Ось второго порядка

– Он, – она указала на своего спутника, – известный астролог и хотел бы вам погадать. Просто так, для практики.

Если бы девушка не вызывала симпатии, я наверняка встал бы и молча ушёл. Но девушка меня заинтересовала, а кроме того, сработала репортёрская хватка: всё любопытное или необычное можно превратить в текст – прямой источник дохода. Поэтому я слегка наигранно улыбнулся девушке, кивнул и подошёл вместе с ней к астрологу.

– Алексей Алексеевич, – представился тот, – а это, – он указал на девушку – Ирина.

– Виктор.

Потом он произнёс ещё несколько ничего не значащих, но располагающих к общению фраз и повторил уже сказанное Ириной. Да, он астролог, в этом городе проездом и не прочь погадать. Вообще-то это гадание стоит очень дорого, но сегодня он при деньгах и в хорошем настроении, поэтому готов гадать бесплатно – просто ради удовольствия.

Я постарался подойти к необычному гаданию с точки зрения журналиста, а не как человек, который хочет узнать о себе что-то новое. А гадание и впрямь оказалось необычным: судьбу астролог предсказывал не по руке и не по дню рождения, а по крестикам, которые попросил расставить в «матрице» – расчерченном на квадратики листочке бумаги. Поскольку гадание называлось «шахматным», этот расчерченный листочек, судя по всему, являл собой символ шахматной доски. А человек, которому гадали, то есть я, сравнивался с одной из шахматных фигур.

После того, как Алексей Алексеевич присвоил мне одну из фигур и – очень верно! – расписал качества моего характера, я начал расспрашивать астролога про другие фигуры, пытаясь понять гадание в целом, не зацикливаясь на свойствах именно моей фигуры.

Потом, когда я расшифровывал записи, которые делал при этом в блокноте, у меня получилось следующее: всех людей астролог делил на четыре типа, по шахматному принципу. Человек либо Слон, либо Конь, либо Король, либо Ладья. Каждый из этих типов в свою очередь имеет четыре разновидности, которые обозначаются камнями, то есть каждый Слон (или другая фигура) может быть Рубиновым, Хрустальным, Алмазным или Изумрудным. Каждая из фигур имеет свои свойства, каждый камень добавляет что-то к этим свойствам. Сам я оказался Хрустальным Конём. Конь говорит о креативности и непоследовательности, а хрусталь – о скрытых магических способностях. Гадание это астролог называл «Чатурангой» и утверждал, что изобрели его в древней Индии, причем задолго до появления шахмат. Более того, шахматы когда-то были не игрой, а именно гаданием.

Кроме того, в матрице каждому квадрату астролог присвоил цифру – как он пояснил, по принципу «магических квадратов». Он посчитал цифры в квадратах, которые я отметил, и вычислил из них «счастливые» числа. Числа оказались 7 и 13.

– Тебе везёт на седьмом этаже, в седьмой квартире, в воскресенье, – пояснял он. – А тринадцать – число, на котором всё меняется: оно не плохое и не хорошее, на нем нужно ждать перемен и принимать решения.

Во время разговора я периодически поглядывал на Ирину. Девушка сидела молчаливо и немного отстранённо: судя по всему, подобные объяснения она слышит не впервой. Быть может, ей даже скучно. Но при этом она, казалось, готова выслушивать это бесконечно – видимо, соблюдала «правила игры».

Когда гадание закончилось, я почувствовал, что эта пара настолько мне интересна, что вот так сразу расставаться не хочется. И в следующий момент как-то естественно и непринужденно оказалось, что мы вместе идём по улице, как старые знакомые. Оказалось, что Алексей Алексеевич и Ирина из другого города, и завтра утром у них поезд, а здесь они остановились у тетки Алексея Алексеевича и сейчас идут туда, и я иду вместе с ними.

Квартира Раисы Илларионовны (так звали тетю Алексея Алексеевича) встретила обилием кошек, которые вольно гуляли по всему дому, и никак нельзя было сосчитать точное их количество. Казалось, они повсюду и имя им легион.

