В паутине лжи

– Дурак ты, Бисаев, жениться тебе надо. Как Лариска? Всё бегает?

– Ну а куда она от моего животного магнетизма денется? – улыбнулся он. – А если серьезно, мать у нее опять слегла.

– Всё деньги ей подкладываешь?

– Ну она же птица гордая – сама никогда не попросит. Вот и извращаюсь каждый раз. Обидеться на меня – дело несложное, сам знаешь. А так она вроде как мой сволочной характер компенсирует. И гордость при ней, – печально улыбнулся Борис и потупил взгляд.

– Так что с психологом делать будешь? – после небольшой паузы спросил Кривцов.

– Ну я колыхнул болото, теперь его ход. Пошлю в школу нашего бойца, пусть он с учениками пообщается. Заставим нашего психолога понервничать, а там посмотрим.

– Сомневаешься?

– Да не знаю я. Что-то во всей этой истории мне определенно не нравится.

Борис подцепил вилкой картошку и долго разглядывал ее прежде, чем положить в рот.

***

Андрей, как обычно, пришел за полчаса до начала рабочего дня. Он повесил ветровку на рогатую вешалку у входа. Нажал упругую клавишу старенького чайника, и тот принялся ворчать, пока Андрей открывал окно.

Не успел он сесть, как в кабинет бодрым шагом вошел Борис.

– Здорово, студент.

Судя по кружке свежесваренного кофе в руке, он уже успел наведаться к Марии Поликарповне. Он скинул с себя светлый льняной пиджак и повесил на спинку стула. Руки его и лицо были темными от загара. От всей его огромной фигуры исходило ощущение свежести и странного, почти мальчишеского задора, словно внутри него туго натянулась пружина. Он, не садясь, принялся расхаживать по кабинету с кружкой в руке.

– Борис Сергеевич, вы что-то узнали? В школе, – осторожно поинтересовался Андрей, с удивлением наблюдая за перемещениями шефа.

Борис будто ждал этого вопроса. Он в два шага преодолел расстояние до стола и быстро сел.

– Похоже, Чудо-Юдин, ты оказался прав насчет психолога, – он отставил наполовину пустую чашку на стол и вытащил из-за уха сигаретку. – Странный он. Поработать с ним поплотнее надо, – в задумчивости проговорил Борис, постукивая сигаретой по столу. – Короче, ноги в руки и дуй в школу, в которой Света Николаева училась. Пообщайся с ее одноклассниками, с учителями, к секретарше загляни, – усмехнулся он. – Мне нужно знать, не водятся ли за нашим психологом грешки какие.

– Так вы действительно что-то узнали? – Андрей весь подался вперед. – Да?

– А вот это, друг мой Юдин, будет зависеть от того, какую информацию ты на него найдешь. И еще, возьми список учеников, с которыми наш психолог общается чаще остальных. Понял?

Андрей одобрительно кивнул, сгреб с подоконника блокнот и ручку и остановился на пороге.

– А я пока к избитой Светой девочке съезжу, – проговорил Бисаев, не глядя на застывшего в дверях Андрея. Наконец он перевел на него взгляд и бросил:

– Ну чё встал? Иди.

Андрей тут же скрылся за дверью.

Машина еле ползла в утренней пробке. Однако Борис никуда не торопился. Еще вчера вечером он созвонился с матерью Ксении Калашниковой и договорился о встрече. Время есть, и Борис использовал его, чтобы еще раз прокрутить в голове встречу с психологом. Еще раз подумать над тем, что его тогда смутило. Компульсия? Ранимое самолюбие? Этого было мало, чтобы сделать выводы, и Борис снова и снова вспоминал подробности их встречи. Поводов для размышлений хватало, но ничего конкретного, за что он мог бы зацепиться.

Бисаев приехал к назначенному времени, поднялся на лифте на десятый этаж. В дверях его встретила хозяйка и, взглянув на удостоверение, пригласила войти. Она провела его по большому светлому холлу в гостиную и предложила на выбор одно из двух кресел. Сама же села на диван, поджав под себя ноги.

Несмотря на ранний час, женщина была уже в полной боевой готовности: уложена и накрашена. Вязаный домашний костюм делал ее изящную фигурку еще тоньше. Объемная кофта обнажала часть плеча и острую ключицу, над которой ровно билась венка. Борис невольно вспомнил Марину. Почувствовал запах ее кожи, это ненадолго лишило его контроля. Ему стало неловко, и он поспешил отвести взгляд и полез в карман за блокнотом.

