Полная версия
О чём говорили друзья, участковый не слушал, озираясь по сторонам, он ждал гостей. Ему было необходимо срочно переговорить с Петром. Стараясь скрыть волнение, капитан пренебрег правилами хорошего тона, и бесцеремонно вклинившись в беседу детдомовцев, предложил Петьке прогуляться. Но парень, боясь подвоха, заартачился. Вмешательство Данилы спасло положение. Наконец, взяв под руку всё ещё инстинктивно упирающего юношу, участковый отвёл его в сторону.
– Послушай, Пётр,– волнуясь, начал он, – тут такое дело… короче, нашлись твои родители. Скоро ты с ними встретишься. Они ждут нас здесь, недалеко.
Последующая за его словами реакция парня ошеломили милиционера, выбив его из привычной колеи.
Петька скривил лицо так, словно откусил кислый лимон.
– А они… что… пуговицы, чтобы теряться?– с сарказмом спросил он. – Ну, уж, коль они сами решили потеряться, зачем их было находить? может, им там лучше было?! Думаю, товарищ капитан, вы зря старались. Я уже вырос – и «потеряшки» мне ни к чему.
Не зная, как реагировать на его слова, участковый на несколько секунд остолбенел в растерянности. Сняв фуражку и вытерев лоб, покрывшийся от волнения испариной, он, взяв себя в руки, возмутился:
– Перестань, парень, не глупи! что ещё за ребячество? Они искали тебя! В конце концов они твои родители и… любят тебя!
–Да что вы говорите, товарищ капитан?! Я ж прям счас и разрыдаюсь от радости… – продолжил ёрничать Петька. Но почувствовав взгляд, заставивший его закрыть рот, он медленно оглянулся и тут же вновь отвернулся, уподобившись маленькому ребёнку, который, закрыв глаза, думает, что его тоже никто не видит. Так он пытался спрятаться от пронзительного взгляда Данилы, подошедшего к ним.
– Ты мне веришь?– спросил он.
– Тебе – да, но…– начал ответ Пётр, и вдруг ощутил, как горечь детской застаревшей обиды сменилась ожиданием забытого счастья. Однако лёд, застрявший где-то в уголке его сердца, не отпускал.
– Если веришь, – иди,– продолжил Данила и, подтолкнув его к служителю закона, добавил:– Всё будет хорошо.
Найдёнов, сузив глаза, превратившиеся в маленькие, обгоревшие угольки, с тоской огляделся вокруг и, бросив милиционеру: «Ведите уже, товарищ капитан», – смело двинулся вперед.
К друзьям, провожающим взглядом удаляющегося от них вместе с участковым Петра, подошла, уже успевшая переодеться в лёгкое цветное платьице, юная гимнастка.
– Петька от меня сбежал, да?– спросила она смущённо.– Я, наверно, вам мешаю? Он всё время меня гонит и ругается.
– Не обращай внимания,– ответил Шандор, засиявший при виде девочки, радостно блестя чёрными цыганскими глазами,– он так… прогуляться пошёл. А мы сейчас – в парк. Погуляем, мороженое поедим. Ты с нами?
– Спасибо, но я устала. Домой пойду, да и завтра рано вставать: тренироваться надо. Меня Павел Ваганович к олимпиаде готовит. А вы долго ещё будете гулять?– спросила девочка, с нежностью глядя на неразлучных друзей.
– Нет, Надюша, немного пройдёмся, и – домой. Нам с Шандром в лётное училище надо готовиться – экзамены скоро,– ласково ответил Данила. Обратив внимание на болезненный вид юной чемпионки, он неожиданно посоветовал:
– Ты бы, Надюшка, сменила тренера.
Девочка с недетской усталостью в зелёных глазах удивленно подняла брови.
– Зачем? Ваганыч хочет из меня чемпионку с мировым именем сделать. Разве это плохо? Он же для меня старается. Думает о моём будущем.– Пока она говорила, её зелёные глаза обрели ясность, угасший было голос, зазвучал с таким напором, словно гимнастка хотела убедить в правоте тренера весь мир и… в первую очередь – себя. Данила по – дружески привлёк её к себе. Гладя рукой по тёмно-рыжим пышным волосам, туго затянутым на затылке в пучок, тихим дружелюбным голосом стал успокаивать:
– Ты прости меня, что полез к тебе с советом, о котором ты не просила. Но помни: ни твой тренер, а ты и только ты – хозяйка своей судьбы. А мы с Шандором – твои друзья. Если понадобится наша помощь, – мы всегда рады будем её оказать.
