислал Аэций, должно тебя заинтересовать. Если ты, конечно, ещё не забыла, кто убил короля бургундов и надругался над тобой.

– Ах, вот в чём причина? – вздёрнула подбородок Илдикда. – Как я сразу не догадалась! Аэций, разбив Аттилу в Галлии, не до конца удовлетворён своей победой и, чтобы обезопасить разваливающуюся империю, желает окончательно убрать его из подлунного мира.

– Ты очень умна, королева, я рад, что боги пересекли наши пути и подарили возможность пообщаться с тобой, – с уважением произнёс Кельт. – Гибель империи действительно не за горами, и Аэций пытается насколько возможно оттянуть неизбежное.

– Почему Аэций решил, что я стану помогать в осуществлении его замыслов?

– Ваши интересы сейчас совпадают. Месть – святое дело, а отправить хана к предкам тебе намного проще, чем кому-то другому. После завершения операции мы сможем скрыться.

– Из ставки хана? Ты обладаешь даром делаться невидимым или, может быть, думаешь, что способен победить целую армию?

– Не беспокойся об этом. Увезти тебя отсюда – только моя забота.

– И что я должна сделать?

– Дать хану вот это, – Кельт осторожно вытащил из-за пазухи заветный мешочек и протянул Илдикде.

– Яд? Великий завоеватель Аттила должен умереть от яда! – подняв на ладони мешочек, словно взвешивая его, презрительно воскликнула женщина.

– Для тебя имеет значение, от чего именно он покинет этот мир?

– Я просто думаю, сколь немощен стал гордый Рим, если, желая уничтожить сильного врага, прибегает не к помощи своих прославленных легионов, а яда и слабой женщины. К которой вдобавок посылает курьером варвара, считающего, что гибель империи не за горами, – Илдикда взяла Кельта руками за плечи и впилась взглядом в его лицо. – Когда Аттила убил отца, я горела одним желанием – вырезать в него живого сердце и скормить собакам на его глазах. Так неужели ты не жаждешь убить хана в честном поединке при помощи освящённого жрецами оружия?

– Я делаю это по просьбе Аэция, – ответил Кельт, которого несколько задели последние слова женщины. – И, разумеется, предпочёл бы умертвить хана лично и при помощи меча, но раз это невозможно, следует действовать исходя из обстоятельств.

– Что пообещал тебе Аэций?

– Ничего, – просто ответил Кельт.

– За ничего ни один разумный человек не согласится пойти на такое дело, а дураков Последний Римлянин возле себя не держит.

Илдикда пристально посмотрела Кельту в глаза.

– Да, теперь я понимаю. Тобой движет высокое чувство, вечное в этой вселенной, но оно является лишь половиной целого, и другая половина этого целого также живёт в тебе. Сейчас они находятся в уравновешенном состоянии, но время от времени поочерёдно выплёскивают в этот мир свою энергию.

– Это хорошо или плохо?

– Хорошо или плохо – понятия относительные. Мы считаем, что поступаем хорошо, а на деле наш поступок несёт только вред. Ты победишь Аттилу, но не победишь другого, более опасного врага.

Илдикда обошла Кельта и, встав против идола, долго смотрела в его бездумные, ничего не выражающие глаза.

– Так скажи мне, варвар, умеющий, как все, кто не носит крест и живёт в гармонии с природой, воспринимать мир во всей его полноте: зачем ты участвуешь в этом деле? – наконец спросила она.

– Я уже получил от Аэция самое дорогое, что существует для меня в этом мире, а сейчас просто помогаю ему достичь цели. Ну а жизненные обстоятельства часто складываются по иным, напрямую не зависящим от воли людей причинам и обыкновенно вопреки их желанию, – ответил Кельт.

– И ты никогда не задавался вопросом, почему так происходит?

– Задавался, – не стал отрицать Кельт.

– К какому выводу ты пришёл?