– Итак, – строже, чем ожидал, начал он.

– Простите, – прервала его хозяйка, – а почему вас вдруг заинтересовало это дело? Мы с мужем забрали заявление. Тем более Ксюша перешла в другую школу и больше с этой девочкой, Светой, кажется, не общается, – с плохо скрываемым пренебрежением добавила она.

– Мне бы очень хотелось поговорить с вашей дочерью, но прежде я хочу задать пару вопросов вам.

– Хорошо, – неуверенно ответила она. – Я слушаю.

– Почему вы забрали заявление?

– После разговора с директором. Он убедил нас, что ребенку ни к чему все эти нервирующие процедуры. Что Свету возьмут на контроль и обяжут ходить к психологу. Вы знаете, конечно, это очень неприятный инцидент, но они дети. Мой муж вспылил. Он у меня юрист, – пояснила она уверенно. – А потом мы подумали, поговорили с Ксюшей и решили, что Аркадий Павлович прав. Ни к чему ей вся эта нервотрепка.

– Он приходил к вам домой? Психолог.

– Пару раз. У Ксюши было сотрясение мозга, и она почти месяц просидела на больничном. Он очень помог ей. Очень внимательный молодой человек. Такой воспитанный. А почему вы спросили? К нам приходил не только он. Еще несколько учителей занимались с Ксюшей на дому, чтобы она не отстала от программы.

– Почему вы тогда перевели дочь в другую школу?

– Вы знаете, – женщина приподняла съехавшую с плеча кофту и, придерживая ее, потупила взгляд. – Ксюше стало неуютно. Она всегда была немного застенчивой. А после случившегося ей казалось, что все на нее пальцем показывают. Глупость, конечно. Да и новая школа с медицинским уклоном. Ксюша решила учиться на врача, – заметно повеселев, добавила она. – Так что мы не в обиде. Правда, ей приходится ездить в школу на автобусе, но остановка здесь рядом, – она жестом указала на окно.

– И ничего странного вы за ней в последнее время не замечали?

– Что вы имеете в виду?

– Необычное для нее поведение, – Борис старался не вдаваться в подробности, но мамочка всё равно насторожилась.

Ее взгляд начал блуждать по комнате, словно женщина пыталась что-то припомнить. Потом она снова посмотрела на него и покачала головой.

– Нет. Вроде нет.

– Я могу на ее комнату взглянуть?

– Да, конечно.

Она повела Бориса через небольшой коридор в сторону закрытой двери, на которой висела табличка «do not enter».

– Дурацкие подростковые шуточки, – фыркнула она и открыла дверь, пропуская следователя вперед.

– Она всегда закрывает дверь? – поинтересовался Борис, медленно обходя комнату.

Ничего сверхъестественного. Всё так же отчаянно чисто, как и во всей остальной квартире. Ни постеров на стенах, ни одной отличительной черты, по которой можно было понять, что за подросток здесь обитает. Вся квартира казалась Борису слишком вылизанной и безликой, словно это шоурум, который показывают потенциальным покупателям.

– В последнее время стала закрывать. Но она ведь уже взрослая. Я не придавала этому значения, – она чуть нахмурила четко прорисованные брови и внимательно посмотрела на следователя, словно ждала его одобрения.

– Какая она? – взгляд Бориса совершил по комнате круг и снова встретился взглядом со стоящей у порога хозяйки.

– Обычная девочка, – пожала она плечами. – Хорошо учится. Занимается музыкой. Кстати, она вот-вот должна вернуться из музыкальной школы. И вы сможете с ней познакомиться.

И действительно, не успела женщина договорить, как раздался звонок в дверь.

Разговор с Ксенией прошел бездарно. Визит следователя ее явно напугал. На вопросы она отвечала односложно, а в конце вообще заявила, что у нее болит голова и уроки еще не сделаны.

Борис чувствовал, что получил еще одно неясное свидетельство собственной правоты относительно психолога. Теперь осталось сложить их вместе и озвучить вывод. Вывод, который Борис уже давно сделал. Но это странное назойливое ощущение, что что-то здесь не так, всё равно не покидало его. И еще одна деталь не давала ему покоя. Комната Ксении была слишком безликой. Только то, что предназначалось для чужих глаз. Ну не может же человек совсем не иметь личного пространства. У нее точно должен быть дневник.