– Да, Надя, – подхватил Цыганов, явно недовольный тем, что друг заключил в объятия девочку, – если что… наши координаты ты всегда найдёшь у Софьи Ильиничны.
Надя, почувствовав, что Данила разжал руки, неохотно отодвинулась от него.
– Спасибо,– вяло вымолвила она и, неосознанно поморщившись от боли в коленке (давал о себе знать плохо заживающий перелом, полученный ею при неудачном приземлении после упражнения на брусьях), подняла руку в прощальном жесте, но Данила остановил её необычным застывшим голосом:
– Надюша, а где у тебя сейчас отец?
– Зачем ты спрашиваешь?– поражённо ответила девочка вопросом на вопрос, но, подумав, неохотно выговорила:
– Папа уехал в город, когда мне только год исполнился. Сначала деньги присылал, сам приезжал, а после исчез. Потом маме сообщили, что он с другом, пьяные, на машине разбились. Так что, нет у меня папы! Ладно, ребята, пока.
– Постой, Надюшка, я видел его, когда сам ещё мальчишкой был, – вновь остановил её Данила, чувствуя за спиной неотступно следующего за ним призрака. – Он очень сожалел, раскаивался и мучился, что так дурно поступил с вами. Ты прости его. Может, на том свете ему станет легче.
– Он всё это сказал мальчику? смешно. Не придумывай, Дан! – с сердцем проговорила Надя, но, немного помолчав, с болью добавила: – Я уже давно его простила. Всё, пошла. Удачи при поступлении.
– И тебе удачи,– в один голос ответили ей друзья.
Данила с облегчением вздохнул, увидев, что призрак отправился следом за дочерью. Шандор, который обычно провожал девочку, на этот раз остался неподвижен.
Надя же, понимая, что юноши глядят её вслед, несмотря на боль в ноге, старалась не хромать. Ей очень хотелось как можно быстрее оказаться дома. Там, в их с мамой уютном доме, в её комнате, в тумбочке, лежал тюбик с обезболивающей мазью, которой снабдил её тренер.
Когда спортсменка скрылась из поля зрения друзей, Приблудный коснулся руки друга и, чтобы не услышали остальные, почти шёпотом спросил его:
–Ты видел свою бабушку?
–Да;– ничуть не удивившись вопросу, ответил тот,– она была там, под мостом среди цыган. Она узнала меня, а я её.
– Не жалеешь, что ушёл из табора?
– Нет! Их жизнь не для меня. Небо – вот моя стихия. Я стану лётчиком! Как думаешь, она не сердится на меня?
– Нет; бабушка гордится тобой. К тому же, она не простая цыганка. Ты это позже поймёшь.
– А зачем ты Наде напомнил об отце? – вспомнил вдруг внук цыганки.
Данила пожал плечами, будто сам не понимая, почему задал девочке этот вопрос. Отведя взгляд в сторону, рассеянно ответил:
– Хотелось снять груз обиды с её сердца. Думаешь, не получилось?
Шандор ответил тем же жестом, что и друг, – пожал плечами и, подумав, опять спросил:
– Насчёт чертей, русалок и других сказочных персонажей ты пошутил?
– Да нет,– устало усмехнулся Дан.– Я тебе, когда придёт время, всё расскажу и объясню.
Весенний дождь, словно ждавший окончания праздника, начал несмело накрапывать из, невесть откуда набежавшей, тёмной тучки. Затем пошёл сильнее и, разохотившись, выгоняя людей со стадиона, весело забарабанил по земле, переливаясь в лучах выглядывающего из–за тучи солнца.
Под мостом, где расположился цыганский табор, разносясь по округе, скользя по водной глади реки, заиграла музыка. В её мелодиях, звучащих с надрывом, переплелись печаль и веселье, слёзы и радость, любовь и ненависть, смерть и воскрешение. Из шатров повыходили люди – начались страстные цыганские танцы.
Видно, правду в народе говорят: «дождь с солнцем – цыганский дождь».
Курсантские будни
Настал день, когда, поступив в Качинское высшее военное авиационное училище лётчиков, Приблудный и Цыганов простились с детским домом.
