Полная версия
Вам не понять – вы же офицер
– Вот же сукины дети! Что наш Гармонин – однокашник Ильича[12],что эти наши поднадзорные военачальники. Разве не мог Толстый ко мне домой вчера дозвониться? А эта голубень военно-воздушная – командиры хорышевские! Разве из воинских уставов не знают, что прокурор армии уведомляется обо всех ЧП[13]не-за-мед-ли-тель-но! Ведь командарму наверняка еще вчера доложили, что труп найден. И командарм молчит! А ведь это он по закону должен мне о преступлениях первым докладывать, а не от меня информации такой дожидаться!
– Да уж, Афанасьич! – подает голос Зам. – Не хватает еще, чтобы прокурор Черноямского гарнизона по привычке о трупе на своей земле раньше нас через свой Дальневосточный округ Главному военному прокурору доложил. Ему-то местные менты наверняка на всякий случай капнули.
При этом в канцелярии дверь открыта и тетки сидят молча – тоже слушают, чем прокурор так взволнован.
А Никиты на службе еще нет – окошко над дверью кабинета не светится. Сбрехну, что ключи от кабинета дома забыл и жду Никиту, ежели кто в коридор выглянет.
Ой, пока тут сам себе обстановку объясняю, кажется, телефонистки Шефу командарма дали.
– Здравия желаю, товарищ Командующий! Это вас Агафонов – прокурор ваш беспокоит.
– …
– Чем обязаны, спрашиваете? Да вот думаю, не пора ли нам в Хорышево слетать.
– …
– Как зачем? Сон дурной видел. Видимо, мяса переел вчера, когда разговлялся.
– …
– Это, говорите, к Полоскалову? А он что, и за антирелигиозную пропаганду в армии отвечает? Так он не потянет! Меня бабка еще в сорок четвертом фронтовом году крестила и до самой школы еженедельно в церкву водила. Так что ЧВС и КПСС отдыхают.
– …
– Так можно уже сон-то рассказывать?
– …
– Валяю! Приснилось мне, что хорышевский комдив со своим командиром базы Мокровым вас подставляют!
– …
– Как? Как обычно подставляют – скрывают совершенное в дивизии в прошлом году тяжкое преступление против личности.
– …
– А я и не темню! Неужели вам вчера из Хорышево не доложили, что в автопарке аэродромной роты нашелся труп младшего сержанта Парнеева?
– …
– Да-да, того самого, что еще девятнадцатого ноября пропал. Я же вам про сокрытие этого факта в декабре представление вносил. А вы по доброте своей только в январе за это Мокрова наказали, чтобы ЕДВ[14]не лишать.
– …
– Позвольте, товарищ Командующий, усомниться: что у вас, что-то с памятью сталось? Лучше скажите, во сколько вылетаем.
– …
– Есть! Спасибо! Понял! В четырнадцать с нулями буду под крылом и заодно проверю, проводится ли в нашей воздушной армии борьба с суевериями.
– …
– Спрашиваете, как проверю? Да плюну или помочусь перед винтами[15], а потом посмотрю, сядет командир лайнера за штурвал или больным скажется.
– Иди на х… Агафонов, со своими шуточками! – прорывается из телефона вопль командарма и слышится треск брошенной трубки.
– Позвонил бы ты, Владислав Андреевич, на КДП[16]да спросил, был ли в плане на сегодня самолет на восток, – просит Шеф Зама. – А то каким-то неискренним мне Командующий показался.
Шеф-то ишь, какой обучаемый – за мной следом институтскую придурочную фразу повторил. А что же Заму про планы с КДП ответят?..
Вот – телефон вновь верещит. Шеф трубку взял, слушает. Про какую-то проверку кого-то спрашивает – мол, была ли в плане? Поблагодарил за информацию и трубку положил.
– Не звони никуда, Владислав Андреевич. Это хорышевский комдив извинялся, что про обнаруженный накануне труп ни прокурору, ни в штаб армии не сообщал. Он сам выезжал с ведома Командующего на охоту в северные районы, командир базы в его отсутствие докладывать «через голову» не посмел, а у начштаба дивизии полковника Собакина в стрессовой обстановке сильно заболела голова и он якобы доложить просто забыл. Проверка дивизии на ближайшие дни не планировалась, и самолета с командармом на борту комдив не ждал. А теперь ждет, переминаясь с ноги на ногу.