Борис припарковал машину возле управления и быстро взбежал по ступеням. Он кивнул ребятам, что-то горячо обсуждающим у входа. Их громкие голоса и смех сейчас раздражали Бориса. Словно он нес в голове ценную информацию и решительно не хотел ее расплескать в дружеских беседах. Как ни странно, но сейчас единственный человек, которого Борис хотел видеть, был Андрей. Что удалось найти ему?

Дернув ручку двери, он понял, что приехал раньше напарника. Борис открыл дверь ключом и медленно вошел в кабинет.

Глава 7

За пыльным стеклом электрички скучно мелькали редкие деревья. Илья был раздражен. Казалось, монотонный перестук колес еще глубже вбивал это раздражение в мозг, вызывая душное бессилие. Он просто хочет им помочь. Просто помочь. Больше ничего. Вялые, безынициативные, напрочь лишенные амбиций. Кем они планируют стать? Смешно. Семенихин в графе: «профессия» вообще написал: «козел»! Илья, конечно, понимал, что эта надпись предназначалась ему, но он уже давно не злился на них, ему было их просто жаль. Никому не интересные, никому не нужные, даже собственным родителям. Что мы вообще можем от них требовать?

Он сошел на небольшой станции, на которую указывала лишь потрескавшаяся, а местами уже плотно заросшая травой асфальтированная площадка. Узкая тропинка, протоптанная редкими пассажирами, вела через перелесок к раскинувшейся на холме деревеньке.

В доме дремала привычная ему тишина. Илья разулся и тихо подошел к открытой двери в комнату отца. Не захотел беспокоить его своим скверным настроением, так что, не заходя в комнату, направился к неприметной двери в конце длинного темного коридора. Раньше здесь была кладовая с большим земляным погребом, где маленький Илья провел много пугающих дней и ночей. Он повернул в замке ключ и открыл дверь. В лицо пахнуло спертое теплое дыхание подвала. Он долго всматривался в темноту, в которой терялась узкая деревянная лестница, не решаясь преодолеть сдавивший грудь сладкий ужас восторга. Включил свет, ярко освещая большую комнату с земляным полом. И сделал шаг, за ним другой, третий, и уже почти сбежал с последних ступеней, не в силах унять волнение в груди.

Вдоль стены, отделанной широкими натесанными досками, в зазоры которых проглядывала земля, стоял металлический стеллаж с книгами. Илья взял одну и присел на небольшой потрепанный диванчик. Потянул за кончик ляссе и открыл книгу. Он продолжил чтение с места, на котором остановился в прошлый раз. Чувствовал, как раздражение отпускает его. Илья никогда не торопился, когда читал. Он был уверен, что только чтение помогает человеку сохранить его индивидуальность, заставляет думать. Пять пар глаз были устремлены на него сейчас. Он знал, они внимательно его слушают. Ловят каждое слово. Ведь они уже на пути к совершенству. Пусть не всех, но их он спасет.

Илья чувствовал себя великолепно. Он снова сделал глоток чая, с умилением глядя на горизонт. Огромный желтый диск солнца скрылся уже наполовину и начал плавиться, как кусочек масла на горячем тосте, растекаясь в тонкую розовую линию. Постепенно густея, она становилась ярко-красной, и, словно ржа, начала пожирать горизонт. Скоро она перекинулась на землю, и по ней поползли длинные черные тени, будто крючковатые пальцы хтонического чудовища, которое пытается выбраться из-под земли. Это напомнило ему лангольеров, которые пожирают остатки вчерашнего дня. Они, как лава, текут по земле, переворачивая камни, с хрустом ломая скелеты тощих деревьев. Уже накренился забор и, слетев с задвижки, распахнулась калитка. Нетронутыми остались лишь несколько метров перед домом, но через пару минут и цветущие кусты жасмина, и яркие вспышки астр в палисаднике исчезнут в их ненасытной пасти. Казалось, сердце – загнанная безумной скачкой лошадь, рухнуло замертво, застряв между ребер. Еще метр. Они уже стекают вязкой черной жижей на стол. Перевернувшись, разбивается чашка, обдав его кипятком… Илья закричал и рывком сел на кровати. Он провел дрожащей рукой по спутавшимся мокрым волосам. Спустив ноги на пол, посидел так пару минут, пока окончательно не пришел в себя. Поднялся и пошел на кухню, снимая на ходу мокрую футболку.