Первые дни пребывания в училище Шандор ходил с широко открытыми глазами и никак не мог поверить, что он, цыган, детдомовец – курсант такого знаменитого училища. Он постоянно теребил друга, пересказывая ему историю создания училища и перечисляя известные имена его выпускников. Сверкая чёрными глазами, в которых вспыхивал и разгорался огонь, он возбуждённо говорил: «Ты только представь – училищу всего восемьдесят пять лет… восемьдесят пять! А какая славная история! А на чём летали – то поначалу?! На дирижаблях! Смешно, да? А ты видел доску с именами знаменитых выпускников? Дух захватывает! Сплошные герои Советского Союза. И наши лётчики – космонавты там есть. А сколько заслуженных лётчиков – испытателей… – не перечесть! Это же не просто военное лётное училище – это история страны! Ты только подумай: мы здесь будем учиться!!!».
Но в его восторженном настроении были минуты, когда он, хмурясь, глубоко задумывался. И однажды, цепко ухватив за руку друга, заговорил приглушённо: «Знаешь, а меня бы сюда раньше не взяли. Училище– то было только для дворян. Это ясно из его первого названия: «Офицерская школа авиации». Хорошо, что я поздно родился. Теперь я курсант. И обязательно стану офицером».
Дан, согласно кивая головой, знал, что радость Шана по поводу его поступления в училище ещё долго будет будоражить воображение друга и волновать его цыганское сердце.
Приблудный оказался прав. Прошла вторая учебная неделя (довольно сложная для первокурсников), а восторги неутомимого цыгана всё продолжались. И он всё также терпеливо выслушивал их.
Курсанты, понимающе кивавшие Шандору, когда тот обращался с восторгами к ним, дивились спокойствию Данилы, которого Цыганов, по их убеждению, буквально извёл своим восхищением. Впрочем, выдержка и самообладание нового товарища, пускай и на бытовом уровне, вызывали у них уважение.
Бывшие детдомовцы быстро освоились в курсантской семье, и вскоре обзавелись новыми друзьями. Но это ничуть не помешало их совместной крепкой дружбе, где незримым ведущим был Данила, а ведомым – Шандор.
И всё бы было хорошо, если бы, уже после сдачи вступительных экзаменов и начала занятий, у курсантов ни появился бы новый сокурсник Вадим Рогов – сын какого- то важного чиновника из Москвы.
Появление в военном училище Рогова вызвало недоумение, как среди преподавателей, так и среди курсантов. Было непонятно, что привело изнеженного юношу, привыкшего к деликатесной еде, мягкой постели и услугам прислуги, в военное учреждение, где царил строгий распорядок дня и жёсткая воинская дисциплина. Первый же утренний подъём показал, что молодой человек, вряд ли, надолго задержится в училище.
Спесивого и надменного юношу невзлюбили почти все курсанты. И, во избежание неприятностей старались обходить его стороной и не вступать с ним в конфликты. Но, нашлись и те, кто, заботясь о своём будущем, навязывались Вадиму в друзья, незаметно превращаясь в его денщиков. По -
ведение курсанта – барина возмущало горячего правдолюба Цыганова, но ничуть не смущало Приблудного. К тому же, у него случились свои дела: он
наконец смог позвонить отцу, который до сего дня ничего не знал о нём.
… Постаревший Олег Фёдорович Горнов, так и не женившись после смерти жены, был несказанно счастлив, что сын нашёлся.
. Успешно окончив первый курс, Данила, созвонившись с отцом и, будучи отпущен начальством, приехал в Москву. Неродные по крови, но родные по судьбе, отец и сын были искренне рады друг другу. После того как Данила уладил все дела, возникшие с возвращением фамилии, что была у него до прихода в детдом, отец – адвокат Горнов вручил ему документы, подтверждающие, что теперь он является единственным хозяином двухкомнатной квартиры, расположенной в центре города. Дан был рад, что у него появилось своё жильё, где они с Шаном смогут проводить каникулы.
К документам Горнов (фамилия адвоката и была фамилией Данилы) приложил квитанции об уплате за коммунальные услуги за прошедшие годы, дабы к сыну не было претензий от домоуправления. Это была весьма круглая сумма, которую Данила пообещал вернуть. На что Олег Фёдорович, шутя, ответил, что возьмёт эти деньги, если сын приедет к нему отдавать долг на самой престижной иномарке. Время, то они провели вместе, было одинаково счастливым как для папы, так и для сына.
Прощаясь, Данила обнял дорогого человека, заменившего ему отца, дав слово – не пропадать так надолго. Увы, несмотря на данное обещание, он знал, что их встречам не суждено быть частыми.
Навестив ухоженные могилы мам (приёмной и родной) с мраморными памятниками на них, Данила ещё раз в душе поблагодарил названного отца. Сам он, находясь в детдоме, посещал родные могилы раз в год – больше не получалось. Да и мамы запрещали приходить чаще.