Да уж! Подфартило с отпуском!
Лучше было бы в ближайшие недели все же в отпуске оказаться, чтобы не оказаться виноватым в том, что убийство не раскрыто.
Впрочем, главным виноватым на будущее я уже назначен. Сказал же Шеф, что отпуск не светит, пока дело в суд не направлю. А пока оно не раскрыто, и командарма и прокурора за труп руководство будет каждого по своей линии драть нещадно. Командарма – если убийца окажется его подчиненным, а прокурора – если мы с уважаемыми коллегами убийцу не установим. Тогда нас с Шефом долго будут склонять и спрягать на всех совещаниях, сборах, подведениях итогов, во всех обзорах следственной практики. Могут и наказать.
Шефу этого допускать нельзя. Ему пора становиться полковником. Да и я из-за этого снятого уже взыскания почти год старлеем перехаживаю. Верно Шеф сказал, что оправдывать доверие надо…
И чего в коридоре стоять? Пойду уже, соберусь в командировку.
Глава 2
Вылет «на труп»
Вот и стоянка смешанного авиаполка. Шеф уже тут, встречает наш автобус и командует:
– Владислав Андреевич! Яков Федотыч! Степан! Никита! Пристраивайтесь с левого фланга к тем, кто у самолета построился.
А сам озирается, не прибыл ли Командующий[17].
Шагах в десяти от стремянки-трапа Ан-26 толпятся офицеры отделов и служб штаба воздушной армии.
Подкатывает на «Волге» командарм. Шарит глазами в толпе, останавливается на красной фуражке Агафонова и украдкой оглядывается на бетонку перед винтами. Ох, не бздите, товарищ генерал, сухая она, не исполнил Шеф своих угроз, да и не собирался.
Командир корабля предлагает построиться – что-то произносит, только не уставную команду «Становись!».
Не похожи на строй две шеренги, что напротив трапа образовались. Не пехота однозначно. Как-то вяло командир корабля о готовности к полету Командующему докладывает. Просит разрешения на проведение предполетного инструктажа. А Командующий добро не дает. Любопытно: чего ему не хватает?
– Повремени, командир! Что-то много их тут! Нам пять часов лететь. Тебе же до Закраинки топлива не хватит! Или ты эту ораву в Байкал по пути сбросишь? Начальники отделов и служб! Доложите, чьих тут сколько?
– От медслужбы трое!
– Двое от продслужбы!
– От службы войск трое!
– Мой зам один летит! – это начфиз, конъюнктурщик хренов, орет.
За службы вооружений, ГСМ и АТС по одному отозвались.
Отмалчивается начальник контрразведки армии – от него авиаторы хрен докладов дождутся.
Молчат человек пятнадцать политработников: у их рулевого загар-то посвежее, чем у командарма.
Шеф тоже молчит, хотя нас с ним пятеро. Может быть, не возьмет он меня с собой, на телефонах в конторе оставит? Но Шеф молчит.
А Командующий опять заговорил:
– Ну, за двенадцать человек доложили, а остальные? Вас тут человек сорок! Не влезет на борт столько, да и деньги командировочные экономить нужно! Начмед!
– Я!
– Летишь один!
– Начпрод!
– Я!
– Летишь один!
– Начфиз!
– Я!
– Не летит твой заместитель, а из «службы войск» летит один!
– Есть!
– Денисов! ГСМ!!!
– Здесь!
– Не летишь!
– Есть!
– Вооруженцы и АТС – вызовем, если прокурор потребует!
– Прокуратура? Хм-м-м! Прокурор, неужели все нужны? Впрочем, вам виднее!
– Полоскалов! Сократи своих политрабочих до трех человек! Командир корабля! Проводите инструктаж!
– Есть, товарищ Командующий!
Командир корабля-то… прямо как стюардесса на борту пассажирского лайнера выступает! А чего Шефу неймется?
– Товарищ Командующий, разрешите обратиться!
– Да, товарищ подполковник, слушаю вас!
– Как-то неловко получается, товарищ Командующий!
– Что неловко?
– Начпрода берем, значит, закусить будет чем. А гэсээмщика вы оставляете. Что закусывать будем, непонятно!
– Хрен с вами! Денисов! На борт!