Ополоснув лицо холодной водой, посмотрел в висящее над умывальником зеркало. На лбу кровь. Он снова расковырял запястье. Илья достал из настенного шкафчика бинт и отошел к окну. Мертвенно-бледный свет луны посеребрил макушки леса, залил белесой лужей столешницу, осветил его грудь и руки. Кровь в свете луны казалась черной. Илья провел подушечками пальцев по свежим ранам и вдруг быстро начал бинтовать. Ничего еще не потеряно. Он справится. Он сможет.

***

К тому времени, как Борис появился утром в дверном проеме, Андрей уже дописал отчет о визите в школу. Стоило шефу войти в дверь, как сердце у Андрея подскочило в груди от внезапно накатившего волнения. Он даже приподнялся на стуле, чтобы пожать Бисаеву руку и несколько секунд стоял согнувшись, ожидая, когда тот снимет пиджак.

– Готов? – спросил Борис, оглядывая стопку аккуратно сложенных бумаг на подоконнике. Он сел и уставился на стажера.

Андрей, как приготовившийся прыгнуть в воду спортсмен, набрал в грудь воздух и начал:

– Борис Сергеевич, вы в курсе, что про психолога слухи ходят, что он со старшеклассницами руки распускает?

– Юдин, выводы мы будем делать позже: как только ты доложишь по форме, что сумел выяснить вчера в школе.

– Да, конечно, простите, товарищ майор, – быстро исправился Андрей и начал излагать подробности визита в школу, изредка заглядывая в отчет, скорее для того, чтобы от волнения не превратить рассказ в кашу. Бисаев, казалось, слушал его без интереса, однако каждое произнесенное Андреем слово ложилось очередным доказательством его собственной теории, и сейчас он думал о Ксении Калашниковой. Как заставить ее говорить? Надавить? Утратишь контроль. Сама она вряд ли что-то скажет. Хотя попробовать в любом случае стоит. Борис посмотрел на притихшего стажера.

– У тебя все?

– Так точно.

– Вот смотри, Юдин, некий психолог Блохин распускает руки со старшеклассницами. Его вынуждают написать заявление по собственному, а через два месяца пропадает Таня Матвиенко. Он устраивается в другую школу, и еще через год пропадает Света Николаева. Как думаешь, кто следующий? Ксения Калашникова?

– Знаешь, что меня смутило в его поведении? То, как он сел. Рядом со мной на диван, – пояснил он, понимая, что торопится озвучить свою версию, от чего говорит путано. – Понимаешь, такое поведение оно…

– Бессознательное, – вставил Андрей.

– Бессознательное, – согласился Борис. – Человек может поменять манеру поведения, если, например, чувствует опасность. Но я не заметил, что он особенно нервничал, пока не услышал в вопросе сомнения в его компетенции. Ну, смотри, человек виновен в пропаже девочки. К нему приходит следователь, и что, он будет себя вести как ни в чем не бывало? Не думаю. Страх – это мощный стимул и отличный раздражитель. Либо он реально псих, уверенный в своей безнаказанности и абсолютно лишенный мук раскаяния. Тогда это меняет дело.

– Вы сомневаетесь?

– Видишь ли, друг мой Юдин, серийный убийца – все-таки редкий зверь. Но здесь я, пожалуй, с тобой соглашусь. Он начал приставать к Ксении. Она испугалась и закричала. Он сбежал. Может, за год его почерк так поменялся? С нападения до убийства. Возможно ли, что он принял во внимание прошлые свои ошибки и сейчас просто убивает своих жертв, предварительно выманив их из дома? Тогда как он их выманивает? И главное, куда? У него должен быть дом, желательно в укромном месте, – продолжал рассуждать Борис. – Вот мы с тобой пытаемся вычислить этого урода, а он, возможно, именно сейчас очередную жертву присматривает. Иногда, чтобы раздобыть крупицу нового знания о конкретном экземпляре, надо дождаться, когда эта сволочь совершит очередное преступление.

Казалось, он говорит сам с собой, медленно поворачивая между пальцами карандаш.

– Я проверил, нет у него загородной недвижимости. И у родственников, которых у него нет, тоже, – добавил прежде, чем Андрей успел открыть рот, его лицо оставалось бесстрастным. Он откинулся на стуле и сцепил руки на затылке.

– Что думаешь, студент? Как он их выманивает?

– Может, предлагает подвезти до дома? – осторожно предположил Андрей.

– В том-то и дело, нет у него машины. Ну вот представь, что ты маньяк. Как ты заставишь подростка идти туда, куда тебе нужно?

