На просторах судьбы. Часть вторая

На шум бежали новые воины, но Аэций крикнул, чтобы все остановились, и, встав между разъярённым Кельтом и стражниками, в двух словах объяснил офицеру, что произошло.

В это время из приёмной раздался голос императора, требовавший узнать, кто осмелился обнажить оружие.

Аэций взял ошарашенную неожиданным столкновением Летицию и Кельта за руки и твёрдым шагом направился в приёмную.

– Это ты, Аэций? Приветствую тебя. Но прежде я хочу увидеть наглеца, посмевшего взяться за оружие в этом дворце, – сказал император.

– Прости, цезарь, но он перед тобой, – едва склонив голову и положив руку на плечо сверкавшего глазами Кельта, ответил полководец.

– Этот? Тот самый варвар, которого ты так желал мне представить? Муж твоей дочери? – с изумлением воскликнул Валентиниан, неприязненно озирая Кельта.

Некоторое время император пожирал взглядом стоявшего перед ним варвара, буквально ощупывая его с ног до головы, и наконец впился в глаза Кельта. Тот, о наглость, не отвёл взгляда, как это было принято в придворной среде, а выше поднял подбородок, и вдобавок по его губам скользнула презрительная усмешка.

Предчувствие не обмануло, Кельт и император с первого взгляда взаимно почувствовали друг к другу страшную, уничтожающую ненависть. В какой-то момент много хуже владевший собой Валентиниан даже злобно ощерился, а Кельт в ответ легким движением выразительно коснулся меча.

– Неужели этот варвар и есть твой зять, Аэций? – скривившись, выдавил из себя Валентиниан.

– Да, цезарь, – спокойно ответил полководец, с силой сдавливая плечо напряжённого, словно струна, и внимательно следившего за каждым движением императора Кельта. – Ты, без сомнения, прав, он действительно варвар, но услуги, что оказаны империи и мне лично, и не только в Галлии, столь значительны, что дают ему право лицезреть тебя. Он настоящий мастер боя и очень смел даже для среды, в которой жил ранее.

– Что смел, я уже понял, – процедил император сквозь зубы. – Смел настолько, что готов затеять бой прямо в моей приёмной.

– Прости, цезарь, он не знает наших обычаев. Но именно это обстоятельство может быть весьма полезно империи, если ты соблаговолишь взять его на службу.

– Хорошо, я подумаю, – милостиво согласился Валентиниан. – Отправь варвара на свою виллу, а когда нам понадобятся способности, которыми он обладает, его вызовут. Ты понял меня, варвар? – обратился он уже к самому Кельту.

Тот в ответ неторопливо кивнул.

Не нравился, ох как не нравился Кельту человек, что сидел сейчас перед ним на троне. Он хорошо разбирался в людях и видел гнилую сущность занимавшего трон ничтожества. Да и подсознание, ясно сохранившее все детали того давнего воплощения, недвусмысленно предупреждало о грозящей опасности, которую Кельт ощущал буквально всем своим существом. И если бы только было можно, он прямо сейчас с удовольствием выпустил императору кишки, хотя после этого, скорее всего, был убит сам, а следом Аэций и, возможно, его дочь. Именно опасность, угрожавшая жизни последней, и удерживала Кельта от столь безумного поступка.

Аэций быстро вывел Кельта с Летицией из приёмной, но в коридоре его догнал голос императора, требовавшего полководца назад для конфиденциального разговора.

– Ждите меня возле дворца, – приказал Аэций. И, обращаясь лично к Кельту, добавил: – Прошу тебя ни во что больше не ввязываться.

По знаку императора все присутствующие, за исключением телохранителей, покинули зал.

– Итак, Аэций, может, ты наконец сообщишь, почему решил выдать замуж любимую красавицу дочь за безродного варвара, который даже не вождь? – пренебрежительно оттопырив губу, поинтересовался император.

Аэций слегка улыбнулся.

– Как я уже говорил, Кельт оказал империи большую услугу, в том числе в Каталаунской битве. Кроме того, – полководец сделал красноречивую паузу, – между ними присутствует огромная любовь.

Валентиниан презрительно рассмеялся.