Забавная планировка в этом самолетике. Передняя треть фюзеляжа за кабиной экипажа – салон Командующего. Стол и возле него попарно кресла, между кабиной экипажа и салоном – кабинка сортира. С командармом остались Полоскалов, Шеф и контрразведчик. Борттехник им «коробочку»[18]занес. А простым смертным лететь в «гараже»[19]– на откидных пластиковых сиденьях.
Глянь-ка, Денисов нам места занял! Хороший приятель у Шефа. Чего он там говорит?
– Места, ребята, в хвосте у грузовой аппарели на самолетах этого типа – лучшие. Здесь только вначале свежо, а когда надышат – самолет-то герметичный, не Ан-12, то как раз здесь будет чем дышать, да и вибрация поменьше, чем в районе центроплана возле движков. Вот за ширмой ведерко – это на Ан-26 сортир для пассажиров «гаража». Кто первый сходит, тот после посадки его и выносит! Поэтому в полете ведром никто, как правило, не пользуется.
Мы разъяснение молчаливо учитываем, чтобы в полете не опозориться.
Однако взлетели.
Кругом знакомые все лица – эти лица Никите намедни объяснения давали.
Жаль, работы с августа было немного, а то бы лучше познакомились. Ну да ничего, мы и без особой нагрузки с коллегами притерлись – везет, вроде бы как с сослуживцами.
Вот Шефа взять, к примеру.
Пётр Афанасьевич Агафонов – прокурор воздушной армии, давно перспективный подполковник юстиции, не скрывает, что лично под него и еще двух однокашников по военно-юридическому факультету военно-политической академии старший товарищ из руководства Главной военной прокуратуры организовал формирование трех «полковничьих» контор.
В Арканск Шеф прибыл из Таврии, но вспоминать любит Новую Землю, где делать было почти нечего и хватало времени «стрелить» полярного гуся да белого медведя, если забредет.
Взгляд у Шефа добродушный, лукавый, рукопожатие огромной, разбитой боксерской ладони мягкое, сухое и теплое.
В основном он всегда на хозяйстве при телефонах.
Чтобы выпороть за упущения подчиненного, напрягается неимоверно, сначала над цыганистыми глазами брови в кучку собирает, губы дудочкой совсем по-ребячьи вытягивает, прокашливается, шумно сглатывает слюну – истребляет дурашливые интонации, связки настраивает на суровый лад, а глаза свои, неистребимо шельмоватые, при этом отводит в сторону. И наконец почти шепотом выдавливает: «Вы… почему?! Нет! Ты! Ты чего это в деле намудил?!! Я тебе челюсть в одиннадцати местах одним ударом сломаю, если то, что на закладках отмечено, к утру! Нет, б***ь! До обеда! Да нет, йоп-т-туюмать! Через пятнадцать минут не устранишь!» и так далее.
Опять же, от взыскания меня отмыл – зачтется ему доброта такая.
И с заместителем Шефу и остальным в конторе вроде бы тоже повезло: бывший важняк[20], и зовут этого подполковника юстиции Владислав Андреевич Уточкин (забавная такая фамилия при его гвардейской стати).
Он не скрывает, что в нашу контору перевелся, чтобы ближе к дембелю обустроиться в своем родном Арканске.
Он курит азартно, работает легко – не стесняется сделать быстро и качественно сам то, что не доходит до других, школит незлобиво и по делу. Но язва он все же порядочная: «И этому вас в Военном Краснознаменном институте Министерства обороны СССР учили? Вот нам в Арканском государственном университете даже на юрфаке курс русского языка прочли, чтобы мы таких ошибок, как вы тут (тычет пальцем в дело), не допускали».
Говорят, что дома ждут его красавица жена и три дочери, а на борту рядом с ним сидит Чалдонов Яков Федотович – помощник прокурора армии, майор юстиции.
Чалдонов тоже из местных, но по службе не растет давно, а в звании перехаживает еще дольше из-за природной арканской несговорчивости, характерной для метисов русско-тунгусского происхождения.
Следующий по рангу в конторе я сам – старший следователь и старший лейтенант юстиции Ивахов Степан Саввич.
А еще имеются два следователя.
Тот, что постарше, – старший лейтенант юстиции Гармонин Сергей Палкович… пардон, Павлович, который попал к нам из прокуратуры местного гарнизона. Где явно не заметили, что его безмерная лень компенсируется глубоким академизмом юридических знаний, приобретенных в одном легендарном вузе.