Андрей неопределенно пожал плечами, судорожно соображая. Ему хотелось произвести на патрона правильное впечатление, но, как назло, тот спрашивал у него то, к чему Юдин был однозначно не готов, чувствуя себя нерадивым студентом на экзамене.

– А что если он им смс посылал? Телефон-то у него есть.

– Неплохо, Чудо-Юдин, – ответил Борис и прикурил. – Сделай запрос сотовому оператору, чем черт не шутит. Сети его проверь.

– Может, домой к нему съездить, с соседями поговорить? – предложил окрыленный успехом Юдин.

– Ездил я. Никто ничего не может про него сказать. Тихий, неприметный. Золото, а не сосед. Ну должен же он где-то проколоться? – Борис раздраженно стряхнул пепел в пепельницу, просыпав часть на стол, и тут же сдул на пол.

– Я одного не понимаю, – начал Андрей, желая простимулировать дальнейшие рассуждения шефа. – Если дети говорят о том, что психолог этот скользкий тип, почему его в школе держат?

– Ты знаешь, сколько школьный психолог получает? Нет? Так я тебе скажу, тысяч двадцать. Ну кто, скажи мне, Юдин, за такие деньги работать пойдет?

– Обыск нужно в его квартире провести, – продолжал Андрей.

– Для начала нужно ордер получить, а это не так просто. Он, конечно, моральный урод, но у нас нет доказательств. А нет доказательств – нет ордера. Без ордера – всё это незаконно, а значит, напрасно. Он снова вывернется. Нет. Тут наверняка нужно действовать. Нужно разговорить Ксению Калашникову.

Борис отошел к окну. Он невольно вспомнил Аню. Возможно, этот урод так же близко подсаживался к ней, брал за руки. Ассоциации возникли мгновенно, совершенно неподвластные ему, заставляя его кулаки сжиматься в нервном возбуждении.

Глава 8

Людмила Калашникова даже не взглянула в раскрытое удостоверение следователя.

– И всё же я не понимаю, для чего вам снова понадобилось говорить с моей дочерью? – недовольно проговорила она, пропуская Бисаева в дом. – Ксения больше не общается с пропавшей девочкой, – она обернулась на Бориса, шедшего следом. – Объясните же наконец.

– Вы не волнуйтесь, обычная процедура. Мы опрашиваем всех Светиных одноклассников. Включая бывших, – поспешил добавить он, видя решительный настрой мамаши. Она остановилась посреди гостиной и несколько секунд гипнотизировала Бисаева взглядом.

– Вы не против, если я подожду Ксению в ее комнате?

Судя по гримасе недовольства, идея ей не нравилась. Но после некоторых колебаний она всё же разрешила Борису пройти в комнату дочери.

– Ума не приложу, что вы пытаетесь там увидеть? – повторяла она вслед Бисаеву.

Борис не решился заглянуть в стол или шкаф, так как мамаша зорко наблюдала за ним из гостиной. Он сел в небольшое кресло рядом с кроватью и снова окинул взглядом комнату. Шкаф для одежды, письменный стол, кровать, этажерка с куклами. Борис встал и подошел ближе, чтобы рассмотреть их. Все куклы были явно дорогие, как и обстановка комнаты.

– Ваша дочь коллекционирует куклы? – спросил он громко в раскрытую дверь. В коридоре тут же послышались торопливые шаги, и на пороге возникла хозяйка.

– Ну, конечно, ей нравятся куклы. Она же девочка. И потом, ну посмотрите, они же просто потрясающие. Эту, – она показала на сидящую в плетеном кресле фарфоровую даму с зонтиком, – мы привезли из Милана. А эта из Японии. Посмотрите на ее кимоно. Это точная копия одеяния высокородных японок девятнадцатого века.

– Я вижу, вы разделяете страсть дочери.

– Куклы – моя слабость, – проговорила хозяйка. Она хотела что-то еще добавить, но в дверь позвонили, и она пошла открывать.

В прихожей послышались голоса, и несколькими минутами позже в комнату вошла Ксения. Она так же, как и ее мать, была не очень-то довольна визитом следователя. Ксения прошла мимо Бориса и бросила футляр со скрипкой на кровать. Развернулась к следователю в немом вопросе.

– Мы можем поговорить?

– Вы снова хотите спросить про Свету?

– Нет. Я хочу, чтобы ты рассказала мне о занятиях у школьного психолога. Блохина Ильи Витальевича.

Ксюша нахмурилась и отошла к окну.

– А что конкретно вас интересует? – не поворачиваясь, спросила она.

