История усталости от Средневековья до наших дней

«Разбитость» появляется как первая стадия усталости, это название совершенно понятно; Уильям Бьюкен в своем «Домашнем лечебнике», неоднократно переиздававшемся начиная с 1770 года, дает ей каноническое определение: «Тупая боль во всех членах, в спине, пояснице, животе… жар в голове, в кишечнике… беспокойство во всем организме, вызванное избытком чего-либо»588. Нельзя сказать, чтобы это явление было открыто во второй половине XVIII века. Некое смутное представление о нем существовало уже в предыдущем столетии589. Теперь же оно описывается, объясняется: «застой в мышцах, напряжение сосудов, нервное истощение»590. Прежде на это внимания не обращали. «Об этом явлении никто не говорил»591, – утверждает Бьюкен, «его окружало молчание»592, – вторит ему Жозеф Льето, причем оба описывают «боль» в общих чертах, останавливаются на смутности страданий, упоминают их скрытое действие – прежде малоизученную сферу593. Эти врачи-«классификаторы» накапливают признаки боли, изучают ее фазы и интенсивность. «Карманный словарь здоровья», вышедший в свет в 1770 году, помимо «разбитости», упоминает «слабость» – «когда сил так мало, что это мешает выполнению обычных функций»594, «изнурение» – «когда нет сил держаться на ногах»595, «потерю сознания» – «когда жизненные силы затухают»596, «обморок» – «когда внезапно исчезают все силы и чувства»597. Эта на первый взгляд приблизительная, условная и даже эмпирическая классификация является неопровержимым доказательством интереса к проблеме. Процесс изучения этого феномена идет дальше, и в «Словаре Треву»598 (1743) описывается истощение жидкостей, терпения и мыслительной деятельности599, а в «Методической нозологии» Франсуа Буассье де Соважа (1770–1771) приводятся семнадцать форм изнурения, восемь форм утомления, множество форм «боли в ногах» и «упадка сил», «оцепенения», и все это относится к «слабостям»600. Цифры множатся, вызывая головокружение; желание четко различать виды усталости становится наваждением; утомление, спровоцированное тем или иным заболеванием, противопоставляется остальным видам усталости, что «важно для врачей»601, говорится и о том, что связано с усилием, чрезмерной затратой сил. «Специалист по нозологии» настаивает:

Изнурение отличается от злокачественной лихорадки и параплегии отсутствием признаков, свойственных этим двум видам, но до сих пор еще не изученных; его не следует путать с утомлением – чувством дискомфорта, осложняющим изнурение602.

Это глубоко личное ощущение, основанное на впечатлениях, на тончайших «модуляциях» слабости, возникающее в самые разные моменты жизни, о котором тем не менее часто упоминается в культуре высших сфер. «Я пишу крайне редко, чтобы не напрягать глаза, которые за последний год стали очень слабыми», – говорил Бюффон603. А вот как изысканно выражался Бомарше: «Почему-то тот музыкальный фрагмент, исполненный на клавесине, очаровал меня, а прозвучав в произведении в целом, вызвал почти утомление»604. Наконец, принц де Линь свою усталость видел во сне: «По ночам мне снится, что я еду верхом, я, который так редко садится в седло. <…> Я поднимаюсь на гору, высокую, как стена…»605

ГЛАВА 14. НЕРВЫ: ОТ ВОЛНЕНИЯ К «ВИХРЮ»

Наиболее обеспеченные люди начинают серьезно следить за собой, и эти перемены значительно глубже и решительнее, чем может показаться. На «чувствительность» обращается новый взгляд. Когда Вольсан, герой Бакюлара д’Арно, признается: «Я был рожден чувствительным: это, сударь, главный источник моих горестей и несчастий»606, когда кавалер де Грие, герой аббата Прево, говорит: «…люди более высокого склада… наделены более чем пятью чувствами и способны вмещать чувства и мысли, преступающие обычные границы природы»607, 608, или когда одна из пациенток Самюэля Тиссо признается в 1789 году: «У меня, как говорят, очень нежные и утонченные чувства…»609, взгляд смещается, направляется на интимное напряжение, мобилизацию нервов, стимуляцию; возможными последствиями всего этого становятся упадок сил, разбитость, апатия. Это, в свою очередь, влечет за собой и другие причины, механизмы, объяснения; появляются новые поводы для тревоги, волнений, неудовлетворенности. Усталость объясняется по-другому и, следовательно, иначе ощущается.