Сама Раиса Илларионовна была женщиной лет шестидесяти пяти, живой и простой в общении. Язык не поворачивается назвать ее старухой. Встретила она гостя запанибратски, будто ей не привыкать видеть в своем доме незнакомых людей: выдала домашние тапочки, напоила чаем. Алексей Алексеевич доложил, что она – бывшая актриса и геофизик, а ныне поэтесса. И тут же завладел всеобщим вниманием. Он был неистощим – пел свои песни под гитару, читал стихи и прозу, рассказывал о своих поездках и изобретениях, встречах и планах на будущее, обо мне и о себе, об Ирине и о тёте, о своем непутёвом брате и шахматных турнирах, о службе в армии, загранице и борделях, новых самолетах и поисках места в жизни, об альтернативном образовании и гибели семьи Романовых…

Ночь пролетела незаметно. От такого обилия информации голова у меня была совсем лёгкой, ноги от бессонной ночи – тяжелыми и ватными.

«Человек он, бесспорно, талантливый и неординарный, – думал я об Алексее. – Притягивает к себе, как магнит, но в то же время есть в нём что-то отталкивающее – то ли манера свои „мелкие“ недостатки, такие как небрежность в одежде, выставлять напоказ, то ли то, что слишком он любит (и умеет) завладевать всем вниманием собеседника».

Утром я отвёз их на вокзал (Ирина была немного сонная и от этого больше прежнего напоминала ребёнка) и, дождавшись отправления поезда, поехал на автобусе домой – отоспаться и собраться с мыслями. Слава богу, была суббота – нерабочий день.

А «утром», которое началось, когда уже начало темнеть, я неожиданно вспомнил нечто важное. Так «долбануло», что даже зубную щётку вынул изо рта, так и не дочистив зубы. Сплюнул пасту, прополоскал рот и, задумавшись, прошёл на кухню, закурил.

Нет, просто «вспомнил» – сказано неправильно, скорее я вспомнил о том, что нужно что-то вспомнить. То, о чём думал утром, перед тем как заснуть.

Сначала вспомнил, что обещал себе написать статью о гадании, потом – о впечатлении от Алексея и Ирины. Сегодня Алексей казался мне человеком, которому для жизни, как воздух, как никотин его бесчисленных сигарет, нужно внимание людей. Он казался мне похожим на гениального актера, который живет тем, что ежедневно получает эмоции от оваций бесчисленных зрителей – и только так самоутверждается и чувствует себя в форме. Ирина же, в отличие от вчерашнего дня, когда она казалась мне почти ребёнком, вспомнилась почему-то печальной, даже несчастной.

Наконец я вспомнил разговор – где-то между Кантом и адюльтером, – который выглядел сегодня исключительно важным. Алексей рассуждал о людях, деля их на тех, «кто играет» и «кем играют»: он рассуждал о том, насколько многого может на самом деле добиться любой человек, и насколько малое число людей этого добиваются.

– Вот ты, – говорил он, – мог бы стать миллионером или наёмным убийцей, а может быть философом или священником, но предпочитаешь оставаться обычным человеком.

Меня это задело. Я начал оправдываться, говорить, что я журналист (на что Алексей тут же едко заметил, что журналист – значит профессиональная проститутка, на что я даже не нашёлся сразу, что ответить), что я уже многое повидал в жизни, много где был и совсем не считаю себя «обычным»…

– Журналистика, а в особенности газетная, вообще вымирает, причем вымирает как раз из-за своей продажности, – говорил Алексей. – Если телевизионные новости от простоты восприятия продержатся ещё долго, то газеты будут со временем терять вес.

– Но в печатное слово-то ты хотя бы веришь? – спрашивал я.

– Конечно. Иногда это даже слово журналиста в газете. У каждого приличного журналиста бывают в жизни хорошие статьи, хотя бы несколько – сам когда-то работал в газете, знаю. Но это – лишь исключение, подтверждающее правило: большинство статей либо «заказные», либо откровенно «жёлтые». Первые направлены на формирование общественного мнения, вторые рассчитаны на сиюминутный интерес читающей публики. Заметь: люди, имеющие доступ в Интернет, газеты читают исключительно редко, а большинство людей их вообще не читают, а «просматривают». А слово – настоящее слово – можно найти в книгах, да и то не во всех.

– Эта точка зрения не новая, она опровергается временем… – начал было я.

Алексей в ответ лишь вздохнул:

– Тяжёлая у тебя профессия. Не позавидуешь никому, кто душу продаёт ежедневно, причём «кому хошь» и за гроши. Хотя… иногда ради нескольких «золотых» статей стоит всю жизнь проработать в журналистике. Иногда даже ради одной.