Как–то в конце второго курса в нарушение всех правил общежития Шандор притащил с улицы маленького, тощего ,грязного котёнка. Курсанты отмыли его, накормили и назначили ему место ночлега и дневного отдыха под кроватью Шана (при общении курсанты сокращали имена сокурсников), подстелив там мягкую подстилку. Но утром тот оказался спящим на его кровати. Так котёнок сам определил себе место отдыха. Все попытки курсантов вернуть его под кровать оказывались тщетными – подстилку пришлось убрать. В выборе имени своему любимцу курсанты тоже промахнулись. Данное ему имя Форсаж, он тут же стал оправдывать, лихо «летая» по комнате, раскачиваясь на шторах и норовя выскочить в коридор. Парни, как могли, прятали его.
Невзлюбил котёнка один Рогов, которому казалось, что тот дурно пахнет, хотя мыли его курсанты ежедневно. Но начальству о котёнке он не доклады – вал, так как теперь мог шантажировать им однокурсников и тем самым освобождать себя от некоторых неприятных для него обязанностей.
Цыганов, кровать которого стояла рядом с кроватью Рогова, начал потихоньку приучать Форсажа оставлять лужицу у кровати «барина».
Сначала Вадим ворчал на дневальных, что плохо моют пол, оставляя на полу воду. Потом у него закрались подозрения. Однажды, вновь увидев у своей кровати лужу, он решил разобраться с её содержимым.
За ним украдкой наблюдали курсанты, спрятавшись за приоткрытую дверь.
Избалованный юноша понюхал жидкость, затем, обмокнув туда палец, лизнул его. Ничего не почувствовав, он повторил процедуру ещё раз. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы «зрители», не выдержав подобного зрелища, не стали бы давиться смехом.
Весёлое фырканье со стороны двери заставило Рогова поднять голову. Увидев смеющихся, при этом брезгливо морщившихся курсантов, он всё понял и, побагровев, выскочил вон.
Вслед ему неслись обидные реплики и насмешливые возгласы:
– «Вадюня, куда побежал? Что ж не сказал, как на вкус кошачья моча?»,
– «Так он её с коньяком перепутал – вот и опьянел!».
– «О, как сиганул! Видно, теперь он одной крови с Форсажем!».
Недовольный голос Данилы, только что появившегося на пороге комнаты, прервал веселье. «Прекратить!– резко оборвал он курсантов.– Берите котёнка – и к тёте Дусе, пока она ещё из столовой не ушла. Пусть пристроит куда-нибудь».
После замечания Приблудного (он решил не менять фамилию до окончания училища) воцарилась тишина.
Только теперь до курсантов дошло, что они натворили. После доноса Рогова их ждали неприятные разборки с начальством. Как следствие – лишение увольнений в ближайшие выходные и отмена запланированной экскурсии по городу и местам боевой славы. Это были обидные, но самые лёгкие наказания, что сразу пришли им в голову.
Без лишних разговоров курсанты принялись убирать следы пребывания Форсажа. Тем временем котёнка уже передавали в руки сердобольной поварихе.
Улучшив момент, Данила незаметным жестом пригласил Цыганова выйти во двор. Они встали под раскидистым деревом с уже появившимися нежными зелёными листочками. Апрельский весенний воздух, запах цветущих деревьев дурманили голову и совсем не располагали к серьёзному разговору.
Оказавшись с другом наедине, Шан, словно провинившийся школьник, стоял, понурив голову, исподлобья бросая на Данилу виноватые взгляды.
Приблудный, как и всегда, был невозмутим, лишь его потемневшие глаза с вспыхивающими в них молниями, сказали другу, что он рассержен.
Молодой цыган с тоской отвёл взгляд в сторону.
– Признаю, был неправ,– начал он тихим хриплым голосом,– я не думал, что всё так получится. Но Рогова надо было наказать. Он дрянной человек… и не достоин звания курсанта такого училища!
– И ты решил, что мантия непогрешимого судьи тебе впору?! – спросил Данила, не скрывая насмешливой иронии.
Шандор сжал кулаки, его чёрные цыганские глаза обиженно вспыхнули красным пламенем, прямой нос стал с шумом втягивать воздух, раздувая при этом ноздри. В этот момент он был похож на необъезженного коня, вставшего на дыбы, чтобы сбросить с себя ненавистного седока. Открытым горящим взглядом смелого человека, привыкшего отвечать за свои поступки, юноша вскинул голову и… онеменел. Он увидел, что друг говорит с ним, не открывая рта. Тем не менее, он слышал каждое его слово.