Стимуляции и токи

Появляется новый «физический» мир, этот мир благоприятствует всему «субъективному» и возбудимому, он модулирует импульсы и реакции, подвижность сменяется скованностью, горячность становится раздражением, а тело – продолжением сознания со всеми его вибрациями, порывами, волнениями. Невиданная настойчивость смещает внутренний горизонт, в то время как видение плоти меняется. На этот раз трансформируется представление об организме. Усталость диверсифицируется, появляются ее новые грани. Упорядочиваются ориентиры: теперь это не жидкости, их объемы и траектории, но токи, их импульсы и интенсивность. Не органическая жидкость и ее исчезновение, но телесная ткань и ее ослабление. Появляются все новые образы, указывающие на другие критерии и ощущения. Дидро утверждал: «нервы… в теле – то же самое, что линия в математике», они лежат «в основе любого механизма»610, а Джордж Чейн в 1720‐х годах писал: «Есть люди, у которых нервы так крепки, до такой степени готовы к вибрации, что дрожат при малейшем движении»611. Переосмысляется возможное сопротивление различных частей тела в зависимости от их плотности, тонуса, им приписывается сила или слабость в зависимости от состояния волокон и нервов. Проводятся опыты, цель которых – изучение раздражения или напряжения. Даниель Деларош в 1778 году стимулирует сердце лягушки, «жестоко» сдавливает его, после чего констатирует, что «вследствие усталости» оно «быстро теряет чувствительность к любым стимулирующим воздействиям»612. Напрашивается вывод: упражнение и утомление, им вызванное, уменьшают «активность нервных флюидов»613. Это не что иное, как первые шаги к объективации изнурения через потерю мускульной реакции.

Изменения подтверждаются практически техническим контекстом: недавнее открытие электричества614 позволило Джозефу Пристли в 1770 году заключить, что «электрический ток присутствует и действует повсюду»615, а также то, что он может оказывать стимулирующее действие, препятствовать появлению «упадка сил и изнеможения», даже «паралича»616. Различные «экспериментаторы» утверждали, что к ним возвращались силы. Многие свидетели говорили, что «испытывали небывалое чувство во всем теле» после «продолжительного воздействия электричества»617. «Удары» электрического тока могут «сообщаться», «регулироваться», обсуждаться618. В Королевском медицинском обществе, говоря о грозе и молнии, утверждали, что это явление природы вызывает у «людей и животных некоторую слабость»619. Объяснение, ставшее «очевидностью»: туман, улавливающий электричество из атмосферы, отбирает его у тел, тем самым в каждом организме потеря электричества трансформируется в потерю сил. Это подтверждает Journal de médicine: «Я чувствовал, что в дождливую погоду мое тело наполняется тяжестью»620, или, наоборот, «электричество учащает пульс»621. Приходит мода на «электризацию», противоядие против телесной слабости. В 1780 году Пьер Бертолон упоминает даже о технике, связывающей остроумнейшее изобретение с тривиальнейшим поверьем: якобы одна пара вновь обрела плодовитость, изолировав свою кровать, а потом соединив ее с электрической машиной622.