– Любовь? О чём ты говоришь? В этом мире живут по другим законам, и любовь совсем не то, что имеет в нём истинную стоимость. Выгода и целесообразность – только это первостепенно, и, насколько я помню, ты всегда действовал исходя из этого. Подумай сам, ты выдаёшь дочь за варвара всего лишь ради любви.

– Он достойный человек, и мне не хотелось делать несчастной собственную дочь, принося её в жертву вечной целесообразности. Но именно данный аспект я бы хотел подробно обсудить с тобой в ближайшее время, который, как я надеюсь, послужит не только нашему обоюдному интересу и выгоде, а и принесёт пользу империи.

– Я всегда рад обсудить вещи, что принесут пользу империи, – словно догадываясь, о чём пойдёт речь, уже совсем другим тоном ответил Валентиниан. – Но будет лучше, если мы обсудим этот вопрос через месяц.

Скрывая усмешку, Аэций покинул зал.

Молодые люди послушно ожидали его возле дворца. Летиция стояла в окружении нескольких девиц, с которыми вела оживлённую беседу, а те больше глазели на прохаживавшегося в стороне Кельта, смотря на него как на некое чудо, ибо с ног до головы увешанный оружием он сильно отличался даже от охранявших дворец варваров.

Завидев Аэция, Кельт подошёл к нему.

– И ты служишь этому, этому? – не находя подходящего слова, ткнул Кельт рукой в колонну императорского дворца.

– Я уже говорил, что служу империи, Риму, – сухо ответил Аэций. – К сожалению, трон далеко не всегда занимают самые достойные.

– Да тот гунн, с которым мы сражались в Галлии, более достоин занимать этот трон! – воскликнул Кельт. – Право, сейчас я жалею, что он не захватил в прошлом году всю вашу империю и не разворошил окончательно это осиное гнездо.

– Тише, – с улыбкой сжал ему руку Аэций. – Я и не ожидал, что ты являешься столь ярым поклонником Аттилы. А ведь он хотел посадить тебя на кол.

– Ты поступил бы также, – парировал Кельт. – Любой обладающий властью сделал бы то же самое, чтобы поддержать дисциплину при помощи страха. Но гунн, прежде чем вынести приговор, выслушал мои аргументы, а твой император в подобной ситуации не стал бы утруждать себя этим. У гуннов, по крайней мере во внутренних отношениях, царит много большая справедливость. К Аттиле мог явиться любой воин, и он бы его выслушал. Хотел бы я видеть, как такое возможно с Валентинианом. Да тот, кто осмелится на такое, будет без промедления казнён!

Аэций промолчал, варвар был прав.

– Можешь не сомневаться, он тебя предаст, – тихо, но отчётливо произнёс Кельт.

– Вполне возможно, но я не могу предать империю, которую Валентиниан в данное время олицетворяет, – просто ответил Аэций. – Забирай её, – кивнул он в сторону дочери, – и немедленно уезжайте в Этрурию. Там вы будете в безопасности, во всяком случае пока.

– Брось всё, поедем с нами. Что толку служить стране, не приемлющей твоих помыслов?

– Это неважно. Пойми, для Рима наступили не лучшие, я бы даже сказал, очень скверные времена. С каждым мигом империя идёт к закату, я не могу бросить всё в такое время, и мне необходимо провернуть ещё один ход.

– В таком случае прощай, я сомневаюсь, что мы увидимся вновь.

– Это возможно. Но если произойдёт худшее, не мсти за меня, позаботься о Летиции.

– Обещаю – пока я жив, никто в этом мире не посмеет причинить ей зла.

– Возьми с собой моих людей.

– Твои люди могут предать. Я возьму только своих, с кем ездил в прошлом году.

С этими словами они дружески похлопали друг друга по плечу. Затем Аэций, который, кажется, и сам хорошо понимал, что видятся они в последний раз, подозвал Летицию, обнял её и объявил, что им необходимо срочно уехать, как того пожелал император.

А Валентиниан, сидя на своём троне, в это время напряжённо раздумывал о сделке, которую собирался предложить набравший большую силу Аэций. Он понимал, о чём пойдёт речь, и с учётом всех обстоятельств ещё утром был готов согласиться, но теперь, после встречи с этим Кельтом, мысли о благе империи отошли даже не на второй, а на самый дальний план.