На вопрос Шефа, как такого бездельника из университета не изгнали, Палыч весьма аргументированно ответил – сказал, что с юридического факультета Казанского университета никого не выгоняют, так как вскоре после отчисления одного студента-юриста в стране случилась большая резня, табак и водку стали распределять по карточкам и талонам.
Всей стране известно, что с юридического факультета Казанского университета в конце XIX века исключался будущий вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ульянов (Ленин).
Поэтому интересно, чего он там еще сегодня Шефу по телефону наотвечал, что Шеф чуть на «вы» не перешел.
Другой следователь – лейтенант юстиции Глушаков Никита Ильич – прибыл в контору днем раньше меня.
Его из военного института выпустил мой же начальник курса, но пятью годами позже. Это значит, что с воинским воспитанием у него все в порядке, и это хорошо.
Нагрузки большой Никита пока не видел, но именно его трудам контора обязана тем, что офицеры штаба армии в курсе, где обитают офицеры прокурорские, и почти все теперь знают друг друга в лицо.
Вот оно как вышло.
С момента создания и до сегодняшнего полета к трупу Парнеева, то есть почти девять месяцев, конторе по своему предназначению – в поднадзорных войсках – заняться было почти нечем: совместной директивой Генштаба Вооруженных сил СССР и Главного военного прокурора о ее создании всем прокурорам, которые ранее обслуживали войска воздушной армии, запрещалось передавать во вновь созданную прокуратуру незавершенные дела и проверки.
А Шефу край как требовалось подтвердить обоснованность создания возглавляемого им правоохранительного органа. Вот он и обобщил информацию о состоянии преступности и воинской дисциплины в частях и соединениях армии, дивизии которой дислоцированы на территории шести военных округов – Приволжского (Энгельс), Уральского (Кольцово), Среднеазиатского (Чаган), Сибирского (Емельяново), Забайкальского (Белая) и Дальневосточного (еще примерно семь аэродромов-гарнизонов) – где полк, где дивизия, где склад или полигон и так далее.
Обобщенную информацию вместе с Уточкиным и Чалдоновым он перепроверил, объехав и облетев все перечисленные гарнизоны, и в первом же году существования нашей конторы учел за воздушной армией преступлений в полтора раза больше, чем за любой год предшествующей пятилетки.
Из этого последовал очевидный вывод, что поднадзорное командование и политорганы с армейским беззаконием сражаются недостаточно.
Политуправление ВВС от такого обильного негатива отвыкло и со своего московского верха спустило политуправлению армии вопрос: каким же образом коммунист Агафонов П. А. 1944 г.р., чл. КПСС с 1966 года, состоящий на учете в парторганизации штаба армии, ЛИЧНО содействует укреплению воинского правопорядка?
Получив такое ценное указание, ЧВС армии, весьма пожилой генерал-лейтенант, опасаясь перед неизбежным дембелем за свои седины, руки умыл, а вот его заместитель – загорелый и скороспелый подполковник Полоскалов (который нынче с Шефом в салоне командующего следует), предвкушая грядущий служебный рост, никак не мог не ответить на вопрос, поставленный политуправлением ВВС.
В итоге где-то в январе наблюдала вся контора некоторые драматические события.
Сидит Шеф в кабинете, половину стола своему боевому заместителю уступил, сам покатым боксерским плечом подпирает провисшую на одной петле дверку четырехстворчатого, встроенного в стену шкафа.
Заходит вдруг к нему с вопросом от политуправления ВВС товарищ Полоскалов.
Шкаф в этой истории особое место занимает, так как на его антресоли Шеф закидывает похеренные материалы. «Похерить» – это не ругательство, а исторический такой термин из старинного писарского, канцелярского обихода, означающий буквально – зачеркнуть текст двумя линиями крест-накрест, то есть старославянской буквой «херъ», и в следственной практике значащий «прекратить дело» или даже скрыть, то есть не зарегистрировать – не показать в отчете материалы в установленном порядке и тому подобное.
Но закидывает Шеф материалы лишь тогда, когда получает от командования информацию об урегулировании конфликта, которую заодно перепроверяет по своим каналам его приятель – начальник контрразведки воздушной армии.
Скажем, поступает материал про «контузию правого глазного яблока, причиненную рядовому Шахмурзаеву сержантом Безуглым на почве личных неприязненных взаимоотношений» или о недостаче в ТЭЧ – технико-эксплуатационной части – ремонтном подразделении какого-нибудь авиаполка спирта, возможно, хранящегося в сейфе у вышестоящего командира и т. п.