Токи, стимуляции нервов постепенно породили новые описания усталости – стали полагать, что изнурение возникает от чрезмерного возбуждения или «нервозности». Такова подавленность мисс Харлоу в романе Сэмюэла Ричардсона, с ужасом осознавшей последствия своего похищения Ловеласом: она была «смертельно изнурена и пала духом сильнее, чем устала телесно»623; или же усталость Манон Леско, «изгнанной» в Америку, разочарованной и подвергавшейся угрозам и труднопереносимым горестям: «вялой и томной», ей с трудом удавалось «подняться с постели, несмотря на слабость»624, а мадемуазель де Леспинас полагала, что у нее «чувств больше, чем слов для их описания», и делала вывод: «теперь я хочу не выздоровления, а покоя»625. Избыток вибрации утомляет, впрочем, как и ее отсутствие: это бывает вызвано как воспалением, так и его утратой. Луи-Себастьен Мерсье пишет в 1782 году об «истеричках» эпохи Просвещения, «телесная вялость» которых «лишает волокна эластичности, необходимой для регулярной секреции»626; «утомление», появляющееся вслед за подавленностью, становится «мукой»: «человеческое существо чувствует себя живым, в то время как его органы закупорены, а нервы не могут больше передавать ощущения, проводниками которых они являются»627. Новыми ориентирами становятся токи и стимуляции; «атония» и ослабленная реактивность – главные показатели пересмотренного изнурения. По-прежнему доминируют физические метафоры, но они изменились и теперь речь идет об усталом человеке.

«Изматывающие» возбуждения

Теперь по-иному рассматриваются и анализируются причины усталости. Например, город по-прежнему считается шумным и суматошным местом, но появляется и новый взгляд на него – в нем царят возбуждение, лихорадка, доходящая до «головокружения», истощение чувств: по словам Бюффона, «этот вихрь вреден»628, путешественник стремится «изолироваться» от него629; Луи-Себастьен Мерсье говорит о постоянной необходимости бежать, торопиться, упоминает лихорадочное движение «транспорта», «носильщиков», «всадников», «просителей» и даже «цирюльников»630, да и просто полагает, что сам вид города вызывает «усталость, потому что в нем вечно все движется»631; неистовая городская спешка неизбежно приводит к усталости, а с точки зрения Руссо, город – это «муравейник»632. Двор по-прежнему остается местом принуждения, визитов, которые оказываются испытаниями, однако новшество заключается в том, что он стал местом «волнения чувств»633, здесь случаются «ужасающие нервные припадки»634, «люди собираются в группы, эти группы бесконечно распадаются и собираются снова»635, что вызывает тревогу, требуя к себе внимание и изматывая. Изнурение, причиняемое войной, также очень сильно, потому что помимо физических тягот люди испытывают смятение и страх. Швейцарский крестьянин Ульрих Брекер, против собственной воли завербованный в армию австрийцами, рассказывал, что «в буквальном смысле одурел»636 в битве при Ловозице в 1756 году и, прежде чем сбежать через лес и виноградники, от ужаса потерял способность двигаться, а Фредерик Гофман, беседовавший в 1750‐х годах с одним «бравым полковником», считал, что Брекер стал жертвой «слабости, вызванной нервным потрясением», был изнурен чрезмерным «волнением духа и тела»637.

«Тревожным» свидетельством Самюэль Тиссо считает изнуренное состояние тех, кто занимается мастурбацией: они буквально без сил от следующих один за другим жестоких приступов слабости, с трудом признаваемых: «К болезненному состоянию и чрезвычайной нервной чувствительности и вызываемым ею припадкам добавляется слабость, недомогание, тоска, которые снова и снова удручают меня»638. Или вот прямой намек на нервное истощение: «У меня в высшей степени слабые нервы, бессильные руки постоянно дрожат и потеют»639. Онанизм становится типом ослабления, вызванным «спазмом», символом «тотальной потери сил»640, или «полнейшего нервного расслабления»641.

Чтобы оценить вновь вспыхнувшее внимание к указанным симптомам, связанным с какими-то «нервными болезнями», нужно рассмотреть бесконечные наблюдения Гофмана: конвульсии, подергивания, жар, скованность, напряжение «испытавшего сильную усталость» человека, который злоупотреблял «связями с женщинами»:

После еды у него начинается кожный зуд и сильное жжение, в особенности на руках и на суставах пальцев; затем появляется сильная боль в определенной точке на левом плече. Его мучают такие сильные спазмы, болезненные подергивания в плечах, в шее, по всей длине позвоночника, что при малейшем движении раздается хруст; в особенности же его мучает жар в ладонях, который успокаивается, если ладони намочить. Время от времени он испытывает какие-то неясные боли в межреберных мышцах; желудок его функционирует только при помощи клизмы или бальзамических пилюль Гофмана. По ночам его мучают кишечные газы, а в подреберье, под ложными ребрами, он испытывает странное напряжение, которое, правда, стало меньше, чем было раньше. Его слюна по-прежнему имеет кисловатый запах, и неизвестно, от того ли это, что он курит слишком много табака, вследствие чего постоянно отхаркивается, или же от плохого пищеварения и выделения панкреатического сока. К нему возвращается аппетит, и сил у него не так мало, чтобы он не мог сесть верхом на лошадь и долго гулять, не чувствуя усталости. Он больше не потеет по ночам, у него нормальные пульс и сон, однако тело его не полнеет. По утрам у него обильное мочеиспускание, моча светлая с лимонным оттенком, однако к десяти часам утра ее становится меньше и она темнее; после двухчасового отдыха в моче появляется обильный осадок, похожий на красный песок, который собирается по стенкам мочеприемника. С недавних пор, помимо жара в руках, наблюдается покраснение и острая боль в суставах, отдающая в бедра; иногда по ночам у него сильно затекает шея, что проходит с потом. Часто он испытывает болезненное напряжение в щеке и правом глазу, сопровождаемое покраснением. У него нет ни жажды, ни навязчивого кашля, разве что в моменты, когда он отхаркивает соленую мокроту. Иногда его экскременты окрашены в белый цвет, а также он страдает сильной потливостью. При ходьбе у него начинается одышка, но появляющаяся отрыжка облегчает ситуацию; время от времени из его груди выходит вязкая свернувшаяся мокрота642.

Подобных обстоятельных бесконечных описаний до сих пор не было.

«Вырождение»

Такая сосредоточенность на чувствительности неизбежно моделирует поле коллективной слабости. Хрупкость расширяется, уязвимости обобщаются, «новизна» эпохи Просвещения делает акцент на «возбуждениях» и «нестабильностях». Это видно из вопроса, выдвинутого на конкурс медицинским колледжем Копенгагена в 1777 году: узнать, «встречались ли спазмы и конвульсии за последние десять-двадцать лет чаще, чем в предыдущие годы, и как их лучше всего лечить»643. Самюэль Тиссо заметил распространение «нервного типа», неумолимым образом принесшего «утомление» в маленький кантон в Швейцарских Альпах в конце 1760‐х годов, и переход от охоты и собирательства к оседлому образу жизни, от рубки леса и перевозки его гужевым транспортом к обработке полудрагоценных камней, например горного хрусталя, изготовлению ювелирных изделий, от широких жестов к жестам сдержанным и ограниченным. Разрыв неизбежен: «на протяжении двадцати лет в этом районе больше всего болезней, вызванных усталостью»644. Лидирует нервная слабость, ставшая повсеместным явлением. Чувствительность пережила метаморфозы645.

В лексиконе ученых и писателей второй половины XVIII века появляется слово «вырождение», «дегенерация»; термин был инспирирован Бюффоном и его анализом доместикации – одомашнивания животных: у некоторых из них с первого взгляда был виден заметный спад. В пример постоянно приводится превращение дикого барана в «бедную овечку»: вследствие приручения, отсутствия движений, изнеженности существования животные становятся более слабыми, их формы – более мягкими. Город со своими «роскошью», волнениями, суетой, возможно, так же «искажал тела»646, портил внешность, истощал энергию, создавал «презренную чернь»647. «Самый распространенный сегодняшний телесный недостаток – это слабое, нежное, худосочное телосложение»648, неизбежным следствием чего является «дегенерация, вырождение»649. Причина этого кроется в «слабых волокнах и неустойчивых нервах»650. В качестве наиболее ярких иллюстраций сказанного выше можно привести следующие наблюдения. В 1778 году Жан-Батист Мого изучал средневековые рыцарские доспехи и утверждал, что его современники не смогли бы их носить651; аббат Фердинандо Галиани, говоря о путешествиях первых «завоевателей», утверждал, что его современники не смогли бы их совершить: «Посмотрите только, насколько нам труднее поехать в неизвестные страны… чем было нашим предкам. Посмотрите, насколько мы стали нервными, расслабленными, как сильно мы деградировали»652. Главное в этом процессе – человеческая сущность: «Постоянно кажется, что человек как вид в Европе мало-помалу вырождается»653. В «Энциклопедии» говорится о некотором «вырождении рас»654. Лоренс Стерн, рассказывающий о некоем вымышленном путешествии в Париж 1767 года, описывает город в карикатурном стиле. Все здесь пребывает в расслабленности: лица «с длинными носами, с гнилыми зубами, с перекошенными челюстями», «скрюченные, рахитичные, горбатые» тела655. Все здесь деградирует: рождаемость падает, люди ослаблены, «неспособны сделать шага»656. Напрашивается вывод о том, что во всем виноват город с его скученностью и пустым возбуждением.