Несмотря на остекленевший взгляд Шана, устремлённый на него, Данила не прервал своей назидательной речи.
– …А себя ты считаешь вправе делать то, что находишь правильным, так? – продолжал он задавать ему риторические вопросы, сердито сдвигая брови к переносице.– Ты, видимо, упустил из вида, что лётчик отвечает не только за свои поступки, но и за людей, которые, доверив ему небо, спокойно ходят по земле. Ты же, думая о наказании одного человека, забыл о своих товарищах. Сейчас, вновь не думая, ты назвал такого же курсанта, как и ты, дурным словом. А ты уверен, что одного слова достаточно для характеристики человека? Вот листья распустились на деревьях, какого они цвета?
– Зе…лё…ные,– медленно, словно находясь под гипнозом, ответил Цыганов, чувствуя, что последний вопрос, произнесённый Даном вслух, стряхнул с него оцепенение.
– И всё? приглядись,– настаивал Данила, продолжая говорить голосом.
– Ну… есть листья светлые, есть ярко – зелёные, темно – зелёные. Есть немного голубоватые, есть…
– Достаточно,– прервал его Данила,– вот видишь, сколько оттенков у листьев. Так и каждый человек, имеющий душу, многогранен, как и всё в природе. А у Рогова есть душа. Ты на него напрасно злишься – не он себя воспитывал, а семья и среда, в которой он рос. Но если он здесь, среди нас, а не за папиной спиной, значит – хочет измениться. Пока у него не всё получается, но вырос – то он заметно. Помнишь, как Вад первый раз повис на перекладине? А сейчас отжимается не хуже тебя. Ничего, сжал зубы – и вперёд. Прав -да, ночью под одеялом иногда плачет. Каково ему, изнеженному белоручке, подтягиваться, бегать, прыгать с парашютом?! Да что я говорю? Сам знаешь. Поддержать его надо, а не строить козни. Парень-то он неплохой. И, как мне думается, к начальству жаловаться он тоже не побежит.
Данила умолк. Взгляд его больших синих глаз вновь стал светлым.
Шандор, не отвечая, глядел на него странным взглядом. Чтобы убрать противоестественное напряжение, возникшее между ними, Данила, слегка хлопнув друга по плечу, спросил с плутоватой улыбкой:
– Шан, ты где? опять очередная юная прелестница возникла пред взором молодца и белый свет затмила?!
Цыганов, полностью придя в себя от дружеского шлепка, сглотнул набежавшую слюну и, отчего – то мотнув головой, возбуждённо заговорил, глядя в глаза другу:
– Знаешь, Данька, странно конечно, но ты, когда говорил, то на какое-то время – это было до вопроса о листьях – замолчал, а я всё равно слышал всё, что ты мысленно продолжал говорить. Мне кажется, это от того, что мы с тобой стали не просто друзьями, а настоящими братьями! Пусть не кровными, но братьями! И поэтому можем слышать друг друга, даже не открывая рта. Как думаешь?
– Думаю, что так,– сдержанно ответил Данила, погасив вспыхнувшее недовольство.
Он протянул руку Шандору, но тот, проигнорировав протянутую руку товарища, обнял обретённого брата.
После объятий, Данила сообщил названному брату, что дня два – три его не будет в училище: отпущен к заболевшему отцу. И, более не желая ничего объяснять, скосив глаза на ручные часы, добавил:
– Теперь ты будешь помогать Ваду. Прошу: помогая, – не зарывайся.
Шандор, непроизвольно поморщившись, согласно кивнул головой.
… В самолёте, вспоминая об открывшихся способностях Цыганова, Данила неодобрительно подумал о цыганской ведьме. Ясно понимая, что искусствен – но привнесённый дар может изрядно навредить другу по службе, он принял решение – избавить от него Шана. Это необходимо было сделать, как можно быстрее, пока «подарок» бабушки не укоренился.
Прилетев в Москву, Данила сразу же направился в больницу. Не доходя до больничного корпуса, он увидел Олега Фёдоровича, бредущего ему навстречу со страдальческой улыбкой на лице. Радуясь приезду сына, он грустно поведал, что тяжело болен. Ругнув про себя «правдолюбов» врачей, младший Горнов, понимая, что человек может внушить себе всё, что угодно, решил сам начать своё лечение. Весело рассказывая отцу о случае с котёнком, он многократно повторял позитивные мысли о прекрасном самочувствии самого слушателя.