А потом он взял гитару и спел мне песню, которую назвал «Балладой о честном журналисте»:

…Не веря в предсказания убогой,Колоду бросив, всё же посмотрел.И выпала в расклад ему дорога,А за дорогой длинною расстрел…

Были в ней такие строчки:

Открыв страницы верного блокнота,Писал он кровью, золотым пером.И выпала ему такая ночка,Что весь блокнот покрылся серебром.

И конец:

Так кем он был, лежащий в поле чистом,У самого сплетенья трёх дорог?А был он просто честным журналистом —Любой из нас там оказаться мог.

– Не обижайся, – сказал он, закончив петь. – Не так уж плохо я отношусь на самом-то деле к вашей журналистской братии, как видишь.

Тут разговор перескочил на путешествия: Алексей рассуждал о том, что путешествуют часто люди, которые чувствуют себя неполноценными – им мало самого себя, им нужен «я» вкупе с Эйфелевой башней или с Тауэром, или с Ниагарским водопадом. В общем, тема уже сменилась, об обычных людях больше не говорили.

Я вспомнил о возмущении, которое охватило меня после того, как меня назвали «обычным». Я понял, что речь вовсе не о том, миллионер я или журналист (одно другого, по большому счёту, стоит), а о том, из категории «играющих» я, или тех, «кем играют». И я тут же честно причислил себя ко вторым.

Слишком уж мы привыкли именно себя считать «исключительными», «не похожими на других», «уникальными». Если вдуматься, это совсем не так. Действительно, всю мою жизнь меня кто-то определял куда-то, кто-то решал, что мне делать и чем дышать, а иллюзия самостоятельного выбора приводила к тому, что я только такую жизнь и считал жизнью. Даже мучился, когда она была другой – например, когда сидел без работы. То есть, по сути, я тогда искал того, кто бы за меня эту жизнь определил. Самурай без сюзерена…

Встреча с Алексеем стала тем «пинком под зад», который как должен был дать мне необходимое ускорение, чтобы идти сворачивать горы, но так случилось, что обстоятельства изменили меня без моего участия и гораздо сильнее, чем я мог предположить.

Глава 4. Записки сумасшедшего

Начало.doc

Меня зовут Виктор.

По крайней мере, такое имя указано в моем паспорте. Кто я на самом деле – не знает никто, по крайней мере, я – точно не знаю. Из зеркала на меня смотрит измученный, уставший, но симпатичный молодой человек с тёмными, вьющимися, растрепанными волосами. Мне знакомо и приятно это лицо, но у меня чёткое ощущение, что лицо это не моё. Это наваждение приходит каждый раз, как я подхожу к зеркалу. Но я привык и уже не отшатываюсь от зеркала, как в первый раз. Машинально беру расчёску со столика около кровати и начинаю с удовольствием причёсываться.

Медсестра Валечка уже сменила бельё и немного ещё замешкалась, что-то поправляя и глядя на меня исподтишка. Кажется, я ей нравлюсь.

Вдруг я прихожу в себя, останавливаюсь, неприятно удивившись самому себе, бросаю расческу и снова растрёпываю волосы. И так каждый раз. Это превращается в кошмар… Валечка испуганно вздрагивает и уходит.

Когда я очутился в онкологической больнице, я был уверен, что живу в городе Свердловске и работаю журналистом. Вот несколько заметок из блокнота – одной из немногих вещей, оставшихся от моей прошлой жизни. Благо, всегда ношу его с собой.

…Совсем недавно пришел в себя – сегодня первый день, когда могу что-то царапать в своем блокноте. Что-то очень любопытное происходит с моими глазами: стоит чуть-чуть изменить угол зрения, и буквы начинают расплываться, иногда мне даже кажется, что они сознательно нагромождаются друг на дружку, издеваясь надо мной. Доктор говорит, что это нормально после операции, и скоро всё пройдет…

Я лежу в новом корпусе онкологической больницы, что на краю нашего города. Больница – просто блеск! Говорят, что это любимое детище нашего губернатора, «на личном контроле» так сказать, поэтому здесь всё на высшем уровне, напоминает булгаковскую клинику доктора Стравинского (мне, по крайней мере). Психиатров, правда, нет – все больше хирурги, но сумасшедших хватает… У всех нас (а в палате нас трое) диагноз один и тот же: опухоль головного мозга, а это, я вам скажу, к сумасшествию очень даже располагает…

…Опять начались головные боли. Валечка вколола мне что-то в ягодицу. Клонит в сон.