Тем не менее в эпоху Просвещения657 санитарные катастрофы начинают понемногу отступать, а небывалая воля к прогрессу658, в свою очередь, вызывает страх вырождения. Отсюда – повышенная тревожность. К болезням, изломанным телам, хромоте, на что прежде не обращали внимания ни на дорогах, ни в городах, теперь относятся иначе. Присутствие увечных людей не приветствуется. Оно настораживает, вызывает новые вопросы: а что будет, если все перестанут ходить прямо? А вдруг все обессилят? Появляется чувство, что увечных становится все больше, – это новый взгляд на людей, которые с первыми шагами зарождающейся промышленности и инициативами начавшей поднимать голову буржуазии, отказывавшейся жить в условиях прежнего «изнурения»659, внезапно обрели «ценность». В высших сферах разражается конфликт: что делать – новаторски инвестировать в будущее или по-прежнему смотреть в прошлое? Вероятно, никаких особых преувеличений здесь не было, но ожидания зарождающегося нового мира внезапно придали значение коллективным силам, вызывая широкомасштабную реставрацию «нервов»: «Люди – вот настоящее богатство государства, и именно ими больше всего пренебрегают»660, – настаивал Шарль Вандермонд, главный редактор Journal de médicine во второй половине XVIII века; «следует переделать наши органы»661, – добавлял он, стремясь выполнять программу «восстановления», сознавая важность совершенно нового понятия «общественная гигиена»662, целью которого было получение от государства невиданных гарантий благополучия и здоровья. Ту же озабоченность видим у Леопольда де Женнете: в 1767 году он писал о вредных для здоровья испарениях, царящих в больницах, убивавших больных, которых можно было вылечить, «простых людей, бедных рабочих… столь полезных и необходимых государству»663. Впервые население становится анонимной силой, массивным неясным ресурсом рабочих рук, требуя взамен защиты и обещая быть сильным. Поэтому любая коллективная усталость стигматизируется как нечто опасное и угрожающее.

ГЛАВА 15. О СИЛАХ

Наверное, об этом можно судить лишь теоретически – в 1760‐х годах конкретные шаги в этой области были большой редкостью, а обязанности государства по охране здоровья всего населения не были сформулированы; доминирующим оставался принцип «управления, контроля, усиления налогового бремени»664, и в гораздо меньшей степени государство заботили помощь и участие в жизни народа. Но возникают новые вопросы, оценки, появление которых вызвано как беспокойством по поводу «вырождения», так и интересом, который вызывает мир чувств, его материальность и функциональность: определяются силы человека, исследуется его сопротивляемость, пороги усталости и слабости.

Помимо смещения интереса к внутреннему миру и едва начавшегося исследования чувствительности в эпоху Просвещения происходит и столь же важный поворот к миру внешнему, делаются робкие попытки изучения и определения количества сил человека, его способности противостоять усталости и границам, которые она может навязать. Одним из первых подобные вопросы с предельной ясностью задает Бюффон: «Цивилизованный человек не знает своих сил, не знает, сколько их он теряет из‐за своей изнеженности и сколько бы сил он мог приобрести, имей он привычку делать упражнения», к тому же он живет «в обществе, где голова работает больше, чем тело, и где ручным трудом могут заниматься лишь представители низших слоев»665. Это основополагающее замечание, показывающее ожидание более точной оценки физических сил человека, их предполагаемого совершенствования, а также предела возможностей человека; вместе с тем выражается сожаление по поводу отсутствия оценки самых «черных» работ, которыми занимаются представители «низших слоев» общества. При этом, по всей видимости, автор пренебрегает старыми цифрами, касающимися в первую очередь земляных работ на стройках Эльзаса, которые приводил Вобан666.