И можно, конечно, материалам таким дать ход, то есть учесть в специальной книге «сигнал», провести по нему проверку и даже по материалам проверки уголовное дело возбудить и тоже учесть.
Но как только следователь в деле укажет, что кроме неустановленного «вора» есть еще должностное лицо, которое надлежащим образом не организовало хранение и учет недостающих литров спирта, то немедленно эти литры найдутся – трудно их потерять или растратить в дивизии, которая списывает эту техническую жидкость на полеты не одну тонну в месяц.
А в отношении рядового Шахмурзаева тоже неминуемо выяснится, что он та еще скотина и задолбал добросовестного сержанта Безуглого самоходами к землякам на гарнизонную теплицу, которая вроде бы и не очень далеко – на другом конце аэродрома.
Станет также известно, что сержанту Безуглому, перед тем как он «контузил» правое глазное яблоко Шахмурзаева, «травматический разрыв барабанной перепонки» причинил вовсе не «из ревности местный житель во время пребывания Безуглого в увольнении», а за «систематическое отсутствие в подразделении этого самого Шахмурзаева» лично командир отличной роты охраны (или связи, или автороты) капитан Иванов (или Петров).
Да и какая разница, какой роты командир и как его фамилия, если он этой ротой командует уже девять, а может быть, одиннадцать или пятнадцать лет, квартиры за это время под Смоленском (Брянском, Краснодаром, Вологдой), откуда двадцать лет назад он поступал в авиационно-техническое, или инженерное, или командное военное училище, никто ему для семьи из пяти человек не предлагает. И дослуживать и доживать свой век на пенсии этот «пятнадцатилетний капитан» обречен в далеком Хорышево – «Херышево», где у него уже и квартира, и огород с парником из добытых где-то на службе металлического уголка, болтов, оргстекла, и гараж, и лодка на ближайшем водоеме, и балок-заимка для охоты в соседнем таежном районе, и т. д. и т. п.
И сделаешь такого ротного козлом отпущения, посадишь на скамью подсудимых, и когда еще командир базы найдет, вырастит, воспитает нового такого командира, способного не только разогнать матом и (или) черенком лопаты толпу подчиненных узбеков, дерущуюся с толпой армян из соседней роты, но и еще на очень-очень-очень многое, если не на всё.
…Так вот, про шкаф и прочее.
Полоскалов с Шефом поздоровался, присел на единственный в кабинете стул, временно свободный от задницы улетевшего в командировку Чалдонова, и заговорил.
– Товарищ подполковник! Политуправление изучило ваши обобщенные представления о состоянии воинского правопорядка в частях и соединениях нашего объединения. О мерах, которые командованием и политорганами принимаются, вам даны ответы.
Шеф, не сказав ни слова, отворил, как обычно, пальцами припухшие веки и недоуменно так навел на Полоскалова свои плутоватые очи.
– Разве не получили еще? Доставят. Не сегодня, так завтра!
Не выдержав прокурорского прищура, видимо, забыв, что расстояние от штаба армии до штаба ее тыла всего несколько кварталов, Полоскалов продолжал:
– А я пока вот по какому поводу. У меня, как председателя партийной комиссии объединения, возник вопрос. Представление это ваше правильно, но вот ВЫ ЛИЧНО, товарищ Агафонов, как коммунист-руководитель, и ВАШИ подчиненные, среди которых больше половины коммунисты, какие ЛИЧНО ВЫ меры принимаете для укрепления воинской дисциплины?.. Вот мы на партийной комиссии вашу информацию обсудили и решили, что надо бы ВАС ЛИЧНО заслушать на следующем заседании. Не пора ли ВАМ ЛИЧНО отчитаться перед партийными органами, каков ВАШ ЛИЧНЫЙ вклад в укрепление правопорядка в войсках объединения?
Шеф знал о дикорастущем по партийно-политической линии штурмане Полоскалове, его манерах и маневрах.
Начало этому знанию не Чалдонов положил в приведенном выше докладе, а командиры частей, в которых Шеф успел побывать.
Они рассказывали, как после своевременного возбуждения в отношении разного рода разгильдяев уголовных дел, их со всей пролетарской ненавистью употребила возглавляемая Полоскаловым парткомиссия, поставив вопрос, который прозвучал наконец и в кабинете Шефа.