Если верить моим часам, то сегодня 24-е число. Значит, я здесь уже пять дней (и все пять помню очень смутно). ПЯТЬ! Начхать на эту «утку», да и на санитарку-дуру тоже. Перетерплю как-нибудь… Главное, очень хочется вспомнить всё, что со мной случилось!

Помню вот что: стоял первый теплый день мая, и я в своей куртке «кожзам» просто изнывал от жары. Ещё бы – всю неделю погода делала жуткие выкрутасы: днём, как правило, шёл дождь, временами переходящий в снег. И когда я этим утром увидел на термометре +8 (было семь утра), то, естественно, надел куртку. Пожалеть об этом пришлось ближе к обеду – по моим ощущениям к этому времени температура была уже около двадцати градусов, и я весь взмок, пока шёл от редакции к Дому Культуры.

Накануне я брал интервью у директорши этого заведения – стервозной бабы под сорок, – и в тот день нёс на её суд уже готовый текст статьи. Мне, помню, ещё не очень повезло – когда пришел, у неё в кабинете была «оперативка». Сунул было нос, но, увидев её, распекающую с десяток своих сотрудниц, поспешно убрался обратно в коридор, сел на стул и вынул книжку, чтобы скоротать время.

Чтение, однако, не шло – я вспомнил, что мне сказали в редакции про эту бабу: «Вредная как сам черт, журналистов терпеть не может. Смотри – всю душу вынет!» Я вытащил из сумки и медленно перечитал текст статьи, и он мне совершенно не понравился. Ну, да, волков бояться…

Вот тут-то все и началось. У меня прихватило сердце. Причем так сильно, что я подумал, что сейчас упаду в обморок. То-то весело будет! Мелькнула мысль, что сегодня с утра я много курил, а вчера лёг очень поздно и не выспался…

Однако слегка отпустило. Сжав зубы, я расстегнул одну пуговку на рубашке и, сунув в образовавшуюся щель ладонь, прижал её к груди – стало, вроде бы, чуть-чуть получше. В это время из кабинета посыпались сотрудницы, некоторые кивали мне в знак приветствия, на лицах их читалось облегчение. Я, вздохнув, встал, всё ещё не веря, что смогу удержаться на ногах, и поплелся в директорскую берлогу с самыми дурными предчувствиями.

– Давайте, давайте свою писанину! – эта полная дама едва удостоила меня взглядом, совершенно проигнорировав моё приветствие, и уставилась в написанные мной строчки так, будто я ей принес чью-то анонимку в её адрес. Дойдя примерно до третьей строчки, она подняла на меня негодующее лицо и слегка приоткрыла рот…

Однако чем она осталась недовольна в моей статье, я так и не узнал – в этот момент словно чья-то невидимая рука стальными тисками сжала моё сердце, и я, каким-то шестым чувством осознав, что оно больше не бьется, начал валиться набок, на миг потеряв всякий контроль над своим телом. Сознание почему-то оставалось совершенно ясным – я, так и не почувствовав удара, тупо взирал на ножку письменного стола, обреченно думая о том, какой переполох вызовет сейчас моё падение.

Длилось это целую вечность. Тишина заполнила меня без остатка, боль куда-то ушла, а затем вернулась, но слабее. В этой тишине я почувствовал частые-частые удары своего сердца и холодный пот, стекающий по спине. Я как мог поспешно вскочил на ноги, со словами «Всё в порядке, не беспокой…», и остолбенел: директорша сидела неподвижно, как статуя, уставив свой негодующий взор в то место, где я сидел до своего падения. Я осторожно дотронулся до её руки – та была тёплой, но какой-то безжизненной. Взгляд её был осмысленный и какой-то замороженный.

В панике я рванулся к двери, распахнув её резким движением. Дверь глухо ударилась обо что-то твердое. Я протиснулся в щель и увидел одну из сотрудниц Дома Культуры (кажется, Настя её зовут), наклонившуюся к двери. Подслушивала?

Она также была неподвижна. В панике я, обогнув её, вылетел в коридор – тот был полон восковых статуй, выглядевших до абсурдного неестественно: в конце коридора техничка, с ведром в руке, сморкалась в видавший виды носовой платок, а в двух шагах от неё миловидная девушка, наклонясь, поправляла слетевшую туфлю.