Тот, кто был ныне императором доживающей последние годы, но ещё могущественной империи, и сам не понимал, почему он столь сильно возненавидел варвара, которого, кажется, видел впервые в жизни. Но холодная ненависть, в которой также присутствовал непонятный животный страх, почти ужас, уже не позволяла рассуждать спокойно, в зародыше подавляя любую возможность докопаться до истины. Теперь и Аэций, который был едва ли не самым популярным и заслуженным человеком империи, из-за покровительства Кельту автоматически становился врагом Валентиниана.

«Я уничтожу их. Уничтожу всех!» – твёрдо решило сидящее на троне глупое ничтожество, не ведая, что уничтожает этим в первую очередь самого себя и остатки некогда могучего, повелевавшего миром государства.

Увы, так было всегда. Когда бесстрастное время решает, что жизнь и развитие того или иного государственного образования исчерпаны, кресло первого лица достаётся индивиду, считающему себя непогрешимым и безошибочным, что есть разновидность мании величия. Чаще всего этот человек просто глуп и неспособен руководить даже самим собой. Есть и такие, кто ставит во главу угла собственные мелкие интересы, а лишь затем интересы и благо государства и населяющих его людей. Но иногда, хотя и очень редко, глава государства занимается осознанным разрушением.

В любом случае подобные индивиды полностью находятся под властью тех самых смертных грехов, о коих на удивление чётко повествуется в христианской библии. Все они разрушители по своей натуре, в нужный момент бывают затребованы историей, которая на протяжении тысячелетий, не выдумывая ничего нового, просто повторяет уже бывшее ранее, но в иных реалиях.

Это была также не последняя попытка той индивидуальности, что ныне носила тело по имени Аэций Флавий. Через столетия, вызванный историей, он в нужный момент взойдёт на вершину власти и, забыв о себе, вновь попытается спасти остатки того, что некогда было великой империей. И, возможно, некоторые из его старых сподвижников, движимые родством душ, воплотясь в телах в урочное время, помогут ему в этом.

ГЛАВА 10

Отправив свой эскорт вперёд, Летиция и Кельт ехали в полном одиночестве, а пологие холмы Этрурии живописной картиной расстилались перед ними.

Было хорошо, свободно и тихо. Виноградники, усеивавшие всё видимое пространство, скрывали в себе работающих земледельцев, а пенистое молодое вино, полученное из порождённых щедрой природой плодов, было столь терпкое и густое, что губы окрашивались.

– Почему отец так срочно отправил нас на виллу? Он мне ничего толком не объяснил, – на ходу смакуя божественный напиток, поинтересовалась Летиция.

– Похоже, я не очень понравился вашему императору, – ответил Кельт. – Говорил же, что не стоит мне туда ходить, ничего хорошего не вышло.

Девушка беспечно махнула рукой.

– Забудь. Завтра мы будем на вилле на берегу моря. Каждый вечер мы будем купаться и любоваться на закат. Ты когда-нибудь купался вместе с девушкой в море?

Кельт отрицательно покачал головой.

– Эх ты, неуклюжий варвар, – расхохоталась Летиция. – И за что я только тебя люблю? Иногда мне кажется, что я сошла с ума, став женой лохматого варвара, который везде ходит в своих страшных меховых сапогах и хватается за меч в приёмной императора. А я, между прочим, была одной из самых завидных невест в империи, и любой получивший мою руку был бы безмерно счастлив. Цени это, варвар, – шутливо закончила девушка.

– Ценю, – принимая игру подруги, согласился Кельт. – Но и ты приобрела преимущества, коих не имеют другие. Я буду всегда говорить тебе только правду и никогда не предам. Аэций сразу понял, что лучшего мужа для своей дочери ему в нынешние неспокойные времена не найти.

– Какая великая гордыня обуревает этого варвара? – по-прежнему весело смеялась Летиция. – Отец явно перехвалил тебя.

Так, вполне довольные жизнью, перекидываясь словами и наслаждаясь одиночеством, молодые люди продолжали путь.

Вилла открылась неожиданно. Дорогу к ней преграждали два почти сходящихся у основания холма, а сама она располагалась на небольшом мысу. Опытный воин, Кельт с первого взгляда оценил все выгоды подобного местоположения: оно значительно уменьшало возможность внезапного нападения.