Через час такой вот «болтовни» Данилы, Олег Фёдорович заявил ему, что врачи ошибаются насчёт его плохого здоровья. «Они не понимают, – убеждал он сына, повторяя всё то, что тот внушал ему, – что наши мысли материальны. Мы есть то, что сами о себе думаем. А я, старый дурак, где то там что-то кольнуло, караул и закричал. А врачам – то что… если жалуется, то надо лечить. Вот меня и лечат. Э, нет! Со мной такие шутки не пройдут! Теперь я сам буду и контролировать, и направлять свои мысли в нужную мне сторону. Я их настрою на здоровье, успех и… а,– он махнул рукой, – на молодость».
– Что, Данька, молчишь? одобряешь или нет?
Пряча улыбку, Данила обнял отца.
Оставив старшего Горного в больнице договариваться с врачами о выписке, сын, взяв ключи от квартиры отца, направился туда, чтобы всё подготовить к его скорому возвращению. Произведя нехитрую уборку, он затоварил пустой холодильник продуктами, положив туда для лучшей сохранности и хлебные изделия.
На следующий день, оставив врачам расписку о своём добровольном уходе из больницы, адвокат Горнов с сыном поехали домой. За накрытым столом Олег Фёдорович обрушил на Данилу шквал вопросов. Его интересовало всё, что было связано с жизнью и учёбой сына. Проговорили почти всю ночь.
Дан был счастлив. После долгого пребывания в детском доме, где, как и все детдомовские воспитанники, он был «ничей», его тянуло к уюту семьи. Здесь его ценили и любили никак лучшего воспитанника или курсанта, а как родного сына. Но остаться долго он не мог, – поджимало время.
Попрощавшись с отцом и воспротивившись его попытке ехать провожать, Данила вышел на улицу. И только тут заметил, что весна пришла и в Москву. Светило уже тёплое солнце, но деревья стояли ещё голые, а под ногами противно хлюпала грязь на асфальте. Неприятное предчувствие внезапно охватило юношу. Стараясь подавить его, он, заметив такси, махнул рукой. В это время его окликнул радостный знакомый голос.
Оглянувшись, он увидел спешащего к нему через дорогу Петьку. Отказавшись от машины, Данила с удовольствием пожал руку разительно изменившемуся Найдёнову. Ухоженный вид бывшего детдомовца сказал ему, что Пётр хорошо питается, хорошо спит и, вообще, живёт без проблем.
Пока Петька рассказывал ему о своей жизни, Данила чувствовал, как лоб покрывается испариной. Он отчётливо увидел, что в его товарища вселилась тёмная сущность. Скрывая тревогу и пристально вглядываясь в сияющее радостью лицо Петра, Данила уверился, что тот сам сможет справиться с сущностью. Он искренне надеялся на то лучшее, что появилось в Найдёнове за годы их совместной жизни в детском доме.
Однако несколькими часами позже, уже в другом городе, подходя к училищу, Дан ощутил, как в глубине его души, больно царапая по сердцу, появились предательские сомнения.
Прощай, училище
На третьем курсе курсанты говорили только о полётах. При этом довольно часто и с большим уважением произносили имя летчика – инструктора Ивана Сергеевича Фомина. Бывший военный лётчик первого класса, уволенный из рядов разваливающейся армии в самом начале девяностых в чине
майора, был не только отличным лётчиком, но и талантливым педагогом.
… Если бы несведущий человек случайно попал на аэродром, где проходила подготовка курсантов к полётам, и увидел как курсанты во главе с инструктором, подобно играющим детям, вытянув в стороны руки, «летают» по аэродрому, то подумал бы, что попал в сумасшедший дом.
В июне, после лётного обучения, начались и сами полёты. В эти дни все курсанты находились на аэродроме, «болея» друг за друга.
Когда в воздух поднялся Рогов, они так же, желая ему удачи, держали сжатыми кулаки. В этот раз инструктор, решив усложнить задачу, в полёте заглушил мотор. Почувствовав, что самолёт падает, Вадим запаниковал. Голос инструктора, повторяющего ему в который раз: «Самолёт падает! Курсант Рогов, принимайте решение. Ваши действия, курсант!», он не слышал. В это время он вновь вернулся в детство, и переживал самые страшные минуты того дня, когда он, шестилетний мальчишка, обуреваемый чувством страха и невозможности что- либо изменить, с криком: « Мама!» падал с высоты вниз на быстро приближающуюся неприветливую землю.