Я прошёл на лестницу, где обычно курили, доставая сигарету. Здесь картина была ещё интереснее – парень в зелёном пиджаке держал в вытянутой руке зажжённую спичку, а девушка, слегка наклонясь, утопила в этом огоньке кончик своей сигареты. Огонёк стоял совершенно неподвижно.

Сейчас я этого уже не могу вспомнить, как бы ни хотел – воспоминания уходят, расплываются. Это похоже на то, как видят отдалённые предметы близорукие люди.

Когда я вышел из больницы, оказалось:

1. Я не помню, где живу, не помню своих друзей и знакомых.

2. Моё имя – Виктор – осталось в памяти с того времени, когда я ещё что-то помнил.

Выяснилась куча противоречий между тем, что подсказывала мне память, и реальностью.

1.Так, например, судя по записям, у меня был сердечный приступ, а оказался я почему-то в онкологической больнице с опухолью головного мозга. Опухоль, к счастью, оказалась, операбельной, и ее успешно удалили. О пробелах в памяти я, по совету моего врача (Валерий Петрович его зовут) особенно распространяться не стал – иначе оказался бы в психушке, а не на воле.

2. Если то, что я помню – правда, то я должен был бы как журналист оказаться в больнице со всеми документами, а документов при мне не оказалось – ни паспорта, ничего.

3. Непонятно, как я вообще сюда попал без документов! Я спрашивал, конечно, об этом, но… Все молчат, будто так и надо, даже Валерий Петрович. Тот вообще, со свойственным врачам цинизмом, сказал мне: «Не лезь в это дело! Знаешь, сколько стоит твоя операция? То-то! А за тебя всё уплачено, куча денег, причем наличными!»

Только от Тольки, соседа по палате, выяснил что-то новое: по его словам, меня привела какая-то девушка, сказавшая, что нашла меня где-то за городом (!) и, проявив большую активность, добилась, чтобы меня положили на обследование. Конечно, ничего бы у нее не вышло, но! Свою просьбу она подкрепила большой суммой наличных. Неудивительно, что для меня сделали исключение.

В общем, запутано все. Особенно с деньгами: на моё имя (представьте, было записано просто «Виктору» – и всё!) – в больнице ею была оставлена холщовая сумка, битком набитая пачками крупных купюр. Огромная сумма! Кроме денег, в сумке не было ничего. Даже записки. Девушка не оставила своих координат и ни разу не пришла меня навестить. Вообще никаких посетителей у меня не было – до самой выписки.

Воспоминания о том, кто я и чем занимался до больницы, стирались из моей памяти с неимоверной скоростью, тогда как всё, что было в больнице и после, я помню совершенно отчётливо.

Рациональность мысли я не потерял: первым делом снял квартиру и сделал себе документы. Фамилию выбрал себе в честь героя Рафаэля Сабатини Питера Блада, в общем, стал Виктором Бладом. Над отчеством тоже долго не думал: решил, что буду Викторович.

Следующий шаг – купил квартиру: денег хватило на двухкомнатную, ещё и на кое-какую обстановку: я решил не скупиться и потратил их почти все.

Нашёл на улице пожилого, но очень приятного кота и назвал его Стасом. По-моему, у меня когда-то был кот. Рыжий и очень умный.

Ни одного конца своей прошлой жизни я так и не откопал. Девушка – моя единственная зацепка – тоже никак не проявилась, хотя я оставил Валерию Петровичу свой адрес. Поэтому начал досконально и скрупулезно записывать все, что со мной происходит. Вдруг снова потеряю память.

Я начал искать работу журналиста.

Почему вдруг журналиста? Было две веских причины выбрать именно эту профессию. Первая – то, что, судя по утраченным воспоминаниям, именно этим я когда-то зарабатывал себе на хлеб. Вторая – мне казалось, что подобная работа позволит мне рано или поздно встретиться с тем, кто узнает меня (или я кого-то узнаю), а, кроме того, позволит иметь время и возможности для расследования собственного прошлого. Третья причина заключалась в том, что порой тексты сами просто лезли из меня, причем без особых усилий с моей стороны.

Для написания первой статьи пришлось посидеть в библиотеке и Интернете. Но главное – результат мне понравился.

Нигде не работая в штате, я писал и публиковал статьи о вреде курения и пива, о хороших и плохих депутатах… Иногда – откровенную лабуду и «заказуху», впрочем как и все известные мне журналисты. «Кухня» в этой профессии, как и во многих других, иногда бывает «с запашком».