На вилле их, конечно, ждали. Управляющий выстроил прислугу, и Летиция с высоты коня долго с улыбкой слушала восторженные приветствия. А Кельт, оставив подругу получать положенную ей по положению долю фимиама, разговаривал со своими людьми, распределяя обязанности, численность дальних дозоров и охрану самой виллы. Затем, когда управляющий освободился, передал ему письмо Аэция, в котором тот предписывал выполнять все распоряжения Кельта.

– Какие будут приказы, мой господин? – ознакомившись с посланием, осведомился управляющий.

– Охрану виллы будут нести мои люди. От вас требуется не покидать территорию без моего ведома. Кто из слуг владеет оружием?

– Практически все, включая меня. Слуги Аэция Флавия в своё время проходили военную подготовку.

– Значит, со слугами я имею больше сотни мужчин.

– Ожидаются военные действия? – внимательно смотря на Кельта, поинтересовался управляющий.

– Возможно, – неопределённо ответил тот. – В любом случае оружие должно всегда находиться под рукой.

Управляющий откланялся и отправился выполнять полученные указания, а Кельт инструктировать собиравшихся в дозор воинов. Он задумчиво смотрел, как отряд удалялся по направлению холмов, когда Летиция подошла сзади и, обняв руками, прижалась к нему всем телом.

– О чём ты думаешь? – спросила она.

– А? – очнулся Кельт. – Думаю? Может, это выглядит странно, но я всё чаще думаю о вашем императоре. Меня не покидает ощущение, что я с ним раньше встречался и та встреча окончилась для нас неудачно.

– Для нас?

– Именно для нас. Странно, не правда ли?

– Ты вообще странный. Ну подумай сам – откуда ты можешь знать императора? – засмеялась Летиция.

– Всё верно, – согласился Кельт. – И всё-таки его и особенно тебя я уже когда-то встречал, ибо до сих пор не понимаю, разумеется, исключая предсказание, данное твоим родителям, что именно заставило меня убить того гунна.

Летиция развернула Кельта лицом к себе и внимательно посмотрела ему в глаза.

– Значит, ты ждёшь от императора чего-то нехорошего, и именно это заставило тебя отправить внушительный дозор на дорогу и обязать всех слуг носить оружие?

– Частично. Никогда не знаешь, что будет, а я привык жить, доверяя только своим чувствам, – ответил Кельт. – Но ты не думай об этом.

– И не собираюсь. Сейчас я думаю совсем о другом, – засмеялась девушка и, схватив Кельта за руку, потащила за собой.

Летицию действительно не занимал ни император, ни политические игры, постоянно происходившие внутри государства, которые тем не менее могли оказать самое неожиданное влияние на их судьбы. Она была оптимистка, всегда надеялась только на лучшее, предпочитая не думать о плохом, и являлась полной противоположностью своего друга, смотревшего на мир с диаметральных позиций. Да и этот варвар теперь всегда был с ней рядом, однажды он вытащил её из страшной ситуации и при случае, само собой, сделает это вновь.

Сейчас Летиция больше всего на свете жаждала любви, простой физической близости, тяга к которой изначально заложена в природе людей как возможность единения хотя бы на уровне тела. Но которая почти никогда не проявляется ими так, как следует проявлять это божественное чувство разумным существам, ибо большинство представителей рода людского всегда сводит его до уровня низменного удовлетворения собственной плоти.

Было за полночь, когда Летиция, оторвавшись от Кельта, приподнялась и села на ложе. Красивая грудь девушки, словно для большего эффекта освещаемая луной, коснулась виноградных гроздей, во множестве свисавших с оплетавших беседку лоз.

Железный Кельт, до глубины души поражённый столь необычной картиной, непроизвольно поднял руку и провёл пальцами по груди подруги, но опомнившись, поспешно сорвал несколько ягод и отправил их в рот.

Летиция беззвучно засмеялась.

– Я красивая?

Кельт шевельнулся.