– Вывод может быть только один: во всех жизненных обстоятельствах, даже если я не желал их воплощения, всегда виновен я сам и никто другой. Впрочем, это не моя идея, вероятно, также говорят жрецы твоего народа.

– Неужели ты смог безоговорочно принять вывод, принижающий свободу, честолюбие и безошибочность всегда правых людей?

– Нет, – тихо ответил Кельт, – я до сих пор не могу принять его до конца. Но ничего другого нам, судя по всему, не дано.

– Я тоже, – также тихо произнесла Илдикда. – И это очень странно – понимать, но не принимать.

И словно обрывая этот неожиданно и не к месту возникший диалог о запутанности или бессмысленности бытия в целом, королева оторвалась от созерцания идола и повернулась к Кельту.

– Я сделаю, что хочет Последний Римлянин, но этого количества яда мало, – сказала она.

– Аэций сказал – здесь достаточно, чтобы убить десять человек. Он сообщил, что яд необычайно силён и хотя действует не сразу, а через некоторое время, ни один человек не сможет выдержать его воздействия. Так неужели Аттила способен выдержать?

– Аттила непросто человек, его очень непросто убить, – возразила королева.

– Это так, – согласился Кельт. – Но и тебя, которую собственное племя почитало и по-прежнему почитает как сильную колдунью, почти равную богам, сложно считать обычным человеком.

Илдикда пристально посмотрела на собеседника.

– Но ты, судя по всему, меня не боишься.

– А чего мне тебя бояться? Сейчас мы союзники. Да и что ты можешь сделать мне такого, чего не могут другие в этом мире? – хмыкнул Кельт.

– Своим отношением к колдовству ты напоминаешь Аттилу. Некоторые колдуньи обладают страшной силой и могут наслать на человека столь невыносимо ужасные муки, выдержать которые смогут далеко немногие, – обронила королева.

– Я неоднократно слышал об этом, только никогда не видел, – парировал Кельт. – Да и как бы мне не пришлось умирать, это произойдёт лишь единожды, и второго раза не будет.

– Ты уверен, что это происходит единожды? – улыбнулась Илдикда.

Кельт окинул женщину внимательным взглядом.

– С тобой очень интересно вести беседу, королева. Но учитывая, зачем я сюда прибыл, нам следует не выяснять, как выразился бы Аэций, жизненную философию и мировоззрение друг друга, а заняться более насущными проблемами. Главное, чтобы Аттила выпил яд, остальное – моя забота. Только предупреди меня заранее, дабы я был наготове.

– Я никуда не поеду, – ответила женщина.

– Но если узнают, кто отправил Аттилу к предкам, тебя ожидает мучительная смерть!

– Будь что будет. Да и что мне делать у Аэция?

– Жить! Аэций – честный человек и всегда держит слово.

– Держит слово и подчиняется необходимости! Два десятка лет назад он с помощью гуннов наводил в Галлии жестокий порядок, подчиняя варваров своей воле. И вот теперь судьба развела его с друзьями, сделав из них врагов, и наоборот.

– Я слышал, это называется политикой.

Глаза Илдикды стали грустными.

– Как бы это ни называлось, не следует действовать исходя из обстоятельств и сиюминутной выгоды. Поэтому уезжай и не жди меня.

– Я в любом случае дождусь полного завершения наших дел. Надеюсь, ты передумаешь. Нет никакого смысла принимать смерть, когда есть возможность жить, претворяя в реальность свои мечты. Мучительную смерть оставь на откуп христианам, это они озабочены тем, насколько красиво будут выглядеть на своём кресте.

– Ты странный человек, варвар, – улыбнулась Илдикда краешком губ. – Жёсткий, исповедующий жизненную необходимость, и одновременно добрый, умеющий подбодрить. Откуда ты родом?

– Сложно сказать, – ответил Кельт. – Во всяком случае, моё детство прошло на берегу Северного моря.