Наконец, последнее, что надо отметить, – это то, что в эпоху Просвещения на первый план выходят такие вещи, как прогресс, надежда на будущее, «специфически человеческая», как назвал ее Руссо, «способность к самосовершенствованию»667. Отсюда – беспрецедентная легитимация «большего», «лучшего», превосходства и либеральности, стремление узнать, «где пределы человеческих возможностей»668. Это меняет взгляд на вещи и на действия каждого.

Проступают контуры двух миров, которые будут постоянно сталкиваться, а порой не замечать друг друга: мир тех, кто работает и испытывает усталость, и мир тех, кто за этой усталостью наблюдает и оценивает ее. Первые усталость испытывают, вторые – изучают; таким образом, речь идет о двух бесконечно исследуемых сторонах «предела возможностей».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

См.: Cercle Sésame 2012–2017: ce que veulent les Français. Paris: Eyrolles d’Organisation, 2011. P. 209.

2

См.: «Syndrome de burn out: c’est quoi?». burnout-info.ch, http://www.burnout-info.ch/fr/burnout_c_est_quoi.htm (дата обращения: 15.07.2023).

3

Maupassant G. de. Un coq chanta, Contes de la bécasse // Contes et nouvelles. Paris: Robert Laffont, 1988. T. I. P. 499; или еще: «Я так утомлена, друг мой, что тотчас же лягу». Je suis si fatiguée que je vais me coucher, mon ami». Ibid. (Мопассан Ги де. Петух пропел. Перевод А. Чеботаревской).

4

См.: Sue R. La richesse des hommes: vers l’économie quaternaire. Paris: Odile Jacob, 1997.

5

См.: Cercle Sésame 2012–2017: ce que veulent les Français. P. 200.

6

Aldebrandin de Sienne. Le Régime du corps (XIIIe siècle). Paris: Honoré Champion, 1911. P. 68.

7

Tristan et Iseult. Paris: Livre de Poche, 1988. P. 88.

8

Commentaire en vers français sur l’école de Salerne (X–XIe siècles). Paris, 1671. P. 461.

9

Bernard de Gordon. Fleur de lys en médicine. Lyon, 1495. F c IV.

10

Ibid. F a IV.

11

См.: Commentaire de Pierre André Matthiol sur les six livres de Diocoride. Paris, 1579. P. 720.

12

Barthélémy l’Anglais. Le Grand propriétaire de toutes choses. Paris, 1556. P. 62.

13

Aldebrandin de Sienne. Op. cit. P. 23.

14

См.: Coyré A. Du monde à l’«à peu près» à l’univers de la précision. Critique. № 28. 1948. P. 806–823 // Études d’histoire de la pensée philosophique. Paris: Armand Colin, 1961.

15

См.: Nicolas de la Mare. Traité de la police où l’on trouvera l’histoire de son établissement, les fonctions et les prérogatives de ses magistrats, toutes les lois et tous les règlements qui la concernent (1705). Paris, 1719. T. III. P. 68.

16

Ibid. P. 71.

17

См. выше, с. 22.

18

La Quête de Graal / éd. par A. Béguin, Y. Bonnefoy. Paris: Seuil, 1982. P. 94.

19

Фьерабрас – персонаж французской средневековой литературы, сарацинский великан, перешедший в христианство (здесь и далее, если не указывается иное, примечания принадлежат переводчику).

20

Fierabras / trad. par M. Lafont. Paris, 1861.

21

Durmart le Gallois // Récits d’amour et de chevalerie, XII–XVe siècle / éd. par D. Régnier-Bohler. Paris: Robert Laffont, 2000. P. 620.

22

Aldebrandin de Sienne. Op. cit. P. 24.