– Всё. Как долго он занимался с тобой, как часто приходил, когда ты болела, о чем вы разговаривали?

Ксения молчала, но Борис видел, как напряглась ее спина.

– Ты можешь сесть? Мне не очень приятно разговаривать с твоей спиной.

– Не очень приятно? – усмехнулась она. – А мне не очень приятно, что вы лезете в мою жизнь, – она развернулась к нему и, заложив руки за спину, оперлась ими о подоконник.

– Да, наверное, так и есть, – проговорил Борис, обдумывая, как исправить положение. – Любишь музыку? – спросил он, кивнув на лежащий на кровати черный футляр.

Губы девочки искривила брезгливая усмешка.

– Обожаю, – с наигранной веселостью ответила она.

Бориса обескуражила перемена в поведении Ксюши. Эта злая напускная веселость, которую он много раз слышал в голосе Ани, видел в резких нервных движениях рук, кривящейся на лице бесноватой улыбке. Словно внутренняя неудовлетворенность, почуяв свободу, выглядывала из ее глаз, опаляя окружающих лихорадочным жаром приближающейся истерики.

– Тебя кто-то обидел? – спросил он.

Перекошенные злорадством черты лица расслабились, и она, ссутулившись, уставилась перед собой.

– Вам никогда не казалось, что вы в клетке? – совершенно безэмоционально спросила она в пустоту. – Дом – клетка, школа – клетка, вся жизнь – лабиринт из клеток, выхода из которого нет. Тебе говорят: он точно есть, нужно приложить усилия, перетерпеть, просто захотеть. А вся правда в том, что еще никто его не нашел – выход, – она подняла на Бориса глаза.

По ее взгляду было видно, она ждет не ответа, а лишь немого признания собственной правоты. Она удовлетворенно отвернулась. Борис не мог ей возразить. Не знал как. Он тоже много лет искал этот выход. Но, в отличие от Ксюши, не мог признаться в этом вслух.

– Мне нечего вам сказать. Простите, – вдруг совершенно спокойно сказала она и направилась к выходу, давая понять, что разговор окончен.

Борис ехал домой и всё думал о Ксюше. Она хотела услышать от него слово, а услышала привычную ей тишину. Сейчас, когда она не слышит его, он горячо соглашался с ней: и с клеткой, и с безразличием этой сраной жизни. В ней не так много правды: песня, под которую ты в первый раз пригласил на танец понравившуюся девочку. Воспоминание о запахе волос любимой женщины, чувство пронзительного страха и робкой радости, когда она сообщает тебе, что ждет ребенка. Именно в этот момент ты чувствуешь движение жизни, слышишь, как поворачиваются ее колесики, понимаешь, что уже никогда не будет, как раньше. И только сейчас Борис понял, что в тот момент слышал поворот невидимого ключа, открывающего металлическую дверь. Мы все мечтаем о свободе, а получив ее, замираем в ужасе, не зная, что с ней делать. Мы не умеем жить без клетки, вот в чем парадокс жизни. Борис чувствовал душную слабость. Постоянно передергивал плечами, будто хотел стряхнуть ее с себя. Ему вдруг стало тесно в собственном теле. Словно он силился выпрыгнуть из объятого пламенем сердца.

На скамейке у подъезда сидела с мамой Лариска. Клавдия Ивановна выглядела осунувшейся и бледной. Лара держала ее за руку, готовая откликнуться на любое ее движение. Борис сразу заметил это по ее сосредоточенному лицу. Но стоило Лариске заметить его приближение, как она беззаботно улыбнулась и помахала ему вместо приветствия рукой. Борис поздоровался с обеими, его взгляд на мгновение задержался на лице Лариски, и она чуть заметно кивнула ему.

Он поднялся в квартиру и, не раздеваясь, пошел на кухню. Налил стакан воды, но пить отчего-то не хотелось. Борис опустился на стул, уставившись в пустоту. Открылась и закрылась входная дверь. Легкие шаги. Зажегся свет.

Лариска, подбоченясь, смотрела на него, надменно-кокетливо улыбаясь. Она была в любимом шелковом платье, облегающем ее округлую грудь.

– Можешь оладий напечь? – вдруг спросил он, как приблудный пес, заглядывая Лариске в глаза.

Она наигранно фыркнула:

– Напеку. Чего не напечь?

Она по-хозяйски принялась вальсировать по кухне, хлопая дверцами шкафов, заглядывая в холодильник, доставая продукты и посуду.