– Это не совсем то слово. В тебе есть какая-то тайна, и красота, соединяясь с ней, придаёт, как бы это сказать, – он замялся, подыскивая необходимое слово, но так ничего и не найдя, продолжил: – Ну не знаю, в общем, есть в тебе нечто такое, что намного выше просто понятия красоты. Оно влечёт сильнее и даёт странные ощущения. Вот сейчас ты сидишь в лунном свете с виноградной гроздью у груди, и мне кажется, что мы находимся совсем в другом мире, где нет и никогда не было ни войны, ни врагов, ни Аттилы, ни Валентиниана. Нет ничего – только ты и я. В том мире ты некое высокое и таинственное божество, которым, по здравому размышлению, изначально является каждая женщина, ибо она приносит в мир жизнь, великий акт творения, подобный творчеству богов, тогда как мужчины жизнь отнимают. Если бы не было возрождения, люди давным-давно истребили друг друга. Да-да, женщина – это жизнь, мужчина – это смерть и по-другому не было и никогда не будет.

Летиция ласково провела рукой по страшному шраму, украшавшему грудь Кельта.

– Отец говорил, что твои рассуждения напоминают труды языческих философов. Ему до сих пор это кажется необычным, ведь ты никогда и ничего не читал. Откуда у тебя такие мысли?

– Сам не знаю, по мне мысли как мысли. Возможно, жизнь на пустынном берегу, приучившая меня к созерцанию, научила и чему-то ещё. Ребёнком, особенно когда на море разыгрывался шторм, я забирался на скалу и оттуда созерцал бушующую холодную воду. Я всегда получал от этого вида стихи какое-то сверхъестественное, ни с чем несравнимое наслаждение, а иногда, то ли наяву, то ли внутри себя, видел некие непонятные изображения. Всякий раз я пытался докопаться до их сути, но у меня ничего не получалось. А грудь женщины воистину божественное творение, – неожиданно закончил Кельт.

Летиция улыбнулась.

– Тогда целуй это божество.

Кельт замер.

– Смелее воин, не стесняйся.

Кельт приподнялся и, неловко коснувшись губами грудей подруги, поспешно упал обратно на ложе.

Девушка окончательно расхохоталась.

– О боже, ну и варвар. Когда я научу тебя выражать чувства, как это принято у цивилизованных людей, – прижимаясь к Кельту и ища его губы, прошептала она.

Была середина ночи, когда Летиция, оторвавшись от Кельта, бросила взгляд на луну.

– Идём купаться, – сказала она.

– Сейчас?

– Конечно. Ведь ты, кажется, никогда не купался с девушкой, а я милостиво обещала доставить варвару это удовольствие, – засмеялась Летиция и, соскочив с ложа, устремилась к морю.

Кельт смотрел, как в потоке неземного света Летиция легко и быстро пересекала пространство до воды. Стройная, с густыми, спускавшимися до самых ягодиц волосами, она являла собой истинное совершенство и действительно казалась настоящим божеством любви, которое ему поручено охранять в этом жестоком, абсурдном и непонятно для чего существующем мире.

Они долго плескались в тёплой воде и только когда на востоке появилась светлая полоса вернулись в беседку. Крепко прижавшись друг к другу горячими телами, Летиция и Кельт заснули здоровым сном молодых и наполненных жизненной силой людей.

Так в непривычном для Кельта безделье прошло два месяца. Но подобное времяпровождение не было утомительным, молодым людям было невыразимо хорошо вдвоём на этой скрытой среди холмов вилле. В этой жизни судьба давала им больше времени, предоставляя возможность лучше познать друг друга через физическую близость и понять, что их связывает не только это, а нечто много большее. И они с каждым прожитым днём всё отчётливей осознавали, что просто не смогут жить, когда другого не будет рядом.

Но Кельт не забывал и о бдительности. Он ежедневно внимательно выслушивал доклад своего дозора и, не находя ничего подозрительного, назначал новый. За это время его стараниями вилла была превращена в настоящую крепость, а идущая к ней дорога стала изобиловать всевозможными ловушками. Кельт по-прежнему ждал нападения, предчувствие недвусмысленно напоминало ему об этом.

В эту ночь Кельт проснулся от странного и гнетущего чувства. Немедля ни секунды, он быстро оделся и вышел наружу. Ночь была тёмная и безлунная, а вокруг стояла такая неправдоподобная тишина, что уши резало.

Кельт долго вслушивался в окружающее пространство, затем направился в конюшню, накормил лошадей и, оседлав двух из них, вышел за ворота. Там он всем своим существом обратился в слух, пытаясь уловить хоть какие-то звуки со стороны холмов, где были его дозоры. Ночь дышала тишиной и спокойствием, но в душе Кельта не было ни того ни другого.