А еще в сумрачном коридоре первого этажа штаба армии давит на глаз прибитый по указанию Полоскалова напротив входа стенд. На нем, как будто от горизонта, разделяющего стенд на небесно-голубую верхнюю и серую, разлинованную под бетонное покрытие аэродрома нижнюю части, с гермошлемом в руке, приветственно помахивая свободной рукой офицерам, входящим в штаб, выступает пенопластовый авиатор. Над его головой флюоресцентной гуашью сияет лозунг: «Трезвость – норма жизни летчика!». Ниже под стеклом по мере выявления обновляются фотографии авиаторов, уличенных в пьянстве, а также решения партсобраний и приказы командования об их наказании.
Предложенный Полоскалову стул располагался между приставным столом и стенным шкафом. Услышав вопрос, заданный ему ЛИЧНО, Агафонов принял на своем стуле вертикальное положение, проявляя больше самоуважение, нежели учтивость.
Шкаф, лишенный опоры на плечо Шефа, вздрогнул. Над головой Полоскалова, протяжно скрипнув, отворилась дверка антресоли. Взглянув на дверку, он любезно осведомился:
– Прикрыть ее, что ли?
– Будьте так добры! – ответил Шеф.
Отодвигаясь от стола, Полоскалов сначала зацепил шкаф спинкой стула, а затем плечом, потом встал и дверку энергично прихлопнул.
При этом на антресолях предательски отворилась другая дверка. Из-за нее, небрежно набросанные на полку кривой стопочкой, стали сползать на нежданного гостя пыльные папки с угробленными материалами. Они лениво падали одна за другой на голову, грудь, плечи гостя, просто на стол или на пол.
– Погоны не оторвало? – поинтересовался Шеф, когда лавина макулатуры с антресолей сошла.
– А что это? Что это такое?!! – вопросил партийный руководитель, увидев на папочках надписи: «Уголовное дело», «Дознание», «Материалы проверки по факту…»
– Это, товарищ подполковник, мой ЛИЧНЫЙ, ЛИЧНО мною не вложенный вклад в укрепление воинского правопорядка! Если я его ЛИЧНО вложу, как мне это законом предписано, так у вас ЛИЧНО партбилет отнимут, а погоны от стыда сами отвалятся!
Сквозь свежий загар, нажитый в знаменитом авиационном санатории Чемитоквадже, на лице Полоскалова проступила краска. Он нагнулся к лежащим на полу папкам, но Шеф его упредил.
– Не поднимайте! Прикажу тут прибрать, пыль смахнуть, полы сполоснуть…
Возвращаться к поставленному вопросу сообразительный Полоскалов не стал. Слегка запинаясь и путаясь в словах, он выразил надежду на дальнейшее плодотворное сотрудничество в деле укрепления воинского правопорядка и удалился.
Разговор этот поневоле слушала вся контора, в том числе канцелярия, где работали люди не чужие и подчиненным Полоскалова – жены двух офицеров штаба армии.
Чтобы желания возвращаться к вопросу о партийной ответственности работников прокуратуры у Полоскалова или его руководителей впредь не возникало, Шеф после этого визита сделал два нехитрых дела.
Во-первых, написал прокурору округа и Главному военному прокурору донесение о том, что в связи с вопросами о личном вкладе в укрепление законности и правопорядка в поднадзорных войсках, поставленными перед ним от имени политорганов Военно-воздушных сил руководителем политоргана поднадзорного объединения, этому руководителю даны разъяснения о формах и методах реализации законных полномочий прокурора объединения.
Во-вторых, выдал Никите некоторые поручения, которые тот с молодежным энтузиазмом исполнил.
Никита истребовал в арканском военторге данные о выделенных штабу армии годовых лимитах легковых автомобилей и мотоциклов.
В Арканской городской госавтоинспекции с Никитой по его запросу поделились сведениями о перерегистрации приобретенных офицерами штаба армии за счет этих лимитов машин и мотоциклов на новых собственников.
В городском управлении «Сберегательных касс» Никите представили выписки о движении средств по счетам новых автовладельцев (ну не было в то время для органов следствия банковской и прочих тайн при официальном письменном обращении!).
У самих новых автовладельцев Никита получил объяснения, подтверждающие, что свои кровные, бережно сбереженные деньги они потратили на покупку автомобилей у выявленных Никитой офицеров штаба армии.