Тематические статьи я всегда писал с особым удовольствием. Даже не потому, что писать их легко (зачастую это совсем не так), а потому что из меня при их написании лезли воспоминания. В процессе создания статьи я, бывало, «отключался» – писалось как-то само собой. При этом «всплывали» факты из собственного прошлого, доселе мне самому неизвестные, и я использовал их.

Иногда мне казалось: ещё чуть-чуть, и я начну вспоминать. Только казалось – к сожалению.

Вскоре я устроился на первую свою работу в журнал, потом оттуда уволился. Время от времени терял работу, находил новую, но меня не покидало беспокойство. И однажды я вспомнил еще кое-что, и ноги сами понесли меня по когда-то знакомой дороге.

Психиатры.doc

Я сошёл с ума. Весь мир сошёл с ума.

И это так весело, что хочется смеяться.

Джек Лондон

Иду. Сам иду – значит мне это очень нужно. Позарез. Слава Богу, недалеко. Кажется, что уже своей тени боюсь… Наверное от того, что не уверен – моя ли это тень.

Мысли путаются. Грязь на ботинках – надо не забыть почистить. Апрель – говорят, уже верба расцвела. О чем это я? Нужно ОЧИСТИТЬСЯ от всего, иначе ВСЁ напрасно. Но это я так думаю. Я ли?

Магазин «Продукты». Вот окошечко, в котором ночью можно купить хлеб. Я делал это не один десяток раз. Ведь помню! Да, продаёт этот хлеб ночной сторож – если придёшь поздно, нужно очень долго стучаться.

Этот магазин нужно обогнуть, и оттуда уже виден дом, где живут Олег и Ася. Откуда-то я знаю, что они врачи. На этом отрезке пути ветер почему-то всегда дует прямо в лицо. Противно. Но ведь я и это помню!

Третий этаж. Номера квартиры я так и не запомнил, но точно помню отличительную черту – этот номер написан на маленькой картонной бумажке, прикреплённой к самому центру двери. Набираю в себя воздух, прежде чем постучаться.

Олег и Ася… Правильный ли я сделал выбор? Он – врач-психиатр, в недавнем прошлом – заведующий отделением (это в тридцать-то с небольшим лет!). Талант! Она – детский психолог. ОТКУДА-ТО Я ЭТО ОЧЕНЬ ХОРОШО ПОМНЮ. Мы – я и моя (жена?) не раз здесь бывали. Я болтал с Олегом (анекдоты про новых русских, Фрейд, кино про негров и марихуану… «Давай сделаем вместе передачу на молодежном радио, там любят таких пошляков!»), в соседней комнате Ася и??? обсуждали детскую психологию, педагогику, религию… Крепкий чай, бутерброды, текила… Так ли давно это было? И было ли?

Дверь открыла Ася. Какое там узнать. Моё лицо ей ни о чем не говорит. Но удивления постороннему нет, значит, телефонный звонок сделал своё дело.

– Здравствуй, проходи, – она приветлива, в голосе никакой настороженности. Слава богу – лишь бы не было повода надавить. – Как тебя зовут?

– Виктор. Впрочем, не знаю, Ася. Не уверен. Потому и пришел… – сразу начинать с правды сложно, но ТАК НУЖНО, иначе всё бесполезно. – Давайте пойдем на кухню. Зовите Олега. И… пожалуйста, заварите ваш великолепный чай.

Из соседней комнаты появился Олег – вихрь веселого добродушия (у каждого психиатра своя маска!). Я, снимая куртку, ухмыльнулся своему изображению в зеркале – если я себя там не узнаю, то уж они – тем паче. Что ж, начнём!

Если они и удивились, то виду не подали, держались молодцом. Я даже подумал, что, наверное, правильно сделал, остановив свой выбор на них.

– Олег, Ася! – по-моему, начало получалось слегка напыщенным. – Я отвык от правды, ребята.

Чувствую, что сейчас я жутко противен сам себе. Только бы не сорваться. Калейдоскоп солнечных зайчиков перед глазами. Перевёрнутая пирамида.

Слова куда-то ушли, словно я поперхнулся. Внутренне сжавшись в комок, я выдавил:

– Я знаю вас, вы сейчас готовы мне помочь в решении моих психологических проблем, и причем бесплатно, тем более, что за меня просила ваша давняя знакомая, ведь так?